- Аня, - сказал он и снова посмотрел ей в глаза гипнотизирующим взглядом, не переставая работать пальцами, - я вижу тебя первый раз в жизни и вижу, что ты не Жанна д'Арк, не Марина Влади и даже не Нефертити...
Он выждал паузу и продолжал:
- Ты даже не Бельмондо, понимаешь?..
Я тоже смотрел на Жору: мне стало любопытно, куда он ведет. Он взял несколько кусочков льда, бросил их в бокал с вином и сделал несколько глотков. Даже для меня этот Жорин сравнительный анализ стал неожиданностью. И при чем тут Бельмондо? Я перевел взгляд на Аню: такого хамства, об этом кричали ее глаза, она в жизни еще не встречала! Не ее ведь вина, что Жора, о котором она столько прежде слышала и уже успела его позабыть, оказался теперь в ее глазах обыкновенным пройдохой... Но это была и не моя вина: я знал Жоре цену. И эти его Нефертити и Бельмондо всего лишь уловка, сеть, которая уже была брошена и, я видел, вот-вот Аню накроет. Аня не произнесла ни слова, но ее глаза, для которых я стал явной мишенью, уже требовали моего вмешательства. На мой взгляд, никакой трагедии не было, во всяком случае, я не предпринимал никаких попыток, чтобы наброситься на Жору с порицаниями. Возможно, это была моя оплошность, что Аня не дождалась от меня ни слова защиты, но мне казалось, что Жоре удастся-таки пробиться сквозь защитную скорлупу, в которую Аня себя тот же час заточила.
- Вот что, ребята...- сказала она, но Жора не дал ей продолжить. Я видел, что он уже готов сразить Аню своим обаянием. И не только обаянием.
- Ань, - сказал он тоном, которым приручают даже тигриц, - ты же не бросишь нас пропадать в этом мире?
Его скальп вдруг привычно дернулся, выдавая напряжение воли.
- Тебе, рыбка моя, - продолжал он, - нужно понять всего лишь одно: Пирамида - это некий скреп, такой уникальный сцеп всех генов Вселенной, понимаешь, такая увязка, когда все хорошие люди должны быть вместе.
Жора неожиданно наклонился вперед и положил свою огромную пятерню на Анину руку и секунду держал ее как в капкане, и когда Аня сделала было попытку ее высвободить, Жора дал ее руке волю, а своей взял трубку и, улыбнувшись лишь уголками губ, сунул ее себе в зубы.
- Не бросишь, - прибавил он очень серьезно, утвердительно кивнув головой, и стал усердно раскуривать трубку.
Повисла пауза, тишину нарушал лишь чей-то дурацкий смех за соседним столиком.
- И вот еще что, - пыхнув дымом, сказал Жора, - ты здесь совсем забыла что такое наш гоголь-моголь. Нельзя ничего забывать - вот что важно.
Он вдруг коротко хохотнул и добавил:
- Да, нельзя забывать... И позвони своему массажисту.
Не знаю, произвел ли этот короткий Жорин смешок на Аню какое-либо впечатление. На меня она даже не взглянула. Но она не смотрела и на Жору. О чем она думала? Напоминание о массажисте окрасило румянцем Анины щеки. У меня пересохло во рту. Я пригубил бокал и сделал глоток. А Жора, тем временем, встал из-за стола, и сказав лишь "Я прогуляюсь", ушел, не оглядываясь, дымя своей трубкой, как паровоз. Желтый портфель остался на стуле, кисет на столе. Его не было больше часа, мы с Аней по-прежнему говорили о чем попало, обо всем на свете. Без Жоры ей легче дышалось, и она стала более откровенной и рассудительной. Ей-таки пришлось выслушать все мои аргументы, но она одного не могла взять в толк: насколько все это серьезно?
- Это не просто очень серьезно, - сказал я, - это выбор между жизнью и смертью. Для нас с Жорой и для...
Я посмотрел на нее, она сосредоточенно слушала, рассматривая колечко на безымянном пальце.
- ... и, как ты понимаешь, - добавил я, - для всего человечества.
Она оторвала взгляд от кольца и заглянула мне в глаза, как в колодец. Мои глаза ни разу не мигнули, и ни один мускул не дрогнул на моем лице: это была чистая правда. Аня отвела взгляд в сторону, она не знала, что мне ответить. А кто на ее месте смог бы? Подошел Жора.
- Я уже не надеялся вас здесь застать, - взяв портфель и усаживаясь на свой стул, сказал он.
Я посмотрел на него, он рылся в портфеле.
- Звонил Вит, - сказал он и посмотрел на меня исподлобья, - ты ему очень нужен.
Мы сидели и молчали. Жора ни словом не обмолвился о главном: что же все-таки мы решили? Он методично засунул трубку в кисет, затянул тесемку и кисет положил в свой желтый портфель, щелкнул замком и поставил портфель у ноги. Мы с Аней только наблюдали за его действиями.
- Слушай, - неожиданно обратился Жора к Ане, - а ты нашу Тину здесь не встречала?
Аня посмотрела на него, как на чокнутого, и ничего не ответила.
- Жаль, - сказал Жора, - а то мы сбились с ног.
Аня молчала, посмотрела на меня, мол, что ему надо? Я пожал плечами.
Больше Жора не задал ни одного вопроса. Затем мы встали.
- Твои цветы, - сказал Жора, взял букет и вручил его Ане.
- Ах!..
И снова вдруг рассмеялся.
- Такой вот сцеп генов, - добавил он, - так что у нас с тобой выхода нет. Но тут вот еще что...
Жора умолк, рассматривая свою ладонь, затем посмотрел Ане прямо в глаза и произнес свое твердое:
- Se no - no! (Если нет - нет! - Ит.). Выбор за тобой. И знаешь, ты мне нравишься - ты не из слабых.
- Я знаю, - сказала Аня.
- Ты точно Тину здесь не встречала? - спросил Жора ещё раз.
- Не знаю я никакой вашей Тины! Мне ещё этого...
Когда мы остались с Жорой вдвоем, я спросил:
- Ты отчего время от времени ржешь, как конь?
Жора только улыбнулся.
- Знаешь, - сказал я, - твой смех проникает прямо в кровь.
Жора только пожал плечами.
Глава 7
Прошла еще одна ночь. Мы, казалось, потеряли к Парижу и к Ане всякий интерес. Но проснувшись поутру, с новой силой принялись за старое. Нас подстегивало и наше самолюбие: как же так?!
- Никогда не сдавайся, - прорек Жора свой любимый девиз.
И мы не сдавались. Я позвонил Ане и договорился о встрече.
- Вам понравилась моя Франция, - рассмеялась она, - продумайте нашу программу на вечер.
Я сказал, что мы будем ждать ее на набережной Сены.
"Я живу в центре мира...". Это был серьезный барьер. Это была стена, попрочнее Китайской, но мы с Жорой брали и не такие крепости. Я не помню женщины, которую Жора не смог бы обаять, и вот стал свидетелем его полного поражения, хотя на Жору, признаюсь, в этом деле я не очень-то и рассчитывал. Его обаяние здесь было бессильно, мы это прекрасно осознавали. Аня опоздала минут на пятнадцать. Я возложил на себя всю ответственность за ее будущее, и дал слово устроить это будущее с минимальными для нее потерями.
- Ты будешь, - уверял я, - обеспеченной и совершенно свободной, у тебя будет квартира в центре Москвы и дом на Рублёвке... И главное, - любимая работа...
Я старался как мог.
- Извини, у меня был трудный день, - сказала она, - и я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой центр, какая Рублёвка?
Я не слышал ее.
- Единственное, что будет по мере необходимости тебя ограничивать - наши клеточки. Без тебя они чувствуют себя сиротами, они умирают, как умирают ростки без живительной влаги.
Жора тоже не молчал.
- Ты пойми, - сказал он, - мы топчемся на месте вот уже несколько лет... Только ты... Ты станешь царицей мира!..
- Звучит красиво, - улыбнулась Аня.
Она совсем нас не слушала, то и дело бросала короткий взгляд на часы.
- Я не могу...
- Можешь, - тихо сказал Жора.
Он не сводил с Ани глаз! Сердцеед, ах, сердцеед!.. Жора выплеснул вдруг на нее все свое обаяние. Но Аня словно не замечала его.
- Мы действительно топчемся на одном месте, - сказала она и встала со скамьи, - я поеду, меня уже ждут. Жаль, что мы потеряли время.
Ни о чем не договорившись, мы снова перенесли разговор на завтра.
- Твои цветы, - сказал Жора, беря розы и вручая их Ане.
Она рассмеялась и произнесла, посмотрев Жоре в глаза:
- Ты очень мил. Славные вы ребята! Но хватит вам тратить мое время.
Я понимал: никакие уговоры нам не помогут.
Когда Аня ушла, Жора просто налетел на меня:
- На ней что, - бурчал он, - свет клином сошёлся?! Да найду я тебе тыщу таких Ань!.. Ты бы лучше...
- Что лучше, что лучше?! - не сдержался и я.
- Занялся плотненько Тиной, вот что... Крепенько, а?.. Надо!..
Настроение у меня, ясное дело, было премерзкое, просто знойно отвратительное. Эта Тина не то что сидела у меня в печёнках, она, как луч рентгена, пронизала всё моё тело, мой мозг, висла на руках и ногах, застилала кровавым потом мой взор, вязала язык... Меня просто распирало от негодования, и я едва сдерживал себя, чтобы не дать кулаком Жоре под дых... Чтобы он навсегда забыл о своей Тине.
- Да ты... ой, умру, - расхохотался Жора, - да ты что... набычился... брось...
Я на это ничего не сказал. Жора душевно обнял меня. К счастью у нас была бутылка коньяку. Я долго дулся, а Жора, хитрюга, ходил вокруг да около, подливая масла в огонь, рассказывая всякие небылицы, пока, в конце концов, не сказал главного:
- Вот ты тут куксишься, дуешься как индюк, а ведь, скажу тебе определённо, без твоей Тины мы кашу не сварим.
Он с каждым словом тыкал мне в грудь своим указательным пальцем с обкусанным ногтем, чтобы у меня эти слова не вызвали никаких сомнений и возражений.
- Определённо! - завершил он.
Я согласно кивнул.
- И знаешь почему?
Я не знал.
- Потому что твоя Тина - наша судьба!
Он произнёс это тоном Нострадамуса, предсказывающего поражение коммунизма в России. И у меня не возникло даже желания вытребовать у него пояснение к этой уверенности. Я доверял Жоре, как Нострадамусу. Да, как Александру Македонскому! Он - бог!..
- Это я говорю только тебе. Tibi et igni (Тебе и огню, - лат.), - добавил Жора.
"Tibi et igni... Tibi et igni..." - где-то я это уже слышал... От кого?..
Бог Жора! Бог!..
Это было, конечно, преувеличение - ну какой из Жоры Бог, когда он не верит даже... Здесь важно только то, что я ему верил как Богу! И это его "Tibi et igni" ещё больше укрепляло мою веру. Вера за веру, баш на баш!
Только много времени спустя я убедился в этом и сам: Тина - судьба!..
Но как Жора мог знать это в те дни, для меня оставалось загадкой.
"Tibi et igni...".
Я верил!
Теперь-то это ясно как день!.. Тина не только нас просветила, она...
Но всё по порядку...
Глава 8
На следующий день история повторилась. Но на этот раз Аня не позволила нам ее уговаривать.
- Хорошо, - сказала она, - поехали...
Мы пошли к ее спортивного вида машине. Обходя авто сзади, я не мог не прочитать: "Феррари". "Феррари" это "Феррари". С этим трудно спорить. Аня заметила мой восхищенный взгляд:
- Пятьсот девяносто девять икс-икс, - сказала она, - семьсот тридцать конских сил, семь тысяч оборотов в минуту...
Она так и сказала - "конских сил". Я согласно кивнул, мол, понимаю. Вздыбленный конь на носу, на каждом колесе, на руле, да куда ни глянь! Этот гарцующий жеребец только и ждет, когда на него усядется эта колоритная женщина! Не успел я за собой прикрыть дверцу, как вдруг завизжали колеса, меня вдавило в кожу сидения, и я ощутил запах паленой резины. Вены тут же наполнились чистым адреналином!
За рулем Аня была как наездница на прытком, вихрем несущемся скакуне. Ей нравилось сидеть за рулем, подчиняя себе этого железного, рвущегося в погоню коня. Это было видно по тому, как легко она управлялась с двумя сотнями резвых лошадиных сил, не давая им спуску. Даже самые модные очки не в состоянии были скрыть эту прыть. Слившись с машиной, с этой бешеной скоростью, как сливаются в беге седок и лошадь, она была горда своей властью над скоростью, над ветром, бьющим в лицо, над шуршанием шин и, конечно, над нами, вдавленными этой ветреной скоростью в кожу сидений...
Ухоженные деревеньки, изумрудные виноградники, кайма синих гор в белесоватой дымке, море, Средиземное море, южный берег Франции... Через каких-нибудь два часа мы были в Ницце. Потом были Канны и Монте-Карло...
Галопом по Европе.
- Здесь рукой подать до любой точки Европы, - между прочим бросила Аня, - здесь жизнь мира...
С этим не поспоришь. Даже Жора, видавший виды, не мог ничего противопоставить. Конечно же, мне это пришло в голову: мы терпим фиаско!
В Париж мы вернулись поздно вечером и ужинали в том же кафе.
- И вы хотите, чтобы все это я променяла на вашу, пардон, задрипанную Москву?! Где каждый кирпич до сих пор под присмотром всех этих Лениных, Сталиных и Дзержинских...
- Ты когда была-то в Москве?! - воскликнул Жора.
- Вчера, - сказала Аня, - мне звонила Марина. У нее забрали театр.
- Какая Марина? Там давно уже рай!
- Да-да-да! Как же, как же!.. Там у вас до сих пор цокают кандалы...
Аня так и сказала: "цокают".
- Чего стоит один только этот ваш мэр! Он же...
Мы с Жорой только слушали. Наконец он не выдержал:
- Ты живешь здесь в своей скорлупе, как в каменном веке! Вокруг тебя уже совсем новый мир! Правда, его нужно подровнять.
- Нет, ребятушки, нет. Вы подумайте - у меня здесь доход, дом под самой Эйфелевой башней, хорошая работа, муж... Я счастлива, как никогда не была там, у вас...
Ни у меня, ни у Жоры не нашлось слов, чтобы спорить.
- Я живу в центре мира, и жить здесь мне нравится!
Это был последний ее довод. И tout est dit (этим все сказано, - фр.). И мне снова это пришло на ум: мы с Жорой оказались бессильны.
- А знаешь, - говорит Лена, - у каждого из нас есть свой центр мира. Однажды...
Она рассказывает:
- Бывают в жизни минуты, когда...
- Да, - соглашаюсь я, - такие центры всегда возникают там, где душа отдыхает.
- ...и я ничего не придумала лучше, - продолжает Лена, - как сорваться в уединение. И теперь здесь, в лесной глуши, я безрассудно размениваю дорогие секунды, которые могли бы стать нашими. Здесь нет телевизора, радио, интернета. И только иногда вечернюю тишину разрывают истошные крики журавлей, живущих неподалеку за озером. Я пробую на слух тишину. Она комкается, выгибается и оглушает. Понимаешь, она...
- Понимаю...
- Не нужно никуда спешить, бежать, отвечать на звонки. Все замерло, словно я внутри ледяного замка. Кирпичи лежат плотно один к одному... Когда я поздно вечером ложусь спать, рядом греются мои кошки. Я беру их по очереди на руки и глажу их норковые спинки...
- Понимаю...
Ах, как мирно звучит ее голос, как умиротворённо мурлычат её кошки... Я слышу и пение птичек, доносящееся через открытое окно, и даже шёпот занавески... Я слышу:
... и воск слезами с ночника на платье капал...
И вот я уже, кажется, слышу:
- Рестик... Рест, успокойся... Свалишься с постели... Э-гей...
Я открываю глаза...
- Ударишься ещё головкой...
Мир вам, люди!
- Какой головкой?.. - пытаюсь я въехать в тему.
- Полежи, полежи... приди в себя...
Я улыбаюсь Лене, пребывая всё еще в осаде приснившегося.
- Я заснул, прости, пожалуйста, такой трудный день...
Но какой зато сон, какой чудный сон!..
- Что все-таки нас сближает? - спрашивает Лена.
Чтобы не выискивать ответы, я задаю свой вопрос:
- А ты как думаешь?
На кухне пахнет шарлоткой. Вот и яблоки поспели...
- Жажда тишины? - спрашивает Лена.
- Да нет же, нет, - тихо произношу я, - не только тишины... Жажда... Гони прочь своих кошек. Думаешь, я спал?..
- Думаю, что тебе снова пора показаться врачу.
Нетушки-нет! Вот уж нет... Только не надо меня лечить! Чеховщина, конечно, какая-то есть. Там у него, у Антонпалыча к Коврину по ночам приходил чёрный монах. Ко мне пришла белая-белая... Смуглокожая... С рыжими-прерыжими глазами, волосы - огнь! Да-да - огнь! Словно стая лис со своими роскошными рыжими хвостами льётся с гор...
- Брось, - примирительно произношу я, - давай лучше похлебаем чайку.
- Хлебай...
Неужели это Тина приходила ко мне, думаю я.
Да нет! Нет-нет! Нет! Вот уж нет!..
Или Тина?..
Рана...
Ти - Ра - На... Ти - рана...
Пожалуй-таки покажусь...
Врачу...
Но я не чувствую себя больным. Ни больным, ни ущербным!
И в этом-то всё дело...
Я слышу: "...хруст стекла под ногами...".
А назавтра мы уже в Питере. До чего же вяло и кисло тянется этот день! Я жду вечера, мне вкрай нужен вечер, этот серый питерский вечер... Этот дождь...
- Ты куда это вырядился, - спрашивает Лена, - смотри - костюм, галстук... Рест, на кого ты похож?
- А что?!
- Ты куда, правда?
Я вчера краем уха слыхал, что в Питере Тинка проездом. И сегодня вот - вечер стихов! Я хотел бы взглянуть на неё краем глаза! Я спросил бы её: это ты? Я бы слово в слово спросил её: "...и ты рада мне, рада?". И затем, в тот же миг, не давая ей опомниться, тут же напомнил: "И ты хватаешь меня жадно-жадно, впечатывая меня в стену, в стену...". И отчаянно ждал бы её вопроса: "Почему ты меня не хватаешь? Жадно-жадно!..". Вот бы она...
- Рест, ты надолго? Нам ещё надо... Ты хоть галстук смени... На, держи, - она подает мне другой галстук.
Значит, Богу это угодно - наша встреча с глазу на глаз. Ирка меня пригласила, и вот я готов! Я готов?
"И ты рад мне, рад?!".
И ты ещё спрашиваешь! - скажу я, глядя ей в глаза. Так, наверное, встретились взглядами Иисус с Ионаном Крестителем...
Я готов!
- Вот, - говорит Лена, - другое дело - на человека похож!
И тут же:
- Рестик, - просит она, - заскочи, будь добр, на обратном пути в хлебный... У нас хлеба - шаром покати...
Заскочу...
- Зонт, - Лена догоняет меня, - зонт возьми... На!.
Она и предположить не могла, как этот зонт пригодился нам с Тиной!
Вот вам и вещий сон! Что называется, - в руку!
Тинико ты моя, Тинико...
Глава 9
На следующий день в ожидании встречи с Аней мы сидели на солнышке, любуясь Парижем и его обитателями.
- Ты только посмотри на них, - ни с того, ни с сего произнес Жора, кивая на прохожих, - как они одинаковы, все на одно лицо.
В своей излюбленной позе свободного жителя планеты Земля, развалившись на скамеечке и разбросав ноги в стороны, он, щурясь от солнца, рассматривал струившихся в оба конца Елисейских полей торопящихся горожан, всем своим видом обвиняя их в бесцельности существования.
- Они, как мумии, ни одного живого лица... Знаешь, когда глаза мои открыты, я устаю от того, что вижу.
Он всегда предавался все и вся уничтожающей критике, если ему что-то не удавалось. Больше всего он не терпел праздных людей, хотя бесконечно и нежно любил человечество.
- Они приросли к земле, точно статуи, не желая двигаться дальше, хотя все куда-то стремятся, спешат, бегут, едут, плывут, летят... Куда, зачем?! Все их телодвижения ублюдочны и крючковаты, они лишены красоты и красок. Ты только посмотри вот на этого или вон на ту...
Хорошо, что он еще не показывал пальцем.