- Здравствуйте! - услышала она сзади высокий женский голос, обернулась и оказалась лицом к лицу с блондинкой, которую раньше приняла за поклонницу Айры.
- Вы ведь Христина? А я Александра - сестра Анно.
Над головой сестры Анно распустились в темном небе призрачные цветы фейерверков. Девушка в быстро увядающем звездном венке взглянула вверх и предложила:
- Спустимся в Городской сад?
Христина кивнула. В горле только судорога и горечь. Она даже не поздоровалась. Сестра Анно в ореоле огней представилась Христине Ангелом Мщения: строгий профиль, большие, прозрачные, как стекло, глаза, длинные светлые кудри. Возмездие за тот вечер, когда суховатый Анно смотрел на Христину через отблескивающие стекла очков, пока рассказывал об эмиграции.
А потом снял очки, близоруко поморщился, потер пальцами переносицу. Христине вдруг стало до боли жалко всех разбросанных на восток и на запад неприкаянных, ненужных людей. Так жалко…
21.40
Чугунные птицы на невысокой решетке сада. Несколько комочков снега на земле у ворот. Шахматные дорожки. Низкие скамейки на тяжелых чугунных ногах. Нагие темные деревья. И чернильное небо, по краям замысловато исчерченное ветвями. Фейерверк закончился. Две зябкие фигуры в холодных влажных сумерках дошли до половины пути.
Сначала блондинка говорила через паузы, подбирая слова. Теперь ее речь льется как заученная.
- Вы знаете, - говорит она, - как сложны и опасны мужские аборты. Анно едва исполнилось восемнадцать. Он все рассказывает мне, как старшей, но на этот раз мне пришлось на него нажать. Я сказала, что он обязан со мной посоветоваться. Ведь спросить совета - значит проявить доверие. Он просил меня не вмешиваться, но я не могу сидеть сложа руки. Мое мнение на этот счет таково… - Блондинка повернулась к Христине: - Я потом выслушаю и ваше мнение тоже, но сначала дайте мне закончить.
Христина в очередной раз угрюмо кивнула. Она и не собиралась перебивать сестру Анно. И свое мнение высказывать тоже не хотела. Сначала она вообще думала, что они с Анно разберутся вдвоем, и если будут умны, то никто ничего даже не заподозрит. Несмотря на то что до сих пор они умны не были. Но когда его сестра предложила встретиться, все рухнуло. Что толку делиться мнениями и выяснять, кто прав, кто виноват, когда… "Прощай, Валь", - с грустью подумала Христина.
- Мое мнение на этот счет таково, - продолжала тем временем сестра Анно, - вы, как честная девушка, должны выйти за него замуж.
"А почему это я - честная девушка?" - хотела спросить Христина, но вместо этого неуверенно, тихо сказала:
- Я еще не окончила школу.
- Я думала об этом, - спокойно возразила сестра Анно и почему-то вдруг перешла на "ты". - Школу ты окончишь летом. Тогда же назначим свадьбу. А пока достаточно будет помолвки.
- Не надо за меня думать, - попросила Христина.
- В смысле? Ты хочешь сказать, что не выйдешь за Анно?
- Я еще не решила.
- А что ты решила? Поматросить и бросить? - грубо сорвалась блондинка и из Ангела Мщения превратилась в наемного мстителя.
На длинной аллее под потускневшим небом без звезд их было только двое. И одна за другую уже все решила. Христине стало страшно. Как пловец в штормовом море, она запретила себе бояться и заговорила. Звук ее голоса от волнения хрипел и срывался.
- Анно красивый, молодой… Он на любой может жениться… Но он еще школьник. Вы живете с родителями? Я тоже. Мы никогда не платили за свет и за телефон, не умеем готовить, я… Какая из меня жена? Он будет счастливее без меня. В Родинке лучшие гинекологические клиники. И мои родители…
- Перестаньте! - эхо разнеслось по парку, уснувшие птицы проснулись и, хлопая крыльями, сорвались с веток.
- Что? - жалобно прошептала Христина.
- Перестаньте! - уже тише повторила сестра Анно. - Он оставит ребенка. Это решено. Пусть это будет только его ребенок.
- Я не буду отказываться от отцовства, - промямлила Христина.
- А о чем вы только что говорили? О плате за телефон и о счастье? Анно носит вашего ребенка. И все ваши отговорки звучат низко. Да, он сумеет быть счастлив и без вас, но вас это не оправдывает. Вы поступаете не по-женски. Да и не по-мужски. Не по-человечески. Подло как-то. Но если вы этого не понимаете, то надо ли и объяснять?!
- Значит, только брак? Без компромиссов? - с отчаянием заговорила Христина.
- Aut Caesar, aut nihil…
- Можете умствовать, если хотите. Если вам легче спрятаться за чужими фразами.
"Начинается блошиный цирк, - с сожалением подумала Христина. - Уж если ты праведный Ангел Мщения, то не грызи по мелочам. У тебя же Огненный меч в руках! Не можешь подобрать ко мне отмычку? То ты надменно вежлива, то груба. То сверкаешь очами, как Эвменида, то кусаешь, как блоха. Эх ты, комедиантка!" Испуг совсем прошел. Осталась только тоска.
Они миновали темную аллею и вышли к реке. Вдоль набережной горели фонари, и тени от двух фигур то вырастали у них из-под ног, то скукоживались, таяли и вдруг оказывались позади. Тени метались. Наверное, спорили о белокуром Анно. О высоком бледном юноше с голубыми близорукими глазами, который сейчас пьет пиво в "Шарашке". Может быть, играет с Лешиком на бильярде. А может, сидит за стойкой рядом с Клавдией, расстегнув длинную шинель и поблескивая стеклами очков. Сидит на месте Христины. Знает ли он, что сестра уже все за него решила? Знает ли он, что сказать завтра Христине, или только хочет спросить: "Что теперь?"
- Я замерзла, - сказала Христина.
Блондинка ничего не ответила, только прибавила шагу. Очень скоро, поднявшись по длинной, широкой лестнице, они снова оказались в потоке жизни.
- По кофе? - робко предложила Христина.
- Без меня, - ответила сестра Анно. - Мне больше не о чем с вами разговаривать. - Она отвернулась и ушла. Просто смешалась с толпой.
Христина толкнула дверь, увидев за стеклом стойку, подошла к ней, не вынимая рук из карманов, сказала: "Грог!"
22.45
Зачем только эта девушка, Александра, сразу накинулась? И как она могла говорить, что выслушает мое мнение, когда ее от всех моих слов кидало в ярость? Получается, говори то, что думаешь, но думай, как я. Ночь, путь до реки, шахматный тротуар, кабак какой-то… Что мне это напоминает? Где это было? Что это была за блондинка? И вот еще: чем это в тот раз кончилось?
Все уже когда-то с кем-то было и чем-то кончилось. Кончится и в этот раз. Почему я не сказала ей о Вале? Сказала бы, что у меня есть другой… И не сказала бы, что как только он все узнает, его у меня не будет? Бедный Валь. Я уже сняла тебя с баланса. (Христина пила грог, согревалась, и мысли ее становились спокойнее.) Надеюсь, ты обидишься достаточно сильно, чтобы не сделать мне сцены. Какая пошлая история: она его соблазнила и не вышла замуж. Просто романс! Ах, на окраине городка жил бледный юноша с прозрачными глазами. Дитя душой, дитя годами, невинен был и чист. Но встретилась она. (Душещипательный проигрыш.) Она пила коньяк, курила и смеялась, она в него влюбленной притворялась. Но то была коварная игра. (Трагичный аккорд.) В ненастный вечер тот они в лесу гуляли. Предчувствие томило грудь его. И не напрасно: бросив одного, она с другим ушла. (Снова проигрыш.) Идут года. Ребенок подрастает. Но, ах, увы, он матери не знает! (Трагичный аккорд, а лучше даже два.) Не знает и отца… Он умер от тоски. О, пусть злодейку небо покарает!
- Еще грогу, - сказала Христина бармену, развеселившись от собственного экспромта.
Люди не меняются. Пусть они научились за час облетать земной шар. Пусть пультом домашнего управления они могут стирать, убирать, готовить, гладить, не вставая из кресла. Пусть они могут даже отправиться при этом в джунгли, всего только надев очки и наушники аудиовизуальной системы. Пусть они меняют климат планеты, свой облик и пол, плодятся любыми способами… Все равно. Они сидят в стенах собственных страхов и условностей, как древние египтяне. Что хорошего, в сущности, они придумали, кроме Бога и презумпции невиновности? Но Бог наплевал на них. А они сами наплевали на презумпцию. Все это тривиальные мысли. Да и при чем тут презумпция? Она свою вину признает без доказательств.
Христина с кисло-сладкой усмешкой посмотрела на бармена. Он давно уже втихомолку поглядывал на нее. Она кивнула: "Что?" Бармен на мгновение изобразил ртом улыбку и мотнул головой. Христина приподняла брови. Мол, как хочешь. Тогда бармен передумал, подошел и признался, наклонившись над стойкой:
- Я давно за вами смотрю.
- Вы детектив? Психолог? Или нравлюсь?
- Нравитесь. Я поэт. Я смотрел, как меняется ваше лицо. Завораживает.
- Напишете с меня "Незнакомку"?
- Предпочту познакомиться, - улыбнулся бармен.
- Все поэты таковы!
- Не все. Только плохие. Еще грогу?
- Конечно. Хотя я уже захмелела. Впрочем, я захмелела с утра. С тех пор не могу ни протрезветь, ни напиться.
- Хотели бы напиться?
- Меня и без того блевать тянет, - призналась Христина.
Бармена слегка передернуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом:
- Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жареные, вареные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном…
- Ладно, - прервала Христина, - давай этот чертов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки?
- Я так сварю, что вы от настоящего не отличите, - резво заявил бармен и скромно добавил: - Я умею.
Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щеки ее горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни все меняется. Встает с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И все казалось ерундой. Как можно всерьез думать об этих чертовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорбленно, что всех птиц в парке перебудила. Потом дергалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчета? Из-за ребенка.
Но как можно позволить одному нерожденному маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски?
Вернулся бармен.
- Ваш кофе, мэм. Меня вообще-то зовут Христофор.
- А-а-а! Очень польщена знакомством. А я - Мария Магдалина.
- Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором.
- Меня тоже никогда не зовут без дела, - сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить ее в хрене.
Помолчали.
- Почитайте свои стихи.
- Ни за что. Я плохой поэт - никому своих стихов не читаю.
- Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.
- Поцелуй за строчку, - по-деловому предложил бармен.
- Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, - невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.
Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределенного цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:
- В другой раз…
- Другого раза не будет! - Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. - Слышишь? Что это?
- Гром как будто… - недоуменно предположил бармен.
Темное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.
- Гроза в марте, - без интонации констатировала Христина и отпила кофе. - Будет снег или дождь?
- Осадки, - зло сказал бармен. - Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе - потребители, в единственном - электорат. То же самое и с осадками.
- Да, - задумчиво отозвалась Христина, - а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.
- На кого кара?
- На меня, - Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. - Грехи молодости знаешь, что такое?
Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:
- Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трех до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… - бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: - Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.
- Да ты и впрямь поэт! - вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
- Я соврал, - сердито сказал бармен. - Я не пишу стихов.
- Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, - утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.
- Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.
- Тебя кто-то ждет?
- У Патриота консервы кончились.
- Ты его так называешь?
- Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
- Нравишься - это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?
- Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.
- Ты промокнешь, - сказал он.
- Как промокну, так и высохну, - бросила она и пошла к выходу.
- Магдалина!
Христина обернулась.
- Возьми меня с собой.
"Только тебя мне еще не хватало для коллекции", - грустно подумала Христина, а вслух сказала:
- Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: "Кофейная "Валгалла"". Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50
Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потеками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин.
Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли все ярче, становились все больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: "С 8 марта, папочка!"
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощекий котик показался Христине ребенком, наряженным к рождественской елке.
- Ливер нарезной в вакууме, - попросила Христина, - и две банки кошачьей амброзии.
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребенок, а скорее травести.
- Ливер есть "с кровью" и есть "нежнейший", вам какой?
- Только без крови, - кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
- А "амброзию" для какого возраста? - спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
"Нет, - подумала Христина, - это не травести, а, верно, "голубчик"."
- "Амброзию" из рыбных костей, - сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
- "Золотая рыбка".
- Конечно. Конечно, "Золотая рыбка", как же еще! - поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
- Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: "Спасибо" - и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула.
Дождь еще не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределенно ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана "центральным домашним" и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: "Пришла. Х.".
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
- Что это? - спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
- Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
- Осталось что-нибудь вкусненькое?
- Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
- И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
- Тогда вооружайся, идем на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошел первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
- Андерс…
- М-м-м? - спросил он через плечо.
- Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
- Спасибо. А что произошло?
- Может быть, я выйду замуж.
- Потрясно. За Валя?
- Нет. Будет скандал. Валь назовет меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
- Тебе не жалко?
- Нет.
- А за кого замуж?
- Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
- Зачем тебе?
- Он ждет от меня ребенка.
- Ясно, - сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил: - Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею "что", но…
- А ты сможешь его полюбить?
- Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…
- Я о ребенке.
- А-а… - неопределенно протянула Христина и ничего больше не добавила.
- Мы могли бы поговорить. Я, ты, Айра, Лю, Анно, его родители.
- Ересь все это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.
- Пусть, - согласился Андерс. - В любом случае я на твоей стороне.
- Спасибо, папа, я знаю.