Активные члены клана, у которых к этому моменту созрели предложения по наказанию Леонида-87, стали сбрасывать на компьютер наблюдателя из Этической Комиссии, сидевшего в соседней комнате, свои варианты. Наблюдатель отсеивал неприемлемые типа "Оставить все как есть" и "Поощрить килограммом антинейтронов", оставляя те, которые отвечали степени тяжести правонарушения и превосходили ее. Спустя несколько минут анализ исходов был представлен Совету клана.
Патриарх озвучил его, начав с наиболее распространенных предложений:
– Изъятие специфической памяти о физике пространства и запрет на ее активизацию. Общественные работы на планетах Центра в течение сорока тысяч часов. Публичное отречение в "Вестнике единой Вселенной" от идеи внедрения 7-дырокола. Бесплатное строительство 7-дыроколов до полного оборудования ими всех обитаемых галактик Вселенной. – Глава клана едва заметно усмехнулся, тут же помрачнев. – Экспансия…
Очевидно, на этом список заканчивался, потому что Петр-1 погрузился в тяжелое молчание. Наверное, он никак не мог сообразить, какому жестокому дебилу пришла в голову мысль отделить молодого Деева от его клана. Иначе трактовать последнее слово было нельзя, потому что право на заселение пустой галактики давалось тому, кто не в состоянии ужиться с родичами – и для официального отделения требовалось решение Кланового Совета. Постепенно эта "экспансия" дошла до сознания каждого из собравшихся, все стали озираться и крутить глазными яблоками, будто ожидали, что предложивший такое чудовищное решение родственник вскочит и стукнет себя ладонью по груди, крича: "Как я здорово пошутил, а?". Но никто не признался.
На лице самого Леонида плавала откровенная улыбка, а вот прячущийся за ним Жан-6 выглядел так, будто оказался голым под метеорным дождем – ему было страшно и стыдно одновременно. Впрочем, Никлас идентифицировал эти чувства так ясно только потому, что он знал, кто предложил последнюю форму наказания. Она была несоразмерно жестока.
Естественно, никто и не думал, что Леонид-87 выберет ее, предпочтя или общественные работы, или изъятие физических знаний, или публичное отречение. Сооружение 7-дыроколов, естественно, могло вызвать только улыбку, хотя формально и походило на наказание. Человек мог потратить тысячи лет, только путешествуя от одной обитаемой галактики до другой.
Деев долго не думал, он давно все решил:
– Я выбираю экспансию.
Между ним и кланом в ту же секунду выросла незримая, но ледяная стена отчуждения. Больше никто не хотел знать этого человека, предавшего собственный клан ради каких-то неведомых и непостижимых целей. Только Петр-1 бесстрастно сказал, будто заставляя себя:
– Принято.
Деев Никто Леонид-1 покинул планету патриарха сразу перед молчаливым сотрудником Этической Комиссии.
Конец ассоциации 8
Запись оборвалась в нужном месте, не запечатлев лишних подробностей Совета. И так, прямо скажем, она не изобиловала деталями, будто некто из ЭК вычистил из нее личностное восприятие того, кто вел запись. А может, это вообще фиксировалось автоматическим инспектором?
Никлас повертел запись пальцами и задумался: что дальше? То, что Жан-6 – сентиментальный кретин, историку давно было известно, величие Петра-1 вскрылось также не на этом Совете, а триста лет назад, когда к нему перешло руководство кланом. Разве что выяснить имя чиновника из Этической Комиссии, не отфильтровавшего "экспансию" из списка? Никлас проглядел служебную информацию к записи и нашел этого человека – его звали Ким NGC 69307-1 Хван-18.
"Пожалуй, пора переходить к материальному наследию Деева, – решил историк и вызвал на сетчатку показания часов. – Только уже завтра. Слетаю-ка к Ирине, развеюсь, стоячие волны погоняю…"
Негэнтроп и сердце квазара
4/131. Расшифровка записи мнемографа закончилась сегодня ранним утром, когда я еще отдыхал в невесомости. Заставка на 3-мерном мониторе крутила какую-то жизнерадостную чушь вроде восхода белого карлика над горизонтом. Волнуясь, я выпил углеводородный бульон, взбодрился гамма-излучением и отправился в библиотеку, чтобы воспользоваться всеми возможностями транслятора.
Коротко проглядев отчет о заборе пробы, я вернулся к началу путешествия и перевел на мозг все каналы восприятия – световой, акустический, обонятельный… Подключился к мнемографу, чтобы перевести поток информации в мой личный формат и записать его на кассету. В общем, занимался разной необязательной чепухой, только лишь бы оттянуть погружение. Я поймал себя на этой мысли в тот момент, когда уже с минуту или больше поглаживал кнопку воспроизведения ви-кей. Какого Хаббла? И я коснулся ее, стиснув зубы.
Ассоциация 9 (авторская копия негэнтропа модели "Нептун")
Чистый, незамутненный материей космос, тонкие словно атомные цепочки траектории звезд, кляксы галактик, размытые по всему видимому миру, будто краска под кистью ребенка – черно-зеленые, бледно-зеленые и матово-зеленые. Истинный цвет пространства, слияние излучения в одну захлестывающую сознание волну. Спиральные поля гравитации, поглотившие материю. Бесконечная сеть светящегося газа, которая внезапно заволокла все, растворила в себе и одновременно не дала распасться на разлетающиеся атомы. И яркие, будто сверхновые в момент рождения, черные дыры: здесь они дарят жизнь, свет и тепло, и мироздание крутится вокруг них, будто сателлит возле своей планеты. Лечу к свету и я – слишком быстро, слишком…
Что-то холодное, жуткое на моем пути, оно тянет ко мне протуберанцы страха и хочет порвать мое невидимое тело на части, треплет мой хрупкий ансамбль частиц, выдергивая из него отставшие кварки. Где же свет? Как тянет мраком! Мысленно тянусь к сияющим воротам впереди, обрываю липкие волоски ужаса с несуществующей кожи. Они нехотя отстают, но принимаются шептать что-то неразличимое, пахнущее озоном, они тянутся обратно, скрипя от трения о ленивые фотоны. Этот звук на моей стороне, он источает такой терпкий аромат протуберанца, что антиматерии с ним не справиться! И пространство разворачивается, будто лепестки автоматического зонда, щупальца мрака становятся ласковыми, будто кислотный ручеек. Что это? Словно обратились все цвета и звуки на противоположные, холод стал жаром, а мир наполнился светом, и под его давлением я стал расползаться, теряя частицы… Эти черные врата спасут меня от распада! Только почему я не могу приблизиться к ним, почему некто жестокий влечет меня мимо? И опять все чернеет, вспучивается всеми своими измерениями, но не дает мне погибнуть, раствориться среди чуждых и равнодушных нитей и спиралей, точек-галактик и клякс-туманностей.
Не успеваю рассмотреть все, да что там, не вижу себя, словно я обратился в нейтрино. Так оно и есть, в этом 10-мерном мире я всего лишь облачко элементарных частиц, и повсюду – такие же, как я, беспомощные клубки глупой материи. Как же давит меня этот свет! Святой Циолковский, и к нему я стремился? Он сожжет меня, распылит и лишит чувств – вон их сколько, дрожащих от страха многомерных струнок! Я ничего больше не вижу, но страх почему-то пропадает, растворяется… Мне теплее и теплее, пока все внезапно не заканчивается.
Станция снова в 4-мерном пространстве-времени, вокруг аппаратура в пустоте, отсутствие красок и голод. Ну, где моя клетчатка?
Конец ассоциации 9
Запись была синтезирована по итогам двукратного прохождения станции через квазар, то есть в нее попало все, хотя бы раз уловленное мнемографом "Нептуна". Я потряс головой, чтобы прийти в себя, отключил ненужный теперь транслятор и нетвердо подошел к бару. Там у меня, помнится, стоял дьюар с водородом, и я прыснул на макушку пару-другую граммов, чтобы остыть. Попытки подчинить себе ощущения ни к чему не привели, так что пришлось просто свалиться на пол и подождать.
Ничего не помогало, я просто не мог ни думать об "увиденном", ни просто представлять себе его. Собственный голос казался мне синим, шаги представлялись деревянными, а сенсор двери, когда я коснулся его, заверещал от испуга. Пришла критическая минута – сознание быстро входило в резонанс с пережитыми видениями, перенося их на реальность. Я судорожным движением надавил за ухом, активируя программу спасения нейронов, и отключился.
…Хорошо и покойно в лаборатории, когда есть интересное дело и оно спорится. У меня прекрасное оборудование, предоставленное в бессрочную аренду Гелиодезической Комиссией, оно работает надежно и плодотворно. Да, именно так. "Зеница"! Вот мой главный помощник на бескрайних нивах космоса, с ней мне подвластны не только мои соседи по системе, но и далекие протогалактики, разделившие со мной эту окраину Вселенной. Гелиодезисты не забыли обо мне и прислали вчера камеру-спектрометр.
– Что ж, дружище, – сказал я энтропу, вызвав его в лабораторию. – Придется тебе оставить пока сортировку на складах и поучиться наблюдениям за звездами.
Он вздохнул, отряхивая с комбинезона строительную крошку. Мы отправились к стартовому мини-комплексу, ведь станция, спустившаяся обратно после путешествия за пробой газа, нуждалась в уходе и подготовке к новому полету. Великий Белл, ну зачем они приволокли сюда 7-дырокол?
– Хозяин, это вы приказали прикатить его на атомной дрезине, – обиделся на мое сердитое замечание "Хаос". – Вам нехорошо?
– Мне отлично, – осадил я наглую биоформу. – Вот, смотри и запоминай! Это новейшая инфракрасная камера с наилучшим охлаждением, с ее помощью мы сможем увидеть в новом свете молодые звезды и соседние галактики. Охлаждающая система будет поддерживать камеру при температуре сорок пять Кельвинов, понял? А это что такое?
На пыльном грунте, под силовым навесом рядом со стартовым комплексом лежал внушительный ящик (когда я в последний выходил из дома, его здесь не было). Поблизости, в грунте, виднелись совсем свежие следы, пока не занесенные песком и не избитые шальными микрометеоритами. На боку красовалась голограмма, ее оторванный край трепал ветер. "Электроракетный двигатель Холла, – прочитал я. – Мощность 512 МДж, тяга 3000 Н". И прочие мелкие детали спецификации.
– Отлично! Откуда двигатель?
– Вчера прислали, босс.
– Великолепно. Работать с гелиодезистами – редкое удовольствие, эти ребята знают, что делают. Такие штуки, как двигатель Холла, просто необходимы для развертывания многоразовой транспортной системы. Я не могу не ответить на такой щедрый подарок увеличением моего личного вклада в познание Вселенной.
Только бы присылали побольше исследовательских зондов, ведь не стану же я тратить АМ на загрузку форматора? Хотя почему бы и нет?
– Хозяин, что с вами? – Ладонь энтропа проплыла перед моими глазами влево-вправо, будто он вздумал протереть несуществующий шлем мнимого скафандра.
– За работу! – свирепо вскричал я. – Разворачиваем двигатель и устанавливаем его на "Пионер", ясно тебе? А это еще что такое? – Когда "Хаос" оторвал крышку с двигательной упаковки, я сдвинулся в сторону, чтобы помочь ему, и увидел сбоку еще один ящик, поменьше.
ГК поистине проявляет щедрость, снабжая меня приборами и аппаратами, не говоря уж об антиматерии. С каким-то особенным, теплым чувством к этим далеким парням и девчонкам я изучил надпись. Это был квантовый гироскоп на холодных атомах, и в памяти всплыла давно читанная инструкция к нему. Теперь я смогу измерить скорость вращения моей галактики! Разве это не замечательно? Мир открыт передо мной, будто дверь в десять измерений, способных открыть передо мной…
– Хозяин, зачем вы запускаете двигатель?
Свет обволакивает, манит и обещает, он звучит будто симфоническая кода запахов космоса, единого в стремлении истечь через сингулярность.
Загадочные кассеты
8/238. Первым делом Никлас поместил в приемник транслятора первую из кассет, помеченных как "U2". Всего их было двенадцать, но ни одна почему-то не захотела явить историку свое содержимое, вместо этого демонстрируя полный хаос световых и звуковых импульсов. Остальные диапазоны тоже присутствовали, но в них вообще не видно было никакой, даже "хаотической" системы – так, редкие и случайные всплески. "Порази меня Эйнштейн, – раздосадованно подумал Никлас и принялся расхаживать по лаборатории, которую он предпочел библиотеке. – Неужели остальные такие же невнятные?"
Он перешел к обычным кассетам, начав опять же с первой, датированной "4/76". Запись длилась два часа и подробно рассказывала о том, как отделенный от родного клана Леонид-1 перемещался к месту своего будущего жительства, в систему белого карлика окраинной, пустой галактики (неподалеку от пояса квазаров). С ним путешествовала только одна биоформа, "Нептун", и тогда негэнтроп, судя по редким репликам, выражался вполне обыкновенно, без нелепых языковых прикрас и анахронизмов. Покончив с кассетой, историк нажатием кнопки на ви-кей погасил транслятор и призвал на помощь "Динго".
Негэнтроп приехал через минуту и преданно уставился на историка.
– Ты недавно инвентаризовал наше программное обеспечение, – сказал Никлас. – Не помнишь, есть у нас программы дешифровки записей мнемографа? Хоть какие-нибудь?
– Откуда, мастер? Вы применяли их три с половиной тысячи лет назад, согласно семейным записям, но с тех пор программы успели сильно измениться. – Негэнтропу было всего сто двадцать три года от роду, но он блестяще знал семейную историю хозяина, годами штудируя ее. – К тому же вся служебная информация, которой не пользовались больше восьмисот лет, была вами стерта при замене памяти компьютера…
– Погляди-ка на эти записи, брат мой.
– Как вы сказали?.. – "Динго" поглядел на него с недоумением.
Содрогнувшись от собственных речей, Никлас передал биоформе ви-кей, перенастроив каналы восприятия на мозг негэнтропа. Тот с некоторой опаской активировал объемный экран, погрузившись в мешанину непонятных историку сигналов. Какое-то время "Динго" напряженно воспринимал хаос излучений, но спустя минуту сдался:
– Я ничего не понимаю, Никлас-9.
– Я тоже, – мрачно откликнулся историк.
– Это не похоже на обычную кодировку записи, которая происходит, когда ее делает биоформа, – авторитетно заявил "Динго".
– Неужели?
– Точно так. Вернее сказать у меня не получится, но это не человеческая и не биоформная запись, мастер. Она… искусственная. Может быть, и не запись вовсе, а какая-то сложная программа. Мне так кажется.
– Откуда у тебя такие догадки? – удивился Никлас.
Негэнтроп слегка смутился, подыскивая слова.
– Ваша супруга использовала меня для получения необычного информационного ряда, искаженного тем, что цвет и запах, инфракрасное и ультрафиолетовое излучения в нем меняются местами, – пробормотал он. – Я подвергся… э… сильному полевому воздействию на нервы. Это было уже давно, тридцать семь лет назад, – добавил он.
– М-да.
"Интересно, какие еще подробности ее бесконечных развлечений всплывут благодаря вдумчивым беседам с негэнтропом?" – задумался Никлас. Но как бы то ни было, проблема кассет с надписями "U2" распухла словно культура плесени в пробирке (как выражались древние). Путей ее решения существовало два: один муторный и безопасный и второй – решительный, но непредсказуемый.
Долго не колеблясь, Никлас отправил письмо старику Иану-1 с просьбой выслать ему возможно более емкий накопитель данных, помеченный Гелиодезической Комиссией. Без него забраться в компьютер Деева будет попросту невозможно. Посылка пришла поздним вечером, а на ее пластиковом боку, скрывающем 6-мерный континуум, было нацарапано слово – "авансом".
– Спасибо, спасибо… – хмыкнул Никлас. Теперь он был готов еще раз навестить безумных биоформ Леонида-1.
Беспамятство излечимо
4/138. Совершенно не помню, как у меня на руках оказались эти копченые ожоги. Пришлось ввести в кровь дополнительные тридцать тысяч нанороботов, а заодно и анестетик – очень уж мешали мне заскорузлые корки спекшейся кожи на ладонях и запястьях. Минут десять пытал биоформ, выспрашивал отчет о событиях последних дней. Негэнтроп отвечал как-то загадочно:
– Попали в переделку вы, мастер. Оставил я запись о путешествии своем, и глядели вы ее в одиночестве полном, пока брата моего не призвали.
Уф, не могу привыкнуть к его новой манере объясняться.
– А как пришел я к вам, сударь, так и знаний почерпнул астрономических – страсть! – сказал оказавшийся рядом "Хаос". – Вот бы применить их поскорее, просто не терпится практикой, так сказать, испытать сухую теорию! – И он азартно потер короткие руки друг об дружку, рискуя вывернуть имплантированные микросхемы вместе с проводами. – А что двигатель Холла погорел, так то не беда! Починим, однако, для того и руки мне новые дадены.
И тотчас ушел из спального блока, где я отлеживался. Наверное, решил применить полученные теоретические знания – хотя когда и чему я мог его научить, не считая установленной в мозг микросхемы? Негэнтроп, сославшись на бытовые дела, также ушел, предварительно изучив показания приборов, тянувшихся к моей голове гибкими световодами. Я взял со столика ви-кей, чтобы просмотреть записи по дому за последние дни. Память оказывалась выдавать запечатленные в ней происшествия, и следовало подстегнуть ее визуально-акустическим рядом. Оказалось довольно скучно – я тупо провалялся в медицинском боксе, залечивая ожоги от двигательного выхлопа. Но главное я все-таки вспомнил, когда увидел себя самого перед транслятором в библиотеке, находящегося в ступоре. Вокруг меня вертелась какая-то белесая муть, иссеченная золотистыми прожилками (но именно она сдвинула некий переключатель у меня в мозгах, и я вспомнил, как собирался просмотреть запись путешествия "Нептуна"). Последняя кассета мнемографа поведала мне о том же.
Опыт с растяжкой времени негэнтропом оказался опасным, это я осознал сразу. В его кремниевых мозгах осела такая чудовищная жуть, что мои собственные нейроны отказались переварить ее. Да и сам "Нептун", похоже, повредился головой.
Неужели придется отказаться от опытов с 7-дыроколом? И ради такого пораженческого вывода я порвал с собственным кланом, став "основателем" нового?
Безумный энтроп
8/239. Повторно навестить жилище изгнанника Деева – такое простое решение чем-то все же смущало Никласа. Может быть, как раз именно своей неказистой простотой: выцарапать дешифровщик у демографов, опять напрягая старика Иана-1, представлялось историку куда более сложным делом. И кроме того, странности в поведении биоформ и загадочное искажение пространства никак не шли у него из кратковременной памяти. Придя все же к решению, Никлас отправился к Ирине.
Она недавно проснулась и занималась тем, что зачем-то гоняла ручной атомный лазер, буравя ближайший бархан. На нем цвел текучий, быстро заносимый песком абстрактный рисунок.
– Отдыхаешь?
– Думаю над природой взаимодействия быстрых атомов и кристаллического вещества.
– Гм… Иринка, мне нужно слетать к одному необычному типу. Я не хочу понапрасну беспокоить тебя чепухой, но ты не могла бы проверить, вернусь ли я через сутки?
– Биоформу с собой не хочешь прихватить? – встревожилась она. – Оружие?
– Это не опасно, – заверил жену историк.