Транзисторов поднял ногу, показывая подошву.
- Полиуретан.
Выпив молока, поданного заботливой Степанидой, он помог мужикам завершить стог. Потом они посидели, покурили и пошли ставить стог Петру.
Во дворе Петра Лобанова Транзисторов снова увидел ту зеленоглазую девушку с некрашеными волосами, которая встретилась вчера в лесу.
- Здравствуй, красавица.
- Здравствуйте, - сказала она выразительно и застенчиво опустила глаза.
- Тебя как зовут?
- Ефросинья.
Жена Петра, Матрена Аввакумовна Лобанова - румянощекая женщина в сером сарафане притворно жаловалась за обедом:
- Молоко у меня кислое, куры совсем худые, первачок слабый и яйца мелкие. А как в будущем с курами?
- В будущем птицефабрики, - объяснил Транзисторов.
- Чего ради у тебя куры худые? - возразил зажиточный сосед, расположившись за столом, как самый желанный гость. - Твои куры в моем огороде все перепортили. Ты бы хоть крылья им подрезала, что ли. Забор у меня низкий, - доверительно сообщил он Транзисторову. - Вот они, куры, через забор и летают. Эх, кабы досок мне…
- А если господ нету, то чьи же у вас фабрики? - поинтересовался Петр.
- Наши общий, акционерные.
- А куры? - спросил Евдоким.
- У нас все общее.
- И лес? - оживился сосед Евдокима.
- И лес.
- Здорово! - обрадовался зажиточный сосед Евдокима. - Вот бы мне в будущее. Я бы досок-то оттудова попривез!
Только в понедельник у Транзисторова выпало свободное время, и, расчехлив спиннинг, он отправился к Глубоким Ключам, привычно здороваясь с каждым встречным. Мужики спозаранку ушли в поле, и в деревне хозяйничали дети, женщины, старики, и шлялась под ногами мелкая живность. За околицей заливался жаворонок. Внизу густая растительность выдавала пойму неширокой реки Глубокие Ключи. Когда Транзисторов увидел их, у него перехватило дыхание. Прозрачная вода, зеленый камыш с синими стрекозами, желтые лилии в затонах… Все это так не вязалось с обычными представлениями городского жителя. Будь проклят тот, что первый вылил в Глубокие Ключи ведро мазута. Неприятное чувство шевельнулось в Транзисторове и замерло. Весь день он просидел на берегу, слушая птиц и наблюдая за полетом стрекоз над надводной гладью. В деревню он вернулся на закате, но мужики еще работали в поле.
- А как в будущем с пшеницей? - спрашивали Транзисторова малощедрухинцы.
- Без хлеба не сидим, - сдержанно отвечал Пол Лампьевич.
По деревне ползли сплетни:
- В будущем всего навалом…
- Птиц на фабрике делают…
- Все общее - бери, что хочешь!..
- Демократия…
Иногда эти слухи достигали сознания Транзисторова, и он пытался объяснить их происхождение. "Ограниченный кругозор, одностороннее восприятие жизни, - думал он, снисходительно улыбаясь. - Ясное дело - необразованный… но, главное, добрый народ, приветливый". Прошлое уже проникло в его сердце маленькими привязанностями. Под впечатлением здешней жизни он и не замечал за собой, что чаще, чем нужно, наведывается в гости к Петру Лобанову, где ищет встречи с Ефросиньей. А там, желая чуда, поджидала Транзисторова Матрена Аввакумовна.
- Аполлинарий, - молила она, - отправил бы ты меня в будущее. Хоть на часок, а? Ты не боись, я там хулиганить не буду. Я только туда и обратно, на минутку - уж больно охота посмотреть хоть одним глазком, как там, в будущем?
- Я попробую, - рассеянно отвечал Пол Лампьевич и поздним вечером шел на Красную горку посмотреть, как молодежь, вернувшаяся с поля, при кострах играет в лапту и горелки. Там среди ровесников бегала и звонко смеялась Ефросинья. Она казалась такой далекой и недоступной, как иная галактика, - у нее был свой мир, ей светили другие звезды. Тогда Транзисторов открыл как-то чемодан и свинтил из трубок машину времени.
- Ты никак домой собрался? - спросил Евдоким, откладывая недочиненное колесо.
Транзисторов нежно погладил никелированный пульт и тихо улыбнулся:
- Матрена Аввакумовна будущее просила посмотреть. - Хочешь, я вместе с ней и Степаниду твою отправлю?
- Хороший ты мужик, - запыхтел Евдоким и взволнованно полез в карман за махоркой. - Будущее - оно интересно!..
Этой ночью исчезли из Щедрухи две женщины. Весть облетела деревню. Интерес к гостю возрос. Только Петр, было, рассердился, узнав о выходке своей жены, но под натиском общего мнения, простил: все-таки в будущее сгинула. Транзисторов с тех пор каждый день стал уходить с мужиками в поле, где от зари до зари косили они траву. В полевой кухне за обедом он виделся с Ефросиньей. Люди были добры, веселы и не чуждались приезжего. Работали с песнями - так легче.
- А в будущем песни веселые? Спой! - просили Транзисторова.
- У меня голоса нет, - виновато клонил голову Транзисторов. - В следующий раз приеду - вам магнитофон с записями привезу.
Казалось, отпуск складывался удачно. И погода стояла хорошая, редкое облако заслоняло июльское солнце. Но тут как гром с ясного неба, вернулась из будущего Матрена Аввакумовна в противогазе и всю деревню до безумия довела:
- Святы небесныя!.. И даже тучи там разноцветные. Не жизнь у них, а ярмарка - на улицах толкучка, бабы крашеные, почти голые ходют. Дорогу не перейти - сшибут. А вдоль дороги, что твои метлы в землю воткнутые, деревья стоят стриженные, окультуренные!
Глядя на противогаз и представляя метлы вдоль дороги, селяне до утра молились перед лампадкой. Мужики с тоски перепились. К Транзисторову прибежал бледный дьякон малощедрухинского прихода.
- Значит, в будущем конец света?!
- Бросьте вы людям голову морочить, библейские сказки вдалбливать, - осуждающе проговорил Транзисторов.
- Это библейские сказки? - обозлился дьякон, потрясая противогазом. - Антихристы! Истинно сказано, наступит смута великая!..
Чтобы не смущать народ, противогаз тот Транзисторов утопил потом в озере. Мало-помалу страсти утихли; обычным кругом дел, сенокосом, грибной прохладой и запахом земляники хозяйка-природа успокоила души людские. И хоть Степанида по-прежнему была где-то там, в неопределнном будущем, селяне не нервничали. Даже Евдоким, хоть скучал откровенно, но не переживал за нее - вернется. И Транзисторов продолжал ходить с мужиками в поле.
- Слышь, Аполлинарий, - сказал как-то Евдоким, - а то оставайся у нас, в прошлом. Мы тебе всем миром хату справим, такую невесту найдем… вон хоть Ефросинья.
Пол Лампьевич был человеком дисциплинированным. Он покачал головой:
- Не могу.
В силу своего воспитания он, действительно, не мог не вернуться на работу из отпуска и тем самым совершить прогул, да еще оставить у себя, попросту говоря, украсть, машину времени. А потому в назначенный день он оседал выданный напрокат аппарат, пристегнулся ремнями безопасности и исчез.
Над каменным городом клубился желто-коричневый дым, пахло выхлопными газами и машинным маслом, стоял шум потока людей и автомобилей. Спрыгнув на асфальт, по привычке, выработавшейся в деревне, Транзисторов поздоровался с первым встречным. Тот долго шел, спотыкаясь, и оглядываясь. Окинув взглядом длинную улицу, Транзисторов сообразил, что если с каждым здороваться, скоро язык отсохнет, но когда с чемоданом он влез в автобус, забыл и опять сказал:
- Здравствуйте.
В салоне испуганно зашептались:
- Смотри, глаза горят…
- Уступи ему место…
Транзисторов обиделся и решил добраться до дома пешком. Он отправился напрямик проходными дворами и переулками, но через квартал встретил Покатилову, одетую в модный французский костюм.
- Степанида Прокофьевна! - окликнул Транзисторов.
Та нехотя оглянулась.
- Степанида Прокофьевна, - запыхавшись, подбежал Транзисторов.
- Пани Кофевна, - холодно поправила Покатилова. - А вас не припомню, молодой человек.
- Ну, как же, Пани Кофевна? - обескураженно проговорил Транзисторов. - Ведь мы с вами в Малой Щедрухе…
- Аполлинарий! - выдохнула Степанида, на глаза ее навернулись слезы, которые она тут же смахнула перчаткой и посмотрела с укором. - Что ж ты, насулил добра, говорил, господ нету.
- Преувеличиваете, - нахмурился Транзисторов.
- Как на исповеди, - возразила Степанида. - Только исповедоваться здесь некому - к попу и то очередь.
- Ну, прошлое тоже не сахар, - заметил Пол Лампьевич. - Все лишь бы помолиться… а пьют безбожно…
- Нет, не приемлет сердце мое… - покачала головой Степанида.
- Как вы можете не находить прелести в своем будущем? Ведь это же ваше будущее!
- А как вы отвергаете свое прошлое? Наслушалась я лекций.
Транзисторов недовольно пнул чемодан с машиной времени.
- Хороша диалектика.
- Отправляй меня обратно, - с грустью попросила Степанида.
В проходном дворе было тихо и безлюдно. Лишь воробьи возились с корочкой хлеба.
- Ладно, отпустим грехи друг другу, - примирительно сказал Транзисторов.
Он свинтил трубки, как надо. Степанида забралась на аппарат.
- Живите тут с миром! - махнула она рукой на прощанье.
Человек из пробирки
В позолоченном окне висел кусочек однотонного оранжевого неба. Вокруг большого агрегата с разрядниками и свисавшими с него шлангами, шумно переговариваясь, за пыльными конторскими столами занимались инженеры. Перед агрегатом сидел Буко и хмуро прикручивал провода.
Экспериментальное бюро, в котором работал Буко, проводило эксперименты ради экспериментов. В основном здесь что-нибудь с чем-нибудь смешивали или спутывали и смотрели, что выйдет. Если в результате получалось что-либо, заслуживающее изучения и дальнейших разработок, дело сразу же передавали в другое бюро. Но иногда экспериментальному планировали изобрести что-нибудь этакое невероятное или невозможное. Такую работу поручали Буко. Не потому, что он больше других знал и мог, а потому, что он был безотказным.
В бюро часто забегали разные люди поделиться новостями, посмеяться, пожаловаться. Вот опять рядом с Буко возникла хрупкая фигурка в синем платье и легких туфельках на каблуках-шпильках - сотрудница отдела погоды Лижит Во. Разглядывая агрегат, она склонила набок голову, глаза ее смеялись.
- Тут из будущего прилетали, говорили, что пятьсот лет назад нашу фирму вовсе не Феофраст, а какой-то Буко организовал. Говорили, ее не было, не было, а потом взяла и вся разом появилась, как сейчас. Буко, это не твой родственник был?
- Нет, - помотал головой Буко. - У меня нет родственников. Я немножко помню, что у меня были родители…
- Родители у всех были.
- Еще помню голубое небо, облака…
- Оранжевое небо.
- Голубое небо, облака и птицы…
- Птицы?
- Да. Это такие существа. Пушистые, теплые.
- И они разговаривают?
- Нет, они не разговаривают. Но они живые. Понимаешь, жизнь существует не только для людей. Жизнь большая, она гораздо больше нашей фирмы.
- Облака, птицы… - задумчиво повторила Во. - Буко, а что ты делаешь?
- Преобразователь времени.
- А для чего?
- Для сдвига пространства.
- Это как?
- Плазма, - неуверенно выронил Буко.
- Буко, а зачем двигать пространство? - глаза у Во были безумные, круглые.
- Не знаю, пожал плечами Буко. Мне поручили работу, вот я и работаю.
- Правильно, Буко, в хозяйстве все пригодится, - вмешался начальник бюро Цицарь. Синий костюм висел на нем небрежно, как на случайном предмете. - Лижит, не мешай. Ты видишь, человек делом занят?
- Что, уж и пошутить нельзя?
- С планом нам шутить никто не позволит.
Во живо отправилась к подружкам, но в бюро вошел Бепле, полный, причесанный, и тоже остановился рядом с Буко, плутовато уставился на агрегат.
- Заканчиваешь?
- Заканчиваю.
- Вот годик поработаешь, Буко, глядишь, тебе администрация седло подарит.
- Зачем? Я не езжу верхом.
- Зато на тебе ездят, - Бепле стряхнул с лацкана пиджака пылинку.
Цицарь посмотрел на него враждебно и хотел было погнать прочь, но дверь снова хлопнула, и в бюро появился Фрист - образец здоровья, носивший всегда оттопыренные усы и синюю рубашку с закатанными до локтей рукавами.
Фрист был начитан. Он окончил университет. Факультет журналистики, изучал философию и древнюю литературу. С ним никто не мог спорить, потому что он всем доказывал, что материя первична, и сыпал цитатами на разных языках. Законченный материалист, Фрист ненавидел интеллигенцию и работал техником уборочных агрегатов на седьмом этаже, где размещались экспериментальное бюро и разные другие отделы. Принципиально.
- Буко, а у тебя какой главный принцип в жизни? - с ходу спросил он.
- Работать, что же еще? - ответил Буко.
- А для чего работать?
- Для души, для развития нашей фирмы.
- Ну и дурак же ты, Буко, - сказал Фрист. - Души вообще нет, а фирма большая. Ей принадлежит небо. Как же ты можешь ее сознательно развивать? Я понимаю, работа в жизни главное, если за работу хорошо платят. Материя, - Фрист сделал пальцами, словно пересчитывал зарплату, - каждому ее отведено понемногу. В жизни надо взять свое. Ну, и чужое прихватить, если подвернется. Какова материя, таково и сознание. Ab ovo. И не мы развиваем фирму, а фирма развивает нас.
- Ну чего пристали к человеку? - рассердился Цицарь. - Делать вам нечего?
- Материя первична, - сказал Фрист.
- Иди отсюда! - угрожающе надвинулся на него Цицарь. - Не то возьму сейчас материю… да по твоему сознанию!..
- Лижит, а почему сегодня дождь передавали?
- Да и не знаю, - озабоченно отвечала Во. - Я просила, чтобы сделали сухо. Видите, сама на работу в туфельках пришла и зонтик даже не захватила. А они не послушали.
В Москве в нишах небоскребов гнездились птицы. Снова от землетрясения пострадал Мехико. Где-то от голода еще умирали люди. Но в Лике никогда не бывало ни небоскребов, ни землетрясений, ни бедности. Лишь на горизонте сверкали молнии уносящихся в небо космоавтомобилей. Лик славился тишиной и умельцами. Делали здесь разные добротные вещи. Сплошь стояли двухэтажные особняки с флюгерами на крышах. По зеленым улицам проезжали велоколяски. А вечером, когда все замирало, погружаясь в отдых, над городом вспыхивали пятиметровые буквы: Homunculus. Пятьсот лет назад посреди города вдруг появилось здание коробчатой формы с этим странным названием. К нему не было ни подъездных путей, ни окон в нем не было. Что оно означало? Серые стены Homunculus'а хранили каменное молчание. Охваченные холодным голубоватым мерцанием, буквы стояли мощно и немо, как античные божества. В общем, оно никому не мешало, и вряд ли кто в Лике догадывался, что под этой коробкой скрыт целый мир со своим солнцем и со своей погодой.
Homunculus - фирма-монстр - миллион отделов, не считая комбинатов и прошлых предприятий; вещь в себе, перекресток идей, принципов, ускоритель стрессов - психотрон. Одно только ее название предполагало глобальную деятельность. В действительности деятельность фирмы выходила за всяческие пределы.
Прямо под буквами находилась скромная дверь, вечно запертая для всех, кто ее не умел открывать пинком. Это был вход. Достаточно было появиться у человека идее или принципу, как они прямой дорогой приводили его в Homunculus. Идеи здесь сходились, расходились, переплетались, разрешались и рождали новые, но выхода из Homunculus'а не было, как не было избавления от идей. Здесь все имели идеи и принципы, серьезные и смешные: не быть беспринципным, критиковать, бороться. Даже у беспечной Лижит был принцип - проболтать жизнь. Один лишь Бепле не имел, но это был его принцип - не иметь принципов. И поэтому он тоже попал сюда. Попасть сюда было несложно. Необходимым условием являлось то, чтобы идея или принцип управляли человеком. И вся фирма держалась на каком-то единственном принципе.
Буко прикрутил последние провода и встал, обескураженно поглядывая на свое создание. Запускать машину можно было хоть сейчас. Запустить - не проблема. Не хватало кнопки для выключения машины. Как ее потом остановить?
- Кнопку надо, - пожаловался Буко.
Цицарь потер шею.
- Вызови электрика, - сказал он, взял со стола какие-то бумаги и побежал к начальнику.
Явился Пунтус. Он разбирался в электронике, ремонтировал ЭВМ и ЧПУ и при этом обходился всегда одной отверткой. Он слыл хорошим практиком. Двадцать лет он из принципа работал на одном месте, крутил одни и те же винтики, делал одни и те же ошибки. Он бегло осмотрел агрегат и сказал, поджимая губы:
- Вот что. Кнопок у меня нету. Найдешь - поставлю. В общем, ищи.
Почему так устроен мир, что обязательно надо что-то искать: то истину, то любовь, то кнопки? Где могут быть кнопки? Буко позвонил на комбинат.
- Кнопок у нас нет, - ответил ему энергичный голос старого производственника.
- Вы посмотрите, может быть, где-нибудь завалялись, - попросил Буко.
- Да у нас вообще нету кнопок!
- Как же вы работаете?
- А зачем нам кнопки? У нас непрерывное производство!
"Ну и ну, - озадачился Буко. - На комбинате нету… У Пунтуса нету кнопок. У кого есть кнопки?"
Бывают же смешные мысли, ассоциации, возникающие из ерунды. Вот и явилось Буко: есть ли кнопки у людей? В самом деле, ерунда. Если разобраться, даже у животных есть кнопки в виде инстинктов и потребностей. И у людей - то включится что-то, загорится азартный огонек в глазах, то погаснет. Или вот вдруг смех разберет. Но если серьезно…
- Кнопки у кого-нибудь есть? - громко спросил Буко. В ответ в экспериментальном бюро тихонько засмеялись.
Буко вышел из конторы. В холле позли бесконечно длинные плоские металлические черви эскалаторов. Они ползли слева направо, вперед, назад, ползли вверх, вниз и везли коробки, бутылки, людей, насосы, отчеты. Один из эскалаторов завез Буко в длинный и узкий коридор с единственной маленькой дверью. В поисках кнопки Буко решил заглянуть туда и оказался за кулисами. Совсем недалеко от него на трибуне стоял отец Лижит, известный оратор Бернар Во, и читал лекцию в большой зал, заполненный людьми.