Мина Харкер – Люси Вестенра. Не распечатано
18 сентября
Дорогая Люси! Какой удар! Неожиданно скончался мистер Питер Хокинс! Могут подумать, что нам нечего особо горевать, но мы оба так полюбили его, что, кажется, мы потеряли отца. Джонатан подавлен; он глубоко опечален кончиной этого доброго человека. Покойный патрон Джонатана оставил нам такое состояние, которое нам, скромным людям, кажется несбыточной мечтой.
Есть в этом и другая сторона. Джонатана смущает ответственность, которая теперь целиком падает на него. Это заставляет его нервничать и сомневаться в себе. Я стараюсь его приободрить. Прости, милая, что беспокою тебя своими горестями в те дни, когда ты так счастлива. Мне приходится быть мужественной и жизнерадостной при Джонатане, а это стоит немалого труда, и мне не с кем отвести душу. Послезавтра придется отправиться в Лондон, так как мистер Хокинс еще при жизни выразил желание быть похороненным рядом со своими родителями. Поскольку у него нет других родственников, Джонатан взял на себя все необходимые хлопоты. Я постараюсь заглянуть к вам, Люси, хоть на несколько минут.
Да благословит тебя Бог!
Любящая тебя Мина Харкер
Записи доктора Джона Сьюарда
20 сентября
Я сменил ван Хельсинга.
Артур отказывался покидать Люси и только тогда согласился, когда я сказал ему, что он может понадобиться днем и нам необходимо отдыхать хотя бы по очереди. Он ушел вместе с профессором, бросив отчаянный взгляд на свою невесту. Бедная Люси попыталась было приподнять руку, чтобы проститься с ним, и тут же уронила ее. Впрочем, она была спокойна. В комнате висели цветы чеснока, отверстие в разбитом стекле заделано, и вокруг шеи нашей пациентки поверх шелкового шарфа – плотный венок из тех же остро благоухающих соцветий.
Она тяжело, прерывисто дышит и выглядит постаревшей, полуоткрытые губы обнажают десны. Зубы ее кажутся еще длиннее, чем утром. В неверном свете настольной лампы они выглядят как тонкие острые клыки. Я присел к ней на кровать, и Люси пошевелилась, словно почувствовав себя неловко. Тут раздался глухой звук, словно кто-то постучал в окно. Я на цыпочках подошел и выглянул, отогнув край шторы. Ярко светила луна; я увидел, что о стекло бьется крупная летучая мышь, очевидно привлеченная светом. Когда я вернулся к Люси, она снова зашевелилась и вдруг лихорадочным движением сорвала со своей шеи венок из чеснока. Я вернул его на место; больная успокоилась и задремала. Когда она очнулась, я дал ей поесть и питье, как предписал ван Хельсинг. Люси ела мало и через силу. Я уже не замечал в ней той бессознательной борьбы за жизнь, которая до сих пор служила доказательством крепости ее организма. Меня поразило то обстоятельство, что стоило Люси впасть в ее странный, как бы летаргический сон с неровным дыханием, как она сбрасывала с себя цветы, а проснувшись, вновь прижимала их к себе…
В шесть утра профессор поднялся к нам. Увидев Люси, он вздрогнул и прошептал:
– Открой шторы, нужен свет!
Почти не касаясь девушки, он осмотрел ее, затем сдвинул цветы и шарф; мы наклонились и оба вздрогнули – раны на горле Люси совершенно затянулись. Ван Хельсинг выпрямился и мрачно произнес:
– Это конец. Осталось недолго. Ты, Джон, должен знать: будет иметь огромное значение, умрет ли она в сознании или во сне. Разбуди несчастного мистера Холмвуда, пусть он простится с ней.
Я выполнил его поручение.
В первую минуту Артур был словно в тумане. Я сказал ему, что Люси все время спит, однако осторожно намекнул, что мы с профессором опасаемся, как бы это не было ее последним сном. Арчи закрыл лицо руками и застонал. Когда мы поднялись в спальню, я обнаружил, что за это время ван Хельсинг умыл Люси и причесал ее. Она была в сознании и, увидев Артура, словно прошелестела:
– Любовь моя, я рада, что ты здесь…
Арчи нагнулся было поцеловать ее, но профессор деликатно его оттеснил.
– Нет, – прошептал он ему в спину, – не теперь! Возьмите ее за руку, это лучше успокоит ее.
Артур опустился на колени, взял пальцы Люси, а она ласково взглянула на него своими чудесными глазами, затем медленно опустила веки. Она дышала, как утомленный ребенок. Мы с болью смотрели на девушку… Внезапно с умирающей произошла та же перемена, какую я не раз наблюдал ночью. Дыхание стало тяжелым и прерывистым, верхняя губа вздернулась, открыв бледные десны и острые зубы. Люси незряче распахнула глаза, внезапно ставшие мутными и мрачными, и произнесла странным сладострастным голосом:
– Артур, ты здесь? Поцелуй же меня!
Профессор бросился к Арчи, схватил за плечи и со словами: "Не прикасайтесь к ней, сэр!.." – силой оттащил прочь от девушки, мертвенное лицо которой вмиг исказила тень яростной досады. Арчи этого не заметил и, сердясь, хотел было объясниться с ван Хельсингом, однако, сообразив, где находится, промолчал…
Через некоторое время Люси снова открыла глаза, с трудом взяла худыми пальцами крепкую руку профессора, притянула к себе и коснулась ее губами.
– Доктор, – еле слышно проговорила она, – берегите… Артура и дайте мне надежду на покой.
– Клянусь, леди. Вам больше не нужно ничего бояться…
Хриплое дыхание Люси стало тревожнее и прерывистее и вскоре прекратилось.
– Кончено, – сказал вaн Хельсинг.
Я увел Арчи в гостиную – на него больно было смотреть. В спальне Люси профессор не сводил хмурого задумчивого взгляда с ее лица. Оно неузнаваемо переменилось – смерть вернула былую красоту, черты смягчились, даже губы порозовели. Будто кровь, в которой больше не нуждалось ее сердце, вновь прилила к ее бледным щекам.
Я подошел, встал рядом с ван Хельсингом и произнес:
– Все ее муки позади…
Он резко повернулся ко мне:
– И не надейся, Джон! Это только начало.
Его слова смутили и обескуражили меня.
Глава 13
Записи доктора Джона Сьюарда
Продолжение
Миссис Вестенра и Люси было решено похоронить в один день.
Ван Хельсинг не покинул нас, возможно, из-за воцарившегося в доме хаоса. Родственников в семье не осталось, и мы с профессором взялись сами пересмотреть все бумаги, тем более что Артура срочно вызвали к отцу, состояние которого снова резко ухудшилось.
Профессора в первую очередь интересовал архив Люси. Он был иностранцем, и я опасался, что его могут обвинить в противозаконных действиях, однако он только отмахнулся.
– Джон, я и юрист… В данном случае нельзя считаться только с тем, чего требует закон. Тут, вероятно, найдется то, во что никто не должен быть посвящен… – Ван Хельсинг вынул из своего бумажника склеенные листки с записями, которые девушка разорвала. – Ты пока просмотри эти бумаги, опечатай их и вызови ее адвоката. Я останусь на всю ночь в комнате девушки, потому что… Потому что будет нехорошо, если кто-нибудь посторонний узнает ее… тайну.
Все бумаги оказались в полном порядке, там даже было точно указано место захоронения. Едва я запечатал письмо к адвокату, как вошел ван Хельсинг:
– Не могу ли я тебе помочь, Джон? Я свободен.
– И как, вы нашли то, что искали?
– Именно то, на что рассчитывал: несколько писем, заметок и недавно начатый дневник. Вот они. Но о них не должна знать ни одна живая душа…
Прежде чем отправиться спать, я в сопровождении профессора еще раз поднялся взглянуть на Люси. Агент похоронной конторы превратил комнату в маленькую оранжерею. Все утопало в роскошных белоснежных цветах, лицо девушки было покрыто тонким кружевом покрывала. Ван Хельсинг приподнял его; я поразился ангельской красоте, которая предстала передо мной. При свете восковых свечей вся прежняя прелесть вернулась к Люси – смерть, вместо того чтобы разрушить, восстановила всю полноту жизни до такой степени, что стало казаться – она не умерла, а просто спит. Мой учитель смотрел на покойную с холодным любопытством исследователя, ведь он не любил ее так, как я.
– Оставайся здесь до моего возвращения, – сказал ван Хельсинг и вскоре вернулся с большой охапкой цветов и стеблей чеснока и разбросал их среди других цветов по комнате.
Затем он снял со своей шеи небольшой золотой крест, положил его на губы Люси, снова прикрыл ее лицо покрывалом, и мы покинули это скорбное место…
Я уже готовился лечь, когда ван Хельсинг постучал в дверь:
– Прошу тебя, Джон, ассистировать мне при вскрытии.
– Разве это необходимо?
– Я хочу провести операцию, но не такую, как ты думаешь. Мы доверяем друг другу, и я надеюсь на твое молчание Я хочу отделить ее голову и вынуть сердце. Что ты так ошеломленно уставился? – рассерженно воскликнул он. – Ты врач; я знаю, ты без колебаний решался на такие хирургические вмешательства, от которых отказывались другие… Хотелось бы сделать это сегодня, однако ради мистера Холмвуда придется подождать; ему, наверное, захочется еще раз взглянуть на молодую леди! После того как ее положат в гроб…
– Профессор, девушка умерла. Зачем понапрасну терзать ее измученное тело? Какая польза науке от ваших фантазий? И без того все ужасно!
Он положил мне руки на плечи и мягко произнес:
– Если бы я мог, то взял бы на свою душу тяжесть, которую ты сейчас испытываешь. Но есть вещи, которых ты пока не знаешь… они весьма неприятны. Джон, ты мне друг уже много лет; подумай и скажи: делал ли я что-нибудь, не имея на то веских оснований? Ты сам прислал за мной. И мисс Люси мне доверяла, а я поклялся ей… Впрочем, не будем пока об этом. У меня достаточно причин, чтобы принять такое решение. Если ты все еще колеблешься, мне придется раскрыть все карты, а это может плохо кончиться для тебя… Сейчас мне очень нужна твоя поддержка!
Мне ничего не оставалось, как пообещать ему свою помощь.
Я, должно быть, долго и крепко спал; стояла глубокая ночь, когда ван Хельсинг разбудил меня.
– Можешь не беспокоиться, мы не будем делать вскрытия…
– Почему?
– Потому, – ответил профессор, показывая мне свой золотой крестик, – что он был украден!
– Как украден, – удивленно спросил я, – если крест сейчас у вас?
– Я отобрал его у бессовестной служанки… Она, конечно, будет примерно наказана, но не мной, так как не ведала, что творила… Теперь придется подождать…
Он покинул меня, перепутав все мои мысли.
Следующий день тянулся тоскливо; прибыл адвокат, мистер Маркан. Он оказался толковым и деловитым джентльменом и взял на себя все наши мелкие хлопоты.
Мистер Маркан сообщил нам, что миссис Вестенра уже давно готовилась к смерти, зная о своей болезни, поэтому привела свои дела в полный порядок. Он также сказал, что все состояние, ценные бумаги и недвижимость, за исключением личного имущества отца Люси, которое теперь, при отсутствии прямых наследников, перейдет к побочной фамильной ветви, – завещано мистеру Артуру Холмвуду.
Арчи был невероятно подавлен и опечален, его мужество, казалось, окончательно исчезло после череды тяжких переживаний: только что поступило известие о смерти его отца, и это стало для него дополнительным ударом.
Ван Хельсинг подал мне знак отвести его к Люси, чтобы Артур попрощался с невестой.
– Пойдем, посмотрим на нее, – сказал я.
Мы вместе подошли к кровати, и я поднял покрывало. Господи, как она была хороша! С каждым часом ее красота будто расцветала. Это поразило и напугало меня. Мой друг лихорадочно дрожал; я видел, что его одолевают сомнения.
– Джон, она и впрямь умерла? – шепотом спросил он.
Я с грустью ответил, что это действительно так. И добавил, что надо проститься с Люси, пора начинать приготовления к похоронам. Арчи взял ее мертвую руку и коснулся губами, затем пристально взглянул на свою невесту и вышел, не произнеся ни слова.
В гостиной я передал профессору наш короткий диалог. Ван Хельсинг усмехнулся:
– Это меня нисколько не удивляет, я и сам усомнился в том, что девушка мертва…
Обедали мы все вместе; бедный Артур был чернее тучи, профессор молчал и заговорил только тогда, когда прислуга убрала со стола и удалилась.
– Лорд Годалминг… – начал он, беря сигару, но Арчи перебил его:
– Без титулов, ради Бога! Во всяком случае, не теперь. Простите меня, сэр, я не хотел вас обидеть, но мой отец… эта рана еще слишком свежа! Благодарю вас за все, что вы пытались сделать для бедной Люси…
– Она… перед концом она просила меня… как бы это выразиться поточнее, – лицо ван Хельсинга стало строже, чем обычно, – опекать вас… И все-таки, как мне к вам обращаться, сэр? Вы ведь для меня уже не "мистер Холмвуд" и еще не "Артур", хотя, признаться, я к вам привязался.
– Зовите как вам угодно, профессор. Я во всем доверюсь вам, ведь вы друг Джона и были ее другом…
– Мне хотелось бы задать вам кое-какие вопросы.
– Прошу вас.
– Вам известно, что вы унаследовали состояние семьи Вестенра?
– Нет. – Арчи изумленно покачал головой.
– Тогда еще один вопрос, вернее, просьба… Вот бумаги вашей невесты – письма, дневник, записи. Я хотел бы просить вас, как правопреемника, позволить мне взять их на время. Я все верну в целости. Но вам пока не следует читать дневник Люси. Думаю, и она бы этого не желала. И не падайте духом…
– Поступайте, как знаете, доктор. – Артур поднялся и повторил: – Я вам полностью доверяю.
Ночью я спал на диване в комнате для гостей. Ван Хельсинг совсем не ложился. Он бродил, словно часовой, по всему дому, то и дело заглядывая в спальню, где лежала Люси, осыпанная белыми цветами чеснока, запах которых смешивался с ароматом роз и лилий.
Дневник Мины Харкер. В поезде из Лондона
22 сентября
Джонатан спит.
Церемония похорон была простой, но торжественной. За гробом шли мы, прислуга, двое-трое друзей из Эксетера, лондонский агент и заместитель сэра Уильяма Пакстона, президента коллегии адвокатов. Джонатан и я чувствовали, что потеряли дорогого и близкого человека. Мы медленно вернулись в город, доехав автобусом до Гайд-парка. Затем пошли по Пиккадилли пешком. Я засмотрелась на красивую девушку в ажурной шляпке, сидящую в остановившемся у модной лавки кебе, как вдруг Джонатан крепко и больно схватил меня за руку и воскликнул:
– Господи!
Мне все время тревожно, так как меня не покидает страх, что у него опять начнутся нервные припадки. Я моментально повернулась к нему и спросила, что случилось.
Джонатан был бледен, глаза расширены. Он с ужасом смотрел на какого-то высокого худощавого господина с крючковатым носом, темными усиками и остроконечной бородкой, рассматривавшего ту же хорошенькую барышню, что и я. Мужчина не сводил с нее глаз, и мне удалось его хорошо разглядеть. Выражение его лица… оно было замкнутым, жестким и чувственным; странная улыбка пунцовых губ обнажала крупные зубы, больше походившие на клыки. Джонатан остановился и так уставился на этого господина – я подумала, что тот вот-вот это заметит. Осторожно отведя его в сторону, я спросила, что его так взволновало.
– Ты знаешь, кто это?
– Нет, дорогой, не знаю. А ты?
– Это он! – Мой бедный муж дрожал и все время оборачивался в ту сторону, где стоял незнакомец.
Из лавки вышел какой-то господин с пакетом, передал его леди в коляске, и они сразу уехали. Мрачный незнакомец долго глядел вслед, затем, наняв экипаж, последовал за ними. Джонатан пробормотал:
– Мне кажется, что это граф, но он словно помолодел… Боже мой, а если это правда?! Как же узнать…
Он был так встревожен, что я боялась даже расспрашивать его. Я потянула мужа за рукав, и он покорно последовал за мной. Мы немного прогулялись, затем заглянули в парк и отдохнули на скамье в тени вяза. Был теплый осенний день. Джонатан смотрел в пространство невидящим взглядом, затем, опустив голову мне на плечо, задремал. Я не беспокоила его; полчаса спустя он встрепенулся и проговорил:
– Мина, неужели я уснул? Прости мою оплошность. Какой же я невнимательный, давай-ка где-нибудь выпьем чашечку чаю…
Он совершенно не помнил о том, что случилось на Пиккадилли. Мне не нравится эта болезненная забывчивость. Пока я не стану его мучить, однако все-таки необходимо выяснить, что с ним приключилось в путешествии. Боюсь, пришло время распечатать тот пакет и заглянуть туда… Надеюсь, Джонатан, ты простишь это мне, ведь я поступлю так только для твоей же пользы!
Позже
Во всех отношениях грустно возвращаться – дом опустел, нашего друга там больше нет; Джонатан все еще бледен и слаб… А тут еще и эта кошмарная телеграмма!
Сколько горя… Бедная миссис Вестенра! Моя Люси! Их обеих нет в живых… Мистер Холмвуд утратил самое дорогое.
Да поможет нам Господь пережить все эти несчастья!
Записи доктора Джона Сьюарда
22 сентября
Артур уехал, прихватив с собой Квинси Морриса. Профессор ван Хельсинг остановился в моем доме и пока отдыхает. Сегодня вечером он отправляется в Амстердам; однако завтра к ночи снова вернется в Лондон. Боюсь, что работа и треволнения последних дней и его выбили из колеи. Во время похорон было видно, что он едва держится. Теперь все мы разошлись в разные стороны, и надолго. Люси лежит в фамильном склепе на уединенном кладбище, вдали от шумной столицы. Вокруг чистый воздух, солнце, растут полевые цветы…
Итак, я могу закончить свои записи об этой несчастной девушке, и один Бог знает, вернусь ли когда-либо к ним. Впереди – масса работы и одиночество, от которого я уже потерял надежду избавиться.
"Вестминстер газетт" от 25 сентября
"…Нам только что сообщили, что пропал еще один ребенок. Малыша нашли утром в кустах вереска, в самой глухой части кладбища. У него такие же ранки на шее, какие и раньше замечались у других пропавших детей. Мальчик слаб и изнурен. Когда он немного оправился, то начал рассказывать ту же самую историю о том, как какая-то леди заманила его к себе…"
Глава 14
Дневник Мины Харкер
23 сентября
Джонатан чувствовал себя плохо всю ночь. Потом его отпустило. Я рада, что он занят по горло и ему не до кошмаров. Я убеждена, что у него все получится… Муж уходит с утра до позднего вечера и даже обедает вне дома. С хозяйством на сегодня я уже справилась, поэтому собираюсь взять его дневник, запереться и начать читать…
24 сентября
Я была не в состоянии хоть что-нибудь записать – жуткий дневник Джонатана потряс меня до глубины души. Бедный мой! Я немного сомневаюсь в том, что все это произошло на самом деле, однако его горячечный бред в венгерском госпитале сильно смущает меня. Может, и в самом деле существуют какие-то основания… Возможно, я так никогда и не узнаю правды, так как не решусь заговорить с ним об этом… Джонатан убежден, что тот странный господин, которого мы видели, – это он. Родной мой! Боюсь, что похороны мистера Хокинса расстроили его и подтолкнули к нервному срыву.