- Давно... - Самое интересное, что девица, скорее всего, не врала. Он помнил смешной стишок про идущего в Лету Корнелия Шнапса, который вместе с прочими песенками был на одном из больших радужных компакт-дисков, оставшихся от мамы. - Ну хорошо, а Клайв Льюис? Он у вас с какой стороны связан с прототипом?
- Он вам нравится. Вы говорили.
- Когда? Кому?
- Давно, - угрюмо ответила Фролова.
- Вот так, значит, внимательно меня слушают студенты. Ловят каждое слово. - Владимир Данилович встал из-за стола и прошелся по кабинету. - Теперь скажите, пожалуйста: эту шутку-розыгрыш вы тоже спланировали... давно? Сколько времени вы к ней готовились? Или же я неправильно понял вашу цель и вы собирались сделать что-то?..
- Я вас люблю.
Пауза.
- Я люблю вас, - повторила Фролова с вызовом.
- Вы меня удивили, Аня, - мягко сказал профессор Викторов. Нет на свете мужчины, у которого от этих слов не бросится в кровь адреналин - будь он бенедиктинский монах или преподаватель в современном вузе. И все же влюбленная студентка - далеко не самое страшное, с чем преподавателю приходится сталкиваться, уж ему ли не знать… Тут до него дошло:
- Погодите. Уж не хотите ли вы сказать, что вы все это сделали из любви?
- Я не знаю. Может быть, от злости. - Фролова повела головой, отбрасывая волосы за плечи. Светлые глаза смотрели дерзко, щеки порозовели. - Я так вас любила... я все делала, чтобы... чтобы вы это поняли. А вы меня совсем не замечали. Я первая вам давала понять, а вы как бы ничего не видели. Я думала, я умру. А потом захотела вам отомстить. Ну, или не отомстить, а хоть чем-то вас задеть... обратить ваше внимание...
- Вам удалось. И задеть, и обратить внимание. - Он ронял слова будто бы спокойно, хотя ни о каком спокойствии речи не шло. Ни фига себе... - И отомстить. Было бы за что, правда...
- Было бы за что? - с ледяным бешенством переспросила девица. - Вы мне жизнь поломали. Это из-за вас я с ним связалась. Вы представить не можете, я вам даже и рассказывать всего не стану...
Ни фига себе, сказал я себе. Оригинальные, однако, формы принимает девичья влюбленность в новом поколении! Положим, безответная страсть к пожилому профессору как причина крушения жизни - это не ново и не страшно. (Блин горелый, у меня могла бы быть внучка ее лет... если бы мы, а потом наши дети не тянули так долго с первым ребенком.) Ну ладно, зигонт. Новое время - новые каверзы. Где те идиллические времена, когда мстящие девы всего-навсего подкладывали преподу дохлую лягушку на кафедру... Но она, оказывается, "первая мне давала понять, а я ничего не видел". И вправду - не видел. Ну да, в мое время, если девушка при мужчине сбрасывала кофточку и оставалась в таком дезабелье, как она у меня на зачете, это могло означать только одно. Но в мое время перед этим все же говорились какие-то слова. Не то чтобы проникновенные речи, но все же... А нынче вообще не поймешь, какая мода постельная, а какая на парадный выход. И грим этот кошмарный на лицах, и прозрачные драпировки, и золотые лифчики с отверстиями - одна она, что ли, такая? Я все понимал в самом невинном смысле. Девушка раздевается - значит, ей жарко, или то, что она сняла, было верхней одеждой, которую в помещении не носят. Или она не этот случай имела в виду? А какой тогда?.. Охота была голову ломать. Может, для ее ровесника все было бы ясно, но не для меня.
Фролова тем временем сделала промежуточную паузу в повествовании о своих напряженных отношениях с Нефедовым и еще какими-то нехорошими людьми. Про эмбриоинженерию речь не шла, только про растоптанную любовь, беспорядочный секс и (обиняками) про нейрокомпьютерные игры. Прервать ее было невозможно, но Владимир Данилович как джентльмен старался не вслушиваться.
- Я сожалею о своей нечуткости, Аня, - сказал он. Не в первый раз и, вероятно, не в последний он произносил эту речь в подобных ситуациях. - Но поймите, мне и в голову не могло прийти, что молодая девушка может всерьез заинтересоваться таким старым пнем. Потом, знаете ли, я женат и жену свою люблю... Одно вам могу сказать точно: все эти разговоры о поломанной жизни через десять лет вы сами вспомните с улыбкой. Все это совершенно несерьезно. Вы молоды, привлекательны, достаточно талантливы... как я убедился... (Нет, все же в такой ситуации он до сих пор не бывал!) Что касается вчерашней истории - не хочу пока вас обнадеживать, но, возможно, последствия не будут столь серьезными, как могли бы...
- Я не прошу снисхождения, - тихо сказала Фролова. - Я просто хотела, чтобы вы знали.
Встала, повернулась и вышла.
Не просит она снисхождения, вы только подумайте... А что если вся эта любовная история - чистое вранье, гениальный блеф? Если бы я желал посадить их за решетку, сломался бы после подобного признания? Ох, мог бы... И как еще знать, что за фокусы были у нее в запасе, какую тяжелую артиллерию она бы выкатила, окажись я злобным монстром... "Штудиенрат любит зеленые колготки", как говаривал Гюнтер Грасс. Что применяют против упрямых педагогов нынешние девчата, у которых обнаженная грудь - всего лишь милый намек, а групповой секс - самое простое лекарство от разбитого сердца? Страшно вообразить.
Владимир Данилович снова сел в кресло, потер лоб. До звонка оставалось пять минут. Да. Может быть, и вранье, блестящее тактическое решение, ход конем. Но факт остается фактом: барышня ловила мои обмолвки как минимум год. С их первого курса, с моих вводных лекций. Все тексты, которыми она накачивала Лада, за единичными исключениями, мне знакомы, и, пожалуй, любой из них я мог случайно цитировать. Конечно, сам я выбрал бы другую литературу, приди мне в голову идиотская мысль создать своего двойника и разделяй я теории Шуа. Но другие тексты выбрал бы и обычный студент, который судит обо мне только по моим лекциям и году моего рождения. Чего доброго, Лад и на самом деле дитя любви?..
* * *
- Лешка приехал, - сказала Маша.
Владимир Данилович остановился с курткой в руках.
- Ты ему рассказала про Лада?
- А он сам к Лешке вышел. Сейчас посмотришь, как они сидят.
Лад жил у них дома уже месяц. Нефедов и Фролова получили незачет по практикуму, но продолжали посещать другие занятия как ни в чем не бывало. Команда кафедральных и приглашенных экспертов работала над протоколами экспериментов, которые должны будут установить истинную природу зигонта. Начало экспериментальной программы было назначено только на апрель: академик Липецкая изъявила желание присутствовать, а ей сейчас предстояла командировка в Страсбург. Так что Лада пока никто не тревожил, оставалось только соблюдать режим секретности. И тут вдруг нагрянул Алексей, старший сын, отец Дани и Наташи, и домочадцы, оказывается, уже все решили без Викторова-старшего.
Лешка стал писателем. Владимир Данилович затруднился бы сказать, хороший он писатель или нет, и даже не очень понимал, добился ли он успеха. С одной стороны, тиражи первой и третьей его книг казались очень маленькими, зато тираж второй, самой неудачной, был подозрительно большим. Знакомые Владимира Даниловича в литературных кругах, кажется, знать не знали ни о каком Алексее Викторове. С другой стороны, какие-то издатели подписывали с Лешкой контракты на ненаписанные романы, а недавно коллега из Питера во время светской беседы на фуршете, когда Владимир Данилович упомянул, что сын у него писатель, воскликнул: "Как, Викторов, автор "Вертушки" - ваш сын?" - и действительно читал, оказалось...
Зрелище и вправду было эффектное. Лешка возлежал в кресле кверху пузом, в обычной своей линялой джинсе. (Нос мой и голос мой, а телом все-таки в материнскую родню пошел - шириной уже сейчас как два меня.) На круглом столике стояла полная бутылочка, блюдечки с лимоном и прочей съедобной мелочью и два пустых стакана, а на подлокотнике незанятого кресла верхом сидел Лад.
- Привет, пап.
- Привет. Уже познакомились?
- Познакомились. Слушай, пап, ну ты и дал.
- Я-то здесь при чем?
- Да, мама мне рассказала, что это студенты. Но рассказала потом. Сначала она молчала, как партизанка. И Данька с Денисом, и даже Наталья тоже туда же - за целый день хоть бы слово! После ужина мы с ними посидели, они спать пошли, а я подумал - буду тебя ждать. Пришел сюда, сел. Слышу - ящик стола выдвигается. Тихо, тихо, как в хорошем триллере. Смотрю, а в ящике ты, - Лешка снова упал навзничь и положил руку на сердце. - Пап, так шутить нельзя!
Действительно, верхний ящик, в котором поселился Лад, выезжал на роликах очень легко и бесшумно, почему они его и выбрали. Не для зловещих эффектов, а для удобства. Владимир Данилович засмеялся. Лешка с Ладом - тоже.
- И даже после этого, - Лешка поднял бутылочку, - я не выпил пятьдесят грамм для поправки здоровья. Мы тебя дождались. Будешь со мной по капельке?
- Из стакана?
- Чему тебя учат на твоих симпозиумах? Именно из стакана, именно из такого и никак иначе!
- Что бы я без тебя делал, - весело буркнул Викторов. Он любил сына с его позой великого гедониста, ценителя и знатока жизненных радостей. Если ребенок выпендривается перед вами, значит, ждет внимания и одобрения, а чего еще родителю от ребенка нужно?!
Тем временем "ребенок" с наследственной ранней проседью налил по сантиметру в каждый стакан и обернулся к Ладу.
- А вы?
- Я воздержусь, спасибо. Мне, честно говоря, пора уже и на покой.
- Специально ушел? - шепотом спросил Лешка, когда ящик закрылся.
- Вряд ли. Он часто засыпает и просыпается. Масса тела маленькая, из-за этого... - Ну ладно. Будем?
- Будем.
Коньяк был и вправду хорошим.
- О чем же вы с ним тут беседовали, пока меня не было?
- О сущности разума. О чем еще?
- Однако… На трезвую голову, и такие разговоры?
- А вы напрасно иронизируете, господин профессор, - Лешка картинно взял тонкий стакан в ладони, чтобы согреть. – Не вам одним вести на трезвую голову такие разговоры.
Тут уж ничего не поделаешь. Гуманитарий в семье ученых, а точней, в семье известного ученого всегда будет чувствовать себя паршивой овцой. Никто никогда Лешку не проклинал и не отлучал от семьи, никто не осуждал его выбор, напротив, позволялось ему много больше, чем сестре, примерной студентке - Вика, чуть что, восклицала: "Ему можно, а мне нельзя?" Лешку любили, успехами его гордились. И даже когда он забросил нормальное учение, забрал документы из вуза, никто ему слова не сказал. И все-таки он, чудак, до сих пор доказывал семье, какой он замечательный и каких достиг высот вне родной биологии.
- Ладно. Давай теперь на нетрезвую голову. Ты говори, а я послушаю. Как он тебе показался?
В самом деле интересно, подумал Викторов. Человек без естественнонаучного образования, ничего не знает ни про число нейронов коры, ни про биохимию мозга, ни про все остальные увлекательные вещи, которые мешают мне воспринимать Лада как человека. Для Лешки физиологических запретов на разумность не существует. Сидели, значит, беседовали на философские темы...
Лешка вдумчиво понюхал коньяк, повертел стаканом, придирчиво посмотрел на свет, как по стенке стекают густые струйки, отхлебнул, обмакнул лимон в молотый кофе.
- Я не знаю, как там у вас, ученых, положено давать определение разуму. Если я что-то напутаю, потом мне объяснишь, хорошо? По-моему, дело обстоит так. Разум - это способность держать в голове вещи, которых нет у тебя перед носом. Думать о том, что может быть и что будет, воображать вещи, явления, связи между ними и смотреть в уме, как развиваются события. Полезное такое свойство. Некто волосатый поднял с земли палку и увидел в голове кино, как неплохо бы врезать этой палкой между глаз саблезубому тигру. Или, скажем, соседу по пещере, чтобы меньше приставал к чужим самкам. Так все и началось.
- Ты сам это придумал? - одобрительно спросил Владимир Данилович. До чего все-таки занятно беседовать с гуманитариями. Им кажется, что они сформулировали законы эволюции интеллекта впервые, только что, за коньячком, они знать не знают, что об этом написаны толстые монографии, где есть все, что они сказали, и много чего сверх того... Но, странное дело, возникает какое-то ощущение новизны даже у старого естественника.
- Ну что ты, где мне. Вычитал.
- У Конрада Лоренца?
- У Голдинга. Уильяма.
- Хорошо, извини. Продолжай.
- Ну вот. Параллельно с этим возникла такая вещь, как немедикаментозное воздействие на психику. Ритмы шаманского бубна, пляски и пение перед боем, сюда же рисунки. Создание настроения, в общем. Радостного, боевого, эротического - это поначалу, нюансы пришли потом... Ну, словом, я к чему это говорю - в некий момент пошла специализация. Построение моделей в уме стало самостоятельной способностью, и применять ее стали по-разному. Направо пошли вы, праученые, - философы и мастера, сторонники логики, экспериментальной поверки теорий и воспроизводимости полученных данных. Если А, то В. Если снег не растаял прежде, чем взошли приметные звезды, жди холодного лета. Если недодержать горшок в огне, он получится хрупким. А налево пошли мы, пра-богема, - Лешка снова отхлебнул из стакана. - Люди, которые решили про себя, что соответствие моделей реальности - дело второстепенное. А главное - чтоб модели создавали какое следует настроение. Мы низвели работу мозга до уровня шаманского бубна, пляски вокруг костра, в этом наша вина и наша заслуга...
- Однако. Ты читал Эйбл-Эйбесфельдта?!
- Кого? Нет, то, что я сейчас сказал, это Гессе вообще-то. И не он один.
Отец и сын рассмеялись.
- Да, ну так вот. Мы стали сочинять страшные сказки про духов и зверей... Ладно, религию пока оставим. Мы стали сочинять любовные стихи. Ты знаешь, что еще в раннем средневековье за любовную песню могли наказать как за применение особого рода магии?.. И прочее в таком роде. Главное, конечно: построение моделей само по себе доставляет удовольствие. Человеку свойственно получать наслаждение от фантазий, это понятно. Я сейчас говорил, что фантазии когда-то были исключительно полезным свойством, а полезное вознаграждается удовольствием, я ничего не перепутал?.. В нынешнем искусстве практическая польза исчезла, а удовольствие осталось. Мне приятно выстраивать вымышленные события, и читателю приятно повторять это вслед за мной. К моему счастью, разумеется. Было бы читателю неприятно, я бы не пил такого коньяка... Итак, что мы имеем? Ваш способ мышления основан на фактах и логике. Наш способ мышления основан на воображении, интуиции, на поиске удовольствия, на ритме и красоте... отчасти на поиске логических нарушений, они же юмор. Но каждое человеческое существо в повседневной жизни пользуется тем и другим способом, и четкую границу провести трудно. Здесь остановимся.
- Ага. Переходи к конкретному примеру, - Владимир Данилович кивнул на ящик.
- К Ладу? Вообще-то я пока все о себе, любимом, - ухмыльнулся Лешка. - Мое оружие - интуиция. Но и логикой я тоже приучился пользоваться, для работы бывает полезно. Вот я и расскажу сначала, что я почувствовал, затем попробую подумать... Он мне понравился. Я с ним сидел - и видел что-то чертовски знакомое, - Лешка уставился в потолок. - Слова, жесты такие всё наши, семейные... Ну, как будто родича встретил, - проверил, не смеется ли отец. - Точно. Как будто мы с ним росли вместе. Или не так - иногда он вроде твоего какого-то кузена из дальних краев, мой, значит, дядюшка. А иногда, наоборот, будто он младше меня и специально подражает старшим, чтобы весу набрать.
- Ага. И выводы?
- Ну, выводы не выводы... Еще по капле?.. Когда мне кажется, что он старше, - это я замечаю, что манеры и обороты речи у него врожденные, что они глубоко сидят, как будто с младенчества. А на самом деле их ему в голову засадили, пока он рос, - или как там это у вас называется?
- Можно и так назвать. Не суть. Продолжай.
- А когда он мне кажется сопляком, - это я чувствую, что обороты речи у него, ну, как бы не совсем осознанные. Усвоенные путем подражания, а не самостоятельно выстроенные. Вот я его спросил, где ты, а он ответил - на семинаре, мол, на часе болтовни, - так и сказал, гадом буду! Слова твои, произнес он их по-твоему, но елы ж палы, откуда ему-то знать про вашу болтовню, чтобы с таким умным видом!.. Только знаешь, что я скажу...
Лешка выпрямился, даже подался вперед.
- Я сейчас буду путаться, может быть, нести чушь, но ты уж потерпи. В сущности, нет никакой разницы. Вот, возьмем, например, меня с Вичкой. Ведь ты нас никогда не воспитывал. То есть не сажал перед собой на табурет и не разъяснял, качая пальцем перед носами, что такое хорошо и что такое плохо. Но мы это "хорошо" и "плохо" от тебя перенимали... ну да, путем подражания! Именно так. Если я с детства презираю вранье и пафос, то не потому, что я с детства понимал, что врать грешно... если хочешь знать, я этого и посейчас не понимаю! Но ты в эти моменты морщил нос, и я тоже. И если я дрался в школе с нацами, так не потому, что осуждал их программу... хотя осуждал, конечно... но в основном потому, что ты однажды, когда нашел их газетку на крыльце, скрутил ее, - Лешка поставил пустой стакан и скрутил невидимый жгут, - вот этак! - и сунул в печку. Молча. Вот.
- Уже не помню, - признался Владимир Данилович. - А говоришь, пафоса не любил... - Коньяк ли был виноват, или не столь уж частые Лешкины слова о детстве, но сердце опасно забилось.
- Ну пап! - Лешка снова потянулся к бутылке, Владимир Данилович накрыл свой стакан ладонью. - Ладно. Так я к чему? Когда дети перенимают от родителей какие-то нормы, правила, принципы - не осознанно перенимают, интуитивно! - никто же не говорит, что это плохо, неестественно или не по-человечески?! Так чем твой Лад хуже? Пусть он получил от тебя только внешнюю сторону поведения, это значит только, что он получил не меньше, чем я!.. Нет, ты не возражай. Знаешь, как говорил один умный человек: "Хорошие привычки лучше хороших принципов, и очень возможно, что хорошие манеры лучше хороших привычек". Все это связано... Или вот тот же Гессе: "Нравственность - это всякий классический жест культуры, это сжатый в жест образец человеческого поведения". Плюньте мне в глаза, если это не про твоего Лада - сжатый образец поведения! Карикатура, да. Можно назвать карикатурой, а можно - символом. Но нельзя же сказать, что символ меньше предмета. Вообще есть такое мнение, что в прогрессирующей символизации - будущее нашей культуры!
- М-да, - Владимир Данилович осторожно скосился на бутылку. Похоже, господин модный писатель успел отца обогнать. Раза два, не меньше, себе подливал. Лешка его взгляд засек.
- Ты спросил, я ответил, - обиженно сказал он. - И нечего так смотреть. В общем, если только суть: я не знаю, человек ли он. Но этого я и о себе не знаю. А вот то, что он не бессмысленное животное, я тебе гарантирую.
- Спасибо.
Фантазии, конечно. И для него не имеет значения, соответствуют ли они реальности. Однако впечатления эмоциональной творческой личности вскоре могут подтвердиться экспериментально. За месяц Лад очень вырос... в смысле - многому научился. Значит, действия студентов все с большей вероятностью подпадают под определение преступных.