…Я всё‑таки расплакался, когда мылся в душе. Хорошо, что именно там - я бы, наверное, сгорел со стыда, случись это при тёте. А тут… меня вдруг тряхнуло, словно током ударило, и из глаз потекло. Ноги у меня натурально подломились, я сел на пол возле стенки, обхватил колени и ревел минут пять, пока не выплакался. Спокойно удивлялся сам себе и одновременно ревел, даже подвывал тихо - дотянулся и сделал воду посильней, чтобы слышалось снаружи. Это было что‑то нервное, истерика, нас научили определять такие штуки ещё в первом классе. Но разве легче от того, что ты знаешь, что с тобой, если не можешь это прекратить?
Да я и не старался. Я уже сто лет не плакал. Я бы засмеялся, скажи мне кто, что я вообще могу плакать.
На стене душа было зеркало - лист полированного металла. Я протёр его от воды и осевшего пара, заглянул. Если не тереть глаза, то не будет видно, что ревел. И правда, у меня было просто мокрое и угрюмое лицо. Ну устал человек, в первый раз в жизни в огороде копался… огурцы опять же увидел - вообще тяжкое нервное потрясение… Чего вы хотите‑то?
Я вытерся, натянул спортивные трусы. Тётя, пока ходила в школу, оказывается, купила мне тапочки, и теперь они ждали меня за дверью. То ли просто так купила, то ли догадалась, что я забыл привезти. Тапочки были простенькие, и я порадовался, что она не купила каких‑нибудь идиотски–умилительных "пушистых зверят". Жуть. Такие ведь не только девчонки таскают, многие мальчишки тоже. У одного моего приятеля тапки были в виде белых кроликов с перекошенными в ужасе мордами. Цельных, так сказать, кроликов. И нога у них вставлялась в… сами понимаете.
Ну его в Совет ООН. И его, и кроликов, и вообще все воспоминания эти. Если бы я мог, я бы их отрубил, как раньше гангренозные руки–ноги отрубали, честное слово. Жаль, что с памятью так не обойдёшься.
И тут меня потянуло спать. Как на дно глубокой реки с грузами на ногах - неотвратимо и плавно. Было всего около девяти, я и проснулся‑то недавно, но глаза сами закрывались, а ноги просто подкашивались. Я был какой‑то пустой и спокойный, что‑то такое, скверное, я всё‑таки "выревел". Как будто нарыв прорвало… Кое‑как я поплёлся к своей комнате уже более–менее освоенной дорожкой, не боясь заблудиться… и увидел, что тётя Лина стоит возле фотографии мужа. Как я недавно стоял перед другими фотками, надеясь, что они со мной заговорят.
Я хотел пройти по–тихому мимо. Но тётя Лина, не оборачиваясь, сказала:
- Знаешь, Владик, как он сказал, когда я просила его не ездить в ту командировку? Он мог не поехать… - тётя Лина помолчала и негромко прочла: -
И скажу, что был я прав -
Если сын меня простит… Юрик простил.
3. ПРОПАЩИЙ КУЗЕН
Я заспался. Сильно заспался, аж за полдень - наверное, засыпал остатки переживаний, окончательно привыкая к новому месту и ко времени. (Да, и ко времени тоже; ведь тут и часы - на два часа вперёд по отношению к Москве.) Зато проснулся я в отличном настроении, как будто и не было вчерашнего странного дня. В конце концов, наступил новый день - первый день лета!
Тёти Лины дома опять не оказалось, зато были на кухне круглые пышки - тёплые и мягкие - на закрытом полотенцем большом блюде, молоко в трёхлитровой банке в холодильнике, а на холодильнике, на дверце - записка, где тётя сообщала, что придёт поздно, и я могу заниматься, чем угодно, но сначала должен сходить в магазин и купить…
"Должен сходить в магазин" меня пришкварило крепко, я даже сперва рот приоткрыл. А потом… потом засмеялся и глянул, что там мне приказано купить.
А ниже‑то был солидный список. К записке прилагался ключ от дома. Толстенький, увесистый, длинный, бородчатый, несовременный - но в то же время новенький, как видно, недавно сделанный на заказ. С синей биркой. На бирке было написано красным: "Владик". То есть - это был полностью мой ключ. Я покрутил его в руках. Дома у меня было три ключа - от трёх врезных дверных замков - и электронная "таблетка" от подъездной двери. Много. Куда больше, чем надо.
Я прицепил ключ на брелок в кармане и решил, что надо всё‑таки начинать утро…
…Я начал его с того, что привёл себя в порядок, съел три пышки, выпил стакан молока (густого, сладковатого, непривычного, но очень вкусного - я неожиданно сообразил, что оно "настоящее", "из‑под коровы"), потом сделал бутерброд с сосиской и горчицей и вернулся к себе, чтобы забрать ноутбук, модем и проверить почту. Поскольку в комнате не сиделось совершенно, я выбрался в сад и устроился на скамеечке возле двери.
Связь была отличная, "со свистом", даже неожиданно. На адрес нападала куча разных сообщений. Я бегло просмотрел их… и вдруг понял, что совершенно не хочу на них отвечать. Да и что отвечать? И кому? Какая‑то дурацкая рассылка музыкальных сайтов и туристических фирм, на которую я подписался в то или иное время… Поздравление с Днём Защиты Детей от школьной администрации. Си–пец. День Защиты… Фотка одного моего школьного полуприятеля - он катается на параплане на каком‑то "берегу", плюс подпись: "Йо!" - всё письмо. Мда, нам школьная практика не грозит… кстати, а что это вообще такое? Надо будет у тёти Лины спросить… От нескольких знакомых и полузнакомых девчонок - в стиле "олбанского языка"; я как прочёл начало первого: "С бодрым утром, кросавчег!" - так и не стал читать дальше. Водя мышкой, я на всякий случай вскрывал письма и тут же убирал их. От матери ничего не было. А самым последним оказалось письмо некоего www.dobro@list.ru, помеченное просто Re. Я помедлил. На всех моих компах были установлены мощнейшие автоматически обновляемые антивирусы. А такие неожиданные адреса чаще всего - просто спам. Типа "я есть профессор дочь Мабумба Ябумба находясь в лагере беженец в Сомали. Я иметь один миллион долларов…" и так далее. Ладно… Я вскрыл письмо. Оно состояло из нескольких слов:
БУДЕТ ХОРОШИЙ ДЕНЬ
Немного удивлённо я тщательно проверил - нет ли чего "пристёгнутого".
Нет. Только эти слова.
4. БУДЕТ ХОРОШИЙ ДЕНЬ
Негромкий, но отчётливый стук в дверь заставил меня подскочить на скамейке - казалось, что постучали по дереву рядом со мной. Странная в этом доме акустика; я вспомнил, что вместо звонка у входной двери висел на цепочке солидный резной молоток.
Пока я добирался через лабиринт до входа, стук повторился. Нельзя сказать, что кто‑то колотил в дверь - нет, стук был таким деликатным… но настойчивым. Наверное, постучали бы и в третий раз, судя по стуку, уходить там вообще не собирались. Но тут я открыл дверь.
Точно. Посетитель уже подносил руку к молотку снова - и, когда дверь распахнулась, отдёрнул её, словно его поймали на попытке открутить этот молоток и унести его с собой. В таких случаях люди чувствуют себя глупо, как будто их правда поймали на чём‑то неприличном, но посетитель был, как почти сразу выяснилось, не из тех, кто это хоть как‑то показывает.
Сам по себе он оказался мальчишкой моих лет - из тех, кого презрительно дразнят "девчонками" и про которых обожают говорить всякую пакость: с нежным, тонким, хотя и загорелым лицом, большими синими глазами, пухлыми губами и копной золотистых волнистых волос. Правда, нередко все дразнилки держится лишь до первой драки. И это был как раз такой случай. Как я определил? Да просто. Инстинктом - тем самым, который меня никогда ещё не подводил. Уж больно внимательно - и за какую‑то секунду - он оглядел меня всего. И я могу поклясться - оценил. В комплексе.
- Извини, - слегка удивлённо сказал мальчишка. Он был одет очень просто: в какую‑то нейтральную серую майку без рисунков или надписей, шорты из синтетики, спортивные тапки (их иногда гордо называют "кроссовками") на босу ногу, покоцанные наколенники, такие же налокотники и потрескавшиеся перчи без пальцев. - А Юрка у себя?
- Нет, - я покачал головой. - Из похода ещё не вернулся.
- Как не… - мальчишка вдруг тряхнул головой, улыбнулся широко и искренне: - Ой. А, конечно, что это я. Вот ведь. Забыл, - он повторил улыбку. - Извини, - и шагнул назад с крыльца, продолжая мне улыбаться во все зубы.
- Что там, Ром? - услышал я высокий девчоночий голос.
- Ничего, - весело ответил Роман (?), идя к калитке по узкой дорожке, выложенной серыми шероховатыми плитками, по краям заросшим землёй. А я увидел, как за калиткой выдвинулось колесо зелёного скутера, на котором сидела девчонка. Отталкиваясь ногами, она подкатила поближе, придерживая на сиденье два шлема. И глядела сюда, в нашу сторону.
Девчонка была тоже моих лет, в камуфляжных майке и шортах, тоже в налокотниках–наколенниках–перчатках - таких же, как у этого Романа, но в высоких дорогих кроссовках. Она смотрела на меня какую‑то секунду - спокойным долгим взглядом. Я ни разу ещё за всю свою жизнь не встречал таких взглядов у девчонок - их взгляды на мальчишек, как правило, насмешливо–испуганные или жадно–собственнические. Потом перебросила на грудь совершенно несовременную золотистую косу, толстую и длинную, подала шлем мальчишке, сама очень ловко нахлобучила прямо поверх косы второй (шлемы были понтовые, копии шлемов имперских штурмовиков из "Звёздных Войн"), они перебросились какими‑то словами, Роман сел за руль - и скутер, негромко заворчав, исчез за оградой.
Я постоял минуту на крыльце. Странный был какой‑то разговор, если подумать. Неуловимо–странный. Напряжный, как проволока под током: обычная проволока, а попробуй - тронь… Как в приключенческой книжке - например, у Олега Верещагина: беспечный городской пацан, новое место жительства, пустой загадочный дом… трахбабац - из‑за угла выползает окровавленный чел и перед смертью хрипит из последних сил Страшную Тайну, которая нипочём не должна достаться Буржуинам и агентам ВТО… Ну а дальше надо идти Спасать Мир, а как же?
Я сошёл с крыльца, дошёл до угла и заглянул за него. За углом сидела на подёрнутом пятнами мах старом бетоном отливе жаба - большая, серо–зелёная. На меня она смотрела хладнокровно и пристально. Оценивающе.
- Не буду я тебя целовать, зачем мне принц? - сразу огорчил я её. - Ещё один нахлебник для тёти?
Жаба моргнула и отвернулась. А я пошёл обратно на крыльцо, размышляя: а может, получилась бы принцесса?..
…Улица, на которую я вышел, была тёплой, полной плотным дремотно–тихим воздухом - и вопиюще пустынной. Вчера я как‑то на это внимания не обратил, хотя мы шли по ней - наверное, не заметил от усталости и внутреннего раздрая. Только около заросшей почти по кругу молодыми лопухами водоразборной колонки спали бок о бок в тени рыжая крупная кошка и чёрный упитанный щенок - да возле третьего от тётиного дома на широкой резной скамейке у островерхой калитки сидела, подперев подбородок мощной клюкой, кондовая бабуля. Настолько кондовая, что я, проходя мимо, вежливо сказал:
- Здрась… - и только что не отвесил земной поклон.
- Здравствуй, малОй, - не обманув моих ожиданий, сурово скрипнула бабуля, а потом долго смотрела мне вслед. Думать так не очень хорошо, но она мне чем‑то показалась похожей на ту жабу. Ну, не в плохом смысле, если вы поняли.
Середина улицы была асфальтовой, и асфальт оказался вполне новым. А вот тротуары вдоль домов - обычные тропинки. Через заборы - разные, от обычных редких штакетин на планках–поперечинах до глухих плотных дощаников - перевешивались зелёные ветки. Возле пары домов стояли автомобили: радостно–жёлтый ухоженный и даже тюнингованный "зэп" и до беспредела "убитый" траурно–чёрный "форд–фокус".
Всё. Больше никого и ничего.
"А ну и ладно!" - подумал я. И подумал ещё, что у меня - очень хорошее настроение. А это, честное слово, очень и очень важно по нынешним креативным временам - когда просто хорошее настроение…
…Магазин оказался за углом улицы, на которой жила тётя. Маленький, по–моему, переделанный из какого‑то сарая или вообще из электрощитовой будки, но бойкий. Настолько бойкий, что в очереди из трёх человек я проторчал десять минут - стоявшая как раз передо мной тётя завела с продавщицей сложный и мало логичный разговор о детях (то ли своих, то ли вообще). Причём никто из стоявших за мной (ещё трое) ни словом не возмутился. Там приняли это, как должное и начали обсуждать какие‑то свои проблемы. Но купить удалось всё и сразу, а цены меня поразили - они были почти вдвое ниже московских. Правда, я никогда не слышал таких названий фирм, которые значились на упаковках. Наверное, это были местные производители. Ничего, с хмурым злорадством подумал я, вот вступит наше Отечество всё в то же ВТО - тогда попрыгаете…
…Я отволок две тяжёлые сумки в дом, разложил покупки по местам… и тут меня осенило. Вновь включив ноут, я добрался до нужного сайта - и вскоре просматривал на телефоне карты Северскстали и окрестностей.
Город действительно окружали леса и огибала река - один из притоков знаменитой Оби. С севера к жилым кварталам прилегал целый район брошенных заводов - почти такой же город по площади. Нашлись и собственно "городские" сайты: официальный сайт городской администрации, какая‑то фототусовка любителей природы, музыкальный сайт, ещё парочка частных…
Я уже отключил компьютер, когда сообразил, что не нашёл ничего о ролевиках. А эта публика как раз обожает создавать свои сайты. Один ролевик в городе есть - считай, уже имеется самопальный сайт под гордым названием "Святибор" или "Кухулин".
А тут ничего подобного…
Ну что ж. Раз все дела сделаны - то, пожалуй, можно просто–напросто пойти, как говорится, погулять. Познакомиться с ближними и дальними окрестностями. Я тщательно запер дом, закрыл за собой, просунув руку между прутьев, калитку на засов (гениально) и зашагал по улице, куда глаза глядят - но в направлении, обратном магазину.
…Центр города Северсксталь занимали, как определяли их в позапрошлом веке, "присутственные здания". К ним буквально липло такое название. Дома, в которых они располагались, были построены, кажется в позапозапрошлом веке и сохранили все признаки купеческой респектабельности и дворянского благородства. Центр оказался немноголюдным и зелёным, как один большой сквер, только около мэрии и милиции наблюдалось оживление, ясно показывавшее: пилят бабки. Я поискал - правда, довольно лениво, без энтузиазма - школу, но не нашёл её (странно, обычно школы везде сразу бросаются в глаза) и заподозрил, что тут повсеместно так. Но, пройдя запущенным сквером - уже настоящим, даже огороженным - оказался, к своему удивлению, в районе "хрущовок" - так почему‑то называли пятиэтажки, построенные в 50–60–х годах ХХ века. Их было много и они были похожи, как американские солдаты. Многолюдства, правда, и здесь не наблюдалось. Я вспомнил скачанную карту и понял, что это - рабочие кварталы, за которыми - местная узкоколейка, а дальше начинаются брошенные заводы.
Я приостановился. Мне всегда было интересно лазить по развалинам и брошенным домам. Но именно поэтому я твёрдо знал, что это небезопасно - в таких местах можно нарваться на неприятности. Самые разноплановые. Я огляделся в поисках местных своего возраста. Конечно, знакомство вполне может начаться с драки, но зато потом можно будет расспросить об этих развалинах и даже подбить их сходить со мной.
Никого. Только опять‑таки бабки у подъездов - уже группками - да стук доминошных костяшек поблизости. Ну, ещё пара–тройка отвратительных мелких визгунов на таких же мелких и визгливых (ну, скрипучих, один чёрт) велосипедах. Так, неспешно бредя между домами и осматриваясь, я в конце концов вышел на окраину.
Непонятное это было место, я вам скажу. Даже дома стояли сюда глухими, без окон, стенами, как будто отвернувшись. А впереди был большущий луг, за которым виднелись вдали - почти на горизонте - вроде бы какие‑то здания. Видимо, те самые заводы. Стояло жаркое и тихое послеполуденное, предвечернее время, когда солнце ещё и не собирается садиться, но во всём эта ясность - наступает вечер. Странно, как же так додумались - строить жилища так далеко от заводских корпусов… а потом, что ли, возить людей поездом на работу? Или дорога не для этого?
Нет. Я бы, наверное, всё‑таки повернул обратно. Уж слишком далеко были эти призрачные корпуса. Кроме того, я был одет не слишком подходяще для того, чтобы лазить по развалинам - бортовка салатного цвета, защитные шорты–бермуды и кроссовки на босу ногу, да поясная сумка с телефоном и разными важными мелочами жизни вроде "соболя". Но…
Но тут я увидел эту самую железную дорогу.
Железные дороги для меня всегда обладали неизъяснимым очарованием. Не поездки по ним, не поезда, а именно сами дороги. Рельсы, если точнее. Когда я был совсем мелким, то любил при каждой возможности (а они выдавались редко) вставать между рельсов и смотреть туда, где они сходятся в одну точку.
Можете смеяться - мне почему‑то казалось, что там начинается сказка.
Я тогда ещё в них верил, в сказки. Это ведь бывает у каждого ребёнка, просто взрослые стараются поскорей эту веру ликвидировать. Ради блага ребёнка, естественно. И никак иначе. Или заменить "нужными" и "креативными" сказками - про Красную Шапочку–мальчика там или про двух влюблённых принцев…
…Смешно, конечно. Но я, раздвигая руками ломкие стебли высоких и не колючих, к счастью, сорняков, подошёл к видневшимся рельсам. Они были ржавые, бетонные шпалы между ними высились, как вылезшие из земли кости чудовища - подсыпку то ли смыло, то ли унесли её по домам, образовались целые ямины. Но, когда я встал на шпалу между рельсов и всмотрелся - вдали они всё так же сходились в одну точку.
Я прищурился.
И зашагал со шпалы на шпалу - вперёд…
…Как это чаще всего бывает, с расстоянием было легко обмануться. Нетренированный человек сказал бы, что до заводских корпусов не меньше километра. И добавил бы, что далеко. Но я настроился на то, что шагать придётся не меньше получаса. А то и больше. То есть - на самом деле далеко.
И я угадал. Через двадцать минут на глаз позади осталась половина расстояния, и я пожалел, что не прикинул по карте, какое же оно тут - это расстояние. И телефон тут, кстати, не брал. Совершенно. Ну а что по шпалам ходить неудобно - знают все, у кого ноги достигли достаточной длины.
Мне почему‑то начало казаться, что на этой луговине собирались разбивать парк. Никаких внешних признаков не имелось, но это ощущение меня тупо не оставляло. Вокруг плыл тоненько позванивающий горячий воздух, словно я не в начале июня на триста километров северней Москвы, а в середине июля на триста южнее. Рельсы, казалось, уводят не только вперёд, но и выше - а потом вообще расплываются и тают.
Ну, это только казалось, однако в одном месте рельсы повисли в пустоте над неширокой ленивой речушкой, почти полностью утонувшей в густых лопухах и репейнике. Почти ручьём, можно сказать, но… утонувшей, кстати, довольно глубоко под ногами. До воды было метров пять. Двухэтажный дом, а казалось, как обычно бывает в таких случаях, и ещё выше. Ни шпал, ни мостика под рельсами не осталось. Зато внизу торчали какие‑то балки. Нехорошо торчали, выжидающе как‑то, да ещё и скалились оголённой арматурой. Приглашали, так сказать.