7
Переезд был волнительным. Реншоу бродили по дому и чувствовали, как оживают забытые воспоминания. Воспоминания, в которых они были молоды и счастливы. Волновался и демон Элдер. Волновался так сильно, что вместо того, чтобы помочь, только мешал. Грузчики теряли вещи, собака, которую решили завести Реншоу, то и дело сбегала из дома, и Патрику приходилось подолгу искать ее. Но все думали, что это лишь суета, которая свойственна переезду. Суета, которая пройдет, но… Но все становилось только хуже. С каждым новым месяцем. Чтобы ни делал демон, все было ненужным. Чтобы бы ни делали Реншоу, все не нравилось демону. Они изменились. Они, кто раньше были почти одним целым. Они стали другими, совершенно не похожими, почти противоположностями. Особенно когда приезжали дети и привозили внуков. Дом наполнялся криками и гамом, и демон прятался на чердаке, потому что уже успел отвыкнуть от всего этого. Даже его старый друг Джей вырос и изменился так сильно, что Элдер совершенно не узнавал его и, сидя на чердаке, только и ждал момента, чтобы кто-то забрался к нему, и он смог напугать его. Подобный случай представился ему, когда на чердак поднялся младший сын Джея. Мальчику было шесть, и он уже не мог видеть Элдера, но все еще чувствовал его. Демон затаился, выждал удобный момент и устроил такой шабаш, что мальчик с криками побежал прочь. На лестнице он споткнулся и сломал себе руку. Элдер слышал, как Реншоу клянут старый дом и обещаются продать его. Слышал, но не собирался ничего предпринимать. Он даже хотел, чтобы они ушли. Все они. Ушли и оставили его одного. В этом старом доме. А потом, возможно, когда появится новый хозяин, без детей и без воспоминаний, он – Элдер, спустится с чердака и попробует завести себе нового друга. Но только не сейчас. Сейчас он будет прятаться на чердаке и ждать, тая обиду. Обиду на тех, кого когда-то любил. Обиду за то, что они не могут больше любить друг друга. Горькую обиду…
История девяносто шестая (Крылья)
1
Частный дом. На заднем дворе старая водонапорная башня. Брат и сестра, стоят возле лестницы, ведущей наверх башни. Им не больше шести лет. В руках мальчик держит самодельные крылья. Он сделал их втайне от отца. Сделал, чтобы стать птицей – забраться на башню и полететь.
– Мне страшно, – говорит ему сестра.
– У нас все получится, – говорит брат.
– А если папа узнает? Он ведь запретил играть нам здесь!
– Не узнает, – обещает мальчик и заговорщически подмигивает сестре, как это делает мать с отцом, когда они секретничают.
2
Дети заходят в башню и начинают подниматься по старой витой лестнице. Крылья цепляются за ржавые перила. Мальчик злится, выглядывает в окна, чтобы проверить, как высоко они поднялись. Подъем кажется неосуществимо долгим. Но что-то начинает меняться. Мальчик видит это, в новых окнах.
– Мне страшно. Уже так высоко! – говорит сестра.
– А ты не смотри вниз, – говорит ей брат.
Он выглядывает в очередное окно, видит далекий дом, который из желтого стал зеленым, видит своих постаревших родителей.
– Что там? – спрашивает сестра.
Мальчик чувствует, что вырос. Смотрит на сестру и видит, что выросла и она. Кто-то зовет ее по имени. Она выглядывает в окно, машет мальчику внизу рукой.
– Куда ты? – кричит ей брат.
– Надо! – кричит она, заливаясь краской.
Ее каблуки стучат по железной лестнице. Брат видит, как она бежит вниз. Белое платье развивается на ветру.
– Я все равно поднимусь, – говорит он настырно, злясь, что сделанные им крылья поцарапались и не выглядят такими красивыми и прочными, как прежде. – Все равно поднимусь!
3
Солнце слепит глаза. Мальчик выбирается на крышу башни. Даже не мальчик, а уже мужчина. Крылья, которые он держит в руках, сломаны. Но эти крылья больше не нужны ему. Мир изменился, сжался. И башня больше не кажется такой огромной. Она разрушена и он стоит на вершине, понимая, что может просто спрыгнуть с нее. Рядом с башней бегают дети. Его дети. Жена выходит из ставшего снова желтым дома и зовет его обедать. Он улыбается ей, выбрасывает крылья и прыгает вниз.
4
Дети провожают отца нетерпеливым взглядом. Башня, с которой он спрыгнул, кажется им самой высокой в мире. Они подбирают с земли сломанные крылья, которые выбросил отец.
– Можно починить их, забраться на башню и полететь, как птица, – говорит один мальчик другому.
– Ты думаешь, у нас получится? – спрашивает его брат.
– Конечно, получится!
И дети бегут в сарай за инструментом.
История девяносто седьмая (Соперник)
1
Грэг Белами был богат. Сказочно богат. Он держал в своих руках все: деньги, любовь, дружбу, власть. Особенно власть. Контроль. Подчинение. Мир вращался по его воле. Окружающий его мир. Так, казалось, Белами. Казалось до тех пор, пока не пришли первые неудачи. Жизнь обиделась и дала ему пощечину. Белами долго растерянно смотрел по сторонам, но так и не понял, что случилось. Но движение мира вокруг него замедлилось. Центр сместился куда-то в сторону, к другому сильному человеку. Какое-то время Белами пытался бороться с этим, но чем дольше продолжалась эта борьба, тем сильнее становилось чувство утраты. Власть утекала у него из рук. Власть, которая никогда не может принадлежать кому-то одному. Эти мысли стали сводить Белами с ума. Власть стала ассоциироваться у него с неверной женщиной. Больше. С женщиной, которая обманула сотни любовников, пообещав им всю себя, но в итоге лишь забрала у них их веру, деньги, молодость. Такой вот была власть. И Белами чувствовал себя обманутым, брошенным, отверженным.
2
Спасение пришло случайно. Странное спасение. Спасение, заточенное в стеклянном куполе. Спасение, выведенное рукой талантливого дизайнера. Эксклюзивный сад расцветал, и Белами было плевать, сколько это будет стоить ему. Главное, чтобы иллюзорное чувство власти вернулось. Власти над миром, пусть и над крохотным миром. Миром, в стеклянном куполе. Но миром, где каждый фрагмент подчинен желанию своего владельца. Желанию Белами. Каждая ветвь, каждый ручей, каждый цветок, каждая ракушка на берегу искусственного озера, которое было точно таким, как заказал Белами.
3
Он приходил в этот сад раз в неделю. Момент свидания волновал и вызывал нетерпение. Его мир ждал его. Его мир, не мог изменить ему, не мог бросить его. Мир, в который Белами не решался даже войти, боясь нарушить идеальную стройность. Он наблюдал за ним из-за стекла. Наблюдал, запоминая каждый лепесток, каждый лист на ветвях. И это было лучше, чем встреча с самой желанной женщиной на всей земле. Слаще, чем исполнение самого сокровенного желания. Это была власть. Его власть. Власть Грэга Белами. Того самого Белами, который был брошен однажды, этой непостоянной властью, но смог вернуть ее младшую сестру. Не такую мудрую и зрелую, как первая, но не менее желанную.
4
Предательство. Белами заметил первые признаки случайно. Пришел в назначенный собою же день и понял – что-то изменилось, что-то не так. Не то ветка, смотрит в другую сторону, не то сломан стебель одного из тысячи цветов. Белами потратил целый день, но так и не смог найти перемену. Не смог, но не усомнился в том, что перемена эта есть. Перемена, которую он обязан узнать, чтобы предотвратить то, что уже однажды случилось – предательство.
5
Белами почти не спал всю неделю, дожидаясь очередного визита. Он хотел прийти раньше, но ему казалось, что так будет только хуже. Он должен притворяться, что ничего не произошло, что ничего не заметил. Притворяться, чтобы выиграть время и разоблачить заговор. Заговор против него. Заговор неверной власти. Но заговор был сложен, запутан. Белами казалось, что он сойдет с ума, прежде чем отыщет перемены. Казалось до тех пор, пока однажды не заметил на волнообразной россыпи мелких ракушек возле озера след ребенка. Крохотный след, но ошибки не было. Кто-то жил в его эксклюзивном саду. Кто-то забирал у него право власти. Снова.
6
Белами знал, что должен войти в сад и найти своего соперника, но не решался, боясь нарушить идеальную стройность. Стройность, которая трещала по швам от хаоса, который приносил поселившийся в саду ребенок. Стройность, которая рано или поздно должна была сдаться, рухнуть. И тогда все закончится. Вся жизнь. Весь смысл существования. В последнем Белами не сомневался – он не переживет еще одного предательства, еще одной измены своей возлюбленной.
7
Дверь открылась, нарушив герметичность сада. Белами осторожно вошел, замер, прислушался. Где-то в глубине сада послышался детский смех. Белами вздрогнул, заставил себя сделать шаг, смяв зеленую траву. Его идеальную, заказанную по желанию траву. Смех повторился. Ребенок, словно смеялся над ним, подначивал его. Белами сделал еще один шаг и еще один… В идеальных кустах мелькнула кучерявая русоволосая голова мальчика. Белами велел ему остановиться, выйти из убежища, но мальчик скрылся. Белами слышал, как затрещали ветви, которые ломал, убегая, ребенок. Услышал и почувствовал, как сжалось сердце. Теперь смеялся не только мальчик, но и весь сад. Смеялся над ним. И Белами побежал. Побежал, чтобы поймать своего соперника. Поймать, во что бы то ни стало.
8
Белами не знал, сколько прошло времени – погоня подчинила его, сделала одержимым. Погоня, которая должна была закончиться. Еще один шаг и все. Бежать ребенку больше некуда. Белами загнал его в угол сада. Белами уже видел его, слышал его дыхание. Кровь в голове пульсировала. Все кончилось. Он справился. Он победил! Белами продрался, сквозь заросли и остановился напротив русоволосого кучерявого мальчика. Мальчик смотрел на него и продолжал улыбаться. Мальчик, который был знаком ему.
– Чему ты радуешься? – спросил его Белами, пытаясь вспомнить, где видел этого ребенка. – Все кончено. Я поймал тебя.
– Ты поймал себя, – мальчик улыбнулся еще шире.
Белами вздрогнул.
– Да, – сказал ему мальчик. – Когда-то ты был другим, как я. Когда-то ты ни за что не построил бы этот сад. Ты помнишь?
Белами покачал головой. Мальчик смотрел на него из далекого прошлого его собственными глазами.
– Оглянись, – велел ему мальчик. Велел ему он сам.
Белами подчинился. За спиной был хаос. Ничего не осталось от стройности прежнего сада. От прежнего порядка. От прежней жажды власти. Безумной жажды.
– Мы все сломали! – потрясенно произнес Белами.
– Не мы, а ты, – поправил его мальчик.
– Нет! Я не мог! – затряс головой Белами, обернулся. Мальчика не было. Лишь только его собственное отражение на стеклянной глади стен. – Или же мог? – Белами закрыл глаза и тихо заплакал.
История девяносто восьмая (Надежда)
1
Ее звали Микела – девушку копа, девушку Чарли. Он хотел бы запомнить только хорошее, но вопреки желанию помнил только, как она погибла, пропала. Все остальное смазывалось, покрывалось туманом. Все то, что было между ними. Оставался лишь последний вызов.
Чарли журналист и пишет статью для газеты о полиции. Они с Микелой патрулируют улицы. Начальник участка Джейк Эриксон знает, что они встречаются, но надеется, что от этого статья станет только лучше. Чарли тоже надеется. Едет по улице, сидя на пассажирском сиденье, смотрит на Микелу и надеется. Надеется, что у них все получится. По-настоящему получится. Потому что он не хочет терять ее. Ему нравятся ее темные глаза, волосы, загорелая кожа… Он все еще продолжает строить планы, когда приходит вызов по рации о раненых офицерах. Микела не должна ехать, не должна везти туда Чарли, но она ближе всех, намного ближе… Гудят сирены, скрипит резина… Они останавливаются возле старой многоэтажки.
– Останься в машине, – говорит Микела для порядка, хотя знает, что Чарли этого не сделает.
В холе прохладно и тихо. Офицер лежит на спине у входа. Горло его разодрано так сильно, что виден позвоночник. Второй полицейский сидит, прижавшись к стене. Большие стеклянные глаза смотрят куда-то в пустоту. Руки сжимают разодранное брюхо, пытаясь удержать вылезающие сквозь пальцы внутренности. В центре холла лежит бледнокожая, словно неразвившийся зародыш тварь с простреленной грудью. Еще одна тварь стоит у окна. Пасть с острыми зубами испачкана кровью. Белые глаза сосредоточены на оружие в руках Микелы.
– Стреляй в него! – шепчет Чарли. – Пожалуйста, стреляй…
От громыхнувшего выстрела закладывает уши. Пуля попадает твари в лоб. Тварь не двигается. Голова ее запрокинута назад. Ноги делают шаг вперед. Один, другой… Микела снова нажимает на курок. Тварь наваливается на нее, сбивает с ног. Все еще раздаются выстрелы. Чарли кричит, пытаясь оттащить тварь от Микелы. Пол залит кровью. Тварь не двигается.
– Тяжелая, скотина! – шепчет Чарли, помогая Микеле избавиться от навалившейся на нее твари, ждет, когда она поднимется, отходит на шаг назад, спрашивает, не ранена ли она.
– Нет, а ты? – она вытирает лицо.
– Я не знаю… – Чарли не знает почему, но понимает, что должен сказать ей о своих чувствах. – Кажется, я люблю тебя.
– Что?
– Нет, я уверен, что люблю тебя.
Он смотрит ей в глаза. Такое странное место! Такая странная жизнь! В тишине слышно, как тварь за спиной Микелы начинает подниматься. Тварь убитая прежде. Микела пытается перезарядить оружие. Тварь сжимает своими худыми руками ее горло.
– Оставь ее! – орет Чарли.
Он бьет тварь в лицо. Тварь поворачивается. Острые зубы сжимают его кулак. Боль обжигает сознание…
2
– Обычно я на этом моменте просыпаюсь, – говорит Чарли своему редактору Симонсу.
Они сидят на скамейке, недалеко от дома Чарли. Со дня трагедии прошел почти год, но Чарли так и не смог вспомнить, что было дальше. Не осталось даже шрамов на правой руке, хотя он может поклясться, что зубы у твари были острее, чем у акулы. Но кроме шрамов не осталось и тел. Кто-то забрал полицейских. Кто-то забрал Микелу. Осталась лишь кровь. И Чарли. Друг Микелы – высокий чернокожий коп по имени Камеда, присматривает за Чарли, пока тот находится в больнице, и после, уже дома, навещает каждую неделю.
– Ты так и не смог ничего вспомнить? – спрашивает Симонс Чарли.
Чарли качает головой.
– А твоя голова? – редактор поджимает губы, не желая говорить про нервный срыв. – Терапия помогла или нет?
– Хочешь, чтобы я вернулся? – спрашивает Чарли.
– Пора бы уже… – мнется редактор.
– Я подумаю, – обещает Чарли.
Они прощаются. Чарли идет через мост. За мостом он может видеть свой дом. Возле моста стоят полицейские машины. Он спускается к ним, ищет знакомые лица, спрашивает, что случилось, видит водолазов, достающих из-под воды разложившиеся тела. Чарли отворачивается, пытается сдержать приступ рвоты, но не может.
3
Вечером приходит Камеда. Они идут вдоль берега реки, в которой утром было найдено захоронение.
– Они нашли ее, – говорит Камеда.
– Кого?
– Микелу. Микелу и тех двух копов, которые пропали вместе с ней.
– И где? – Чарли невольно смотрит на реку.
– Верно, – говорит Камеда.
Молчание начинает действовать на нервы.
– Только их? – спрашивает Чарли, чтобы просто не молчать.
– Нет.
– Это странно.
– Странно.
– А ошибки точно нет?
– Опознали троих из пяти, так что…
Чарли кивает, говорит, что должен побыть один, идет домой, звонит в участок. Он не сомневается в словах Камеды, но чувствует, что должен проверить, убедиться.
– Хорошо, что ты позвонил сам, – говорит Эриксон.
Он спрашивает Чарли о братьях и родственниках. Спрашивает о копе по имени Камеда.
– Причем тут Камеда и мои родственники? – спрашивает Чарли.
В голове что-то проясняется. Эриксон все еще что-то говорит, но Чарли уже не слушает. В голове звучит крик. Свой собственный крик. Крик, когда тварь укусила его за руку. Чарли закрывает глаза, но голос не стихает. Наоборот, теперь к нему добавляются видения. Видения из прошлого. Тварь сжимает горло Микелы, грызет его руку. Острые зубы разрывают плоть, ломают кости. Чарли видит свои пальцы, оставшиеся в пасти твари. Микела смотрит на него, хватая открытым ртом воздух. Ее глаза налиты кровью. Чарли понимает, что должен что-то сделать, но сил нет. Кровь хлещет из его изуродованной руки.
– Я сожру твое сердце и печенку, сожру все, что вы испортили во мне! – шепчет тварь свистящим голосом.
Жизнь уходит из Микелы. Чарли видит это в ее глазах, понимает, что она мертва. Уже мертва. Видит, как поднимается вторая тварь, которую пристрелила Микела, но бороться за жизнь нет ни сил, ни желания. Тварь хрипит, оглядывается по сторонам. Кровь и почти черная слизь вытекают из ее простреленной головы.
– Мне нужен твой мозг! – хрипит тварь, приближаясь к Чарли.
Он закрывает глаза. Он не хочет сопротивляться.
3
Чарли слышит звонок в дверь. Лежит на кровати и смотрит в потолок. Кто-то снова звонит. Настойчиво. Чарли не реагирует. Слышит, как кто-то открывает дверь своим ключом. Входит Камеда. Стоит, возвышаясь над Чарли, и смотрит на него сверху вниз.
– Я все знаю, – говорит ему Чарли. – Я все вспомнил.
Он вспоминает слова Симонса.
– Ты тоже один из них? – спрашивает Чарли Камеду.
– Не из них, а из нас, – говорит Камеда.
– Я не хочу так, – говорит ему Чарли.
– Ты привыкнешь.
– Нет.
– А как же Микела?
– Она тоже стала одной из нас.
– И она тоже ничего не помнит?
– Не знаю. Я наблюдаю только за тобой. Такого еще никогда не было.
Камеда идет к окну, выглядывает на улицу.
– Скоро они придут и начнут задавать вопросы.
– Мне все равно.
Чарли вспоминает Микелу. Если он стал особенным, то почему и она не может стать особенной? И если они смогут найти друг друга, смогут встретиться… Он вспоминает уродливых тварей. Хочется сорвать с себя кожу и убедиться, что он теперь один из них.
– Нужно уходить, – говорит Камеда.
– Ты поможешь мне найти Микелу?
Чарли знает, что ответит Камеда. Знает, что он может соврать, но теперь у него есть надежда. И снова хочется двигаться. И можно бежать хоть на край света, лишь бы не прежняя пустота и грусть.