31.
Мама с отсутствующим выражением лица сидела на кровати и теребила серую застиранную простыню высохшими руками. Ее невидяще глаза таращились на голую стену. Из раскрытого беззубого рта свисала нить слюны. Надо было хлопнуть входной дверью, чтобы не застать ее врасплох. Хотя она все равно не успела бы ни вставить зубы, ни надеть лежавшие на тумбочке очки.
– Ты собрала сумку?
Мама закрыла рот и повернулась к нему лицом.
– Я уже говорила, что никуда не поеду, – она не могла не слышать, что шепелявит, но, кажется, это ее мало беспокоило. – Что за глупости лезут тебе в голову? Тебя околпачили адвентисты седьмого дня или свидетели Иеговы? Сынок, очнись. Подумай над тем, что ты говоришь. "Люди исчезли, а те, что остались, превратились в червей. Магазины, детские сады и школы закрылись. Город умер". Этот апокалипсис только в твоей голове и нигде больше.
– Куда подевались твои таблетки? "И зубы", – добавил он про себя.
– В шкафу. На полке рядом с полотенцами. Зачем они тебе?
– Мы возьмем их с собой.
– Я никуда не поеду. И ты тоже никуда не поедешь. Брось дурить, сынок. Кстати, завтра пенсия. Хочешь, закажем что-нибудь вкусненького с доставкой на дом.
– Например, роллы?
– А чем плохи роллы? – мама всегда скептически относилась к восточной кухне, и Чупакабра это наверняка знала. Она больше не пыталась скрыть свое присутствие.
– Давай обсудим это по дороге.
– Не будет никакой дороги. Я же говорю, мы никуда не поедем.
Валя открыл левую дверку шифоньера. Запах грязного белья ударил в нос. Еще одно доказательство того, что то, что жило последние недели в одной квартире с ним, не было его матерью. Мама никогда не сложила бы грязные вещи в шкаф. Он не заметил, когда она исчезла. Возможно, это случилось еще до того, как она сбежала из дома. Возможно, в тот самый вечер, когда лежала в спальне вместо того, чтобы смотреть телевизор. Нельзя сказать точно, который день был последним. Она ушла слишком тихо, а Чупакабра слишком хорошо умела притворяться. Ничего. Все еще можно вернуть. Только бы выбраться из города.
Он вывалил на пол грязные скомканные кофты и юбки. Рядом грохнулась фотография – та самая, которую раньше она брала в руки по сто раз на день. Как давно она перекочевала с тумбочки в шкаф?
– Так, где таблетки? Их тут нет.
За спиной что-то скрипнуло. Валя обернулся. Она стояла в метре от него. Ее левая рука ощупывала пространство перед собой. Правую она держала за спиной, как будто собиралась преподнести ему сюрпризом букет цветов. Валя отступил в сторону и увидел этот сюрприз. Тонкие костлявые пальцы сжимали портновские ножницы.
Она сделала еще шаг. Пальцы вытянутой руки коснулись полотенца, висевшего на открытой дверце шифоньера, и тут же вцепились в тряпку.
– Что ты делаешь? – спросил Валя и отступил еще на шаг.
– Решила поиграть в жмурки.
Она кинулась на него. На выдохе ударила ножницами сверху вниз. Промахнулась и упала на пол.
Что-то хрустнуло. Она застонала и перевернулась на бок. Валя машинально наклонился к ней, то тут же, взглянув на по-прежнему крепко зажатые в руке ножницы, одернул руки. Маски сброшены. Его матери больше не было, перед ним на полу корчилась слепая Чупакабра.
– Иди ко мне! – вдруг истерично заорала она не своим голосом так, что он содрогнулся и отступил еще на два шага к двери. – Сейчас же иди ко мне. Ты должен умереть. Я говорила тебе, ты должен умереть, – голос ее изменился до неузнаваемости. И причина была не только в отсутствии зубов.
Растрепанная слепая старуха в ночной рубахе с ножницами в правой руке поднялась и стала посреди комнаты. Невидящие глаза уставились ему в лицо. Как затравленный зверь, она вертела головой, пытаясь определить, где он. Она перестала быть не только его мамой, но и человеком.
Зрение было серьезным преимуществом. Но у нее в руках были ножницы, и комната была весьма мала для того, чтобы с первой попытки вслепую она загнала его в угол. Если только она угадает, в какую сторону идти.
"Сейчас она услышит, как бьется мое сердце", – подумал Валя, сдерживая дыхание.
– Ты не можешь быть с нами, но ты не должен быть против нас. Ты не можешь быть против меня. Иди ко мне, сынок, не бойся. Это не больно. Еще можно все исправить, – она изменилась в лице и вдруг стала невероятно похожа на бомжа в ливневке, словно была ему сестрой-двойняшкой. – Тут ничего не поделаешь. Ты должен умереть, – она рассмеялась, широко раскрыв беззубый рот.
Валя почувствовал, как волосы приподнимаются у него на затылке, руки покрывает гусиная кожа – но не от кривляний Чупакабры, а от осознания очевидной перспективы. Из города он уедет один. Он взял с тумбочки ее очки и бросил их в дальний угол комнаты.
Смех оборвался. Она повернулась к нему спиной и, размахивая ножницами, медленно двинулась на звук. Путь к двери был свободен.
В четыре шага он вышел из спальни, больше не скрывая своего местонахождения.
– Ты не можешь бросить меня здесь. Не имеешь права! – кричала она ему вслед теперь уже снова своим голосом. – Я сломала ребра. Отвези меня в больницу. Или хотя бы помоги добраться до кровати. Прошу тебя…
Когда он вышел на лестничную площадку, дверь соседней квартиры открылась. В темном проеме появилась тетя Аня. Грязный распахнутый халат и пустые глаза на осунувшемся лице исчерпывающе свидетельствовали о ее состоянии.
– Иди ко мне…
Валя рванул вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, навстречу к единственному своему союзнику – солнечному свету.
32.
– Эй, ты здесь?
Проститутка вздрогнула и насторожилась. Он не переставал ей восхищаться, как заводчик умиляется размерами откормленной им свиньи или коровы, прикидывая килограммы мяса в туше. Форма действительно была огромна. В его виртуальной коллекции трофеев этот экземпляр займет почетное второе место. Больше нее был только червь с Желтой планеты. Но то был совершенно экстраординарный случай.
– У меня есть для тебя сюрприз. Время пришло. Ты неплохо поработала, и я готов выполнить свое обещание.
Он прислушался. Тишина. Но он точно знал, что где-то в пустой темноте бродил дух ее прежней личности. Они никогда не исчезают полностью, какая-то часть остается всегда. А вот какая – в данном случае он мог только догадываться. Единственно, о чем можно было говорить с полной уверенностью, что теперешняя она стала намного меньше, чем та, чтобы была до их знакомства.
– Сегодня вечером у тебя концерт на городском стадионе. Все желающие послушать, конечно, не поместятся. Они будут стоять снаружи. С твоего позволения я объявил вход свободным.
33.
Он то бежал, то останавливался и оглядывался назад.
Что если она снова пришла в себя, и сейчас беспомощно сидит на полу в середине комнаты? Разве такого не может быть? Да, это возможно, но, скорее, она притаилась за дверью с ножницами в руках, ожидая его возвращения.
– Она больше не моя мать, – сказал он себе, но прозвучало это как-то неуверенно. Всего лишь предположение. Точный ответ, весьма вероятно, стоил бы ему жизни.
Он сбежал не потому, что вдруг понял, что потерял мать безвозвратно, а потому что испугался. Потому что существо, которое поселилось в теле матери, хотело его убить. Как тогда во время расправы в суши-баре. ОН БРОСИЛ ЕЕ, ПОТОМУ ЧТО СТРУСИЛ. Этот невероятный и в то же время очевидный факт действовал на него как липкая лента на мух. Мысли стремились к нему, беспомощно вязли в нем и погибали. Возникало ощущение напряженной работы ума, в то время как в действительности сознание укусило себя за хвост и кружило на месте.
Солнце почти село, лишь треть диска краснела на горизонте. На перекрестке Валя свернул вправо. Черные силуэты, спрятанные в длинных тенях тополей, стояли вдоль дороги как молчаливые болельщики.
Только вряд ли они желали ему в этом забеге победы. Он почти слышал их единую для всех мысль: "Ты должен умереть".
Через час стемнеет. К этому моменту он должен оказаться в безопасном месте. Если верить расписанию, до прибытия поезда оставалось сорок минут. Достаточно для того, чтобы проработать запасной вариант.
34.
Машины перед гаражом (их было шесть – выбирай любую) покрылись толстым слоем пыли. На лобовом стекле некогда белого мерседеса кто-то написал пальцем: "Слава Богу, она вернулась". Навесной замок от гаража лежал на бревне.
Валя приоткрыл железную створку и заглянул внутрь. В гараже было темно. Прямо перед ним белел багажник вольво. Валя нащупал выключатель. Щелчок. Ничего не изменилось, кроме его ожиданий. Теперь он уже не был уверен, что хочет встретиться с Витькой. Следовало бы сматываться отсюда поскорее, если бы не гвоздик с ключами от ремонтируемых автомобилей на противоположной стороне гаража.
Под машиной что-то зашуршало.
– Это ты, Валюха?
Язык присох к небу. А впрочем, если бы и нет, он все равно бы ничего не ответил. Чупакабра – опасный собеседник.
– Шведка опять поломалась. Второй раз за месяц. И опять ступицу снимать надо. Прикинь?
Валя пошарил по карманам. Телефон остался дома. Искать гвоздь с ключами на ощупь в темноте – безнадежная и опасная затея. Из ямы вполне можно ухватить его за ногу. Валя отступил на шаг назад.
– Эй, не уходи. Ладно? Кажется, ты все понял. Поэтому давай начистоту. Слушай, тебе лучше остаться с нами. Спускайся ко мне. Здесь хорошо. Прохладно.
Валя представил бледное Витькино лицо, измазанный соевым соусом рот и спрятанный за спиной гаечный ключ на тридцать два. Впрочем, это вполне может быть молоток или отвертка.
– Очень рекомендую. Это вовсе не так плохо, как могло тебе показаться. У нас дружная семья.
Внезапно возникший полчаса назад план, казавшийся железобетонно надежным, с треском провалился. Он ни за что не войдет в темный гараж. Оставался только поезд.
– Теперь я с ними. С моими девочками. Они все здесь. Не хочешь посмотреть? Теперь мы – одно целое, – Витьке не нужен был ответ. Он тянул время, отнимая минуту за минутой.
Валя бесшумно вышел из гаража.
35.
Он вспомнил, как в детстве носил подтяжки. Ядовито-желтого цвета с тонкой синей строчкой. Теперь он как будто снова был в них. Как будто их концы прицепили к двери квартиры и каждый шаг увеличивал силу тянущую его обратно.
"Кажется, я сломала ребра. Ты не можешь бросить меня. Помоги мне, сынок…"
А вдруг Чупакабра ушла. Оставила ее. Как после той сумасшедшей ночи, когда кровать скакала по всей квартире. Утром ведь мама снова пришла в себя. Вдруг и в этот раз она отступила. Можно вернуться и проверить. А даже если и не ушла…
"Тебе лучше остаться с нами…" "Это вовсе не так плохо, как могло тебе показаться. У нас дружная семья".
Валя тряхнул головой. Иногда это помогало избавиться от неправильных мыслей. Но в этот раз не сработало.
Когда до вокзала оставалось меньше двух кварталов, на пути возникли две фигуры. Обе были замотаны в тряпки как африканские бедуины. Огромные солнцезащитные очки закрывали глаза. "Времени в обрез, но можно успеть обойти их справа", – так он думал, пока не добежал до перекрестка. Четыре мумии перекрывали улицу от стены до стены. Их неторопливая походка подчеркивала безысходность положения.
Путь был отрезан. Ничего не оставалось, кроме как отходить вдоль забора из профиля к шлагбауму стройки.
36.
Люда проспала весь день, и когда проснулась, не помнила почти ничего из событий минувшей ночи. Она не помнила, как выкручивая руки в локтях, ползла ночью по безлюдному тротуару. Как затаилась в траве, прячась от проезжавшей мимо машины. Как спустилась в открытый люк. Не помнила грязь и две толстые ржавые трубы, уходящие в черный тоннель, жаркую влажную темноту и десятки холодных, но живых извивающихся тел под ногами. Не помнила их зловонное дыхание и горку черных камней, тянувшую ее к себе, потому что была сердцевиной того огромного существа, частью которого все они теперь стали.
Из-под земли она вместе с остальными выбралась только под утро. Многие к тому моменту пришли в себя и смущенно оглядывали друг друга. Но для нее сон продолжался.
Вернувшись домой, она быстро искупалась под душем, выкинула в мусорное ведро грязные изорванные джинсы и майку с бретельками. Потом забралась в давно остывшую кровать и заснула глубоко и безмятежно.
Утром ей позвонила Анжела:
– Привет, подруга. Как дела?
– Привет. Кажется, теперь заболела я. Третьи сутки в голове какая-то белиберда. Руки и ноги болят. Чувствую себя столетней старухой, – Люда села в кровати и обнаружила фиолетовый кровоподтек на правом колене. – Как у тебя? Ты решила свою проблему?
– Мусор на мусорке, если ты об этом. С определенного момента мое кредо – "никаких проблем". А тебе, я думаю, нужно развеяться. Пойдем вечером на концерт сходим.
– Куда?
– На стадион.
– А кто выступает?
– Пока не скажу. Пусть это будет сюрприз. Пойдешь?
– Ладно, пойдем. Только ты позвони за час, чтобы я успела собраться.
– Хорошо, договорились. Хотя, мне кажется, что вечером телефон нам будет уже не нужен.
37.
Шлагбаум был закрыт. Он нырнул под него, ожидая услышать лай и присматривая под ногами подходящий камень. Вместо собак он увидел кое-что похуже. На порожках новостройки сидели двое. Закутанные в пальто с рукавицами на руках в жаркий солнечный день, они выглядели персонажами сюрреалистического полотна. Один курил, просовывая сигарету между складками шарфа обмотанного вокруг головы. Второй, прикрывая ладонью и без того защищенные от солнца очками глаза, глядел на Валю. Капкан захлопнулся. Валя остановился посреди окруженного преследователями двора. Бежать было некуда.
Он посмотрел на оставшийся в его распоряжении пятак земли. Несколько пачек красного кирпича, поставленных друг на друга. (Может, забраться наверх и попробовать бросаться ими?) Пустой прицеп от грузовика со спущенным задним колесом. Несколько вымазанных в бетоне досок опалубки. (Если успеть подставить их к забору, то можно и перелезть.) И сторожка с приоткрытой дверью.
Прежде чем превратиться в коморку охранника, пятиметровый кусок нефтепровода успел побывать сначала десятикубовой водяной бочкой, а потом складом гербицидов в колхозе. С прочностью и герметичностью у конструкции все было в порядке. Даже дверные петли были предусмотрительно приварены с внутренней стороны. Окон не было, поэтому, несмотря на то что ветер ежедневно приносил внутрь ведра строительной пыли, все лето двери оставались открытыми.
Валя отодвинул грязную занавеску, закрывавшую вход, и заглянул внутрь. В раскаленных сумерках не было никого. Широкий засов на внутренней стороне двери вызвал короткий приступ нервного смеха.
Сквозь удары сердца и шум дыхания он услышал приближающиеся шаги. Дверь с силой дернули за ручку. Потом постучали.
– Открывай, – потребовал снаружи молодой женский голос.
Темнота была абсолютной. Чтобы не таращить глаза в никуда, он закрыл их.
Посыплись удары. Сначала кулаками, потом ногами, потом чем-то железным. Потом все смолкло. Толстая пластина, из которой был сделан засов, могла выдержать любой удар. Только если они не начнут таранить дверь грузовиком или бульдозером.
– Ты думаешь, что выбрал удачное укрытие? Возможно, тебе оттуда не очень хорошо видно, но рядом с кирпичом лежат два газовых баллона, шланг и горелка. А на складе инструмента, который находится в ста шагах от тебя, хранятся не меньше десяти болгарок и генератор. Кстати, генератор не понадобится. Справа от двери есть две розетки. Как ты думаешь, сколько нужно времени для того, чтобы открыть дверь? Правильно! Немного. Но я не стану этого делать. Пустая трата времени. Снаружи эта коморка запирается так же надежно, как и изнутри. То, что ты принял за крепость, на самом деле – саркофаг. Чудесно, не правда ли? Завтра к обеду ты превратишься в кусок вяленого мяса.
Он услышал, как лязгнул металл, и представил, как точно такой же засов с другой стороны двери въехал в петлю.