Когда первые петухи начали горланить, Кузьмич, кряхтя, затащил кадушку с биомехом в сарайку. Освобожденный от лоскутного одеяла, тот проснулся, замигал красными глазками. Кузьмич сызмальства с машинами дело имел, так что с первого взгляда понял, насколько он совершенен. Рядом с ним его детище, шестирукий ламповый робот, казался ржавой консервной банкой. Механизатор восхищенно цокнул языком и запихнул чудо враждебной техники в загончик, где его родители, царствие им небесное, когда-то держали кур. Там ему и место, в корыте с остальными "живыми запчастями", которые соседи натаскали ему втихаря друг от друга за последние две недели.
Ох, неспроста над деревней эта дымная хрень летала и яблоками воняла, вздохнул Кузьмич. Запер дверцу загончика на щеколду и на всякий случай привесил огромный амбарный замок на дверь сарая. Смотреть, что там будет дальше, сил не было. Едва держался на ногах от усталости и дергающей боли, которая уже не отпускала ни на секунду.
Кузьмич пошел к умывальнику, густо намылил руки хозяйственным мылом, смывая кровь и кладбищенскую грязь. Плескался, пока не извел всю воду. Потом размотал замызганную тряпицу, служившую ему бинтом. Предплечье покраснело, около самого локтя вздулась огромная шишка с черным струпом посредине. Кузьмич легонько коснулся струпа, в глазах на мгновение потемнело. Он перевел дух, отдышался. Затем достал припасенную бутылку беленькой, плеснул на руку и сам приложился. Вытащил из кармана складной охотничий нож. Сжал зубы так, что эмаль едва не посыпалась, и полоснул по шишке. Выступила кровь, а под ней блеснуло что-то металлическое. Рыча от боли и едва не теряя сознания, вместе с гноем и сукровицей Кузьмич выковырял из раны серебристую деталь, похожую на подшипник. Она упала и покатилась по деревянному полу.
Обессилев, Кузьмич рухнул на койку, и небытие накрыло его тяжелым ватным одеялом.
– Вставай, Кузьмич. Просыпайся! – трясла его за плечо Марковна.
Кузьмич кое-как продрал глаза. Стрелки на часах приближались к полудню.
– Ты чего, Анна Марковна? Опять?!
– Там у сельсовета мужики тебя спрашивают. Из прома какого-то. Странные такие. Я как услышала, сразу к тебе, предупредить. Думаю, Кузьмич, поди, спит еще.
– Из ПРОМа говоришь.
– Угу. Может, из Сельпрома? На работу, поди, зовут.
Кузьмич окончательно проснулся и заледенел лицом.
– Нет, Марковна. Это из Программы развития и освоения космоса.
Она испуганно прикрыла рот ладонью.
– Бузыгин, поди, стукнул кому надо про твоего робота. Или про Лярву прознали уже. Что делать-то?
– Дык, повоюем еще, – пообещал Кузьмич, подсмыкивая портки.
– Рубаху хоть смени. Вон рукав весь в крови. Дай быстренько застираю.
Когда он вышел на крыльцо, промовцы уже подъезжали к его дому в крытом грузовике военного грязно-зеленого цвета. За ними молчаливым испуганным стадом пылили по дороге глубинковцы.
Из машины вышли трое: молодые, холеные, в строгих костюмах, с каменными лицами и одинаково бритыми под ноль затылками. У одного всю левую сторону головы закрывал металлический шлем, из которого выходили присоски и трубки, врощенные в шею. От пряного запах одеколона, облаком висевшего вокруг начальства, першило в горле и щекотало в носу.
– Николай Кузьмич Стерх? – поинтересовался старшой.
Кузьмич, переминаясь, сглотнул.
– Дык…
– Комиссар промразверстки Семенов, – представился он. – Нам стало известно, что вы обманом завладели августовским урожаем и скрываете его от государства. Он, между прочим, имеет важное оборонное значение. Вот ордер на обыск.
Комиссар ткнул пальцем в Шамана и агронома, топтавшихся неподалеку:
– Понятыми будете. Проходите, товарищи, в дом. – Покосился на Марковну, стоящую над тазом с бельем по локти в мыле. – Это кто?
– Дык, соседка. По хозяйству помогает.
– Сожительница, значит. Так и запишем.
Марковна зарделась, но промолчала.
– Приступайте!
Не прошло и пяти минут, как бедная, но чистенькая комната была перевернута вверх дном. Один из подручных достал из-под узкой солдатской койки подшипник. Тот самый. Комиссар Семенов удовлетворенно кивнул и приказал спрятать находку в мешочек из фольги.
– Где остальное?!
– В сарайке он их держит, в курятнике, – с готовностью подсказал агроном, потирая грудину с левой стороны, где сердце. – Говорил я тебе, Кузьмич, надо было сразу в райцентр сдавать. За них, оказывается, пайка усиленная всем нашим полагается. Гречка, тушенка, сигареты с фильтром… А ты, куркуль, все себе оставить хотел. Запчасти-запчасти!.. Видеофон общественный тоже себе присвоил.
– Ну и гад ты, Лексеич.
– Сам вредитель! Вы запишите, он боевого робота втайне от советского правительства собирает. И это… в партизаны наладился. У меня и свидетель есть. Вордавосий Бузыгин, шофер из райцентра.
– Разберемся.
В сарайке урчало и жужжало так, что промразверстчики подозрительно переглянулись друг с другом. Вперед вытолкнули Кузьмича:
– Открывай, первым пойдешь.
– Вам надо, сами и идите, – мрачно сказал он. – Вон ключ на гвозде висит.
Комиссар вытащил из-за пояса гиперболоид, кивнул одному из помощников: открывай. Когда замок сняли, жужжание прекратилось.
– Топай давай, изобретатель хренов.
Марковна всхлипнула, тут же испуганно прикрыв рот ладонью. Кузьмич сурово глянул на нее и ступил на порог. Косые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь окошко и щели в стенах, связали захламленный сарай невесомой паутиной. Привычно пахло машинным маслом. Шестирукий робот неподвижно стоял посреди сарая, как он его впопыхах оставил вчера. Кузьмич бросил взгляд на загородку курятника и замер. Корыто было пусто. Зато биомех вырос раза в два, сожрав или встроив в себя все "живые запчасти". Он не двигался, но Кузьмич чувствовал, что инопланетный агрегат следит за каждым его движением.
– Ну, что там? – спросил комиссар.
– Ничего.
– Зайти можно?
– Дык, заходите. Чего уж теперь.
Первыми вошли Шаман и Лексеич. Биомех сразу запыхтел, засверкал красными глазками. Увидев его, Шаман ахнул да так и застыл с раскрытым ртом. Агроном попытался выскочить обратно на улицу, но не успел. Оттеснив его к стене, в сарай ворвались бойцы промразверстки с гиперболоидами наперевес и захлопнули дверь прямо перед носом у Марковны.
– Оружие применять только в крайнем случае, – предупредил комиссар. – Это очень важный узел двигателя.
– Ух ты! Это он что же, в космос полетит? – восхищенно протянул Шаман. – Ребята, заберите меня с собой. Я могу испытателем быть. Ну что вам стоит?
Его просьба осталась без ответа, промразверстчики со страхом разглядывали биомеха.
– Да, натворили вы дел, гражданин Стерх. Сборочный процесс должен проходить исключительно под наблюдением специалистов. Если агрегат пострадает, вы ответите за порчу государственного имущества по всей строгости советского закона.
Семенов повернулся к своим:
– Как его вывозить отсюда будем?
– М-может вызвать подмогу?
– Выманим на живца, – предложил один из бойцов, и достав мешок с подшипником, поманил биомеха: – Цыпа-цыпа-цыпа.
Агрегат, и впрямь чем-то напоминавший чудовищного металлического цыпленка, сделал движение в его сторону.
– Отставить!
Поздно. Биомех пошел на промразверстчиков, в два счета снеся хлипкую перегородку.
– Бросай! Бросай! – выкрикнул комиссар.
Помощник швырнул деталь в сторону биомеха, тот подскочил в воздух и на лету поймал ее серебристым телом. Деталь прилипла и моментально всосалась в агрегат. Внутри у него снова заурчало и зашипело. На верхней панели замелькали лампочки.
В следующий миг биомех кинулся к стоящему ближе всех Шаману. Парень нелепо взмахнул изуродованной рукой и свалился на пол. Промразверстка даже отреагировать не успела, как агрегат впился Шаману в пах.
В стенку ударила алая струя, окропив Кузьмича.
Бойцы как по команде вскинули разгоревшиеся лучевики.
– Не стрелять! – заорал Семенов. – Пошел процесс сборки. В нем была недостающая деталь.
Шаман выл дурнем, но быстро затих. Биомех урчал над своей жертвой. Корпус дрожал и переливался, словно был сделан из ртути.
У Лексеича не выдержали нервы.
– Нет! Не хочу! Не хочу, не буду! – закричал агроном и кинулся к двери. Бойцы промразверстки преградили ему путь. – Выпустите меня отсюда! Братцы, вы же комсомольцы. Он меня тоже того, сожрет. Пощадите! Тут она у меня, на груди.
Комиссар отрывисто приказал:
– В грузовик его.
Агронома ловко сковали наручниками, и подхватив под локотки, потащили вон из сарайки. Биомех, закончив с Шаманом, удовлетворенно пожужжал и двинулся следом за агрономом. Толпа, увидев шагающее серебристое чудище, сверкающее лампочками, попятилась. Лексеич кричал не переставая:
– Я ветеран труда. У меня жена сердечница! Помогите! Вы не имеете пра…
Один из бойцов коротким хуком правой сунул ему поддых. Агроном хрюкнул и замолчал. Его швырнули в грузовик, следом деловито взобрался биомех. Дверь кузова захлопнулась. Зарычал мотор.
Комиссар, стоя на подножке, оглядел притихшую толпу:
– Товарищи, повышайте эффективность и качество продукции! Не забывайте о соцсоревновании. Даешь урожай сверх плана! Если будем работать такими темпами, то уже к 2000 году на Марсе точно будут яблони цвести.
– А как же усиленный паек? – выкрикнул кто-то. – Вы же обещали…
– Будет, все будет, – пообещал промразверстчик, убирая оружие. – Автолавка в субботу привезет. А пока вот вам премия.
Он сделал знак рукой, и бойцы вытащили два ящика китайской тушенки. Глубинковцы довольно загудели и бросились разбирать консервы.
– А с вами, гражданин Стерх, еще поговорят!
– Да пошел ты! – плюнул фронтовик и ушел в сарай, не дожидаясь, пока они уедут.
Там на полу сидела тихая, убитая горем Марковна, баюкая на коленях голову погибшего сына.
После поминок все разошлись. В осиротевшем доме остался один Стрех. Марковна села рядом, утерла слезу кулаком.
– Как жить теперь, Кузьмич?
Стерх погладил ее по голове своей большой рукой.
– Одна ты осталась, Аннушка, – сказал он с чувством и добавил: – Раздевайся.
Женщина подняла на него испуганные непонимающие глаза:
– Что?
– Раздевайся!
– Сейчас?
– Дык, сейчас. Знаю, что не ко времени, но чем быстрее, тем лучше.
Он достал из кармана складной охотничий нож.
– С-с-с ума сошел, – потрясенно выдохнула она и горстью зажала на груди кофту. – Совсем рехнулся на старости лет.
– Видала, как этот биомех по следу шел? Рано или поздно сбежит он от них. Я-то человек конченый, за мной придут со дня на день, а тебя спасти хочу! Показывай, где нарывает. Одна ты мне деталь не принесла. Значит, вырезать ее нужно и уничтожить, пока он не вернулся и тебя не сожрал, как Шамана да Лярву.
– Так вот ты о чем, – махнула рукой Марковна. – Ничего со мной не случится. Деталька моя еще две недели назад выскочила. Даже не больно было. Испугалась я сперва. А потом стыдно было, так я ее в нужник выкинула. Коли захочет чудище это, пусть в выгребную яму за ней ныряет.
Кузьмич высоко вздернул брови и с уважением посмотрел на соседку:
– Ну, Марковна. Ну, голова! – Он стукнул кулаком по столу и неожиданно весело заявил: – Повоюем еще!
И вышел из избы.
– А чего я сделала-то? – растерянно спросила Марковна у закрывшейся двери…
15 декабря 1984 г., газета "Мифическая правда", сообщение ТАСС
Вечером 15 декабря советско-нью-ирамская межпланетная станция "Марс-12" сбилась с курса, вошла в плотные слои атмосферы Земли и сгорела. Обломки аппарата упали в районе деревни Глубинка, в Ненашенской области. Имеются жертвы. Причина аварии выясняется.
* * *
Много, очень много историй от простых людей, не от генералов, академиков, финансистов и жрецов, а от простых граждан моей многострадальной страны. В письмах первых лет после Пришествия – ужас, шок, непонимание происходящего. Дальше – попытки что-то для себя объяснить, встроить окружающую действительность, немыслимую, невероятную, в привычную картину мира. И только в последних по времени посланиях все больше обреченности. Люди смирились с произошедшим, научились как-то существовать рядом с Мифами, надеясь лишь прожить свой век спокойно. Одно, самое сокровенное желание буквально сочится между строк, словно сукровица: быть незаметным, стараться не попасть в поле зрения Древних.
Некоторым это удается, но далеко не всем. Человечество склонно отворачиваться от плохого, не видеть негатива даже у самого порога, и почему-то никто не хочет вспоминать, что на Землю явились иные существа с чуждыми инстинктами и непонятными устремлениями.
Иногда они преследуют какие-то цели, настолько, впрочем, далекие от людского понимания, что все равно остаются для нас недоступными. Бывает и наоборот: желания и чувства мифических существ крайне просты, поражает только их невероятная сила.
Вряд ли мы сможем когда-нибудь постичь, что такое миллионолетний голод.
Равно как и внезапно открывшаяся возможность его утолить.
Может ли что-то остановить такое существо? Отвлечь его? Переубедить или напугать?
Миллион лет ожидания – слишком непостижимый срок.
За горбатым мостом
Игорь Вереснев
Мост ничем не отличался от всех прочих, и Олег решительно не понимал, за что его прозвали Горбатым. Не прямой, это точно, но на то он и мост. Дорога, выгибаясь, перепрыгивала разом три железнодорожные колеи, сходящиеся к товарной станции. Или расходящиеся от станции – с какой стороны поглядеть. Сама станция начиналась километром левее, с моста видна как на ладони, хоть днем хоть ночью, хоть сейчас, поздним вечером, – в ярком свете фонарей. На мосту тоже горели фонари. И за спиной Олега, вдоль улицы имени товарища Свердлова горели. И впереди… несколько штук. За мостом улица превращалась в шоссейку – пустырь тянулся до самого железнодорожного переезда, но город на этом не заканчивался. За переездом вдоль дороги поднимались новенькие, по-цыплячьему желтые трехэтажки. Сколько их там построили, Олег не помнил, видны были два ближних здания. Дальше фонари не горели и тьма стояла хоть глаз выколи.
Он невольно передернул плечами – нечто жуткое почудилось в этой темноте. Хотя какая-такая жуть может случиться тихим летним вечером в советском городе, в пяти минутах от дома сестры? Глупости, одним словом.
И все же Олег порадовался, что ему идти в тот непроглядный мрак нужды нет. Ему сразу за мостом налево, по тропинке через пустырь, а там и Парковая. Странно – парка никакого нет поблизости, а Парковая улица есть. Хотя какая она улица – пять домов всего. Добротные, из бетонита, строены пленными немцами для заводских итээровцев. Муж сестры, Петр, как раз таким итээровцем и был – инженером по технике безопасности.
Фонари на мосту освещали заодно и пустырь, но разросшаяся сирень отбрасывала такие густые тени, что тропинка в них растворялась бесследно. Олег замедлил шаг, чтобы не споткнуться ненароком или не наступить на…
Хрусть! Левая подошва раздавила что-то круглое и хрупкое. И тут же – правая, опять левая. Олег растерялся: что там такое? – присел, всматриваясь. И охнул невольно. По тропинке ползли улитки. Крупные, раковина с голубиное яйцо, а то и поболее. Но главное – их было много! Они запрудили всю тропу, насколько он мог видеть.
Давить улиток Олег не хотел, потому сошел с тропинки и пошагал по траве. Здесь они тоже прятались, но куда меньше – всего две попали под ногу.
Фонарь на всю Парковую полагался один-единственный, но стоял удачно, как раз в том месте, где заканчивалась тропка. И ни одной улитки в его свете не наблюдалось. Олег пожал плечами и заспешил к знакомой калитке.
Его ждали. Не успел до крыльца дойти, как дверь распахнулась:
– Олежка!
Маленькая пухленькая Ирина скатилась по ступенькам, бросилась навстречу, обняла крепко. Отстранилась, дотянулась до головы брата, взъерошила волосы на макушке:
– А вырос-то как, вырос!
Олег фыркнул. С чего бы ему расти, не пацан же! Двадцать один скоро. Да и виделись с сестрой – полгода не прошло.
Петр тоже выглянул из дому:
– Приветствую студента! Заждались, заждались. Прямо все глаза выглядели. Заходи скорее в дом.
Олег снова фыркнул. И этот туда же! Знают прекрасно, во сколько поезд приходит. А пассажирская станция на противоположном конце города, и не день на дворе, трамваи не ездят. Он еще быстро добрался – если бы не попутка, до полуночи топал бы.
Ирина, как положено, усадила ужинать. Это было весьма кстати – и жареная картошечка, и пахнущие грядкой огурцы, и ломоть свежего белого хлеба. Сестра уселась напротив, подперла щеку рукой, разглядывая младшего. И шурин тут как тут:
– Может, по сто наркомовских, за приезд?
– Вы же завтра строить собирались! – возмутилась Ирина.
– Что строить? – Олег навострил уши.
– Да я сараюшку затеял. Подсобишь? В три пары рук за выходные как раз управимся.
– Отдохнуть парню не дашь!
– Ниче, успеет отдохнуть, все каникулы впереди. Ты ж у нас погостишь, Олежа?
– Ага, недельки две планирую, если не прогоните. – Он подчистил остатки картошки с тарелки – вкусно! – и спросил: – Смотрю, у вас улиток развелось прорва?
– Какие улитки? – не понял Петр. – Сушь стоит. Месяц как дождей не было.
Спорить Олег не стал. После сытного ужина начало клонить в сон.
Третьим в бригаде строителей оказалась не Ирина, как Олег решил было накануне вечером, а Владлен, товарищ Петра, тоже молодой инженер с трубного завода. Они и похожи были – оба высокие, плечистые, веселые, горазды на шутку-прибаутку. Только шурин всегда гладко брился, а Владлен щеголял с русой "шкиперской" бородкой. Возможно потому, что пока в холостяках ходил.
Работа спорилась. Владлен заявил, что два дня на сараюшку тратить незачем, за один управятся. Гнал, поторапливал, даже перекурить всласть не разрешал, хоть Петр и твердил ему, что "спешка на производстве – залог травматизма!". На счастье, без травм обошлось. Почти. Олег умудрился-таки гахнуть молотком не по шляпке гвоздя, а по собственному пальцу. Палец посинел, распух, сестра обмотала его бинтом и потребовала немедленно освободить "раненого" от работы. Ясное дело, он не поддался, "остался в строю". Хоть и болело.
За один день достроить не успели. В конце июня они хоть и длинные, но не безразмерные. А в сумерках, тем более в темноте, какая работа?
– Шабаш на сегодня! – объявил шурин. – Мыться, ужинать, отдыхать!
Владлен вздохнул, подчинился. И Олег вздохнул, но с облегчением. Честно говоря, утомился с непривычки. А когда за ужином Петр разлил "по сто наркомовских", и вовсе разморило. Едва дождался, когда Владлен распрощается, и бегом к себе на диван.
Но заснуть он не успел. Скрипнула калитка, а через минуту с кухни донеслись приглушенные голоса:
– О, ты чего вернулся? Забыл что-то?
– Да нет… Понимаешь, такое дело… в общем, дорогу от вас найти не могу.
– Эк тебя повело со ста грамм!
– Сам не пойму, что за притча. Тут мост, там пустырь, а там… опять пустырь.
– Ладно, спать ложись. Все равно завтра приходить пришлось бы.
– Угу. Матери позвоню, чтобы не волновалась.