Лучший из возможных миров
Хотите, чтобы время остановилось? Отправляйтесь в отпуск! Вернетесь - и обнаружите, что без вас абсолютно ничего не произошло. Лишь при нас родные и сослуживцы ссорятся и мирятся, побеждают и терпят поражения; так в театре артист замирает, когда луч прожектора уходит в сторону от него. А раз там времени нет, то тут, на курорте, его окажется сколько угодно.
Здесь все, кто моложе шестидесяти, хотят, чтобы их звали по имени, и никого не интересует, кем работает и как живет в Ленинграде, Москве или Киеве твой сегодняшний сосед по лежаку. Гораздо важнее, умеет ли он рассказывать анекдоты, в настроении ли расписать пульку, принес ли шахматы. А у меня шахматы всегда с собой. Они устанавливаются посередине лежака, и жалко только, что иногда приходится вставать и разминаться, а то ноги затекают.
Дни на приморском пляже кажутся бесконечными. Одних шахматных партий я сыграл в первую же неделю сотни две. Мог назвать любимые дебюты своего обычного партнера, знал, что он слабоват в эндшпиле, в трудных позициях пыхтит, при удаче насвистывает. Чтобы описать вам его внешность, пришлось бы уже чуть напрячь память. Длинное лицо интеллигентной лошади, довольно плечист, время от времени втягивает нарастающее брюшко. Где-то на периферии моего зрения мелькает бровастая, щекастая и голенастая девица, с которой он уходит поесть или погулять по набережной. Зовут его Константином, а девицу - Ольгой. ("Костя, сыграем?", "Оля, а Константин почему не на пляже?") И можно не думать о сорвавшемся эксперименте и о том, почему Аня со мною не поехала. Долго тут можно перечислять, о чем можно не думать.
…Обычно Ольга во время наших "матчей" устраивалась где-нибудь неподалеку - с книжкой. Терпение ее казалось неиссякаемым. А тут вдруг встала, оделась и ушла, не сказав Константину ни слова.
- Догоняйте-ка, - сказал я ему, - поиграть мы с вами еще успеем.
Он и не пытался скрыть, что ему уже не до шахмат. Но с места не сдвинулся. Посмотрел внимательно, нагнулся почти к самому моему уху и спросил:
- Случалось вам почувствовать, что на месте близкого человека - чужой?
- Ах, дорогой Костя! Семья - вещь сложная. Бывает и такое. Пройдет.
Я говорил - и сам чувствовал, до чего фальшиво и банально звучит мое утешение.
- А если не пройдет? Вон приятель мне жаловался: жену словно подменили, все у нее теперь другое - характер, интересы, взгляды. А сестра, как встретимся, твердит: честное слово, я выходила замуж не за этого человека. Что, не слышали такого?
Мне оставалось что-то пробурчать о свойстве людей надоедать друг другу.
- Нет, тот, кого любишь, надоесть не может. Но когда на его месте оказывается другой…
- Другой?
Он наклонился ко мне - над шахматной доской - и шепотом в самое ухо:
- Профессор, я приехал сюда следом за вами и из-за вас.
(Профессор? Он, выходит, знал, кто я и что я. А ведь вида не показывал…) Да-да, из-за вас. - И он стал лихорадочно перечислять мои работы в той области физики, которая даже моим друзьям, понаторевшим в родной математической зауми, кажется не имеющей никакого отношения к реальности.
- Тоже интересуетесь теорией параллельных пространств, коллега?
- Приходится. Потому что из них и появляются те, кто нас здесь подменяет. Люди оттуда занимают наши места.
Да… А ведь никаких признаков психической ненормальности я у него не замечал. Впрочем, зачем искать именно ненормальность? Я же не психиатр. А признать больным можно было бы и Сократа - тот ведь утверждал, будто постоянно беседует с неким демоном. И Жанну д’Арк в наше время послали бы не на костер, а в больницу, чтобы не слышались ей голоса святых. Опять же, мой двоюродный брат - экстрасенс, а родной - филателист, и кто возьмется определить, где кончается хобби и начинается болезнь? Только не я. Жалко, придется ходить на другой пляж.
- Вы молчите, профессор?
- Дорогой Костя, не надо слишком всерьез принимать такого рода теории. Расстояние от абстракции до действительности…
- Короче гулькиного носа! - перебил он. - Вспомните! Атомы тоже были только удобной теоретической моделью. И электроны, и кварки. Да мне ли это говорить, да вам ли слушать? За последние двести лет можно было привыкнуть, что самые дикие гипотезы оборачиваются фактами.
- Только одна из ста, Костя, только одна из ста. Кстати, а куда же девается тот человек, чье место занято другим?
- Переходит в параллельное пространство на место этого другого.
- А там - лучше или хуже?
- Если бы знать! - эти слова он выкрикнул. Затем опять шепотом добавил: - А может быть, разница невелика. Вы вот не заметили же, что дважды за последние пять лет переходили барьер?
Я засмеялся, лихорадочно обдумывая, под каким предлогом прервать разговор. А он, немного помолчав, сказал:
- Что же, придется уточнить. Вы хорошо помните прошлогоднюю командировку в Ленинград?
Да, это был удар ниже пояса. Я помнил. То, что мне рассказывали. Как объяснял знакомый психолог, события, вызвавшие резко отрицательные эмоции, могут вытесняться из памяти. Ну и хорошо. Слава богу, на работе меня, в общем, ценят, скандал погасили.
- Молчите? Отлично! Значит, моя информация точна. А не попробуете ли припомнить, как у вас шла работа над статьей о принципиальной неинвариантности вакуума?
- Это в восемьдесят третьем? - глупо переспросил я.
- У вас что, были другие работы на эту тему? И вообще были работы такого класса?
Не было. А как я сделал ту статью, и сам до сих пор не понимал. Этакий звездный миг, да к тому же выпавший из памяти. Помню, тупо разглядывал утром цепочки формул, бежавших поперек блокнотных страничек, постепенно постигая, что же именно мне удалось сделать прошедшей ночью, соединив идеи, казавшиеся несовместимыми. Впрочем, провалу в памяти особенно не удивлялся. Сколько уже раз я ложился спать, оставив на столе пять-шесть, как казалось, исписанных листов, а утром их оказывалось вдвое больше. Даже говорил Ане, посмеиваясь, что за меня работает кто-то другой.
- Вы подозреваете, что статью писал не я?
- Вы! Только который? Поймите, мы обмениваемся разумами с существами из ваших теоретических параллельных миров. Только разумами, а не телами, и, увы, независимо от желания этих разумов. Вы - лишь один из десятков профессоров Овчинниковых. А может быть - один из миллионов.
- И все они в эту минуту беседуют с человеком по имени Константин, глядя не белые пароходы в синем море? Забавно!
- По крайней мере некоторые - беседуют! Да, вы не совсем одинаковы! Тот, что заменил вас в восемьдесят третьем в Москве, - талантливее вас, тот, кто в восемьдесят пятом в Ленинграде, - ленивее и беспутнее. Впрочем, вы-то ни с тем, ни с другим не встретитесь. А вот ваши родные…
Я представил себе, как Аня идет поздним вечером под руку с моим двойником, и поежился.
- Обоснование? Теория?
- Помилуйте, профессор! Кто из нас двоих разрабатывает теорию параллельных миров? Я-то ведь просто подбираю факты, которым не вижу иного объяснения. Слишком часто люди, на время или навсегда, изменяются так сильно, что иначе чем подменой этого не объяснишь. И еще… Кому же не случалось, оказавшись там, где никогда прежде не был, узнавать незнакомое и предугадывать заведомо не виденное! Ложная память - удобный термин, но уж слишком просто объясняет он такие случаи.
- А сам подмененный замечает, что с ним произошло?
- Иногда…
Константин достал из кармана курточки, лежавшей на втором нашем лежаке, бумажник, а оттуда - потрепанный блокнотный листок. И прочел с выражением:
"Тезка, мы с тобой иногда меняемся местами, и каждый оказывается в мире другого. Ты, вероятно, сам пришел уже к этой мысли, мы ведь очень похожи. А если меня осенило раньше, то припомни 24 августа прошлого года… Уже 25 августа мы оказались на своих обычных местах, как были на них августа 23. Но в промежутке ты кое-чем удивил мое окружение, а я, вероятно, твое. Вспомни, что тебе об этом говорили. На собственную память тут полагаться почти бесполезно. Ты это должен знать, раз я увлекаюсь психологией. Я сейчас заметил, что попал в твой мир только потому, что много думал над такой возможностью. В прошлом году мы поменялись местами на сутки. Не знаю, сколько времени в этот раз я пробуду на твоем месте. Догадываюсь о случаях продолжительностью более года. Но вот пишу - и боюсь, что внезапно вернусь и дописать не успею. Ищи крупных физиков, чтобы объяснили и вмешались. У нас теорией параллельных пространств занимается Овчинников. У вас, видимо, тоже. Насколько я понимаю, обмен разумами происходит спонтанно. Чем определяется его продолжительность - неясно. Но не исключено…"
- Дальше текст обрывается, - сказал Константин. - Эту запись я нашел четыре года назад у изголовья, ранним утром, очнувшись от чудовищно сумбурного сна. И - начал следить за работами и судьбами нескольких известных физиков В том числе и вашими.
- Вы всерьез считаете, что такой листочек может кого-то и в чем-то убедить?
- Конечно, нет Разве что с вами снова случится подобное, и теперь вы сумеете это заметить, поскольку я вас подготовил.
Он встал, поклонился подхватил рубашку, курточку и брюки и отправился переодеваться. Я стал собирать шахматы.
…Что же, если лучшая моя работа принадлежит "сменщику", значит, мой двойник в другом мире из нас двоих талантливее. Да и двойник Кости, судя по письму, тоже изобретательнее его и активнее. В одном Константин прав были бы факты, теорию придумать можно. Пусть и неправильную. Так представим себе на минуту, что его догадки верны. Тогда проще всего предположить, что есть некое поле, назовем его ментальным, квантами которого являются наши разумы… Поле охватывает сразу целый комплекс параллельных миров. И кванты-разумы, сходные по параметрам, могут меняться местами. Забавно!
Человек, подготовленный к возможности перемещения, заметит несообразности, которые он в ином случае объяснил был неврозом да склерозом. А было бы любопытно посмотреть на себя в роли великого ученого. И Аня была бы довольна. Нет, это тамошняя Аня довольна мною тамошним… Может быть. Если там я женат именно на ней. Неизвестно ведь, в чем и как сильно наши миры отличаются друг от друга. И - почти наверняка во второй раз наша Вселенная обменялась мною не с тем именно миром, с каким в первый. Можно посчитать, пожалуй, что за свойствами должно обладать ментальное поле, чтобы обеспечивать такой обмен разумами. И что нужно сделать, если хочешь произвести обмен направленный. Именно этим разумом, именно с этим миром… Ага! Это, похоже, Константин и имел в виду. Не отправиться ли на поиски мира, где я - гений? И где Аня - чуть-чуть другая. В частности - хотя бы иногда довольная мною… Будь она поспокойней, нежней, не такая придирчивая… И еще… Перед моими глазами встало наше с нею знакомство в битком набитом автобусе. Тоненькая девушка, вошедшая после меня, каким-то образом успела добыть себе место - и взяла мой портфель к себе на колени…
Мы много раз с тех пор ездили вместе - на всех существующих видах транспорта, включая канатную дорогу. И фигура у нее успела отяжелеть… несколько, а в движениях появилась плавность, даже сановитость. Но по-прежнему в любой толкучке она оказывалась как раз там, где только что освободилось или вот-вот должно было освободиться место, и успевала занять это место прежде, чем спохватывались ближние к нему претенденты.
Даже при посадке на самолет - вот уж где, кажется, твое место в очереди к трапу не имело особого значения - я из хвоста этой очереди видел, как шляпка жены мелькает впереди, как ноги с сильными икрами перебирают ступени трапа. Все первые наши годы она в таких случаях оборачивалась и движением рук звала меня к себе, торопила, и я, если уж не прорывался (извиняясь на каждом шагу) сквозь толпу, то, во всяком случае, делал вид, что тороплюсь, потом и вид делать перестал, и она перестала оборачиваться на трапе.
А если бы ей предложили перебраться к двойнику-академику? Лучше бы обойтись без такого испытания. Хотя в предстоящее мне величие она верит твердо. Верит и подгоняет меня к нему. Все повторяет: "жизнь - в движении, остановка - гибель". А мне так хотелось остановиться и передохнуть.
Но ведь моя Аня - если следовать той же логике - не отсюда. Столько в ней новых для меня черт и черточек. Или я здесь - откуда-то? И может быть, попал сюда совсем недавно, из мира, где у меня меньше было возможностей, способностей, всего, что красиво именуется творческим потенциалом, либо случаев для их реализации. То-то в последний год я вообще ничего толкового не сделал… А может быть, сотворенное в известную нам с Константином апрельскую ночь - единственная моя работа, которую никто другой в ближайшие годы не сделал бы. А если даже это сделано не мною…
…Я вернулся в свой летний домик. Несколько лет назад, явившись в поселок в самый сезон, в июле, мы с Аней смогли снять лишь этот сарайчик, где места хватало двум кроватям (не слишком длинным), столу с ящиками, игравшими роль бельевого шкафа, и стулу, служившему по совместительству вешалкой. Зато у этого сарайчика замечательное свойство - в любую жару здесь можно устроить отличный сквозняк! Сейчас, в начале июня, курортник может еще позволить себе некоторую привередливость - но я ничего лучшего и не искал…
Так неужели все, что я помню об этом сарайчике, наше первое южное лето с Аней, наши горькие ссоры в те же крымские ночи, - неужели все это было у кого-то другого, даже если такой кто-то - мой двойник… Тут, бывает, встретишь знакомого, которого давно не видел, наперебой сообщаете друг другу всякие события из собственной жизни, делитесь мыслями, обмениваетесь (какое страшное слово!) - идеями - и вдруг чувствуешь: все, что ты ему рассказываешь, он мог бы сам рассказать тебе; все, случившееся с тобой, происходило и с ним; только должность, что он занял, как-то иначе называется, чем твоя, и девушка у него Надя, а не Нина, и вообще он химик, а не физик, но все остальное… Все остальное… Каждый из нас тянет через жизнь - в самой сущности своей личности, в сердцевине ее, в подсознании, сознании и сверхсознании, если такое есть, одну ни с чем не сравнимую ценность - собственную индивидуальность, свое "я", отличающееся от всех других. А когда выясняется, что отличия эти не столь уж существенны, то "я" получает болезненный удар и долго не может оправиться. Все мы в этом мире - двойники, "все люди - братья", но, по Константину, в параллельных пространствах у меня есть еще и братья-близнецы. Буду жить под лозунгом: "Овчинниковы всех миров, соединяйтесь!" Ладно. Пора спать, а то я не до того еще додумаюсь.
А утром - нет, еще не утром даже, было только часа четыре ночи - я сидел уже за столом, лихорадочно сооружая математические построения, из которых, кажется, следовало…
Да, налицо достаточно ясная аналогия с туннельным эффектом. Как известно, имеется отличная от нуля вероятность обнаружить микрочастицу внутри области, запрещенной для нее с точки зрения классической механики. Выглядит ситуация так, словно автомобиль на полной скорости подъехал к высокой стене и, вместо того чтобы разбиться, в мгновение ока оказался по другую ее сторону. Вот так же разум - если считать его квантом ментального поля - проскакивает барьер между мирами. Мы просыпаемся не теми, какими легли спать, и не мы видели те сны, которые пытаемся вспомнить утром. И не та женщина варит тебе утренний кофе, и не тот друг приглашает на свой день рождения…
Параллельные миры не во всем схожи, и с течением времени различия накапливаются. Обмен разумами возможен лишь до тех пор, пока сумма изменений не достигла некоего критического рубежа, за которым непохожесть становится необратимой. Мой двойник может быть академиком или кандидатом, гроссмейстером или перворазрядником в зависимости от того, как сложилась его судьба, вовремя ли попалась под руку хорошая книга, нашелся ли настоящий друг, хватило ли в трудный момент терпения, наконец, повезло ли…
Да, наверное, можно поискать мир, где мне ярче светит солнце. А - надо ли? Я займу место, добытое трудом другого, который теперь окажется в тени, получу чужие лавры и почести. Правда, если я придумаю, как осуществить направленный переход, то сам эти лавры и заслужу. Заслужу, а не украду.
А который из физиков Овчинниковых выписывает сейчас уравнения при тусклом свете двадцати-пятисвечовой лампочки, смешивающемся с блеклыми лучами рассвета, проникающими через узкое окно рядом с дверью? Может быть, это мой двойник-гений сейчас занял единственный здесь стул, как двойник Константина писал ту записку, оказавшись на его месте? Но я же вполне осознаю себя прежним Виталием Овчинниковым, тридцатишестилетним доктором физико-математических наук, как-то раз оказавшимся еще и гением… Так, может быть, именно я сделал и ту работу, раз сегодня мой собственный разум сумел найти связи между параллельными пространствами! Ведь такое открытие, право же, доступно лишь гению - в этом я вполне отдавал себе отчет. Вполне! Однако тем самым отрицается одно из свидетельств в пользу гипотезы Константина, и все, сделанное мною сегодня, - просто изящное математическое сооружение, не имеющее никакого отношения к действительности. И с моей гениальностью дело обстоит не лучше, чем прежде…
- Черт возьми! - громко вырвалось у меня.
- Миленький, зачем ты себя мучишь? Мы же договорились, что ты здесь отдыхаешь.
Я поднял голову. Со второй кровати, облокотившись на подушку, смотрела на меня моя Аня. Аня, которая осталась в Москве.
- Когда ты приехала?
- Я же говорила, довел ты себя до ручки с этой теорией параллельных миров. Неделю ею не занимался - и спал нормально, и разговаривал по-человечески, а теперь, видно, опять…
Я кивнул. Говорить что-либо был просто не в состоянии.
- Ну вот. У нас впереди еще две недели. Отдохнешь, и все у тебя будет получаться, и теорию доработаешь, и докторскую защитишь.
- Докторскую?!..
- Конечно! Нельзя же все бежать и бежать. Надо когда-нибудь остановиться и передохнуть.
Это была та Аня, на которой я женился восемь лет назад. А листы на столике сохраняли только несколько строк уравнений. Но я помнил и то, что осталось на таком же столике в другом мире.
Она уже сидела рядом, и гладила меня по плечу, и ласково шептала слова, которые заглушало мое сердце, бившееся все громче и громче.
…Днем она уговорила меня искупаться. Вода была ледяной, и я, кажется, начал наконец что-то соображать. Какое же, наверное, отчаяние отразилось в этот момент на моем лице, если Аня перепугалась за мое сердце. Как она забеспокоилась, как решительно обтирала меня махровым полотенцем, как ругала себя за уговоры… А я вспоминал свои формулы. С каждой секундой повышалась вероятность, что в следующее мгновение я снова окажусь в привычном мне мире, но бесконечно далеко от своей Ани. Она-то здесь уже… лет семь? И, может быть, чему-то новому во мне удивляется, и чего-то не понимает, только тут же находит всему причины да объяснения. Я же постигаю свое настоящее правильно лишь потому, что осознаю ситуацию, - и не нуждается мой разум в психологической защите.