* * *
Быстро спустившись по тропинке, они лоб в лоб столкнулись с Гунн-Терром. За его спиной виднелись испуганные лица Сита и Клео.
– Оставаться там стало опасно, – кратко пояснил их неожиданное появление альвар.
Сит энергично закивал головой в подтверждение его слов и протянул Шептуну его заплечный мешок.
– Извини, Ник. Но твой пришлось оставить, – все еще тяжело дыша, просипел он. – Этот-то еле дотащил. – Узко же там, как в… – Сит, спохватившись, украдкой бросил взгляд на стоящую поодаль девушку и, чуть помявшись, закончил: – Как у желтобрюха в пасти!
– Что там? – Гунн-Терр, сделав ударение на втором слове, вопросительно посмотрел на Шептуна.
– Плохо. – Старик отвел глаза.
Альвар кивнул, словно удовлетворившись ответом, отстранил его с дороги и крадущимся шагом стал подниматься по ведущей наверх тропинке.
Шептун было хотел ему что-то сказать, но просто махнул вслед рукой. Буквально через пару минут Гунн-Терр вернулся.
– Что будем делать? – Лицо воина оставалось таким же невыразительным, как и нависающие со всех сторон гранитные глыбы.
– Схрона больше нет, – в голосе Шептуна прозвучали виноватые нотки. – Вниз нельзя. – Он беспомощно развел руками.
– Пойдем по скалам, – уверенно произнес альвар. – Как вы их зовете?
– Костяной хребет, – непонимающе пробормотал Шептун. Потом встрепенулся: – Но как? Это же невозможно!
– Да? – Гунн-Терр огляделся. – Ждите меня здесь!
Альвар закинул перевязь с мечом за спину и с завидной ловкостью принялся взбираться по почти отвесной скале. Вскоре он скрылся за темнеющим наверху каменным уступом. Оставшиеся, не сговариваясь, встали в круг, спина к спине. Люди напряженно вглядывались в окружающий их полумрак.
Снизу доносилось прерывистое разноголосое уханье, то и дело заглушаемое протяжными завываниями. Пару раз слышался нарастающий треск, живо напомнивший Нику стрекотание тварей на маяке. Создавалось впечатление, что они уже где-то совсем рядом и вот-вот темнота наполнится рубиновым светом немигающих глаз. Воображение тотчас же услужливо нарисовало зазубренные хитиновые клешни, в унисон отбивающие смертельную дробь.
Ник несколько раз глубоко вдохнул до боли в легких. "Так, это совершенно никуда не годится! Надо успокоиться и взять себя в руки!" Когда легкое головокружение от переизбытка кислорода прошло, он смог рассуждать логически. "Понятно, что бестии пока далеко внизу. Звуки усиливает узкая расщелина, по которой мы все пробрались сюда". Вот что действительно сейчас на него давило, так это звенящая тишина сверху, со стороны разоренного схрона. "Что за гадость пожрала этих несчастных?" Ник вспомнил мертвого смотрителя маяка, из груди которого рос самый настоящий куст, и опять еле подавил подступивший к горлу спазм. Он готов был сражаться лицом к лицу с полчищем желтобрюхов и им подобным тварями. Но нечто, превращающее человека в биомассу для выращивания цветов, вызывало труднопреодолимый ужас.
В памяти всплыл рассказ отца о загадочной форме жизни, встреченной земными разведчиками на далекой планете Ганимед. Первая экспедиция радостно сообщила в Центр, что найден еще один мир с пригодной средой обитания. Началась полномасштабная подготовка к колонизации. Но дальнейшие события показали, что не все так просто.
Большая часть поверхности планеты была испещрена озерами разной величины, глубины и плотности. На радость экзобиологам, органических соединений в них присутствовало хоть отбавляй. В зоне экватора псевдоозера напоминали кипящий бульон, к полюсам же застывали желеобразным киселем. Исследователи недоумевали, почему жизнь не эволюционировала в более сложные организмы, несмотря на столь благоприятные условия. Вскоре ответ был найден. При трагических обстоятельствах, унесших три человеческие жизни.
Дежурный по базе, просматривая очередные сводки зондов-картографов, обратил внимание на маленькое несоответствие. В самом центре Бульона Петри, как с чьего-то легкого словца окрестили одно из крупнейших озер на планете, образовался участок суши необычной формы. Это было странным, потому что приборы не зафиксировали даже мало-мальской сейсмоактивности в данном районе. Дежурный перепроверил данные и, убедившись, что еще накануне никакого острова там и в помине не было, передал информацию начальнику базы Ивану Громову, приложив так озадачившие его аэроснимки местности.
Громов в этот момент был занят. Инженеры-волновики проводили последнее тестирование нуль-платформы. База готовилась перейти в онлайн-режим приема необходимого оборудования. В наладке нуль-связи так или иначе были задействованы практически все службы станции. Поэтому вызов переходил все ниже и ниже, пока не переадресовался трем скучающим экзобиологам.
Это были молодые аспиранты, недавно прибывшие на Ганимед с бессмысленным, на их взгляд, заданием своего научного руководителя профессора Альберта Семеновича Перельмана, заведующего кафедрой экзобиологии института Луи Пастера. Исследуя пробы "бульона", доставленные на Землю с Ганимеда, он заметил некие странности в реакции органических соединений на внешние раздражители. Поначалу профессор хотел все списать на неправильное хранение и транспортировку образцов, но прирожденная щепетильность и не утерянная за долгие годы работы любознательность перевесили сомнения. Он решил перепроверить результаты еще раз.
Аспиранты сразу по прибытии на планету взяли новые образцы, провели комплекс исследований, предписанный им Перельманом, но ничего интересного не обнаружили. И вот уже вторую неделю маялись в томительном ожидании, когда уже наладят нуль-туннель и можно будет, наконец, вернуться в привычное лоно цивилизации.
На базе, по их общему мнению, царила чуть ли не военная диктатура.
Любое передвижение за ее периметр строго регламентировалось.
Разрешения на любые работы за пределами станции визировались лично Громовым, которого они за глаза называли не иначе как Пиночетом. Еще бы! Преодолеть тысячу парсек и безвылазно сидеть в стерильной лаборатории, как две капли воды похожей на институтскую!
Единственным доступным здесь развлечением было – это глазеть со стометровой высоты на курящиеся серой дымкой бледно-желтые озерца. И то панорамная смотровая площадка была наглухо закупорена куполом плексигласа. Хотя кому, как не им, было доподлинно известно, что атмосфера Ганимеда не представляет ни малейшей опасности для человеческого организма.
Сначала на это сообщение никто из аспирантов не обратил никакого внимания. Уныло попивая надоевший до изжоги ягодный морс, синтезированный на военно-полевом комбайне "Ультра-5", молодые люди лениво вели не менее обрыдшую от многократного повторения полемику. Она постоянно сводилась к неправомочности ограничения их гражданских прав и свобод, самодурству всем известного начальника, возомнившего себя истиной в последней инстанции, и их научному потенциалу, недооцененному родным институтом.
Когда в очередной раз речь зашла о действующих на базе "идиотских инструкциях", написанных "какими-то параноиками и по меньшей мере лет триста назад", всем одновременно пришла в голову одна и та же мысль: параграф 1-357-А.
В нем почти дословно говорилось:
"При обнаружении активности биологической среды на внеземных объектах, а именно…
…в руководство отряда, группы или подразделения, а также на исследовательских базах всех типов, кроме…
…требуется незамедлительно привлечь в качестве эксперта военного экзобиолога или гражданского экзобиолога с сертификатом не ниже третьей категории…
…в отсутствие такового исполнение его обязанностей возлагается на военного врача или на медицинский персонал не ниже третьей гражданской категории…"
Этот параграф из Устава Звездоплавания как отче наш заучивался первокурсниками тех вузов, в которых изучались внеземные формы жизни. Для экзобиологов по значимости он был что клятва Гиппократа для медиков.
Аспиранты, недолго думая, спустились в нижний ангар, сели в первый попавшийся глайдер и, задав координаты, отправились прямиком к всплывшему острову. Возможно, они посчитали, что, доказав наличие биологической активности на планете, они попадут под юрисдикцию параграфа 1-357-А и смогут наконец принести хоть какую-то пользу?
Странное дело, но молодых людей даже не насторожило, что возникшая откуда ни возьмись суша имела форму правильного пентагона. Эксперты, расследовавшие это происшествие, внимательно изучив цифровые снимки, только разводили руками. Потом было точно установлено, что пентагон имел равные стороны длиной в 3,1415926535 километра.
Хватились аспирантов лишь спустя два с половиной часа. Какое-то время ушло на поиски внутри станции, просмотр видеозаписей камер внутреннего и наружного наблюдения. Когда спасательный бот прибыл на место, пентагона уже не было. Ничего не было. Только лениво булькал "бульон", да чуть плотнее казалась исходившая от его поверхности дымка. Спустя два дня в ста пятидесяти километрах от места трагедии был обнаружен остов легкого глайдера. Как он там оказался, осталось загадкой. Как и то, что именно произошло в тот роковой день.
Черный ящик отсутствовал. Обнаружить его так и не удалось. Все орбитальные зонды в это время вели съемку других участков планеты. Последняя запись места трагедии закончилась в двенадцать сорок пять по местному планетарному времени, то есть примерно за час до предполагаемого времени прибытия людей. Длилась съемка две с половиной минуты. Дальше зонд ушел по заранее заданному маршруту.
По факту гибели трех аспирантов на Ганимед срочно вылетела комиссия. В нее входил и отец Ника – Роман Соболев. Он представлял ГДЧС (Галактический департамент по чрезвычайным ситуациям). От экзобиологов, как и следовало ожидать, прибыл профессор Перельман. Альберт Семенович наверняка понимал, что есть и его доля вины во всем произошедшем, но тщательно скрывал это. Во всяком случае, профессор не дал волю эмоциям, а провел ряд блестящих исследований. Благодаря его профессионализму и редкой самоотверженности удалось приподнять завесу тайны над происшествием.
Оказалось, что микроорганизмы, населяющие псевдоозера Ганимеда, при определенных условиях имеют свойство самоорганизовываться в коллективную протоплазму. Причем с ярко выраженной агрессией к любой внешней органике. Позднее, уже другой группой исследователей, были зарегистрированы такие же положительные реакции и на ряд неорганических соединений.
Со всей точностью установить, какие именно раздражители оказывают на протоплазму такое воздействие, не удалось. Опыт мог быть многократно повторен с положительным результатом, а спустя какое-то время становился абсолютно не воспроизводимым. Это убедительно доказал профессор Перельман, прожив неделю в непосредственной близости от Бульона Петри. Точнее, шесть дней. Наутро седьмого дня зондыразведчики засекли непонятное движение в прибрежной зоне, в непосредственной близости от полевой лаборатории. Профессора экстренно эвакуировала группа быстрого реагирования. И вовремя. Через двадцать минут на том месте уже булькала светло-желтая пена.
Перельмана отстранили от дальнейшего расследования, но опыты, проведенные им в полевых условиях, установили:
Самоорганизующаяся протоплазма является не чем иным, как клоном. Вступая в контакт с чужеродной органикой, она перестраивает ее в свое точное подобие. В результате клетки чужака становятся идентичны клеткам агрессивной протоплазмы. При этой реакции в каждом наблюдении отмечалось повышение температуры и выделение солоноватой жидкости, по свойствам напоминающей обычную морскую воду. Перестроив клетки жертвы, захватчик распадался на нейтральные микроорганизмы. К слову сказать, в лабораторных условиях воссоздать подобные взаимодействия ни до, ни после не удалось.
Второе. Атака происходила предположительно тогда, когда количество мутаций, вызванных внешними факторами, такими как солнечная радиация, окисление почвы и прочее, превышало определенный порог(в каждом отдельном случае он также имел разные значения), за которым следовало бы необратимое изменение фенотипа.
Тогда более крупная колония микроорганизмов приходила в действие и нападала на мутировавших собратьев. На основании этих данных Перельман высказал осторожное предположение, что благодаря такому уникальному свойству микроорганизмам Ганимеда уже миллионы лет удается оставаться генетически неизменными. Что входило в противоречие с общепринятым принципом о повсеместном действии закона эволюции во Вселенной.
Группа аналитиков Вальштейна пошла в своих исследованиях дальше. Она просмотрела все видеозаписи поверхности планеты, сделанные с первого дня открытия Ганимеда. Прогнав через компьютер мегабиты информации, аналитики заметили очередную странность. Береговые линии, глубина и объем биомассы озер с течением времени менялись. Поначалу этому не придали значения, списав все на естественные природные изменения, такие как: испарение, осадки, изменения рельефа поверхности в ходе тектонических сдвигов и так далее. Но скрупулезно изучив и сопоставив все полученные данные, аналитики сделали сенсационное предположение, что видоизменения озер могут носить искусственный характер.
Тут же вспомнился глайдер аспирантов, неведомым образом оказавшийся почти за сто пятьдесят километров от места трагедии, несмотря на полное отсутствие в Бульоне Петри подводных течений. Странные снимки новообразовавшейся суши в виде правильного пятиугольника, переданные зондом-картографом. Тогда-то и обратили внимание на его размеры. А точнее, на длину его сторон. Она удивительным образом совпадала с числом "пи".
Все человечество, разбросанное по разным уголкам обжитой Вселенной, следило за поступающими с Ганимеда новостями. А после ответа Вальштейна на вопрос одного из журналистов, что его так удивило в совпадении длины стороны пентагона с числом "пи", судьба далекого Ганимеда попала под пристальный контроль Мирового Совета. А потом и в сферу его ответственности.
Взлохматив редкие волосы на голове и, по своему обыкновению, глупо вытянув губы трубочкой, что сразу делало его похожим на обиженного шимпанзе, Вальштейн начал говорить:
"Число "пи" является трансцендентным. А такие числа вычисляются довольно сложно. Здесь не подходят обычные алгебраические уравнения. Их можно рассчитать путем рассмотрения процесса с последующим его уточнением при увеличении шагов рассматриваемого процесса…" На этом месте ему пришлось прерваться, так как по залу пробежал протестующий ропот. После того как журналисты вежливо напомнили ему, что присутствующие на пресс-конференции не студенты, а он в данный момент не на своей кафедре, академик извинился и продолжил:
"…Число "пи" – величина постоянная, так сказать, математическая константа, выражающая отношение длины окружности к длине ее диаметра. Длина диаметра будет всегда меньше ее окружности на отношение числа "пи". Это правило действует в любом уголке нашей Вселенной. И оно понятно любому мыслящему существу, хоть отдаленно знакомому с геометрией. – В этом месте по залу прокатился легкий хохоток, но Вальштейн, не замечая этого, продолжал: – Как мы все понимаем, цивилизации, развивающиеся независимо друг от друга, разделенные многими световыми годами, используют различные системы измерения. Например, мы, земляне, за единицу длины исторически приняли метр, что является не чем иным, как одной сорокамиллионной частью меридиана нашей планеты. Тут можно, конечно, вспомнить и древнюю меру длины – фут. Ее ввел король Англии Генрих I, младший сын Вильгельма Завоевателя, повелев за единицу измерения принять длину своей ступни и назвать ее фут, что, как известно, в переводе с английского – "нога". А вот теперь попробуйте объяснить разумному негуманоиду, обитающему в другой галактике, на планетоиде в несколько раз большем или меньшем Земли, что такое метр. Не говоря уже о футе. А вот постоянные, константы, являются, так сказать, универсальными системами измерения, не связанными ни с длиной руки или ступни какого-то короля, правившего когда-то в какой-то стране, расположенной на некой планете, ни с самой этой планетой, то есть понятны разумным существам, живущим в других галактиках".
Вальштейн смущенно улыбнулся, словно извиняясь за эту вынужденную лекцию, и принялся приглаживать свои взъерошенные волосы. Зал притих в ожидании. Наконец, словно спохватившись, аналитик заговорил:
– Но и это еще не все. Мы провели воображаемую окружность, соединяющую углы этого пятиугольника, и высчитали ее длину. Она соответствовала еще одной постоянной. – Он обвел взглядом аудиторию, словно ища подсказки, и не дождавшись, закончил: – числу Авогадро. Тогда-то в первый раз и прозвучало предположение о разумности псевдоозер. Споров, конечно, было много. Впрочем, они до сих пор не утихают. Ганимед по своему расположению был очень привлекателен для землян. В непосредственной близости от него пролегали стационарные нуль-туннели. Не говоря уже о том, что таких планет с практически идеальными условиями для жизни человека во всей изученной Вселенной было по пальцам пересчитать.
После долгих прений и продолжительных дебатов Мировой Совет принял решение приостановить терраформирование планеты сроком на сто лет. Вокруг Ганимеда была введена зона отчуждения, а исследовательскую базу перевели с планеты на стационарную орбиту. Со всей точностью установить разумность псевдоозер до сегодняшнего дня так и не удалось, но Совет принял такое решение, опираясь на общеизвестный меморандум Нойманна – Баренцева, принцип которого гласил: "Все сомнения в неразумности трактовать в пользу разумности".
Постепенно страсти вокруг Ганимеда поутихли. Внимание землян переключилось на другие события, коих в разбросанном на тысячи парсек Содружестве было предостаточно. Иногда в общем информационном потоке проскальзывали новые сообщения с планеты. Ничего необычного, кроме, пожалуй, одного. То и дело какой-нибудь неподтвержденный источник сообщал, что на борту исследовательской базы "Ганимед" члены экипажа время от времени сталкиваются с теми самыми погибшими аспирантами.