Еще несколько минут спустя приоткрылась дверь комнаты, звякнула раскладушка.
– Олежа, ты не спишь? Тут тебе товарища на постой определим. Сусанин, понимаешь, в трех соснах заблудился. Хоть у нас и одной сосны нет.
То ли от водки, то ли после работы на солнцепеке снилось Олегу невесть что. Крылатая черная тварь с гладкой лоснящейся кожей, длинными цепкими лапами кружила вокруг него. Морды у твари не было, зато были рога и хвост. Тварь хлопала крыльями, щелкала хвостом, тянулась к Олегу. Странное дело, с одной стороны он знал – если прикоснется, случится ужасное. С другой – страшно не было. Прекрасно понимал, это всего лишь сон. Притом не его, не Олега сон. Чей-то чужой.
Однако наутро почувствовал он себя нехорошо, неуютно. Как говорится, "муторно на душе". И с Ириной творилось такое же. Зато Петр и Владлен проснулись, как всегда, бодрыми и жизнерадостными. Позавтракали и скорей за работу. "До полудня кровь из носу закончить надобно! – объявил шурин. – А уж потом отдохнем, как следует!" Оптимизм их вскоре заразил и Олега. Ночной кошмар выветрился из головы.
Когда стелили крышу, он в первый раз увидел Парковую с высоты. И, кажется, понял, отчего она так называется. Вон он мост, вон деревья, высаженные вдоль железнодорожного полотна. А дальше… где-то там находился немалый промышленный город, с заводами, с сотнями тысяч жителей. Но Парковая лежала в низинке, и даже с крыши ничего этого за кронами деревьев видно не было. Будто и правда не город там, а парк.
Зато стоило посмотреть в другую сторону, и иллюзия рассеивалась. Переезд, желтые трехэтажки, пакгаузы, тянущиеся до самой товарной станции. И… там было еще кое-что. Большое, темное. Башни? Не разобрать: зыбкие, расплывающиеся в утренней дымке силуэты, – да и некогда разбирать, работать надо!
Шурин все рассчитал верно: закончили стройку они как раз к полудню. Тут и обед подоспел, праздничный, Ирина расстаралась. Стол накрыли во дворе, под яблоней, чтобы и свежим воздухом дышать, и делом рук своих любоваться. Ясное дело, "ста наркомовскими" в этот раз не обошлось. Из-за стола поднялись, когда солнце коснулось забора. Но празднество на этом не закончилось – Петр и Владлен затеяли шашлыки жарить. Олега к этому ответственному занятию не допустили: "Это тебе не сопромат сдавать, студент!" – Ирину тоже, как к работе исключительно мужской. Она вообще куда-то запропастилась, а вернулась, когда мясо уже шкварчало и подрумянивалось над углями. И не одна вернулась, с девушкой, "чтобы Олежке не скучно с нами, стариками, было". Олег только фыркнул, услышав такое. Во-первых, никому из "стариков" и тридцати не исполнилось, во-вторых, скучно ему не было ни в малейшей степи. Но… против новой гостьи он не возражал.
Девушку звали Женя. Было ей девятнадцать, работала она на раздаче в заводской столовой. Маленькая, как Ирина, но не пухленькая, скорее худощавая. Русые волосы до плеч, ямочки на щеках, чуть курносая. Красавицей Женя не была, но так и лучше – к красавице попробуй подступись, а с этой Олег чувствовал себя вполне уверенно. Сидеть рядом с Женей было приятно. Она с готовностью смеялась и поддакивала на любую чушь, какая лезла в его изрядно пьяную голову. И как бы невзначай брать ее за руку было приятно.
Шашлыки съели и не заметили. Петр играл на гитаре, пел, один и дуэтом с Ириной. А дуэтом с Владленом рассказывал анекдоты и смешные истории из жизни. И Олег рассказывал, хотя язык не всегда подчинялся. В общем, засиделись допоздна. Праздновали бы и дольше, если бы Владлен не спохватился:
– Однако завтра на работу, товарищи. Пора и честь знать.
– Ой, а сколько времени? – встрепенулась Женя. – Меня же родители заругают!
– Да, будем закругляться, – подытожил Петр. – Давайте "на коня" и по коням. Хороший денек получился. Насыщенный.
Как-то самой собой вышло, что провожать Женю отправился Олег. Владлен составил им компанию – до тропки.
– А тебя проводить не надо? – крикнул вдогонку другу Петр. – Не заблудишься снова?
Тот отмахнулся с досадой.
Оказывается, Женя жила в тех самых желтых трехэтажках, так что всего провожания – десять минут. Дойти до переезда, повернуть налево, а там и…
– Ух ты… – Сегодня фонарей светило заметно меньше, чем позавчера. В итоге "уцелело" лишь одно здание. Вся прочая улица растворилась во мраке. – С электричеством что-то не в порядке.
– Наверное. Ну ничего, я как раз в этом доме живу. Вон там, – девушка указала на угловые окна второго этажа. – Видишь, темно. Родители уже спят. Ох, влетит мне!
Олег улыбнулся. От мысли, что в кромешную темноту идти не придется, стало легче.
– Не заругают. Ты же не где-нибудь была, а в гостях у шеф-повара.
Они подошли к подъезду, остановились под фонарным столбом. Пора было прощаться. Но не скажешь ведь запросто – "спокойной ночи!".
– Эти дома недавно построили, да?
– Да, мы квартиру прошлой весной получили. Теперь у меня своя комната есть!
– Ага, здорово. А что у вас за башни строят?
– Где?
– Там. – Олег махнул рукой в темноту.
– Не знаю… – девушка неуверенно пожала плечами. – Не видела.
На минуту повисло молчание. На этот раз его нарушила Женя:
– А ты надолго к сестре в гости приехал?
– Недельки на две.
– Хорошо.
Опять молчание. И опять его прервала девушка:
– Я завтра до пяти работаю.
– Ага.
– Может… погуляем?
– Ага… – Олег спохватился. – Конечно! Где встречаемся и когда?
– В полседьмого на Горбатом мосту. Только ты не опаздывай! Ну… я пойду?
– Ага!
Она немного помедлила, хихикнула чему-то.
– Спокойной ночи! – юркнула в подъезд.
– Спокойной ночи! – Олег спохватился, что девушку нужно было поцеловать на прощание, но не бежать же следом! Ничего, завтра у них настоящее свидание, и голова будет лучше соображать, тогда и нацелуются. Никуда эта Женя от него не денется.
Он потоптался перед домом, пялясь на окна и пытаясь угадать, за которым ее спальня. И тут фонарь у подъезда погас.
Непроглядный мрак навалился мгновенно. И вместе с ним – холод, запах гари, еще что-то… Да, там, во мраке, определенно скрывалось нечто неведомое. Оно грузно двигалось, шуршало, шептало… хлопало кожистыми крыльями, как во сне!
К переезду Олег вылетел бегом. И поворот на Парковую проскочил. Остановился, перевел дух, лишь когда понял, что взбегает на мост. Оглянулся.
Ничего сверхъестественного, понятное дело, не происходило. Теплый летний вечер. Тихий – ни ветерка, ни звука. Подумаешь, лампа в фонаре перегорела! А спьяну такое померещится…
Олег решил было сходить к дому девушки: доказать самому себе, что ни в какую чертовщину он не верит, – но… глупо ведь туда-сюда бродить! Если прогуляться хочется, то можно перейти через мост и поглядеть, где вчера Владлен заблудиться умудрился.
Горбатый мост высился светлым линкором в океане мрака. Впереди темно, за спиной темно, слева и справа – тоже. Даже на станции фонари погасли! Однако. Что же это в городе с электричеством творится? Авария на подстанции? Почему тогда на мосту фонари горят? Олег пересчитал их. Тринадцать. И четырнадцатый – на Парковой.
Со стороны станции дохнуло холодом и сыростью. Ветер, совсем не летний, заставил поежиться. Гулять перехотелось разом. Быстрее домой, за крепкие каменные стены, на уютный диванчик.
Он сбежал с моста. Ноги сами понесли к знакомой тропке, но Олег не позволил им. Хрупать по улиткам, чтобы выиграть каких-то три минуты? Нет уж, спасибо.
Они пришли за ним ночью. Черные, почти невидимые во мраке, они кружили вокруг, хлопали крыльями, щелкали хвостами, тянули к нему тонкие гибкие лапы. Он пытался увернуться, но их было слишком много теперь! Он чувствовал мягкие, будто кошачьи прикосновения, слышал голоса. Лиц у них не было и ртов не было, но они все равно говорили, они спрашивали! Отвечать нельзя было ни в коем случае. Даже понимать их вопросы – нельзя! Но тонкие цепкие пальцы теребили настойчиво, не оставляя выбора. Он ответил. Всего на один вопрос.
И вывалился из сна.
Олег сообразил вдруг, что по-прежнему стоит перед подъездом трехэтажки. Но тьмы больше не было. Сумерки – то ли утренние, то ли вечерние. Зыбкая грань дня и ночи, время без теней. И без света.
Дом был тот самый и одновременно – другой. Вчера он показался новеньким? Полно те! Желтая штукатурка выцвела, посерела, стены укрыла густая сеть трещин, стекла в окнах потемнели, дверь подъезда перекосилась, висела на одной петле. И тянуло оттуда сырой затхлостью.
Все же Олег решился, вошел в подъезд. По щербатым, крошащимся ступеням поднялся на второй этаж. Какая квартира? Кажется, эта.
Оббитая дерматином дверь была не заперта. Он приоткрыл ее, заглянул внутрь. Окликнул:
– Женя? Женя, ты дома?
Тихо, пусто.
Нет, не пусто! Он скорее ощутил, чем увидел движение в глубине квартиры.
– Женя!
Поспешил туда. Дверь налево, дверь направо. Вот это должна быть ее спальня…
Он обернулся резко, успел увидеть. Что-то маленькое, быстрое спряталось под тумбочкой. Котенок? Крыса? Проверять не хотелось. Олег повернулся к тумбочке и ее обитателю спиной, вошел в комнату. И запоздало понял – не надо этого делать!
Потолка в комнате не было. Вместо него… Нет, Олег не взялся бы объяснять, что это. Разглядеть он не успел. Не позволили ему разглядывать. То, что было вместо потолка, рухнуло на него десятком толстых, в руку толщиной, щупалец. Тяжелые, шершавые, сплошь покрытые рядами присосок, они спеленали его в один миг, оторвали от пола.
– Нет! – Олег трепыхнулся изо всех сил, не соображая, куда его волокут, а главное – что. – Пусти, дрянь!
Тщетно: объятия спрута сделались лишь туже. Щупальца рванули жертву к дыре в перекрытиях, на ходу расширяя ее, выламывая куски бетона…
Источенные лабиринтом тоннелей перекрытия не выдержали. Дом обреченно выдохнул. И просел. Сложился в бесформенную груду битого камня, дерева, стекла. Расплющил в кровавое месиво и охотника, и добычу…
Олег проснулся, сел. Перевел дыхание, смахнул со лба выступившую испарину. Приснится же такое!
И тут как током ударило. Приснится?! Да ведь он уже просыпался один раз! Во сне? А кто сказал, что сейчас – по-настоящему?
Он передернул плечами, вспомнив, как хлопают кожистые крылья. Прислушался невольно. Тихо? Или что-то шуршит за окном?
Он встал, натянул брюки, рубашку. Тихо вышел на улицу.
Ирина сидела на крыльце, куталась в шаль. Посмотрела на брата, сообщила растерянно:
– Не светает. Шесть часов, а не светает. Наверное, часы испортились? И свежо, как осенью. Где-то дожди сильные прошли.
Дожди, по-осеннему холодные. И не светает. Осенью в это время темно. Хотя вчера было лето, тридцатое июня. Что ж, вчера был июнь, а сегодня… октябрь?
Откуда-то издалека донесся то ли вопль, то ли вой. Не человеческий. Но и не звериный.
– Это на станции, маневровый сигналит.
Ирина смотрела жалобно. Словно просила – согласись! Хоть прилетевший из темноты звук менее всего походил на гудок дизеля.
Олег подошел к забору, выглянул на улицу. Погас еще один фонарь. Тьма теперь начиналась сразу за переездом.
Вой повторился, громче и ближе. Кажется, он шел от невидимых во мраке трехэтажек. Более не раздумывая, Олег открыл калитку.
– Олежа, ты куда?! – догнал крик сестры, но он не оглянулся.
Тьма ударила наотмашь – холодом, сыростью, смрадом паленой резины. И – звуками. Нет, здесь ночь не была тихой. Она скрипела, хрустела, лязгала, ухала. И пустынной она не была. Олег с разбегу врезался в маленького несуразного человечка с бритым черепом.
Человечек не устоял на ногах, упал. Поднялся, сипя от боли и потирая ушибленное место. Уставился на обидчика. Но не сердито, а удивленно.
– А ты куда собрался, беспечный?
Олег хотел указать на подъезд, до которого оставалось шагов двадцать. И замер. Дом был не таким, как вчера. Зато в точности соответствовал виденному во сне – паутина трещин, потемневшие стекла. И не только с этим зданием произошла метаморфоза, другие трехэтажки выглядели не лучше. А через дорогу, там, где должны были тянуться заборы частного сектора, теперь возвышались дома-башни. Добротные девятиэтажные монолиты тем не менее казались такими же заброшенными, как их древние – древние?! – соседи.
– Я… я девушку ищу. Женю. – Олег наконец справился с изумлением.
Человечек вдруг обрадовался:
– Ты вовремя успел, беспечный! Пошли, пошли!
Схватил за руку, потянул в узкий проход между башнями.
– Так вы ее знаете? Где она?
– Они думают, мы их боимся. – Человечек его не слышал. – Они заключили договор с Древними и думают, что мир принадлежит им. Они ошибаются, Йог-Сотот с нами. Он суть этого мира и всех прочих миров! Он, Затаившийся на Пороге, Ключ и Врата, альфа и омега Бытия. Он…
Сумасшедший! – понял Олег. Или, наоборот, нормальный в этом спятившем мире?! Они выскочили на окруженную заброшенными домами-башнями площадку. Здесь толпились люди, человек тридцать, странно одетые, бормочущие невнятное. Люди? Олег вовсе не был уверен в этом. Площадку освещали лишь факелы в руках собравшихся. Сполохи неверного света выхватывали из темноты уродливые лица, иногда безгубые, иногда безносые и одноглазые, бритые черепа с отвратительными наростами, четырех- и шестипалые конечности.
Толпа окружала плотным кольцом ствол мертвого, давно высохшего дерева. Внутри кольца были двое. Первый – в длинном, до пят, плаще-балахоне, разрисованном жутковатыми узорами, с нахлобученным на голову капюшоном, лица не разглядишь. Второй была Женя. Девушка, совершенно нагая, стояла, привязанная к дереву, ужас и непонимание в глазах.
– Женя! – Олег рванул сквозь толпу.
Ему не позволили сделать и двух шагов. Десяток рук вцепились в плечи, в спину, в ноги. Липкая, кисло пахнущая ладонь зажала рот:
– Молчи, молчи, беспечный! Пока не время, Врата не открыты!
Пестрый балахон взмахнул рукавами, словно дирижер. И тотчас разрозненный шепот толпы сложился в низкий протяжный гул. Еще взмах – гул стал громче и выше. Еще! Еще! Гул перешел в визг, не человеческий и не звериный. Тот самый. Уши заложило от боли.
Девушка дернулась конвульсивно, изогнулась, точно пыталась выскользнуть из крепких пут. Громко икнула… и в следующую секунду извергла из себя лоснящийся ком. Ком упал под ноги, рассыпался десятком отвратных слизней. Черные, огромные, каждый в ладонь длинной, они сыпали и сыпали из широко открытого рта, влажно шлепались на землю, расползались.
По толпе прошел одобрительный гул:
– Чистая жертва принята! Всесодержащий с нами!
Слизням уже недоставало одного выхода. Кожа девушки взбугрилась нарывами, начала лопаться. Черные комки полезли из прорванного живота, груди…
– Врата!!! Врата открыва…
Вопль захлебнулся в грохоте пулеметной очереди. Свет прожекторов затопил площадку, ослепил на миг. А в следующий Олег увидел, как разрывные пули прорубают тоннель в толпе. Ошметки крови, тряпья и мяса взлетели гейзером. Невиданная машина, двуногая и пятиметровая, протискивалась между девятиэтажками, лязгая, урча, расплевывая свинец.
Живые путы разжались. Олег рванул вперед, к дереву, не соображая, что собирается делать. Споткнулся, упал на четвереньки. Ладони погрузились во что-то теплое и липкое.
Дерево и то, что недавно было девушкой Женей, вспыхнуло, мгновенно превращаясь в огромный факел. Пестрый балахон стек на землю, прятавшаяся в нем черная тень шагнула сквозь пламя. И дерево погасло, так же стремительно, как загорелось. Рассыпалось остывающими углями…
Пуля ударила в бетон рядом с головой Олега. Осколки больно впились в щеку, в плечо. Звериный инстинкт поднял на ноги, бросил прочь от смертоносной машины, в спасительную тьму. Спасительную?!
– Олежка!
Ирина перехватила его у переезда, на самой границе света и тьмы. И Петр был с ней:
– Что там происходит? Война?!
Олег не мог объяснить. Да и не оставляли ему времени на объяснение! Фонарь над переездом погас, тьма вновь перешла в наступление.
– Бежим! Надо уходить, отсюда Быстрее!
Они подчинились, не переспрашивая. Втроем взбежали на спасительный мост и дальше…
Дальше не было. Улица Свердлова, прямая и длинная, ведущая до самого центра города, исчезла. Вместо нее – темнота. Петр ворвался в нее первым, по инерции. Остановился, только споткнувшись о железнодорожные рельсы переезда. Изумленно уставился на одряхлевшие трехэтажки, на невесть откуда взявшиеся башни монолитов. Обернулся.
– Это как же получается?..
И опять Олег не успел ответить. Двуногая машина шагнула наперерез. Вспыхнул прожектор. Странно, ослепительно яркий луч обрывался, наталкиваясь на незримую границу за их спинами.
– Пошли отсюда! – Олег схватил шурина за рубаху, потянул.
Они снова бежали по мосту – до переезда. Того же самого. И еще раз. И еще…
– Так не бывает… – твердил Петр. – Ну не бывает же так!
А потом погас следующий фонарь. Тьма норовила отрезать беглецов от Парковой, зажать на мосту. И Петр сдался.
– Домой! – скомандовал. – Домой идем. Утро вечера мудреней.
Сейчас было именно утро, но Олег не стал поправлять шурина.
Петр свернул на тропку через пустырь и тут же поскользнулся, едва не упал. Под ногами отвратно хрустело, чавкало, шевелилось. Улитки и большие черные слизни покрывали тропинку сплошным ковром. Слизней Олег узнал…
На полпути к Парковой тропинку перегораживала шевелящаяся куча. Предусмотрительный Петр включил фонарик, оскальзываясь и чертыхаясь, подошел ближе. Лучик выдернул из темноты обглоданную до белизны кость, торчащую из рукава клетчатой рубахи, челюсть с остатками русых волос. И Олег понял, что там, под слизнями.
– Влад?! – Петр тоже узнал. – Но как же…
Ответом на его вопрос затрещали кусты сирени. Раздвинулись, пропуская… Это уж точно был не человек! Громадная вставшая на дыбы гусеница, буро-пятнистая, закованная в хитин, с трехпалыми лапками на каждом сегменте. Казалось, ей трудно удерживать равновесие в такой неудобной позе – она покачивалась со стороны в сторону, изгибалась, и в зазоры между сегментами выползали черные слизни.
А еще у этой гусеницы было лицо. Безносое, с выпученными, круглыми как блюдца глазами, щелью безгубого рта, короткими толстыми отростками, заменяющими волосы. Странно, но существо не казалось ужасным. Взгляд его переполняла мировая скорбь.
Ирина заскулила, подалась назад. Петр, наоборот, ступил навстречу нависающему над ним монстру и крикнул:
– Я тебя не боюсь, понятно?! Потому что тебя здесь нет и быть не может! И остального ничего нет! Все это галлюцинация, понятно?!
"Галлюцинация" не спорила. Один из отростков на голове внезапно изогнулся, метнулся вперед, удлиняясь, растягиваясь словно резиновый. Обвил шею Петра, натянулся, дернул…
Все произошло мгновенно. Отрезанная будто бритвой голова упала в траву, фонтанчики крови брызнули из разорванных артерий, обезглавленное тело трепыхнулось, завалилось на бок, на глазах превращаясь в кучу слизней.
– Петя! – Ирина дернулась к мужу, но Олег удержал и потащил сестру прочь, к спасительному свету фонаря, к дому.