Наступила тишина. Мисс Фрост чуть-чуть покраснела. И опустила глаза, словно рассматривала чашку с кофе. Себастьян продолжал говорить в дружеском и в то же время деловом тоне.
- Поймите меня правильно, мисс Фрост. Я постелю на пол матрац. Со мной происходит что-то странное. Я так переволновался, что вряд ли смогу заснуть в одиночестве. Вы же не будете против? Я понимаю, что это немного странно, но, черт побери, я не хочу от вас ничего скрывать.
- О нет, мистер Дэнджерфилд, в этом нет ничего странного. Я понимаю, как вы сейчас себя чувствуете. И не возражаю. И понимаю, что вы имеете в виду.
- Это весьма благородно с вашей стороны, мисс Фрост. Принимать все таким, как оно есть.
- Но вы уверены, что вам будет удобно? Я, например, привыкла спать на полу, когда работала на ферме.
- Все будет отлично. Матрац замечательный. Просто мне хочется верить, что я не буду вам мешать.
- Вы мне не помешаете, мистер Дэнджерфилд.
- Мне нравится, как вы сварили кофе. Вкусно.
- Я рада, что вам нравится. Я заварила в джезве.
- И очень правильно.
- Спасибо.
- Такой приятный был вечер, мисс Фрост.
- Мне тоже все очень понравилось.
- Я рад, что вам понравилось.
- Только вот некоторые неодобрительно посматривают на женщин, которые заходят в бары.
- Только старомодные людишки, мисс Фрост.
- Именно так, я согласна с вами.
Мисс Фрост убирает. Слышен шум воды. Звуки чистоты. Только бы не видеть по утрам засаленные тарелки. Беру свой матрац. Он серый, полосатый и сыроватый. Аккуратненько кладу его на пол. Надо бы раздобыть одеяло, чтобы мисс Фрост не увидела эти грязные простыни. Ну, вперед, через дверь, оттолкну стул, он мне мешает. Вот так, хорошо. Он получил то же самое, что и "подлинные" антикварные штучки Скалли. Кладу на место шарфик мисс Фрост. Вешаю брюки. Нужно поддерживать порядок. Мое белье несколько обтрепалось. Спать ли мне нагишом или из скромности оставить на себе эти лохмотья? Скромность любой ценой. Вот что делает семью счастливой: обеды и ужины непременно в одно и то же время, и чтобы на столе всегда были сахар, соль и масло. Заштопанные носки и чистые рубашки в шкафу. Мисс Фрост молодец. Вымыла тарелки без всякого оханья и аханья. И без отговорок. Такая милая. Не пахнут ли мои подмышки? Нужно понюхать. Запашок свежим не назовешь. Ну да ладно, и на солнце есть пятна.
Нужно прикрыться одеялом, чтобы не показаться неряшливым. У комнаты мисс Фрост есть душа. Индивидуальность. Мисс Фрост, как это принято говорить, обжилась. Следует ли мне притвориться спящим? Нет, долой эти хитрости и уловки. Буду лежать, вытянувшись во весь рост, и честно бодрствовать.
Мисс Фрост вошла в комнату.
- Вам действительно там удобно, мистер Дэнджерфилд?
- Действительно. Просто удивительно, что здесь оказалось так удобно, мисс Фрост.
- Я зашла взять кое-что из одежды.
Мисс Фрост сняла свой халат с вешалки за дверью, а из комода вынула зеленый целлофановый пакет. Она уходит в ванную. Шум воды. Хлопает дверь. Мне предстоит ужасная неделя, состоящая из одних понедельников. Думаю, я отчалю в пятницу. И всю неделю мне нужно держаться в тени.
- Я выключу свет, мистер Дэнджерфилд. Я надеюсь, вы там уже устроились.
- Просто великолепно. Я знаю, что доставляю вам ужасные неудобства, мисс Фрост. Но знайте, что я очень ценю то, что вы для меня делаете. До сих пор я мог бы пересчитать своих друзей на руке с ампутированными пальцами.
- О мистер Дэнджерфилд!
Свет погас. Она, стоя у дальнего конца кровати, стала снимать халат. Я отчаянно скосил глаза, чтобы ее рассмотреть. На ней была зеленая пижама. И, насколько я мог видеть, она ей очень шла. Мисс Фрост забралась на постель. Прочь, похоть! Она устраивается поудобнее. Чуть слышно возится под одеялом. Я внимательно вслушиваюсь в каждый шорох. И все замечаю. Потому что мир так мал, и мисс Фрост в своей постельке, и я, распростертый навзничь, на полу. Я так одинок и ты так одинока. Бьются сердца. Помни об этом. Они протекают, сколько им положено, и мы отправимся в странствие по миру, в котором не бывает крыш.
- Мисс Фрост?
- Да?
- Можно я возьму вас за руку?
Мисс Фрост протянула руку по направлению к голосу и положила ладонь на край постели. Его пальцы вцепились в ее руку. Когда я был ребенком, то частенько мочился в кровать, потому что мне снилось, что я играю с другими мальчиками в болоте и могу мочиться, где мне вздумается. Прикасаясь к мисс Фрост, я ощущаю себя в безопасности и в то же время чувствую грусть. Потому что я потащу ее за собой в бездну. За компанию. Она тоже крепко держит меня. Я встаю на колени. Опираюсь локтями о постель. Она дрожит. Темные волосы разметались по подушке. То и дело вздыхает. И как-то печально обнимает меня. Позволь мне забраться под одеяло. Целует меня в ухо. Расстегиваю пуговицы, чтобы прижаться к ней и согреть свою замерзшую грудь. О мисс Фрост. Ох, мисс Фрост.
Она изгибает спину. Я стащу с тебя пижаму. Лоно твое рыдает. Осушу все слезы поцелуями. Ну вот, их уже и нет. Ты была одинока в ночи.
Они лежат рядом. Мисс Фрост трет глаза руками. Надевает пижаму. Идет в ванную.
- Мисс Фрост, принесите мне стакан воды.
Он мелкими глотками пил воду, когда она вдруг начала плакать. Он хотел взять ее руку, но она забрала ее и закрыла руками лицо.
- Ну вот еще…
Мисс Фрост отворачивается.
- Я не должна была этого допустить.
- Ничего, ничего, все в порядке.
- Вовсе нет. Я не должна была позволять вам заходить в мою комнату.
- Из милосердия.
- Да, но это была ошибка. Господи, прости меня.
- Не принимайте все так близко к сердцу.
- Это смертный грех. И вы заставили меня, мистер Дэнджерфилд.
- Вы сами совершили его, мисс Фрост.
- О Боже, нет, это не моя вина. Я никогда не смогу признаться в этом на исповеди. Почему вы это сделали?
- А вы почему? Этим ведь не займаются в одиночку…
- Пожалуйста, не усугубляйте.
- Я не усугубляю, но вы ведете себя по-детски.
- Я вас прошу…
- Вы спасетесь, если покаетесь.
- Мне придется.
- Бог и в этой комнате. Кайтесь.
- Не говорите так. Господь может поразить нас насмерть.
- Успокойтесь, мисс Фрост.
- Я не хотела этого. Я не хотела.
- Нет, вы хотели.
- Нет, пожалуйста, нет.
Мисс Фрост отвернулась от него и легла на бок, задыхаясь от рыданий.
- Мисс Фрост, Господь милостив.
- Но мне придется признаться на исповеди в прелюбодеянии. А это ведь смертный грех.
- Ну, пожалуйста, мисс Фрост. Возьмите себя в руки. Слезы не помогут.
- Но это же прелюбодеяние.
- Один смертный грех ничем не отличается от другого.
- Я проклята. И вы ошибаетесь.
- Вы хотите, чтобы я ушел?
- Не оставляйте меня одну.
- Не плачьте. Господь вас не осудит. Вы славный человек. Господь наказывает только тех, кто творит такое без конца - закоренелых грешников. Ведите же себя рассудительно.
- Мне придется назвать ваше имя.
- Что?
- Ваше имя. Мне придется назвать его священнику.
- Почему вы так думаете? Чепуха.
- Он меня спросит.
- Вовсе нет.
- Обязательно спросит. И они отправят священника к моей матери.
- Не может этого быть. Дело священников - прощать грехи.
- Нет.
- Мисс Фрост, значит с вами когда-то уже произошло нечто подобное.
- Да.
- О Господи. И они послали священника к вашей матери?
- Да.
- И он спрашивал имя мужчины?
- Да.
- Просто невероятно. И когда это произошло?
- Когда мне было двадцать лет.
- И при каких обстоятельствах?
- Он у нас работал. Тогда они послали меня в монастырь в Дублин для искупления грехов. Священник заявил мне, что не отпустит мне грехи, пока я не назову его имя. А вы ведь женаты.
- Вы боитесь священника?
- Да.
- Где-то в порту есть церковь специально предназначенная для подобных дел. Я выясню, где она находится.
- Ради Бога, не надо. Не хочу, чтобы меня там увидели. Это неприлично.
- Не бывает приличных грехов, мисс Фрост. А теперь немножко отдохните, и все будет в порядке.
- Не знаю, что мне делать.
- Не все священники, которые отпускают грехи, одинаково строгие. Узнайте, кто из них более сговорчивый.
- Я знаю их всех. И мне некого спросить о чем-либо подобном. Сразу пойдут слухи.
- Тогда засните. Утро вечера мудренее.
Себастьян протянул ей руку. По-дружески похлопал по плечу. Она утерла слезы и шмыгнула носом. Я выпил маленький глоток холодной воды - для закалки. Мисс Фрост закрыла глаза. Она сейчас уснет. У нее вполне пристойная, хотя и маленькая, зарплата, и ей не о чем беспокоиться. Она может заниматься этим сколько угодно, а потом одним махом все рассказать на исповеди. О Боже, невзирая на твои недостатки, я тебя все равно люблю. А если он спросит тебя, виляла ли ты своей задницей? Похоже, что лестница, ведущая к небу, состоит из множества ступенек. И Ирландия расположена выше всех, на самом верху этой лестницы, почти у самого неба. Правда, здесь вредят Христу чрезмерной рекламой.
18
Понедельник. Утро. Шесть часов. Себастьян перелез через мисс Фрост и на ощупь по темной комнате пробрался в ванную. Дезодорированным мылом мисс Фрост вымыл лицо, кожу вокруг глаз и шею ниже затылка, а затем для хорошего самочувствия облил голову ледяной водой. Привычная утренняя процедура. И хорошенько почистить зубы пастой, особенно задние, коренные.
На цыпочках обратно в комнату, к комоду мисс Фрост. Тихонько выдвинул ящик. Мисс Фрост крепко спит. Вынести ящик в холл и одолжить одну из этих блузок. Ба-бах. В темноте он выпустил ящик из рук. Какой ужасный грохот.
Перепуганный голос проснувшейся мисс Фрост:
- Кто здесь?
- Это я.
- Святое семейство! Что случилось?
- Небольшое происшествие.
- Ах так…
Прежде мне никогда не доводилось беседовать с мисс Фрост ранним утром.
Они разговаривают впотьмах.
- Я бы хотел спросить вас, мисс Фрост, не могли ли бы вы одолжить мне одну из ваших блузок?
Некоторое время мисс Фрост молчит. Голый Дэнджерфилд стоит на полу. Непроглядная тьма. Наконец послышался ее неуверенный, чуть писклявый, голос.
- Разумеется, могу.
- Пусть всегда вас хранит и поддерживает Господь.
Себастьян на ощупь находит на полу ящик и выносит его вместе со стулом в коридор. Если бы горел свет, я бы умер от стыда. Голые беззащитны. Мой лучший друг - ночь. Смерть - это препятствие, которое нужно обойти, если хочешь дожить до зрелых лет, преисполненных чревоугодия, похоти и лени. Залягу в своей берлоге и занавешу одеялами стратегически важные окна. Мисс Фрост добра ко мне. Оставила мне завтрак. Но теперь мне предлагают только овсяные печеньица. Которые совершенно неудобоваримы. Черт побрал бы мой акцент.
Она очень огорчена и испытывает угрызения совести. Разумеется, исповедь это не лучшее времяпрепровождение. Я постараюсь успокоить ее цитатами из Фомы Аквинского. И прошепчу ей на ушко, когда мы будем лежать в постели, что из навоза вырастают лилии. Дабы по-настоящему познать, что такое добродетель, нужно быть закоренелым грешником. Что от того Господу, мисс Фрост, если родится невинный ребенок, проживет жизнь не совершая грехов и почиет в Бозе? Где же искать Божью милость в этой невыносимой, ослепительно белой, стерильной чистоте? Нам этого не надо. Совершенно не надо. Самый белый цвет должен оттеняться чернотой. К тому же праведники на самом деле были довольно изворотливыми ребятами. И она позволила немного себя утешить. Обнаженная, она лежала рядом со мной. Если мама что-то заподозрит, это ее просто убьет. Даже если я пойду исповедоваться в церковь на пристани, они пришлют епископа прямо сюда и запрут меня в монастырь. Моя дорогая мисс Фрост, если сюда явится епископ, я и сам стану на сторону церкви.
Он нашел желтую рубашку. Для хорошего настроения. Мисс Фрост недосчитается и одной из своих жилеток. Мне нужна одежонка потеплее. В порту холодно, как у эскимоса в заднице.
Он оделся, вышел в салон и положил в карман плаща несколько овсяных печений. Затем взял тросточку, которой поднимали жалюзи, и вышел на холодную, промозглую улицу. Вышел через поломанную калитку и поплелся по улице, шумно вдыхая воздух.
Провел тросточкой по доскам забора. Мокро и тихо. Низкие белесые облака. В домах мигают огоньки. Посвистывает на ходу разносчик молока. Слышно, как грохочет трамвай. Утро - это прекрасно.
Вдоль по Таможенному Пирсу, улице вымощенной булыжниками, на которых с грохотом подпрыгивают телеги и цокают подковы лошадей. Становлюсь в стороне и наблюдаю за ними. Такси и пролетки собираются у выхода для пассажиров.
Дэнджерфилд прислонился спиной к стене склада напротив выхода для пассажиров третьего класса. В последний раз придирчиво осмотрел свою одежду, немного поправил галстук и чересчур уж длинный воротник модной блузки мисс Фрост. Приятно будет снова увидеть О’Кифи.
Появляются пассажиры. Дэнджерфилд постукивает тросточкой по стене. Вынул одно овсяное печенье, раскрошил его и сьел. Прогорклое масло. Печенье сухое и клейкое.
Неожиданно в дверном проеме появляется получеловек, полузверь с рыжей бородой и в той же зеленой рубашке, в которой он уехал, и в тех же брюках. Рюкзак болтается у него на животе, все такое же печальное, неулыбчивое лицо. Он замешкался, подозрительно посмотрел на мальчишку-разносчика и купил у него газету, на мгновение раскрыл ее, тут же закрыл и засунул под мышку, неловко поправил лямку рюкзака и, несколько наклонившись вперед, зашагал по причалу. И тут же замер. Медленно повернул голову - его взгляд остановился на молчаливом, напоминающем унылое привидение, Себастьяне Дэнджерфилде, фиолетовые, как у трупа, губы которого расплылись в улыбке, демонстрируя недавно почищенные зубы. Дэнджерфилд по-прежнему опирался спиной о кирпичное здание.
Дэнджерфилд перешел покрытую навозом улицу. Пошарил в кармане, а затем протянул руку поджидавшему его О’Кифи.
- Кеннет, хочешь овсяное печенье?
- Я на это и рассчитывал.
- На что?
- На овсяное печенье.
- Кеннет, разве ты не рад меня видеть? Разве ты не хочешь, чтобы я поздравил тебя с возвращением в этот зеленый рай посреди океана?
- Будет видно.
- Да ладно, Кеннет, не будь таким настороженным, словно какой-то зверь. Просто смотри по сторонам. Торговля, кругом бочки, стальные прутья и красивые животные, которых вот-вот разрежут на куски. Великая, процветающая страна.
- Поживем-увидим.
Они прошли мимо каких-то огромных ящиков и посторонились, чтобы пропустить телегу, запряженную волами. Брезжит рассвет. Испуганные глаза животных. По обочине дороги тянется вереница паукообразных велосипедов; такси и пролетки отъезжают от судна. Они, замерзшие путники, входят в этот древний датский город.
19
Они зашли в Вулвортское кафе. Светило солнце. Они сидели друг против друга за белым столиком. Яичница, ветчина, чай, хлеб и масло. О Боже!
- Кеннет, расскажи мне о своих странствиях.
- Скука.
- Ты посетил профессионалку в Париже?
- Нет. В последний моменту меня сдали нервы.
- Выходит…
- Не подобрался даже на пушечный выстрел.
- Жалко, Кеннет, но ничего, мы тебе поможем. Все устроим. Отвезем тебя в Конго или еще куда-нибудь. Как ты насчет женщины из племени пигмеев?
- Где семь фунтов?
- Все в порядке. Не беспокойся. Расскажи мне о том, что с тобой приключилось.
- Ничего. Практически ничего. Боролся в темноте с тем школьником, но в конце концов бросил, потому что и это ни к чему не приводило, и я начал сходить с ума. Единственное, что держало меня на плаву, - замечательные письма леди Эспер.
О’Кифи быстрым движением прорезал мягкую оболочку яичного белка. Обмакнул в жир кусочек хлеба. Из окна было видно как внизу копошится недавно проснувшийся Дублин.
- Она писала просто фантастические письма. Я рассказывал тебе об объявлении, в котором предлагалось место повара. Я написал и получил ответ, написанный от третьего лица. Леди Эспер желает знать, является Кеннет О’Кифи протестантом или католиком. Я ответил, что О’Кифи не является ни тем, ни другим и что по воскресеньям его не нужно возить в церковь. Она написала, что леди Эспер полагает, что О’Кифи должен все же принадлежать к какой-нибудь конфессии, потому что ведь каждый нуждается в церкви, которая заботится о том, чтобы у человека была бессмертная душа. Я ответил, что у О’Кифи уже есть бессмертная душа, и следовательно, церковь ему не нужна. В следующем письме леди Эспер привела цитату из Святого Писания: "Нищету и стыд пожнет тот, кто отвергнет Учение, но тот, кто признает свои заблуждения, удостоится почестей". Я ответил, что Кеннет О’Кифи уже познал немало стыда и терпел нужду, когда принадлежал к Римской Церкви, и что "простодушный человек верит каждому слову, но тщеславный обдумывает каждый свой шаг".
- Так тебя взяли на работу?
- Вроде бы да. Проблемы могут возникнуть на религиозной почве. Я не доверяю людям, которые пекутся о спасении чьих-то душ. Где деньги?
- Прошу тебя, Кеннет, наберись терпения.
- А что за дом? Туалет в нем есть?
- Все удобства. Даже полочка для мыла. Четыре газовые конфорки. Деревянные полы. Правда, в нем немного сыро и одиноко.
- И отдельная кухня?
- Все отдельное, Кеннет.
- И ты живешь там один?
- Нет.
- Ты не один?
- Не совсем.
- С кем ты живешь?
- Я не живу ни с кем, Кеннет. В доме живет одна особа - мисс Фрост. Очаровательная юная дама из Вэксфорда. Я тебя с ней познакомлю.
- А куда уехала Мэрион?
- В Шотландию. Ей нездоровится.
- Что случилось? Она в положении?
- Хочется верить, что нет. Теперь я начинаю тебя лучше понимать. Поедем-ка вместе в Джеэри.
- Разве Мэрион не возражает, что ты остаешься наедине с мисс Фрост?
- Не думаю. Мисс Фрост ревностная католичка. Все тихо, спокойно, никаких историй. И человек она очень интересный.
- И деньги у тебя дома?
- Поехали, да и все.
- Черт побери! Так ты что на мели!?
- Я несколько поиздержался.
- Черт бы все побрал! Я так и знал. Ладно. Я оплачу счет. Я - выродок, потерпевший полное и окончательное поражение.
О’Кифи откидывается назад. Вытирает рот. Официантка посматривает на них. О’Кифи первым спускается по лестнице. Его рыжая борода трясется. Руки в кармане. Дэнджерфилд идет за ним; походка у него довольно странная.
- Что это с тобой?
- Это паучья походка, Кеннет. Я уже давно пытаюсь ею овладеть. Понимаешь, через каждые две ступеньки ты заводишь правую ногу за левую и прыгаешь через ступеньку. Это дает возможность поворачиваться, не останавливаясь, и тут же двигаться в противоположную сторону.