Диего обернулся. Рука с рапирой замерла на полувзмахе. Донья Энкарна сидела в седле без движения, все ее тело толстым слоем покрывал гнус. Бурая масса, очертаниями копирующая человека, верней, глиняного истукана, отвратительно шевелилась. Кобылица девушки также превратилась в статую: шок сковал и человека, и лошадь. А может, здесь, в адских пределах, где дьявол измышляет самые остроумные свои шутки, животные были частью всадников, воплощенным полетом сквозь дичь и бред.
- Карни!!!
Гнус набился в рот, Диего закашлялся. Не обращая внимания на бесчисленные укусы, он бросил коня вперед. "Карни жива! Я успею!" - твердил он, как припадочный, но видел другое, ненавидя себя за это. Воображение предало хозяина, живописуя трагедию. Вот маэстро сгребает с девушки покров гнуса, пачкая ладони в крови - и донья Энкарна, легче перышка, валится наземь: мертвей мертвой, высосанная насухо ордой подлых кровопийц…
- Нет!!!
Гнедой едва двигался. Так в грезах, навеянных болотной лихорадкой, бежишь от преследователя на ватных ногах. Воздух становится водой, овсяной кашей, смолой, густеющей с каждым шагом. Быстрее! Ну быстрее же! Быстрее не получалось. Время и пространство восстали против Диего Пераля. Маэстро плохо понимал, что язвит его, побуждая рваться к Карни. Любовь? Жала комарья? Шпоры, которые он вонзает не в бока гнедого, а в собственную проклятую душу? Мутилось сознание, реальность двоилась, плыла. За степью, близким лесом, беснующимися коллантариями, из-за дочери маркиза де Кастельбро, погребенной под омерзительным курганом, проступало иное. В пустоте Космоса, что не была пустотой, в пространстве, имевшем больше измерений, чем привыкли считать люди, судорожно пульсируя, висело яйцо, сотканное из света. В яйце колыхался десяток зародышей - десять сияющих узлов, десять перекрестий силовых жил, которые сетью оплели поверхность яйца и углубились в сердцевину.
Коллант.
А вокруг яйца, бесчисленными оболочками из звездного перламутра, дрожа и волнуясь, колыхалось нечто. Флуктуация: живая? мертвая? Ни то, ни другое?! Нечто тянуло к яйцу бесплотные руки: щупальца волнового спрута, квантовые хоботы. Один хобот уже присосался к трепещущему зародышу - от узла в ненасытную утробу летели стайки исчезающе малых искорок, по дороге меняя цвет. Аквамарин, изумруд, охра, киноварь. Нечто глотало, довольно отрыгивая: киноварь, охра…
Побег на рывок. Псы настигают беглецов. Валят, рвут.
Это они, псы?
- Нет! Карни!..
Маэстро вздернул гнедого на дыбы, едва не вылетев из седла. Жеребец заржал, протестуя. К протесту животного присоединилось время - оно вновь понеслось вскачь, и Диего едва не стоптал конем яйцеголового дикаря. Чудом вывернувшись из-под копыт, парень выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу: "Куда прешь, придурок?!" Воздух заметно посветлел. С изумлением Пераль обнаружил, что может дышать - гораздо свободней, чем миг назад. Туча насекомых по-прежнему накрывала коллант, взвихривая гудящие смерчи, но возле дикаря комарья почти не было. Те крылатые смельчаки, что подлетали к татуированному коллантарию, сгорали в воздухе - россыпями золотого песка вспыхивали огоньки, словно инопланетника окружало силовое поле.
Над странно вытянутой головой мало-помалу разгоралось бледно-желтое сияние. Оно кольцом охватывало изуродованный затылок, делалось ярче, зримей. "Святой?!" - задохнулся Диего от восторга, граничившего с кощунством. Говорят, святой Юсебио, сжигавший бесов одним мановением руки, тоже был блаженным…
Более не обращая внимания на маэстро, осененный нимбом дикарь нечеловечески длинным прыжком добрался до Карни. "Он спешил к ней! - запоздало сообразил Диего. - А я, болван, едва не прикончил его!" Яйцеголовый коснулся всадницы, облепленной гнусом; нимб засиял крохотным солнцем, слепя взор. Диего успел увидеть, как рой под ладонью удивительного парня вспыхивает и сгорает. Везучие мошки, кого не тронуло очистительное пламя, торопливо взлетали, вились дымным столбом над девушкой - и уносились прочь, вливаясь в общую тучу.
Из глаз потекли слезы, под веками началась резь. Диего зажмурился, а когда вновь открыл глаза, Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро вертелась в седле целая и невредимая, и лишь растерянно хлопала ресницами, озираясь по сторонам. Кожа девушки была чистой и свежей. Ни крови, ни следов от укусов! Туча взмыла ввысь, на миг зависла над коллантариями, запрокинувшими лица - и, словно гонимая ветром, быстро потянулась в сторону леса, вскоре исчезнув за деревьями.
- Что это было? - спросила Карни.
Ей никто не ответил.
* * *
- С прибытием. Мы на Хиззаце.
Высадка на планету прошла буднично и незаметно. Вот только что они рысью скакали по каменистой тропе, лавируя меж хаотических нагромождений базальтовых валунов и щебня - и вот уже коней нет, а под ногами лежит очень похожая тропа, только пейзаж изменился, сгладился. Низкие выветренные горы в зарослях маквиса. Ветер доносит аромат цветов, похожий на запах горячего вина с пряностями. И радужный полог над головой исчез. Вместо него - глубокая, невозможная синь, от которой захватывает дух. Такого чуда не бывает в окрестностях Эскалоны. Там небо - светлая бирюза, опаленная солнцем.
Диего пожалел о лошадях. Сейчас бы пригодились. Коллантарии, конспираторы чертовы, высадили пассажиров в безлюдной глуши. И куда теперь прикажете идти?
- Эта тропа ведет к поселку, - успокоил мар Фриш. Лицо маэстро по-прежнему оставалось для гематра открытой книгой. - Вам понадобится пройти два километра шестьсот семьдесят метров. В поселке можно поймать попутку до города. Извините, нам с коллегами надо переговорить.
Отойдя в сторонку, коллантарии зашушукались. Диего отвернулся, всем своим видом показывая, что и слышать не желает, о чем они там шепчутся.
- Карни, ты как?
- Это было похоже на сон…
- Кошмар?
- Нет, приятный сон! Я видела…
- Сеньор Пераль, сеньорита Кастельбро, - гематр вернулся, не позволив Диего узнать, что же видела донья Энкарна в приятном сне, навеянном тьмой гнуса. - В компенсацию за случившийся форс-мажор и психологическую травму мы готовы вернуть вам тридцать процентов от выплаченного гонорара. Откройте универсальный счет в любом банке и перешлите реквизиты мне на коммуникатор. Сумма будет перечислена в течение суток.
Диего не нашелся, что сказать. Даже бойкая на язык Карни растеряла весь порыв. Зато у мар Фриша, как выяснилось, имелась в запасе пара слов.
- Прежде чем мы расстанемся, сеньор Пераль, я бы хотел задать вам последний вопрос. Откуда у вас рапира? Насколько я помню, вы оставили ее на Террафиме.
- Рапира? - фыркнул маэстро. - Это я у вас хотел спросить!
И привычным движением положил ладонь на эфес.
V
- Господи Боже мой! Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…
Псалом шестнадцатый: "Единой надеждой живу". Любимый псалом отца. Диего помнил его наизусть с детства. Даже пел в церковном хоре, когда был мальчиком и не знал, что сперва у Диего Пераля сломается голос, а потом - судьба. Падре Игнасио говаривал: "У тебя, Перальчик, в глотке ангельская свирель!" Спустя годы, услыхав, как хмурый мастер-сержант затягивает шестнадцатую "Надежду", падре зажмет руками уши: "Цыц, Перальчик! Умолкни! Ну точно волк на луну…"
- Ибо надеюсь не на силу рук и крепость власти…
Диего стоял на пороге пустой комнаты. Да, стул. Он только подчеркивал отсутствие мебели и декора - простой стул со спинкой, выгнутой по-кошачьи. Час пребывания в сей комнате, одной из дюжины помещений Доступного Унихрама, стоил больше, чем Диего мог себе позволить. Это Карни, видя, как мучится "ястреб", превращаясь в мокрую курицу, уговорила маэстро оплатить хотя бы полчаса. По понедельникам с семи до десяти утра в Унихраме были приличные скидки - это сыграло решающую роль.
Возврат части гонорара, выплаченного за услуги транспортного колланта, не слишком поправил финансовую ситуацию. Мар Фриш честно исполнил обещание, но Диего потребовал от Карни, открывшей в местном банке текущий счет, перечислить эти деньги Васко д’Авилькару. Честь маэстро схватилась в жарком бою с практичностью доньи Энкарны, и честь победила, хотя с большими потерями - вся сумма ушла дону Васко. Ушла и вернулась: получатель отказался от перечисления, не комментируя свой поступок. Честь слала бы деньги обратно раз за разом, понимая тщетность таких действий и не в силах поступить иначе, но практичность собралась с силами, перешла в контрнаступление по всем фронтам - и маэстро сдался. Единственное, он добился согласия Карни на то, что возврат будет лежать на счету в качестве неприкосновенного запаса, на черный день.
- …а только на Создателя мира…
Он искал на Хиззаце действующий приход Церкви Господа Горящего: собор, храм, молельню - часовенку, наконец! - и не нашел. Местные пагоды и ступы с завитушками, противными строгому вкусу Диего, навевали уныние. Зайти туда даже просто так, ради возможности побыть в тишине, казалось маэстро предательством. Сдуру Диего сунулся в общину отшельников-тихаритов, рассчитывая найти если не святого, то хотя бы мудрого старца, с кем имело смысл поделиться сомнениями; выяснил, что тихариты дают вечный обет молчания - и убрался не солоно хлебавши.
Про Унихрам разузнала Карни - вычитала в вирте. В самом деле, зачем расходовать средства, строить сотни церквей, содержать уйму священников разного толка, если деловая сметка подсказывает, что здание веры можно возвести на двух столпах: прогрессе и унификации? Основному населению Хиззаца хватает пагод, а приезжих, озабоченных вопросами религии, не так уж много, чтобы их не удовлетворила комфортная сеть Унихрамов.
- Костер пылает, плоть слаба, но дух вопиет к небесам…
Он подошел к стене. Сработали фотоэлементы, обнаружив клиента: перед Диего высветился интерактивный каталог. Искать следовало на букву "Г" - оба слова "Господь Горящий" начинались с этой буквы, что облегчало поиски. Ага, вот. "Монотеистическая локальная религия, практикуемая на Террафиме. Основывается на проповедях Марьена Высокого, собранных в "Толкования". Приверженцы церкви Господа Горящего полагают Марьена единственным настоящим пророком…"
Диего не сдержался, выругался сквозь зубы. Текст раздражал его неимоверно: казенностью, затхлым привкусом справочника. Напомнив себе про деньги, выплаченные за жалкие тридцать минут - время! деньги… - он ткнул пальцем в абзац, повествующий о его вере, как раз между строкой про "локальную религию" и строкой про Марьена Высокого. От пальца во все стороны побежали круги, словно от камня, упавшего в воду. Границы кругов светились зеленым, внутри них дрожала мелкая рябь, искажая буквы унилингвы.
Маэстро отдернул руку, но было поздно.
- Все костры погаснут, расточатся, обратятся в прах. Лишь Твой костер, Господи Боже мой, пребудет вечно…
Комната раздалась вширь, вдоль, ввысь. Ощущение пространства упало без предупреждения, нахлынуло, рождая тошноту. Умом Диего понимал, что вряд ли площадь комнаты увеличилась хотя бы на ноготь. Но мог ли жалкий разум спорить с бурей чувств, утверждающих обратное? Он видел, слышал, обонял. Ряды дубовых скамеек для прихожан. Алтарь в ограде, украшенной венками и знаменами. Запах ладана и корицы. Низкий рокот орга́на. Шестнадцатый псалом, удивительное совпадение. Резные статуи святых на постаментах. Витражи в стрельчатых окнах. Серебряные реликварии. Деревянные хоры в центральном нефе. Тени в углах, тени в чаше свода.
Эскалонский собор Святого Выбора.
Говоря откровенно, Диего предпочел бы иной храм. Святой Выбор предлагал верующему такие варианты, что надежда там и не ночевала. Смирение пред высшей силой - да, баланс выгод и потерь - да, земная тщета - трижды да, но надежда - нет. Ситуация походила на дурной каламбур: интерьер собора Святого Выбора лишал выбора Диего Пераля.
Молись или уходи.
Пред алтарем, вне ограды, было обведено красной светящейся чертой место для молитв. Еще одно красное пятно, похожее на лужицу свежей крови, размещалось на скамейке: третьей от алтаря, ближе к краю. Заранее, еще до явления в Унихрам, Диего прочел в инструкции, что разметка показывает клиенту, где можно преклонить колени или присесть, не опасаясь разбить себе лоб о стену или плюхнуться задом на пол. Голографический интерьер создавал иллюзию правдоподобия, но доверять голографии полностью - выставлять себя на посмешище.
Диего опустился на лже-скамейку:
- Из костра пылающего взываю к Тебе…
Псалом звучал насмешкой. Маэстро шел в Унихрам, желая найти успокоение для души - души, как он опасался, пропащей, совращенной, безвозвратно погибшей в дьявольском путешествии. Все зря: фокусы скрытой аппаратуры, обман расстояний, ложь интерьера. Найди он здесь покой, и покой окажется пустышкой, тонким издевательством над мятущимся рассудком. Если верить рекламному проспекту, каждая из церквей, воссоздаваемых в Унихраме, была лицензирована соответствующими патриархами. При желании клиент имел возможность заказа службы по каталогу богослужений - если, конечно, длительность службы не превышала время, оплаченное клиентом. В перечне услуг присутствовала также исповедь: автоматическая информателла начинала и завершала таинство покаяния согласно канону, а если клиент надолго умолкал, информателла поощряла его к дальнейшему рассказу о своих грехах. Да что там! - Унихрам позволял исповедоваться настоящему, живому священнику. Но это мог себе позволить разве что миллионер: исповедь шла через гипер, связывая Хиззац с Террафимой.
- Не оставь, Господи, углем в золе…
У него было целых полчаса. Проклятье! Тридцать минут, как тридцать ножей. Высидеть их - мука мученическая. Уйти раньше? Вернет ли касса деньги за неиспользованное время? Вряд ли… Здесь Хиззац, здесь пляшут. Сиди, дружок, чеши яйца. Мерзкие слова, которые в истинном соборе Святого Выбора прозвучали бы святотатством, в голографическом раю Унихрама теряли грязь, бледнели, превращались в обыденную, даже не слишком едкую брань.
Заработаю денег, думал Диего. Накоплю на гипер.
Контрапункт
Из пьесы Луиса Пераля "Колесницы судьбы"
Живоглот:
Я бил его, как град бьет урожай!
Мне это по душе и по плечу -
Таких бабьё хоть сотню нарожай,
А я их всех один поколочу!
Я бил его, как дождь молотит двор,
Как полночь бьют часы…
Мордокрут:
Ты плут и вор!
Ты, значит, бил? А я стоял в сторонке?!
Да ваш поэт, сеньор, слабей ребенка,
Но как хвастлив! И горд, как сто чертей!
Он мне сказал: "А ну попробуй, тронь-ка!"
И я уж тронул! Тронул без затей!
Уродовал, как Бог гиппопотама,
Трепал, как пес добычу у реки,
Лупил и драл, поверьте, непрестанно,
Драл и лупил, и…
Ухорез:
Оба дураки!
Сеньор наш - Божий ангел во плоти,
Он в курсе, кто поэта колотил!
Я первый в драке, это всем известно,
А уж поэтов страсть как не люблю,
Едва увижу, так кричу: "Убью!"
И палкой ставлю гадину на место.
Знакомо вам усердие моё,
Знаком и норов мой…
Маркиз:
Молчать, хамьё!
Вас выслушать - башка слетает с плеч,
Да проще самому под палки лечь!
Вот гонорар…
Живоглот:
Прибавка будет?
Маркиз:
Нет!
Явление третье
Те же и капитан Рамирес.
Капитан Рамирес:
Так, говорите, вами бит поэт?
Ухорез:
Не просто бит, а как яйцо облуплен,
И всяк кровоподтек сеньором куплен!
Капитан Рамирес:
Отлично! Что ж, избранники удачи,
Явился я дать с гонорара сдачи,
И если у поэта мало сил,
Так я себя в защиту пригласил!
Глава шестая
Мокрая трава
I
Парк, разбитый вокруг корпусов университета Бунг Лайнари, призывал к пешим прогулкам, уединению, пикникам, поцелуям в зарослях - к чему угодно, кроме учебы. Бредя вдоль платановой аллеи, Диего размышлял о том, что доведись ему быть студентом здешней обители науки - и он бы нашел парку тысячу чудесных применений. Под пальмами, воздевшими к облакам пучки жестких листьев, хорошо вздремнуть в жаркий полдень. В бамбуковой роще отлично позавтракать хлебом, сыром и вином под лепет ручья. Тень от кипарисов намекает, что после завтрака вредно много ходить пешком, и немного - вредно…
Улыбка не сходила с лица маэстро. Кривая, не слишком веселая, но все-таки улыбка. Сегодня к ним в бунгало приперся ручной геккон. А Карни приготовила острый суп. Нет, по порядку: аренда бунгало стоит дешевле съемной квартиры, до сезона дождей, как уверяют местные, далеко, и крыша протекает чуть-чуть, можно подставить таз, а геккон явился от соседей, семьи Тай Гхе - ныряльщиков за жемчугом, шустрых и смуглых человечков, сдавших жилище Пералю. Веранду бунгало хозяева и не подумали застеклить, геккон ночью влез на перила, пробежался по столбу и забрался в открытую форточку кухни, бесшумный как диверсант. С рассветом Карни застала ящерицу на месте преступления - геккон заканчивал жрать выводок новорожденных мышат, притащив их невесть откуда на разделочный стол. Визгу было! Диего влетел на кухню с кинжалом наголо, в полной уверенности, что дом захватили наемники маркиза - и вот-вот начнется резня. На веранде уже голосила мамаша Тай Гхе, та еще кликуша, чудом догадавшись, кто виновник переполоха. Вокруг мамаши приплясывала банда детей, умоляя пощадить Убийцу - с заметным опозданием Диего сообразил, что это кличка геккона - и заверяя, что Убийца больше не будет. Вдалеке, на плоской крыше своего бунгало, стоял глава шумного семейства и что-то показывал Диего руками; судя по жестам, что-то ужасное. Позже, за кувшином пальмового вина, выяснится, что патриарх умолял маэстро оторвать сучьему геккону башку, суля за этот подвиг все блага земные. Патриарх мечтал настоять на Убийце бутыль самогона, но боялся жены, вернее, жениной мести за любимца. Короче, скандал завершился уверениями в вечной дружбе, и мамаша Тай Гхе сломя голову ринулась открывать Карни секреты кулинарии: в курином бульоне проварить корень галангала и лимонную траву, влить рыбный соус с перечной пастой, добавить креветки, древесные грибы и листья кориандра…
Суп вышел на славу - жидкий пожар.