Я - чисто ради интереса - опять достал свой телефон, пощёлкал. Фик… Ну правильно, так и было задумано бдительными органами, в случае чего ни один шпион с завода дозвониться своему начальству не сможет… вот бред‑то в голову лезет, не было тогда мобильников… Осмотрел разрезанный жилет Юрки - там оказалось полно разной мелочёвки, типично туристской, рассованной с толком, умело - всё под рукой. Ножны на поясе были от здоровенного ножа, тесака, скорее всего. В отдельном кармашке сохранился ещё один нож скелетный, "гарпун". Ага, раз "гарпун" - значит, в ножнах висел "бобр", они в комплекте идут. Здоровенный тесачище, настоящий набор "всё для всех". Пилить можно, рубить, проволоку гнуть, даже землю копать. Кошку из рукоятки сделать можно… если приспичит. Неужели где‑то посеял? Жалко, вещь такая, посеешь - не прорастёт…
Я вздохнул. Ещё раз потрогал жилет. Тоже вещь хорошая, а я его так от души распорол… В наплечном кармашке, как раз под разрезом от моего ножа, прощупывался какой‑то твёрдый кусок. Решительно расстегнув липучку, я достал…
Хм. Я не без труда, почти вывернув кармашек, достал небольшой - с грецкий орех - угловатый камешек. Тёмный… но в какой‑то момент, вертя находку в пальцах, я различил в его глубине сиренево–фиолетовый огонек и посмотрел на свет.
Камешек зажёгся мягким фиолетовым пламенем. И я понял, что это такое - мгновенно. Я видел такие камни - неогранёнными в музеях, обработанными - в украшениях.
- Аметист! - вырвалось у меня.
Говорят, здешние реки иногда выносят в Ледовитый океан драгоценные камни, вымытые из скал Южной Сибири. Но передо мной был камень, явно ещё недавно находившийся в земле или в скале - совсем необкатанный, весом не меньше ста пятидесяти карат.
- Положи, - услышал я сиплый голос.
Юрка привстал на локте. Глаза у него были всё ещё крепко очумелые, но говорил он твёрдо и повелительно. Да, мой братец совсем не походил на чокнутого ролевика.
- Я не собирался его брать, - ответил я, опуская камень на место. - Просто стало интересно.
Он сел, качнулся, покосился на повязку, потом отвёл глаза и оперся здоровой рукой о стол:
- Это аметист, - хмуро сказал Юрка. - Сто шестьдесят семь карат. Но после хорошей огранки будет не больше ста двадцати.
- Можно не гранить, - сказал я, сам удивляясь нелепости такого разговора. - Просто отшлифовать, чтобы заблестел. Потом оправить в серебро - в виде листьев сирени. И сделать перстень. Например. Аметисты стоят двести долларов за карат, будет где‑то двадцать тысяч… - я сказал и сам поперхнулся.
Он хмыкнул. Посмотрел на меня не то чтоб с приязнью, но с отчётливым, пристальным интересом.
- Ты не здешний, не из нашего города? - уточнил он. - Я тебя не знаю,
- Знаешь, - возразил я. Юрка окинул меня взглядом снова. Дёрнул углом рта, но ничего не сказал, и я вынужден был продолжать сам - получилось не так эффектно, как если бы он стал удивляться, возражать и расспрашивать дальше: - И я тебя знаю. Ты Скиба. Юрка Скиба. А я твой двоюродный брат. Влад Сторожилов.
Мне доставило удовольствие увидеть, что он удивился. Но тут же удивление сменилось на его лице открытым, нескрываемым презрением. Просто убойным презрением, я бы сказал.
- А, турист… - сказал он. - Удивительно, что тебя занесло сюда. Сказка просто.
- Туристы любят осматривать достопримечательности, - ответил я. - Ну что, дотащимся до дома? Тебя там уже дружки ищут.
Вообще‑то я хотел его прямо спросить, где он ухитрился заработать такое ранение. Но это желание пропало из‑за явной враждебности, которую он даже не хотел скрывать. Да, похоже, всё здорово осложнялось. Я и раньше встречал такую реакцию на "богатеньких", но с Юркой мне год жить под одной крышей… Плоховато.
Он между тем напился из фляжки и спросил, неловко завинчивая её одной рукой:
- Где тесак?
- У тебя не было.
- Блин… - Юрка слез со стола, но тут же вспотел - крупный пот буквально обсыпал лицо - побледнел и сел обратно, закрыв глаза и прикусив губу. Тяжело задышал, уронив голову. Посидел, с одышкой перечислил: - Жилету хана, куртке хана, тесак посеял… везение. Поможешь дойти домой?
- Да, - я взял его тон - отрывистый и неприязненно–деловитый.
- Матери ни слова не говори.
- Не беспокойся.
- Помоги задрапироваться, - он кивнул на своё порезанное барахло.
Я кое‑как замаскировал его обрывками. Критически посмотрел - получилось ничего, кузен мой походил теперь не на жертву неудачной попытки убийства, а скорее просто на оригинальничающего молодого человека. Правда, на ногах этот оригинал стоял не без труда, то и дело морщился и нехорошо опускал голову. Я наблюдал за ним без особого сочувствия. Судя по всему, он вообще в сочувствии не нуждался. А Юрка между тем оттолкнул ногой под стол то, что осталось от стрелы, и тихо что‑то сказал. По–моему, ругнулся.
И я не выдержал.
- Кто тебя так? - спросил я. Юрка ответил бешеным взглядом. Но это была злость как раз не на меня, я уловил сразу.
- Да так… - он неожиданно улыбнулся. Той улыбкой, которые в старых романах назывались "зловещими". Раньше я не думал, что можно и правда улыбнуться зловеще, особенно в нашем возрасте; то, что гопники из подворотен принимают за "зловещие" улыбки - это так, просто тупая дебильная лыба. Нет. Оказывается - можно. Так улыбался, наверное, какой‑нибудь лощёный виконт, который запросто зарежет человека, но при этом постарается не запачкать своих кружевных манжет и не залить некрасиво всё вокруг кровью. - Неудавшаяся коррекция поведения отдельных индивидуумов в условиях нестабильного социума.
Хм. Я про себя оценил ответ на "5+". После такого ответа 99% наших ровесников интуитивно понимают, что их роняют ниже уровня плинтуса и лезут в драку, хотя не понимают, что именно им сказали.
Отвечать я не стал - молча подставил плечо.
Юрка так же молча пошёл к дверям сам.
* * *
Честно говоря, мне очень хотелось "сдать" Юрку, когда мы вернулись домой. Благо тётя Лина как раз перед нами вернулась тоже. Потому что он вёл себя совершенно хамски. Так, как будто я пустое место. "Поможешь дойти домой", видимо, было сказано в приступе слабости - он даже по рельсе над речушкой прошёл сам, не глядя вниз и не покачнувшись ни разу. Короче, вёл себя так, как будто меня вообще нет, и я ощущал себя всю дорогу каким‑то ничтожным хвостиком. Это не могло не удручать. И не то чтобы я так уж хотел задружить с кузеном. Нет. Жил раньше один - и теперь обойдусь. Мне просто было до чёртиков интересно, что же с ним произошло и что значит вся эта история. Кроме того, я был почти уверен, что тётя Лина расстроится, если мы "не найдём общего языка". А мне ужасно не хотелось её расстраивать.
Пожалуй, она была первым в моей жизни взрослым человеком, чувства которого я принимал близко к сердцу. Чувства которого на самом деле, не на словах, для меня что‑то значили - и значили не потому, что я от этого взрослого чего‑то ждал…
…А вообще Юрка вёл себя очень ничего. Мужественно. Шутил, увлечённо рассказывал о каких‑то случаях в походе. Болтал ногой, держа на большом пальце шлёпку. Смеялся, с удовольствием озирался - как человек, вернувшийся домой после долгого отсутствия. И не подумаешь, что у него недавно в плече торчала настоящая стрела и из него вытекло не меньше стакана крови.
Правда, мне в какой‑то момент показалось, что тётя Лина что‑то заподозрила. Она очень радовалась сыну, обцеловала его (Юрка скривился преувеличенно брезгливо, но не стал отстраняться - а я заметил, что он потихоньку приобнял мать и… и позавидовал, и стало мне как‑то не так…), но за столом она нет–нет да и поглядывала тревожно. И только после того, как мы поели и я помогал таскать посуду в мойку (да, вот такой я простой по натуре и близкий к народу), она тихо сказала:
- Владик, ты, пожалуйста, не обращай внимания на Юрика. Что он так… тебя отталкивает. Просто это сначала…
- Да всё нормально, - почти искренне сказал я. В принципе, я не соврал - всё и правда было почти нормально, если не считать моего так и не утолённого любопытства.
Я хотел ещё добавить, чтобы она не брала себе в голову, но в этот момент снаружи послышались шаги, шум, и девчоночий голос взвизгнул: "Юр!"
Тётя Лина улыбнулась и одними губами сказала со смесью ласковой насмешки и гордости:
- Нина… его девушка.
Я выглянул в коридорчик, не смог удержаться.
Утренняя девчонка стояла, сцепив руки на затылке Юрки. На крыльце виднелся и тот золотоволосый "мальчик–колокольчик" (он улыбался во весь рот), но главной в живой картине всё‑таки была девчонка. И то, как они с Юркой стояли, мне о них многое сказало.
И ещё больше запутало.
- Тёть Лин, - шагнув обратно, я вспомнил и решил выяснить этот вопрос - чтобы просто что‑то сказать, да и потому, что мне было правда интересно, - а что такое школьная практика?
Тётя немного удивлённо посмотрела на меня, даже нахмурилась. Потом улыбнулась:
- Две недели работы летом в школе - по четыре часа в день. Ученики с пятого класса обязаны отрабатывать.
- В каникулы?! - удивился я. Тётя Лина кивнула. - А какие работы?
- На участке приусадебном, с ремонтом помочь, - начала перечислять она, - в классах как следует убраться… дел вообще‑то много. У вас такого нет?
- Нет, - подтвердил я. - Ну… мы… в смысле, родители, деньги платят, на них нанимают, кого надо, покупают разное там… А сами - нет.
- То‑то и оно, что сами - нет, - неожиданно резко сказала тётя.
- Разве это неправильно? - мне захотелось не спорить, нет - просто на самом деле выяснить этот вопрос. - Ну вот честно - какая от нас помощь? Только под ногами болтаемся, разве нет? А нанять профессионалов - они же всё сделают быстрей, качественней…
- Понимаешь, Владик, - голос тёти стал грустным, - наверное, ты прав. Но меня вот в детстве учили, что школа - наш второй дом. Я как‑то в это верила… и до сих пор верю, если честно. А разве в доме не надо прибираться самому?.. Хотя… - она внимательно посмотрела на меня и не договорила. Но я понял и немного сердито ответил:
- Я у себя всегда сам убирался. А так да. Уборщица специальная приходит каждые два дня. Ну и что плохого в том, что и чисто - и человек заработать может?!
Я знал, что я прав. Без шуток прав. Но в моих словах было что‑то… что‑то, отчего моя правота становилась маленькой и какой‑то скользкой, как глист. А очевидная неправота тёти Лины почему‑то превращалась в правоту.
Она и не ответила. Только протянула руку и вдруг взъерошила мне волосы.
Я окаменел от неожиданности. А следующее, что я ощутил - были сладкие мурашки по всему телу.
Я спрятал глаза. Но это было ни к чему - тётя уже уходила по коридору…
6. ПОСЛЕ НОЧИ - ДЕНЬ
Хотите почувствовать себя идиотом? То есть - настоящим, полным?
Представьте себе, что вы сидите в комнате один. А неподалёку от вас, в другой комнате, совершенно на вас не обращая внимания, куролесят ваши ровесники. А вы не можете к ним пойти, потому что… потому что робеете. И вы знаете, помимо прочего, что им до вас нет никакого дела. Вы им просто неинтересны. Что есть, что нет.
Вот тогда вы и ощутите себя идиотом высшей марки.
Бездна новых ощущений.
- Идиот! - подтверждая мои мысли, завопил ликующий девчоночий голос.
- Держи её, Ромка! - отозвался с хохотом мой кузен. Судя по всему, он оправился от своей загадочной боевой раны и сейчас веселился вовсю.
Я без наигрыша стукнул кулаком по столешнице. Нет, www.dobro@list.ru обещавший мне хороший день, явно ошибся. Уже начинало темнеть, а я пока что ничего хорошего не видел. Хотя… я видел много интересного. И получил чудовищный заряд неутолённого любопытства. Может быть, именно это имелось в виду?
Кроме того, мне ужасно хотелось в туалет. Но почему‑то было стыдно туда идти, пока в доме эта девица.
Я вздохнул и, усевшись за стол, открыл книгу, которую, не глядя, прихватил из библиотеки. Естественно, это оказалась совершенно нечитабельная вещь - стихи Есенина. Я тихо зарычал и принялся остервенело листать страницы - так, что на лицо повеял ветерок. И вдруг…
Ну, вы знаете, как это бывает - глаз вдруг цепляется за слово, за строчку. И останавливается - словно якорем в берег.
А месяц будет плыть и плыть, роняя весла по озёрам…
Я вздохнул. Прислушался ещё раз к весёлому шуму "по соседству". И, найдя эти строчки, начал читать…
…Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам,
Покину хижину мою,
Уйду бродягою и вором.
Пойду по белым кудрям дня
Искать убогое жилище.
И друг любимый на меня
Наточит нож за голенище…
Я оторвался. Помолчал. И дальше читал вслух - тихо, но так, чтобы слышать себя. Я всегда хорошо читал стихи, хотя и не любил поэтов прошлых веков - казалось скучно…
- Весной и солнцем на лугу
Обвита жёлтая дорога,
И та, чьё имя берегу,
Меня прогонит от порога.
И вновь вернуся в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зелёный вечер под окном
На рукаве своём повешусь.
Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят.
И необмытого меня
Под лай собачий похоронят.
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озёрам…
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора…
Я отложил книгу. Положил на стол кулаки и тупо уставился на них.
Потом на кулак капнуло. Я мазнул рукой по глазам. Вот так. Второй раз за два дня. Приехали. Я ожесточённо подумал: "Уйду! Прямо сейчас уйду, убегу, не хочу, не могу больше!!!"
Это были неясные мне самому, бессвязные и острые до боли мысли. А в следующую секунду кто‑то тихо подошёл к двери моей комнаты с той стороны. Я понял, что это тётя Лина. Понял отчётливо, хотя и не знаю - как.
Уже позже - гораздо позже - я понял, что, войди в тот момент тётя Лина - и всё - вообще всё - пошло бы совсем по–другому. Она бы меня начала жалеть. Обязательно.
И я не простил бы этой жалости.
Но она постояла и отошла.
Я перевёл дыхание. Поднялся и подошёл к двери - запереть её. Но - сам не знаю, зачем - перед этим приоткрыл.
И буквально нос к носу столкнулся с Юркой и его приятелями - они шли по коридору, весёлые и переговаривающиеся между собой.
- А, привет, - вполне дружелюбно сказал длинноволосый Ромка. Как хорошему знакомому казал… и я ощутил толчок искренней благодарности. А эта самая Нина… Короче, он смерила меня таким взглядом, что мне чудовищно захотелось дёрнуть её за косу. Посильнее.
Хотите - смейтесь, хотите - нет.
Я сделал ещё одну глупость - отшатнувшись обратно, захлопнул дверь. И ещё долго слышал в коридорах её смех - тот смех, каким смеются девчонки, когда хотят, чтобы парень непременно их услышал и понял, какой он лох и насколько они выше его.
* * *
Мне приснился Есенин. Как на портрете в книжке.
Мы вместе плыли по неширокой лесной реке. Стоя на корме лодки, он неспешно и умело грёб длинным веслом и что‑то мне говорил. А я полулежал на носу, отводил с нашего пути гибкие ветви ив и время от времени соглашался с его словами. Они были мудрыми и простыми, как небо над нами, как вода вокруг лодки, и я знал, что буду помнить их, когда проснусь…
Я помнил, честное слово - помнил наш разговор. Помнил первые несколько секунд после того, как проснулся неприятным толчком и лежал в темноте, не осознавая себя. Потом всё вернулась - рывком - и я понял, что меня разбудило.
Через приоткрытую дверь мне послышались в комнате Юрки какие‑то звуки. Неопределённые, словно кто‑то что‑то бормотал или… или не поймёшь что.
Наверное, всё ещё раз изменилось именно в тот момент. Я иногда думаю сейчас, как всё сложилось бы дальше, не сунь я голову тогда в дверь.
Никогда в моей жизни ещё не менялось столько всего за такие короткие сроки. Другое дело, что я тогда ещё не подозревал обо всех этих переменах…
…Света в комнате не было, но я неплохо вижу в темноте, да и луна лупила в единственное окно - на полу чётко застыла вытянутая тень переплёта. И в этом лунном свете я увидел, что мой кузен лежит боком на кровати, стянувшись в комок так, что я не сразу понял, где у него руки, где ноги, где голова. Так сворачиваются южноамериканские броненосцы. Он трясся - солидная кровать ходила ходуном - и что‑то бормотал.
Я не испугался, хотя зрелище было диковатым. Честно говоря, мне в первую секунду показалось (точнее - я был уверен), что Юрка вколол себе "чудо–коктейль". Кто носит такие вещи в полевой аптечке - нередко не может удержаться применять их не по назначению, а для кайфа. Помню, я огорчённо подумал, шагнув в комнату: "Вот блин, а тётя‑то не знает - подарочек…" Но уже в следующую секунду я понял - не–е, братцы, это не кайф пришёл, а какая‑то фигня. Болезнь.
Во–первых, Юрка был мокрый, как… не знаю, как будто только что вылез из воды. По нему буквально текли ручьи пота, я даже запах ощущал. Трусы облепили тело, аккуратная новая повязка на плече (та девчонка сделала?) промокла насквозь. Юрка прятал ладони между колен и безостановочно, страшновато нёс шёпотом какую‑то чушь:
- …туда нельзя, там обрыв… да скорее же, надо скорее, ребята… нет, я не могу, я не соглашусь, этого не будет… зима… зима… зима… да что же такое, в конце концов, сколько можно ждать… тррррр… (отчётливая звонкая трель зубами) не в игрушки играем, надо поджигать… - потом совсем какую‑то околесицу на английском, так быстро, что я не понял ни единого слова. И вдруг очень раздельно: - По три банки на брата. И планшет.
Он хрипло выдохнул открытым ртом, попытался перевернуться на другой бок, но его опять жестоко согнуло и сильно затрясло.
Я стоял в нерешительности и недоумении, размышляя, бежать за тётей или нет. И как раз когда уже совсем решил бежать (очень было похоже, что мой кузен загибается) - увидел на половике рассыпанные таблетки.
На секунду я опять подумал было, что Юрка таки "принял" и сейчас путешествует в каких‑то интересных мирах. Тем более, что таблетки были явно самодельные, неровные и большие. Но от них пахло… пахло ивой (и на меня накатил запах из моего сна). Ни разу не слышал, чтобы наркота пахла ивой. Зато… что‑то такое с ивой было связано…
Я наморщил лоб - и это помогло. У меня вырвалось:
- Чёрт, у него же малярия!
Полезно много читать. Вообще‑то от малярии лечатся хинином. Но в наших местах не растут хинные деревья - а их отчасти заменяет ива, ивовая кора!..
…А почему он в аптеке не купил хинин‑то?..
- Не хроническая, приступ. Это не заразно.
Я вздрогнул.
Всё ещё трясясь, Юрка смотрел на меня блестящими глазами. Он облизнул сухие белые губы, попытался сесть, но рука, которой он оперся о кровать, жалко подломилась, и он, тяжело дыша, ткнулся щекой в подушку. Закрыл глаза. И тихо сказал:
- Помоги.