- Боже! - сказала Сара, качая головой. - Какая отталкивающая идея! Но даже если так, это будет верно только тогда, когда желание делать выбор в пользу репродукции - это единственный фактор, влияющий на то, доживёт ребёнок до репродуктивного возраста без чрезмерных затрат ресурсов или нет. Взять, к примеру, Барб и Барри - они ведь фактически посвятили всю свою жизнь Фредди. - У сына Барб - кузины Сары - была тяжёлая форма аутизма. - Я, конечно, люблю Фредди, но он, по сути, занимает место другого ребёнка, вырастить которого потребовало бы многократно меньше усилий, и который бы с гораздо большей вероятностью дал бы Барб и Барри внуков.
- Ты прекрасно знаешь, что из-за дефекта плода делается исчезающее малая часть абортов, - сказал Дон. - Аборты мы делаем столетиями, а пренатальное сканирование - лишь последние несколько десятков лет. Инфантицид - другое дело, но…
- Послеродовая депрессия имеет эволюционные корни в признании матери, что у неё недостаточно ресурсов для того, чтобы её данный конкретный отпрыск дожил до репродуктивного возраста, и поэтому мать экономит свои родительские инвестиции, уменьшая возможные потери и не устанавливая тесной эмоциональной связи с младенцем. Как её ни крути, эволюция всё равно сохранит механизмы, которые не всегда ведут к простому увеличению количества отпрысков. Однако даже если исключить аборты, то я по-прежнему думаю, что бо́льшая часть разумных цивилизаций столкнётся с очень похожими моральными проблемами в ходе своего развития и увеличения технологического могущества. Я знаю, что в послании драконианцев не упоминается Бог…
- Вот именно, - вставил Дон.
- …но каждой расе, сумевшей прожить достаточно долго, рано или поздно придётся столкнуться с последствиями того, что она начнёт играть его роль.
Уже стемнело; поморгав, включились уличные фонари.
- "Бог" - это очень отягощённое понятие, - сказал он.
- Может быть, но у нас не так много синонимов для этой концепции: если ты определяешь Бога как создателя вселенной, то все расы, живущие достаточно долго, в конце концов становятся Богом.
- Чего?
- Подумай. Когда-нибудь мы научимся имитировать реальность так хорошо, что она станет неотличимой от… собственно, от реальности, правильно?
- Один из моих любимых писателей как-то сказал: "Виртуальная реальность - это не более чем воздушный поцелуй, только сильно раздутый".
Она фыркнула, потом продолжила:
- А достаточно сложная виртуальная реальность будет моделировать живых существ настолько хорошо, что они будут считать, что они и вправду живые.
- Полагаю, так, - сказал он.
- Наверняка. Ты видел игру "The Sims", в которую Карл любит играть? Моделирование реальности, на которое мы способны уже сегодня, поразительно, а ведь цифровыми компьютерами мы пользуемся всего сколько? Шестьдесят пять лет. Вообрази, какую реальность ты сможешь смоделировать, имея в своём распоряжении в тысячу, миллион, миллиард раз бо́льшие вычислительные ресурсы - которые у нас, и у любой технологически развитой расы, в конце концов появятся. И снова - где ты проведёшь границу между жизнью и не-жизнью? Какими правами обладают смоделированные формы жизни? С такими моральными проблемами должны будут столкнуться все разумные расы.
К ним приближалась другая пара, тоже, видимо, совершающая прогулку. Дон улыбнулся им, проходя мимо.
- Фактически, - продолжила Сара, - можно утверждать, что существуют кое-какие свидетельства в пользу того, что мы сами - именно такие цифровые модели.
- Я весь внимание.
- В нашей вселенной существует минимально возможное расстояние. Планковская длина: 1,6×10 метров, или 10 размера протона; ты не можешь измерить расстояние меньше этого, предположительно, из-за квантовых эффектов.
- Так.
- И, - продолжала она, - если хорошо подумать, то должен существовать и наименьший отрезок времени: раз частица света должна находиться либо в планковской ячейке А, либо в соседней с ней планковской ячейке B, то время, которое требуется ей, чтобы переместиться из одной ячейки в другую - время, за которое фотон перескакивает из этой ячейки планковского размера в ту ячейку планковского размера - это наименьший возможный период времени. И этот период - планковское время - равняется 10 секунды.
- Часы Короткого Сейчас, - скаламбурил Дон
- Именно! Но задумайся о том, что это означает. Мы живём во вселенной, слепленной из маленьких дискретных кусочков пространства, которая стареет на маленькие дискретные кусочки времени за раз - то есть, во вселенной, где существуют пикселы пространства и такты времени. На самом базовом, фундаментальном уровне мы - цифровые существа.
- Квантовая физика не как базовая природа реальности, а как побочный эффект - как это можно назвать? - побочный эффект уровня детализации смоделированного мира. - Он сделал потрясённое лицо. - Круто.
- Спасибо, - сказала она. - Но из этого следует, что наш мир, со всеми его пикселами пространства и времени, может быть ничем иным, как игрой "The Sims" какой-нибудь очень продвинутой цивилизации - а из этого следует, что где-то существует программист.
- Хотел бы я знать адрес его е-мэйла, - сказал Дон. - Я бы обратился за технической поддержкой.
- Ага, только помни, что если сорвёшь печать со вселенной, то лишаешься права на возврат денег. - Они свернули за угол. - И, возвращаясь к вопросу о сотворении вселенных, с помощью ускорителей частиц мы когда-нибудь сможем создавать дочерние вселенные, отпочковывая их от нашей. Конечно, мы не сможем создать полновесную вселенную, со звёздами и галактиками; мы создадим лишь соответствующую сингулярность, как та, из которой наша вселенная получилась в результате Большего Взрыва, а новая вселенная разовьётся из неё сама. Физика утверждает, что такое возможно, и я подозреваю, что практическая реализация - это лишь вопрос времени.
- Понятно, - сказал Дон. - Если сделать шаг назад, то может оказаться, что мы живём во вселенной, созданной учёным из какой-то родительской вселенной с помощью ускорителя частиц?
- Именно! - сказала Сара. - Как ты знаешь, я люблю следить за идущими в Штатах дебатами по поводу преподавания эволюции и разумного замысла. Я-то, как тебе известно, эволюционист - но я не согласна с аргументами, которые приводят эволюционисты. Они продолжают утверждать, что наука не может принять сверхъестественных причин, имея фактически в виду, что любое научное объяснение по определению должно ограничиваться причинами, принадлежащими этой вселенной.
- И что же в этом неправильно?
- Да всё неправильно, - сказала она. - Это определение научности не даёт нам прийти к выводу о том, что мы есть продукт труда других учёных, работающих в реальности за пределами нашей. Это оставляет нас с нелепым "научным" мировоззрением, которое с одной стороны допускает, что мы рано или поздно научимся создавать идеально смоделированные реальности или дочерние вселенные, но с другой стороны не способно признать, что мы сами можем жить в одной из таких штук.
- Может быть, учёных не интересует этот вопрос просто потому, что он на самом деле не даёт никаких ответов, - сказал Дон. - Думаю, кто-нибудь вроде Ричарда Докинза мог бы сказать: ну и что, что нас создали какие-то другие разумные существа? Это не даёт ответа на вопрос о том, откуда взялись они сами.
- Но наука - и, в частности, теория эволюции, за которую Докинз стоит горой - это, в основном, прослеживание генеалогий и заполнение недостающих звеньев. Если взглянуть на эволюцию пошире, то можно сказать, что вопрос о том, действительно ли птицы произошли от динозавров, нелеп и не стоит усилий, так же, как вопрос о том, была ли Люси нашим предком, потому что единственный по-настоящему интересный вопрос - это откуда взялся наш самый первый предок, общий предок всех живых существ. Это неверно; это один из очень интересных вопросов, но не единственный, на который стоит искать ответ. Живём ли мы в искусственно созданной вселенной - этот вопрос интересен сам по себе, и он достоин внимания учёных. И если создатель и правда существует, или раса разумных становится таким создателем сама, это немедленно поднимает моральный вопрос о том, какую ответственность и обязательства несут создания перед своим создателем и несут ли вообще, а также обратную, которой, по моему мнению, уделяется совершенно недостаточно внимания: об ответственности и обязательствах нашего возможного создателя перед нами.
Дон сделал широкий шаг в сторону и уставился в тёмное небо.
- Эй, Господи, - сказал он, - целься точнее…
- Нет, серьёзно, - сказала Сара, - технологии дают виду способность предотвращать появление жизни, создавать жизнь, забирать жизнь в масштабах больших и малых; технологии же в конечном итоге дадут нам способности, которые мы бы назвали божественными, и, пусть даже наука в её современном определении и неспособна этого увидеть, из этого вытекает возможность того, что мы сами есть результат деятельности какого-то другого существа, которое уже в силу того факта, что он создал нас, также заслуживает называться Богом. Это не значит, что мы должны ему поклоняться - но это значит, что нам и любой другой технологически развитой цивилизации придётся отвечать на вопросы, связанные с возможностью быть Богом и возможностью оказаться детьми Бога.
Они перебежали через дорогу перед приближающейся машиной.
- И что же, инопланетяне с Сигмы Дракона написали нам, чтобы спросить у нас совета? - сказал Дон. - В таком случае, помоги им небо.
Глава 26
Сара говорила, что одной из привлекательных сторон возвращения молодости является возможность прочесть все великие книги. Дон не назвал бы книгу, которую сейчас читал, великой - это был триллер того типа, что во времена его молодости выставляли в аптеках на крутящихся стендах - однако ему доставляла радость сама возможность снова читать, не напрягая глаза и не пользуясь при этом костылями.
Вскоре, однако, книга ему наскучила, и он велел датакомму пробежаться по телеканалам в поисках чего-нибудь, что могло бы его заинтересовать.
- Глянь-ка, - сказал он, понимая взгляд от составленного для него датакоммом списка, - "Дискавери" показывает ту старую документалку про первое послание.
Сара, сидевшая на диване, посмотрела в его сторону; он сидел, развалясь, в кресле.
- Какую документалку? - спросила она.
- Ну, ту, - ответил он немного нетерпеливо, - часовую программу про то, как ты отправляешь ответ на Сигму Дракона.
- О, - сказала Сара. - Вспомнила.
- Не хочешь посмотреть?
- Нет. Наверняка у нас где-то есть запись.
- И наверняка в формате, который уже ничем не читается. Я включу.
- Лучше не надо, - сказала она.
- Ой, да ладно! Будет весело. - Он посмотрел на висящую над камином видеопанель. - Телевизор; включить; канал "Дискавери".
Картинка была очень чёткой, цвета - яркими. Дон и забыл, что тогда уже было телевидение высокого разрешения; множество старых сериалов он не мог больше смотреть из-за низкого качества картинки.
Фильм уже начался. Сначала шли виды радиотелескопа Аресибо с высоты птичьего полёта под голос ведущего - канадского, кстати, актёра, как его звали? Мори Чайкин? Вскоре их сменила краткая история SETI: уравнение Дрейка, проект "Озма", табличка на "Пионере-10", золотой диск "Вояджера" - дизайн которого, как не могла не упомянуть передача канадской редакции канала "Дискавери", был разработан торонтцем Джоном Ломбергом. Дон уже и забыл, как много в этом фильме было не про Сару и её открытие. Может быть, стоит сходить на кухню принести чего-нибудь попить, и…
И внезапно на экране появилась она, и…
И он посмотрел на жену, сидящую рядом на диване, и потом снова на экран, и снова на Сару, и снова в телевизор. Она неподвижно смотрела на камин - не на магнифотовую панель над ним, и лицо её покраснело, словно от смущения, потому что…
Потому что на экране она выглядела настолько моложе, настолько крепче. В конце концов, это ведь снято тридцать восемь лет назад, когда ей было сорок девять. Это было что-то вроде роллбэка, возврата в предыдущее состояние; конечно, не настолько далеко, насколько вернулся он, но всё равно было горько от воспоминания о неслучившемся.
- Прости меня, дорогая. Мне так жаль, - тихо сказал он, и потом громче, в пространство: - Телевизор; выключить.
Она повернулась к нему; её лицо было бесстрастно.
- Мне тоже, - сказала она.
Позже в тот же день Сара поднялась наверх в бывшую комнату Карла, чтобы поработать с гигантской кипой бумаг, принесённой Доном из университета.
Дон тем временем спустился в подвал. Они с Сарой почти перестали им пользоваться, когда состарились. Ведущие туда ступени были особенно круты, а поручни имелись только со стороны стены. Но сейчас спуск не составлял для него труда, а в этот жаркий летний день там было самое прохладное место в доме.
Не говоря уж о том, что самое уединённое.
Он присел на один из стоящих здесь старых диванов и с неприятным ощущением внутри огляделся вокруг. Здесь творилась история. Вон там Сара догадалась о смысле оригинального сообщения. И история может быть сотворена в этом доме снова, если она сможет расшифровать второе послание драконианцев. Возможно, когда-нибудь на их газоне установят памятный знак.
Дон крепко сжимал в руке датакомм, и его пластиковый корпус намок от пота. Хотя он представлял себе, как увидит Ленору снова, он знал, что этого никогда не будет. Но она заставила его пообещать, что он позвонит, и он не мог просто бросить её, покинуть в неведении. Это будет неправильно, мелко и жалко. Нет, он должен позвонить ей и попрощаться, как подобает. Он скажет ей правду, скажет, что она в его жизни не единственная.
Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, открыл датакомм, тут же захлопнул его и потом, наконец, снова открыл, осторожно, словно приподнимая крышку гроба.
И заговорил с маленьким устройством, сказав ему, с кем хочет связаться, и…
Гудки. Колокольный звон. А потом…
Резкий голос.
- Алло?
- Привет, Ленора, - сказал он; сердце выпрыгивало из груди. - Это Дон.
Молчание.
- Ну, ты помнишь, Дон Галифакс.
- Алло, - повторила Ленора ледяным голосом.
- Послушай, прости, что я не звонил, но…
- Прошло три дня.
- Да, я знаю, знаю, я виноват. Я правда собирался позвонить. Я не хотел, чтобы ты думала, будто я - один из тех парней, что… ну, из тех парней, что потом не звонят.
- Но ты удачно им прикинулся, - сказала она.
Его передёрнуло.
- Прости. Ты достойна лучшего…
- Ещё как.
- Да, я знаю. Но, послушай, я…
- Разве тебе было не хорошо со мной?
- Мне было просто великолепно, - сказал он. И то была правда - практически единственный раз за много недель, когда он почувствовал себя счастливым. Не только из-за секса, но и из-за того, что рядом кто-то, живущий в одном ритме с ним, и…
Ленора, казалось, начала оттаивать.
- Это хорошо. Потому что мне тоже. Ты… ты - это правда нечто.
- Гммм… спасибо. И ты тоже. Но, гммм…
- Слушай, - тон её голоса намекал, что она проявляет особое благоволение, - завтра я занята в продуктовом банке. Но в воскресенье я свободна. Может, сходим куда-нибудь?
Нет, подумал Дон.
- Что у тебя на уме? - спросил он, и сам поразился тому, что говорит это.
- По прогнозу будет отличная погода. Как насчёт выбраться на Сентер-айленд?
Я не могу этого сделать, подумал он. Я этого не сделаю.
- Дон? - позвала Ленора, прерывая неловкую паузу.
Он закрыл глаза.
- Конечно, - сказал он. - Конечно, почему нет?
Дон прибыл к пристани парома в конце Бэй-стрит примерно на десять минут раньше, и оглядывал толпу в поисках…
А, вот же она: Ленора, "что блистает ярче всех земных огней". Она бежит к нему, в суперкоротких белых шортах и свободном топе, сжимая гигантскую шляпу от солнца. Она вытянулась и поцеловала его в губы, а потом отстранилась, улыбаясь, и…
И его как громом поразило. У себя в голове он её состарил; он воображал её тридцатипятилетней, этот возраст казался ему более подходящим для женщины, с которой ему захотелось бы заговорить, но вот она перед ним, со свежим лицом и веснушками, и выглядит на десять лет моложе.
Они погрузились на "Макс Хейнс", белый двухпалубный паром, и отправились в полуторакилометровое плавание на Сентер-айленд с его набережными, пляжами, парками развлечений и садами.
Леноре захотелось сюда приехать, по её словам, потому что она соскучилась по водным просторам. Но результат оказался не слишком вдохновляющим: чайки, пожирающие отбросы, оказались не лучшей заменой ванкуверским большим голубым цаплям, и, кроме того, в воздухе не было солёного морского запаха. После высадки они часа полтора бегали трусцой. Дон нашёл это занятие бодрящим; кроме того, ему нравилось ощущать, как его волосы - да-да, волосы! - развеваются на ветру.
После этого они просто бродили по мощёным дорожкам, тщательно обходя гусиный помёт. По правую руку у них был залив, а за ним - собственно Торонто, город, за ростом и расширением которого Дон наблюдал бо́льшую часть столетия. В его силуэте по-прежнему доминировала Си-Эн Тауэр, когда-то давно самое высокое отдельностоящее сооружение в мире; подростком он со своим другом Айвеном ходил смотреть, как грузовые вертолёты поднимают наверх её огромные секции.
Угловатые небоскрёбы, как линии гигантского штрих-кода, тянулись вправо и влево от телебашни. Он помнил время, когда деловой центр Торонто был крошечным скоплением высоких зданий, но сегодня он тянулся и тянулся вдоль всего побережья, на запад к Миссисоге и на восток, туда, где на его пути вставали Утёсы Скарборо.
В течение жизни Дона изменился не только силуэт города - и всё же некоторые вещи не изменились так, как он от них ожидал. Он помнил, как ходил с отцом на "Космическую одиссею 2001" в год её выхода, в 1968. Чем хорошо родиться в год, оканчивающийся нулём - гораздо легче считать. Даже ребёнком он знал, что в 2001 ему будет сорок один, а его отцу, сидящему рядом в кинотеатре "Глендейл", сейчас было сорок три, то есть Дон будет младше него, когда чудеса, показанные в фильме, станут реальностью: космопланы "Пан-Американ", гигантские орбитальные станции в форме колёс и отели "Говард Джонсон" на них, города на Луне, экспедиции к Юпитеру, криогенная заморозка, и - "Открой причальные ворота, Хэл" - искусственный интеллект.