Втроём они расстреляли палачей и Мъяга-Хо вытащил Нгори на палубу океанского лайнера. Он наскоро сканировал ментальным эго-полем несчастную девушку. Нгори не отзывалась. Они отправили её в сон и её тело медленно растворилось во влажном солёном воздухе. Значит, они остались втроём.
Но выросшая за бортом гигантская тёмно-зелёная волна расшвыряла их в разные стороны. Василий тонул, уже чувствуя, как вода врывается в его лёгкие, размочалив их в кровавые мокрые клочья… но его рванули за волосы и избитый в кровь Женька выволок его в боковой окоп. Артобстрел был в полном разгаре.
- Где Мъяга-Хо? - заорал Василий, отплёвываясь от сухой пыли, дерущей глотку.
- Отнесло в сторону, - крикнул Женька, набивая магазин от калаша. - Если сумеет - прорвётся, а пока тебя только я прикрываю, понял? Тяжко нам сегодня придётся!
Близкий разрыв осыпал их комьями земли и заволок удушливой пылью. Кашляя, Василий потянулся к Женьке, но тот сидел, откинувшись к стенке окопа, и только как-то странно дёргал руками и ногами. Василий засмеялся. Он смеялся и смеялся, кашляя до рвоты, и никак не мог остановиться. Ну, не смешно ли? Осколком Женьке аккуратно срезало голову, оставив только нижнюю челюсть, болтающийся запылённый язык и кровавый пузырь, вздымающийся из перебитой трахеи.
…надо остановиться, надо остановиться!..
Он чувствовал, что Связной где-то рядом. Совсем рядом! Ещё немного, ещё совсем малую толику воли и терпения, и он сможет передать ему все те данные, которые ждут компьютеры Центрального фронта. Координаты, перехваченные коды "свой-чужой", тайнофайлы… всё это он помнит, помнит хорошо, да! И сейчас он передаст их Связному, который, улыбаясь, сидит за столом рядом с полковником Д., кивая головой.
У экрана школьного монитора так приятно спокойно сдавать экзамен, не торопясь нанося на матовую поверхность строчки цифр и символов. Вся группа аплодирует. Осталось только добавить последний штрих. Василий берёт в руки старенький потёртый менто-щуп и наводит его на экран. Итак, координаты, коды "свой-чужой" и…
Стой! Стой!!!
Это ловушка! Это не Связной, это ловушка!
Оглушающий удар взрыва выбрасывает его через окно. Осколки стекла легко распарывают его тело. Он падает на огромную кучу металлической стружки и над ним склоняется мёртвое лицо Сяо Мэй. "Коды?!" - говорит она. Изо рта её пахнет ужасной гнилью.
- Коды?! - невнятно повторят она, и поднимает ржавый гвоздь. - Тайнофайлы?
Василий кричит. Он уже ничего не может сказать. Гвоздь медленно выскребает его глазницы. Господи! Господи!!!
Когда милосердная система отключилась, Василий ухнул во тьму, где пахло нашатырём и йодом.
***
"… после удешевления производства компьютеров уровня квантового программирования, а также глобального развития беспроводной связи, Сеть стала единым организмом. Захват и уничтожение групп и формаций скоплений компьютеров не приводил к потере данных, многократно дублирующихся самой Сетью в процессе ввода.
Любая информация становилась "прозрачной". Пароли и системы защиты, рассчитанные на перебор триллионов комбинаций, взламывались менее чем за месяц.
Однако ещё до начала Святого Джихада человек научился подключаться к Сети с целью прямой передачи массивов данных, - т. наз. "воин-пароль" (устар.). Кроме того, подключение достаточно быстро начало преследовать и более сложные задачи. Воины входили в ментальные контакты с целью разведки боем и силового перехвата глубоко законспирированных ключевых, каркасных и иных тайнофайлов, хранимых в ментальных слоях специально обученных "связных" или "гонцов".
Начались безумные - во всех смыслах - ментальные войны, окончание которых пришлось на период…"
(Учебник для средних и старших классов "Развитие цивилизации от каменного века до наших дней")
***
"… Ментальная война - это война подсознательных страхов и фобий. Даже если у вас не так уж и развито абстрактное мышление и художественное воображение, то всё равно, при малейшей поблажке самому себе - вы обязательно потерпите крах! Помните, вы воюете в мире, где возможно всё. Физическая, политическая и ментальная подготовка воина - залог его грядущих побед в мирах кошмаров и ужасов, неотличимых от реальности! Каждая ваша победа, это победа над собой, но не для себя одного, а во благо мира, во благо России!.."
(из Устава Ментального Воина)
***
В морге было прохладно и неожиданно уютно по сравнению с влажной жарой хилых акациевых аллей Академии.
Прозектор стянул перчатки и небрежно бросил их в хлюпнувшую пасть старенького утилизатора.
- С каждым годом они всё моложе и моложе, - пробормотал он, закуривая модные нынче сигареты, стилизованные под старинные, табачные. - Помню, как года полтора назад меня дрожь брала, когда вскрывал первого шестнадцатилетнего пацана, умершего от обширного инфаркта. А теперь они косяком идут. И - ничего!
- А что вы хотели? - равнодушно ответила пожилая ассистентка, вглядываясь в работу автомата-бальзамировщика. - Воюют всегда молодые. С энтузиазмом. Во все времена, во всех странах. У них в группе только Cяо Мэй восемнадцатый год пошёл, а остальные - все моложе.
С потолка упала капля, разбившись о холодный живот Василия, на котором вертикальный разрез аккуратно зашивался суетливыми гибкими щупальцами.
- Чёрт, опять! Я отправил уже три служебные записки, чтобы наконец-то перекрыли течь на первом этаже! - раздражённо сказал прозектор, тыкая пальцем в клавиатуру: "Курсант Василий Лахтин. Причина смерти…". - Мало того, что мне третий день ремонтируют нормальный комп, так ещё и это!
Тёмно-вишнёвый ароматный пепел свалился с кончика сигареты и мягко рассыпался, попав между клавиш.
- Командирам теперь не до этого. Наступление! Сколько готовились-то! Ну, и пошло-поехало - считай, даже с третьего курса практически всех слизнули, а это всё-таки девятнадцать человек! - продолжила ассистентка.
- Они там как рассуждают? - не слушая, пробормотал доктор, вглядываясь в мокрое пятно на потолке, - Покойникам, дескать, всё равно, и вы пока в своём подвале перебьётесь. Нет, ну куда это годится?! Компьютер - рухлядь, потолок протекает…
- "Перебьётесь"! - злился прозектор, впечатывая в пробелы стандартного бланка результаты вскрытия. - Я им там "перебьюсь"…
Автомат-бальзамировщик наложил последний шов и залепил его лентой телесного цвета. Мозг Василия уже плавал в консервант-жидкости, ожидая более подробного исследования. Прозектор очень надеялся за время наступления всё-таки успеть набрать свежую статистику по глубоким ментальным поражениям по протоколам YMD и выйти, наконец, на звание имам-доктора. Что-то подсказывало ему, что именно в этом направлении можно что-то довольно быстро нарыть, а иначе войну он закончит в том же звании и в той же должности.
Итак, полюбуйтесь, приходится вскрытия трупов делать, как простому прозектору. Врач запихнул окурок обратно в пачку, на восстановление, вздохнул и дал бальзамировщику команду одеть тело в парадный комбинезон для церемонии прощания.
Курсант элитной Академии, третьекурсник, эмир трёх звеньев и командир подразделения глубокой разведки Василий Лахтин был полностью готов к почётной отставке.
Вечером свободные от боевого дежурства курсанты соберутся в Зале на траурную церемонию.
Тем временем Мъяга-Хо, Женька и Нгори, проходили ускоренную реабилитацию. Их тройку хотели расформировать, но полковник Д. решил назначить им нового командира, четверокурсника Селима, который хорошо зарекомендовал себя в наступлении.
_конец файла_
КОЛЬКА И ВСЕМИРНЫЙ ЗАГОВОР
Колька, - Николай Васильевич теперь, что уж там, годы! - знаком мне давно. Он не стареет. Когда-то он работал у меня в лаборантах. Есть такие люди на Руси… и я их очень люблю. Руки у них к месту пришиты, а не к заднице. Вот и Колька у нас - мастер, хоть и работает всегда торопясь. При этом он умудряется не делать ошибок, а это уже - высший класс!
…1983-й. Колькина папироска прыгает из одного уголка рта в другой, беспрестанно затухая, и Колька, ковыряясь в потрохах старой ламповой пересчётки, выдаёт:
- Шаттлы! Много ты понимаешь в этом, молодняк! Это всего лишь второй этап - спутники наши тырить и перепрограммировать. Америка, понял? На первом этапе они хитрую штуку сделали. Думаешь, почему они на Луну шесть раз летали, а потом прекратили, а? - Колька победоносно оглядывается на меня.
Я пожимаю плечами. Во рту у меня, вместо папиросы, с десяток диодов и говорить мне никак нельзя, иначе придётся ползать по полу, собирая эти маленькие дефицитные фитюльки. В открытое огромное окно шпарит летнее безжалостное солнце. К дюралевым рамам нельзя прикоснуться голым локтем - ожог неизбежен. Я давно уже разделся до пояса и чувствую, как начинает подгорать спина, но накидывать халат не хочется. Как это Колька умудряется не испечься заживо в своём вечном потёртом пиджаке, с уже проступившим мокрым пятном на спине? Густой аромат травы вползает в окно. В этом вязком амбре слабо барахтается стрекотание кузнечиков. Я тычу заточенным жалом паяльника в канифоль и в комнате остро пахнет хвойным лесом.
- Шесть раз они летали, чтобы шесть ракет установить, - торжествующе говорит Колька, изогнувшись под немыслимым углом и выкусывая из недр пересчётки тусклую пипку конденсатора. - Шесть ракет. По числу самых важных городов в СССР.
Я мычу от удивления. Колька нетерпеливо дёргает плечом и роется в коробке, куда свалены старые радиодетали. Где-то в степи лениво взрёвывает сирена и обрывается на полустоне. Не то проверка у дозиметристов, не то балуется кто…
- Смотри, Сашка: Москва, Питер, Куйбышев, Челябинск, Свердловск и Киев. Бац - и всё. Нет у нас промышленности, нет у нас правительства. Бери нас голыми руками.
Я с удовольствием выплюнул бы диоды и вступил в дискуссию, но я наконец-то добрался до нужного места, мне не хватает третьей руки, а просить Кольку бессмысленно, потому что закуток, где нужно впаять детали, неимоверно тесен. Капля пота сползает по лбу прямо на кончик носа, я мотаю головой и капля торжествующе капает туда, куда не надо - на обмотку трансформатора…
- А ты думал, они там камни собирали и науку двигали? - усмехается Колька. - Мы тут тоже науку двигаем… да только вбок. Теперь, случись какой шухер, они с Луны запузырят по нам всю эту музыку, а мы будем только ушами хлопать, понял? Они и нашим запретили летать туда. Ты, конечно, думал, что в газетах правду написали, - дескать, наша космонавтика развивается своим путем, да? Ага, шиш тебе с горчицей! Просто - кто смел, тот и два съел. А наши теперь на орбите болтаются и готовы в случае атаки принять на себя удар. Пожертвовать собой. Перехватить, чтобы партия и правительство не вымерли.
Он с грохотом роняет на пол тестер. От неожиданности я чуть было не давлюсь диодами.
…Зимний вечер. 1992-й. Я забегаю в родной НИИ, где вахтёр, глядя на меня очумелыми, пьяными глазами безнадёжно машет рукой:
- Да проходи уж… один хрен, все без пропуска шастают. Слышь, Санёк? У вас там, на фирме, сантехник не нужен? Тут, сам знаешь, сколько ни работай - только половой хрен в лоб получишь. Дожили на старости лет…
Слово "фирма" он произносит со всеми оттенками уважения и даже какой-то гордости. Я торопливо обещаю спросить, зная заранее, что наша "фирма", ютящаяся в подвале в трех кварталах от моего бывшего НИИ, отродясь в сантехниках не нуждалась, не нуждается и нуждаться не будет. Но я всё равно спрошу, обязательно! А вдруг?
В вычислительном зале мёртво застыли шкафы электронно-вычислительной машины ЕС-1040, нашего капризного электронного разума. Там, где раньше восседал за своими двумя столами начальник ИВЦ громоподобный Хачатрян, сейчас видны только согбенные спины. Я пытаюсь выглядеть что-нибудь поверх монолитной толпы и слышу сквозь неразборчивый народный гул победное:
- Всё! Вылетел! Иди, Колька, иди! Дай другим поиграть!
Два новеньких 286-х компьютера несут свою нелёгкую службу в соответствии с негласным графиком: вечером каждый сотрудник, кто еще не уволился, может сыграть в пасьянс "косынка", пройтись три раза по "минному полю" и два раза сыграть в волшебный "тетрис". В углу за шкафом спит дежурный Мишка Левин, который в час ночи выгонит самых упорных, а потом сам усядется за монитор до восьми утра. Мишка потихоньку разбирается в программировании. Его мечта - завершить-таки свою математическую модель. Но - тетрис! Проклятый тетрис съест у Мишки часа два-три…
- Здорово, Сань! - подлетает ко мне Колька. - Погорел я! Копил-копил разом пять слоёв. Ну, думаю, сейчас "оглобля" прилетит и я сразу все слои уничтожу. А приходит "коряга", представляешь? И сразу скорость - вж-ж-жик! И я в жопе. Слушай, пошли к тебе на фирму, я бы машинки погонял, а?
У нас стоит гордость шефа - 486-й (понимаете?! 486-й!) компьютер с VGA монитором и Windows 3.1. Шеф смотрит, как подчинённые по вечерам гоняют "Формулу-1" или помогают "персидскому принцу" спасать принцессу, хохочет, искренне радуется собственной крутизне и неизменно приговаривает: "Эх, не хватило мне тогда денег на SVGA - вот бы вы все опупели! Качество - изумительное!"
Этот таинственный "SVGA-монитор" будоражит воображение наших девушек. "Да и для наших издательских работ только SVGA и годится", - вздыхает шеф, машет рукой и уходит в микроскопическую кухоньку пить чай, - в нашем подвале сыровато и холодно.
- Попозже, Коля, - говорю я. - Я погреться забежал. Там Ленка сейчас часа на два засела.
- По работе?
- По работе, конечно!
- Ну, это дело святое… пошли, дёрнем для тепла. У меня там полкило водовки заныкано. Только надо хлеба, что ли, взять, а то даже занюхать нечем…
Разжившись печеньем у нетерпеливой очереди, мы уходим на второй этаж в мою бывшую лабораторию…
- …Компьютер, Саня, это тебе не топор и не пересчётка. И даже не транзистор! Тут половина института сбежалась посмотреть, что у этого ящика внутри. Ну, ты помнишь, первое время в корпус, в дырочки заглядывали, лампой светили, чтобы разглядеть. А тут, на наше счастье, заглючил он. Вызвали специалиста, а тот пломбы снял и боковую крышку у корпуса убрал.
- И чего там? - спрашиваю я, досадуя, что Колька не позвонил мне и не предупредил. Мне тоже не терпится узнать, что внутри этого таинственного и лёгкого по весу блока. Воображение рисует сплетённые в "косичку" толстенькие жгуты разноцветных проводов, причудливые микроскопические детали, блестящие радиаторы и похожие на маленькие башни пермаллоевые кожухи крошечных индуктивных катушек…
"Спермаллой" - наше неизменное, фирменное название, заставляющее юных дев из технической библиотеки, взволнованно прятать лица в тарелки, когда мы обсуждаем наши секретные дела на всю институтскую столовую…
- А нет там ничего, представляешь?! - Колька начинает рисовать на полях газеты, постеленной для приличия на стол, набросок вскрытого корпуса в аксонометрической проекции. - Вот тут блок питания, тут какая-то хрень, а здесь - коробочка такая. Всё это можно в коробку из-под обуви запихать. Уж не знаю я, чего эти американцы не могли поменьше ящик сделать? А в коробочке, Саня, самая хитрость и есть! Всё! Теперь мы у них в кармане!!!
Коля выпивает четверть стаканчика и, сморщив лицо, севшим голосом сипит:
- Один сигнал - и привет всем нашим игрушкам… всем этим компьютерным управляющим системам, атомным электростанциям и полетам спутников.
- Чего ты несёшь?
- Сашка, ты слушай сюда! Вон она, наша ЕС-1040 - всю жопу надорвали, когда тащили ее в зал. Ты же помнишь, что у Фельдмана три комнаты отобрали, чтобы Хачатряну нормально зал под ЕС-1040 расширить, помнишь? Там ещё Ренату Тахмадееву чуть башку об косяк ящиком не раздавили… да что я говорю… ты же сам тогда эти ящики таскал! Во-о-от… - он на секунду теряет нить. - О чём это я? Ах, да! Так вот, эта самая 286-я машинка - её ж в багажник даже пихать не надо! Поставил на заднее сиденье и повёз домой. Поэтому сейчас все наши конторы - от средмаша, от космоса, от связистов, от дятлов этих флотских, - ну, в общем, абсолютно все, вплоть до атомщиков, на эти штучки переходят! Прикинь! А когда ёкнет война, в Вашингтоне нажмут на кнопочку и - пипец. Все эти игрушки тут же и встанут, понял?
- Колька…
- Нет, ты мозги-то включи! Щёлк - и пошёл наш НИИ в глубокое половое ущелье! Всё. Накрыли они нас. По самые уши накрыли. Эта машинка вся-то с гулькин хрен, а экран у нее, какой ни одной машине ЕС не снился. Вот потому мы все у них в руках. Ну, давай дёрнем… за упокой.
Он залпом выпивает водку, мрачно хрустит огрызком печенья, машет рукой и деловито спрашивает:
- Тебе Лёшка звонил?
- Звонил
- Сказал?
- Сказал. Я же вас предупреждал - не связывайтесь вы с этим режимом! Заплевали теперь весь воздуховод - поди, отмой!..
- Да ладно тебе. Отмоем. Лешка тоже к нам подскочит, часам к двенадцати, когда народ рассосется. Он тетрис любит… надо ему позвонить, чтобы водовки принёс.
…2000 год, осень. Мы с Колей сидим в летнем кафе, глядя, как холёные дамочки пытаются объяснить нерусской девочке-официантке, что они желают переждать дождь, сидя за чистым столиком, без белёсых разводов от тряпки и прилипшего мусора.
- Хороший сотик у тебя, - в третий раз бормочет Колька, нажимая на кнопки. - У меня у сына получше будет, но у него эти, как их… SMS-ки без смайликов. Ну, где там этот Таркан провалился?
Чернявый "Таркан" надменно ставит на стол чайник и две пиалы. Пить водку в этом кафе вроде бы нельзя, но чай заказать можно. Вот и наливаем мы водку из чайника в пиалы и, хмыкнув, пьём её, закусывая горячей, как адские угли, самсой.
- Помнишь, Сань, как мы в поле пивом упились?
- А то!
Круглый бай, - в миру - председатель городского совета, - проникшись глубокими чувствами к запылённому каравану из десятка ГАЗ-66-х, сделал нашему старому Шендровскому личный подарок-сюрприз. Лукаво подмигивая, он похлопал члена-корреспондента Академии наук СССР по плечу и горячо сказал:
- Воды много! Хорошая вода! Пить будете, меня вспоминать будете! Аллах велик - семь грехов с меня спишет, за то, что хорошему человеку помогал!
Бая-мэра-председателя наша группа поминала дня два. В пузатой двухколёсной цистерне-бочонке, в каких в городах продавали квас, вместо запаса воды оказалось пиво, успевшее нагреться ко времени прибытия на точку…
Группа, включая девушек и женщин, прошла несколько стадий - от изумления и аплодисментов, до проклятий и пожеланий гостеприимному главе города долгих лет мучительного вымирания. Попытки женщин на второй день "состирнуть" в пиве какие-то таинственные женские тряпочки, привели к "бабьему бунту". Неимоверно страдающий с похмелья Колька, проклиная "несвежее пиво" за головную боль, повез бочку-цистерну обратно за триста километров, требовать "тривиальную аш-два-о".
- Хороший сотик, за него и выпьем! За погибель нашу неизбежную, - говорит Колька и осторожно пьёт водку из широкой пиалы, скосив на меня страдальческие глаза.