– Погоди, Ольм, не горячись. – Гнюйс сбавил обороты, поняв, что переборщил. – Научные работы никто не сворачивал. Они идут, как и шли, только чуть медленнее. Часть пространственников, помимо утвержденного списка, я, действительно, использую на заготовках, но иначе нельзя – народа, как всегда, не хватает. Кроме того, ты забываешь о дежурствах в центре наблюдения за барьером. А если случится неожиданная активизация в зоне энтропии? Я же один не справлюсь. Мне помогают те же пространственники… А Совет? Ну, что Совет! – быстро заговорил он. – Да они, как дети малые. С каждой ерундой ко мне бегут. Сами ничего не могут решить. Вот и приходится на два фронта…
Ольм недоверчиво глядел на своего зама. Лжёт Гнюйс. Ольм чувствовал – лжёт. Не нужно ему разворачивать пространство. Не хочет Гнюйс связи с внешним миром. Кто он там, на Риэле? Рядовой учёный, талантливый и уже заслуженный, но таких, как он, на планете много. А здесь, в маленьком, изолированном мирке Гнюйс – один из вершителей судеб. А что будет после его, Ольма, смерти? Гнюйс станет самым главным и превратится в царька, в маленького диктатора. И будет править людьми. Уже сейчас он прибрал к своим рукам многих…
Нет. Этого не должно случиться!
Ольм сделал выбор.
– Подготовь отчёт о проделанной в лаборатории работе, – сухо приказал он. – И составь план дальнейших действий. Надеюсь, ты меня понимаешь – речь идет о плане подготовки всего оборудования к операции по разворачиванию пространственного кокона. Отчёт и план распечатай на бумагу…
– Зачем? – хмыкнул Гнюйс. – Я сброшу информацию на твою персоналку…
– Распечатай, – с нажимом повторил Ольм.
– Без причуд не можешь, – съязвил карлик.
– Передашь мне распечатку через Вэлза, – не обращая внимания на иронию Гнюйса, продолжал Ольм, – когда он вернется из экспедиции. Кстати, когда он возвращается?
– Вечером, как обычно…
– Пусть зайдет ко мне. Обязательно сегодня! Хоть ночью.
Ольм отключил связь и бессильно откинулся на спинку кресла. Неприятный разговор с Гнюйсом отнял много сил. Рука потянулась за пилюлями. Он положил на ладонь три штуки, но проглотить не успел, руки затряслись и пилюли выпали, раскатились по столешнице. Собирать их старик не стал.
Всё началось, как обычно – с дрожи в руках. Ольм бросил взгляд на входную дверь – никто не должен видеть того, что сейчас произойдёт. Особенно Альгатора, в её памяти он хотел остаться человеком. Учёный с трудом поднялся, вышел из-за стола и, подойдя к двери, повернул ключ. Потом подошёл к зеркалу, включил запись, и стал наблюдать за мутациями, которые, вот-вот, должны были начаться. Он чувствовал приближение ЭТОГО…
Суставы и сухожилия в руках стали потрескивать, деформируясь. Тремор усилился, возник зуд, но боли не было. Ольм видел, как стали вытягиваться фаланги пальцев и разбухать пальцевые суставы, ногти превращались в бугристые костяные наросты темно-коричневого цвета. Кисти рук стали похожи на выкопанные из земли корневища причудливой формы. Зуд охватил руки; то, что с ними происходило, скрывали рукава халата. Ольм почувствовал, что кости и локтевые суставы стали мягкими и гибкими, словно резина.
Следом за руками стал меняться весь облик Ольма. Его тело расширилось так, что затрещал халат на спине. Голова втянулась в плечи. Челюсти стали удлиняться, вытягиваясь вперед и превращаясь в пасть диковинного зверя. Верхние концы ушей заострились и встали торчком, как у сторожевого пса. Лицо приобрело пунцовыё цвет, на лбу вздулись голубоватые жилы. Глаза налились кровью.
Таких тотальных мутаций ещё никогда не было.
Ольм заворожено глядел на своё новое обличие, отражённое в зеркале и тяжело дышал. Во рту ощущался привкус меди. Всё его, ставшее большим, тело горело огнем.
Мутация держалась дольше обычного, не менее десяти минут.
Все прежние превращения человека в монстра и назад, к первоначальной внешности, проходили значительно быстрее и были менее сильными.
Что будет в следующий раз?..
Когда тело Ольма приняло, практически, прежние очертания, в дверь постучали.
– Ольм, – прозвучал снаружи женский голос, в котором слышалось беспокойство.
Уже не монстр, но ещё не человек хотел крикнуть, что занят, но слова застряли в горле. Вместо слов он смог издать только хриплый стон. В дверь постучали настойчивее.
– Милый открой! Тебе плохо?
Ольм ещё раз взглянул в зеркало и, убедившись, что к нему полностью вернулся прежний облик, направился к двери. Каждый шаг давался с трудом. Сердце, казалось, не бьется, внутри был холод и пустота. Кое-как добравшись до двери, Ольм отпер её: на пороге стояла взволнованная Альгатора. Она бросилась к мужу и подхватила его под локти, поняв, что он вот-вот упадёт. Отвела Ольма к дивану и, усадив, спросила:
– Что, дорогой, опять был приступ?
Ольм устало кивнул,
– Может, позвать Гурия?
Ольм безмолвно покачал головой. Гурий ему не поможет. Ему теперь никто не поможет…
Гнюйс спрыгнул с высокого табурета, на котором сидел и наблюдал за происходящим в апартаментах Ольма.
Камеру в кабинете шефа установил Гурий, его давний и преданный агент ещё со времен их бытия во внешнем мире. Гурий был падок до роскоши и удовольствий и у него имелись основания ненавидеть Ольма. Именно от него, от Гурия, и именно к нему, к Ольму, ушла Альгатора. Вот же глупая шлюха! Променяла молодого и сильного на старого и немощного! Такого Гурий простить не мог. Ни Альгаторе, ни этому старому козлу.
Гнюйс заходил по комнате. В его голове уже давно созрел план захвата власти над контингентом, живущим в блокадном кольце замкнутого пространства. Решать проблему выхода во внешний мир Гнюйс, естественно, не собирался. Именно по этой причине он тормозил подготовку к планируемой Ольмом операции по разворачиванию пространства. Именно по этой причине он следил за всем, что происходит с умирающим стариком. Именно по этой причине он сформировал Совет по быту, включив в него преданных людей, а пространственников Ольма старался постоянно держать подальше от лаборатории. Многое уже было в его руках: склады с провиантом и медикаментами, оборудование, а самое главное, арсенал – охотничьи вакуумные ружья и квантеры для разработки скальных грунтов. Квантеры вполне можно было использовать в качестве оружия.
Приблизить часть сотрудников, которые прибыли сюда – в горную область Риэлы, – наслушавшись зажигательных и весьма убедительных речей Ольма, Гнюйсу удалось благодаря общему недовольству случившимся. Фанатично веря в то, что делают великое дело, они хотели стать первопроходцами, покорителями пространства! А ничего не вышло, едва сами не погибли! Вот и приуныли ребята, озлобились… Надо, конечно, отдать должное Ольму – эксперимент не превратился во вселенскую катастрофу только благодаря его самоотверженности. Но кто об этом знает? Гнюйс, воспользовавшись тем, что Ольм почти неделю находился в коме после случившегося, повернул ситуацию в свою пользу. Многие, да что там многие? – практически все – были уверены, что только благодаря умелым и героическим действиям Гнюйса удалось спасти Риэлу.
Итак, размышлял Гнюйс, у меня полно козырей, но в руках Ольма – джокер. Джокер – это Вэлз Вулли. Этого выскочку надо срочно нейтрализовать. Но как?.. Вэлз пользуется огромным авторитетом у пространственников. Случись что, именно Вэлз, а не он, Гнюйс, невзирая на все его заслуги перед наукой о многомерности пространства станет их лидером. Вэлз Займет место Ольма в лаборатории, и, возможно, в его постели. Вэлз и Альгатора – друзья с детства, и Вэлз уже давно сохнет по ней – возможно, с того самого детства. Называет сестрёнкой (они и впрямь какие-то родственники, но дальние – седьмая вода на киселе), а сам не по братски мечтает затащить Альгатору в постель… Если бы не Ольм со своей гениальностью и колдовским обаянием, они бы давно были вместе. До Ольма Альгатора была женой Гурия. Гурий… – Гнюйс презрительно хмыкнул. – Гурий – ошибка Альгаторы. Случайно оказался там, где должен был быть другой. Где были глаза красотки и умницы Альгаторы, когда она стала женой этого плебея и потенциального предателя?..
Гнюйс снова вскарабкался на табурет и вызвал Гурия.
– Мне нужно с тобой поговорить кое о чём, – заявил он, когда на экране появилось красивое и самодовольное, как у кота, налакавшегося сливок, лицо врача. – Приходи прямо сейчас.
Гурий скорчил недовольную гримасу, но спорить не стал, молча пожал плечами и отключил экран интеркома.
Гнюйс не стал спускаться с табурета, так он был выше нормального человека, сидящего в низком кресле.
Гурий явился через минуту. Гнюйс со злорадством, смешанным с некоторой завистью, наблюдал, как его приспешник размещает своё долговязое тело в неудобном, изготовленном специально для карлика, кресле.
Гурий встряхнул длинными, до плеч, русыми волосами и спросил:
– Наблюдал сегодняшнее представление?
– Ты имеешь в виду превращение нашего любимого шефа в монстра? Наблюдал. Ты, как я понимаю, тоже.
– Угу. И каковы впечатления?
– Я тебя вызвал не для того, чтобы отвечать на твои вопросы. Напротив – я хочу, чтобы ты ответил на мои . Что ты, как врач, обо всём этом думаешь?
Гурий нахмурил брови, изображая всем своим видом мудрого профессора от медицины и показывая свою значимость. Гнюйсу было смешно и противно глядеть на этого недоумка, но он молчал, ожидая ответа.
– Как врач, – важно начал Гурий, – могу с уверенностью сказать, что подобные мутации, тем более – носящие временный характер – современной медицине не известны… Простой обыватель, не мудрствуя, заявил бы, что сей феномен – нечто инфернальное, и здесь явно попахивает серой. Но я, будучи человеком здравомыслящим и далеким от всяческой мистики, считаю, что заболевание Ольма явилось следствием неизвестного облучения, возникшего при проведении опыта по пространственным изменениям.
– А откуда это облучение взялось? Из другого измерения?
– Этого я не знаю, – пожал плечами Гурий. – Я врач, а не пространственник, как ты. Тут уж тебе карты в руки. Хотя… – Гурий замялся.
– Говори, не стесняйся, – подбодрил его Гнюйс.
– Думаю, что здесь замешана внереэльская цивилизация, и в этой истории, явно, не обошлось без зелёного кристалла.
Гнюйс поскреб бороду кукольными пальчиками.
– Я тоже так считаю, – сказал он, и на лице Гурия расцвела довольная улыбка: его мнение было одобрено.
– И всё-таки, – продолжил Гнюйс, – что ты думаешь по поводу Ольма? Я не о этиологии неизвестного заболевания, я банально о его состоянии здоровья? Мой вопрос конкретен и обращен к врачу, коим ты являешься: сколько старик протянет?
– Думаю, недолго, – живо ответил Гурий. – Мутации, частота которых увеличивается с каждым днем, отнимают у Ольма много сил. А организм и без этих превращений сильно изношен. Сердце, печень, почки, сосуды, нервная система, всё – полный хлам.
– И всё же – сколько конкретно?
– Думаю, срок определён неделями. Максимум – месяц. Если только…
– Что, если?
– Ольм может мутировать окончательно, без возврата к первоначальному виду. Он останется в обличии монстра, и какой тогда станет структура его организма – неизвестно.
– Этого допустить нельзя! – карлик не смотрел на Гурия. Он поднял голову и, уставившись в потолок, стал тихо рассуждать сам с собой: – А почему, собственно, нельзя? Если старик не умрёт в человеческом облике, его можно будет ликвидировать… прикончить, как оборотня… Так, Ольма можно в расчет не принимать. Остается джокер. Джокер – потенциальный лидер, а лидеры мне не нужны. Джокера нужно выбросить из колоды, если он не желает становиться шестёркой.
Гнюйс оторвал взгляд от созерцания потолка и в упор посмотрел на Гурия. Врач напустил на лицо скучающее выражение, даже зевнул для убедительности, тем самым показывая, что устал ждать, когда Гнюйс закончит размышлять и что его жутких коварных мыслей, высказанных вслух, он не слышал.
– Кто станет здесь главным, когда старик уйдёт в мир иной? – вдруг спросил Гнюйс.
– Ты, естественно, – удивлённо ответил Гурий.
– А кто будет валяться на опустевшем супружеском ложе старого маразматика? – гаденько ухмыльнулся Гнюйс.
Гурий насупился.
– Вэлз Вулли, – ответил за доктора Гнюйс. – Он уже давно дожидается своей очереди. На этот раз он добьётся взаимности со стороны будущей вдовушки. Вернее… скажем так: вполне может добиться, – Гнюйс помолчал, испытующе глядя на Гурия. – мне кажется, что он мешает не только мне. Сейчас мы с тобой, док, должны решить, что будем делать…
Вэлз, зажав под мышкой пластиковую папку с отпиской Гнюйса, легко взбежал по ступенькам, ведущим в апартаменты Ольма, и, пройдя через анфиладу комнат, вошёл в круглую гостиную. Альгатора, облаченная в длинное серебристое платье, обтягивающее ее точёную фигуру, стояла, прислонившись спиной к двери кабинета мужа.
– Привет, сестрёнка! – весело сказал Вэлз. – Как здоровье гения?
Альгатора подняла глаза, и Вэлз увидел в них боль. Он согнал с лица беспечную улыбку и озабоченно спросил:
– Что, совсем плохо?
Альгатора кивнула.
– Плохо… Он хочет умереть. – И заплакала, уткнувшись носом в плечо Вэлза.
Вэлз гладил её пепельные волосы и молчал. Говорить что-то обнадёживающее, утешать, было бессмысленно. Все знали, что Ольм умирал. Гурий не скрывал информацию о состоянии здоровья руководителя, напротив – показывал всем желающим результаты тестов и анализов. Ольма могла бы спасти только прямая пересадка практически всех внутренних органов, но донорские органы взять было негде, да и условий для проведения подобной операции изначально не предусматривалось.
Альгатора отстранилась.
– Иди к нему, – сказала она, глотая слезы. – Он тебя ждёт…
И, не оглядываясь, вышла из гостиной.
Ольм сидел, сгорбившись, за рабочим столом, и что-то писал обыкновенной ручкой в обыкновенной тетради.
– Проходи, собиратель кореньев, – сказал он, не поднимая головы и не прекращая писать. – Я сейчас закончу.
Вэлз смотрел на согбенного старца и с трудом узнавал в нём энергичного, жизнерадостного и остроумного человека, каким он был всего каких-то пару месяцев назад. Тогда ничто не предвещало такого молниеносного угасания. Учёный был полон сил и, несмотря на свои семьдесят два года, ежедневно ходил в спортзал, где полчаса занимался на тренажерах, а потом становился в стойку – Ольм был постоянным спарринг-партнёром Вэлза по древнериэльской борьбе харай-такки.
Кроме борьбы, было у Ольма еще одно увлечение – планеризм. Частенько вечерами его видели летящим высоко над долиной. Ольм пытался и Вэлза приобщить к полетам на аэрокрыле, но Вэлзу было всё время некогда. Теперь-то уж точно, полетать не придётся долгое время…
– Ты принёс отчёт Гнюйса?
Вопрос Ольма оторвал Вэлза от воспоминаний.
– Да, вот он, – сказал Вэлз, протягивая Ольму пластик.
Ольм вытащил из папки несколько печатных листков, быстро пробежал их глазами и со вздохом отбросил в сторону.
– Как я и предполагал, – сказал он. – Это не отчёт, это – его признание.
– Признание? – удивился Вэлз. – Признание в чём?
– Гнюйс не намерен продолжать работы по подготовке к операции по разворачиванию пространства. Это следует из тех мероприятий, которые он, якобы, запланировал. Гнюйс желает всё оставить так, как оно существует в настоящий момент. Выход во внешний мир ему не нужен.
– Но почему?
– Возможно, он сошёл с ума… впрочем, это маловероятно. Я склоняюсь к мысли, что здесь сыграл роль комплекс его неполноценности. Скорее всего, Гнюйс желает стать диктатором затерянного мира… У меня вся надежда на тебя, Вэлз. – Ольм подвинул к нему тетрадь, в которой делал записи перед его приходом. Постучал пальцем по кожаной обложке тетради. – Здесь мои соображения обо всём случившемся, анализ ошибок, а также инструкция по проведению операции, которую я хотел провести сам, но которой придётся руководить тебе. Я обобщил все наши разработки, ещё раз всё просчитал и выверил. Теоретически обратный процесс должен произойти так, как я запланировал. Но если, всё же, где-то есть ошибка, то ты сам должен искать новый путь, возможно, совершенно иной.
– Постой, Ольм, – горячо воскликнул Вэлз. – Мне кажется, что ты рано себя хоронишь, как учёного.
Ольм горько усмехнулся.
– Я хороню себя, как человека, – спокойно произнёс Ольм и, заметив, что Вэлз собирается возражать, поднял руку, приказывая молчать. – Не спорь и не говори того, во что сам не веришь. Я умру очень скоро, Вэлз, возможно, уже сегодня. Я обречён. Организм мой изношен до предела. Нет ни одного здорового органа…
– Ты веришь Гурию?.. Он может ошибаться, – возразил Вэлз. – Или нарочно наговаривать. Ведь Гурий тебя ненавидит… Из-за Альгаторы.
– Ты прав, Вэлз, Гурий может ошибаться, Гурий может наговаривать. Но я-то – учёный. Я и без Гурия знаю, что, практически, труп. Но дело даже не в этом…
Ольм пристально посмотрел в глаза молодого учёного.
– Я не имею права жить, – сказал он.
– Ты, по-прежнему, не можешь простить себе того, что произошло, – догадался Вэлз Вулли.
Ольм отрицательно покачал головой.
– Этот грех несмываем, но я сейчас не о нём… Вспомни тот день, когда мы чуть не погубили Риэлу.
– Я помню его во всех деталях, – вздохнув, произнёс Вэлз.
– В каком состоянии вы нашли меня на центральном пульте управления экспериментом?
– Ты был в коме и сжимал в руке кристалл зелёного хрусталя. Правда, хрусталь не был уже зелёным, он был мутно-серым, как перегоревшая лампа.
– Зелёный хрусталь… – задумчиво произнёс Ольм. – В нём-то всё и дело… Ты знаешь, что зелёный хрусталь бы завезён на Риэлу ещё из первой межпланетной экспедиции. Учёные Риэлы всесторонне обследовали его и пришли к выводу, что это самый обычный углерод с примесями меди. Зелёный хрусталь сначала не применялся ни в электронике, ни в каких-либо других отраслях науки. Его отдали ювелирам. Но позже, совсем недавно, была открыта способность зелёного хрусталя стабилизировать некоторые поля. Кстати, Гнюйс Петти открыл эту способность…
– Вот как? Я считал, что это открытие принадлежит тебе.
– Гнюйс работал в моей группе. Мы занимались зелёным хрусталем – и я, и Гнюйс, и ряд других ученых. Но пальма первенства принадлежит ему… Так, вот: теперь мне совершенно ясно, что свойства зелёного хрусталя надо изучать, и изучать крайне осторожно. Этот внериэльский минерал таит в себе много загадок… В тот день, когда в лаборатории творилось что-то невообразимое, когда взрывались конденсаторы и мониторы, когда плавились и выходили из строя электронные платы и горели провода, когда стрелки приборов плясали, как сумасшедшие, когда казалось, что катастрофа неминуема, а вы – мои ученики и коллеги – подверглись панике, я всех выгнал из лаборатории. Ты помнишь… я остался один в лаборатории. Признаюсь, я растерялся, и сам не знал – что предпринять. Лихорадочно соображая, я вдруг заметил, что кристалл зелёного хрусталя, установленный в стабилизаторе внешнего контура изменил свой цвет и стал туманно-серым. Я решил заменить его и достал дубль-кристалл… – Ольм замолчал.