Англиканская церковь Всех Святых в Кингсуэй была церковью из его детства, больше запомнившаяся собраниями бойскаутов, которые он посещал, чем любыми словами проповедника. Последний раз Дон был в этом здании… фраза, которая первой всплыла в голове, несомненно, порождённая текущим окружением, была "Бог знает когда", хотя он не слишком верил в то, что Бог следит за такими мелочами.
Гроб был закрыт, и это было к лучшему. Люди всегда говорили, что Билл и Дон очень похожи, и Дон не имел ни малейшего желания привлекать к этому сходству - и разительному контрасту - чьё-то внимание. Поскольку у Билла никогда не было проблем с лишним весом, Дон сейчас был ещё больше похож на двадцатипятилетнего Билла, чем когда сам был в этом возрасте. Он был единственным в церкви, кто мог помнить Билла молодым, и…
Нет. Нет, постойте! Вон там, разговаривает с Пэм, это случайно не…
Точно. Майк Брэден. Боже, Дон его не видел с самой школы. Но невозможно не узнать это широкое круглое лицо с близко посаженными глазами и сросшейся воедино бровью; даже покрытое морщинами и обвисшее, оно явно принадлежало ему.
Майк был ровесником Билла, но Дон тоже его знал. Один из всего лишь четырёх мальчишек квартала, населённого преимущественно девчонками - Майки, как тогда его называли, или Мик, как он недолго величал себя в детстве - был неутомимым игроком в уличный хоккей и входил в тот самый скаутский отряд, что собирался в этой церкви.
- Это Майк Брэден, - сказал Дон Саре, указывая на него. - Старый друг.
Сара понимающе улыбнулась.
- Сходи поздоровайся.
Он скользнул между двух рядов церковных скамей. Подойдя ближе, Дон обнаружил, что Майк делает то, что и положено делать на похоронах - делится воспоминаниями об усопшем с его близкими.
- Старина Билл, как он любил кленовый сироп, - говорил Майк, и Пэм энергично кивала, словно они достигли взаимопонимания по вопросу о запрещении испытаний нанотехов. - И искусственного не признавал, - продолжал Майк, - ему подавай только натуральный, и…
Он замолк и застыл, став таким же неподвижным, как, несомненно, Билл в своём выстланной щёлком гробу.
- Боже… мой, - сумел выговорить Майк через какое-то время. - Боже мой. Прости, сынок, дыхание перехватило. Ты похож на Билла как две капли воды. - Он прищурил свои глаза-бусины и насупил свою единственную бровь, сейчас серую, словно грозовая туча. - Кто… кто ты такой?
- Майки, - сказал Дон, - это я. Дон Галифакс.
- Нет, это… - Но он снова замолчал. - Господи, это… ты правда выглядишь как Донни, но…
- Роллбэк, - сказал Дон.
- Но как ты смог…
- За меня заплатили.
- Боже, - сказал Майк. - Это потрясающе. Ты… ты выглядишь сказочно.
- Спасибо. И спасибо, что пришёл. Для Билла ты многое значил.
Майк продолжал пялиться на него, и Дон от этого чувствовал себя не в своей тарелке.
- Маленький Донни Галифакс, - сказал Майк. - Не могу поверить.
- Майки, пожалуйста. Я просто подошёл поздороваться.
Старик кивнул.
- Прости. Просто я ни разу не видел никого, кто прошёл роллбэк.
- Я тоже, до недавнего времени, - сказал Дон. - Но я не хочу об этом говорить. Ты что-то рассказывал о любви Билла к кленовому сиропу?
Майк секунду помедлил, явно задумавшись, задать ли ещё несколько вопросов о том, что произошло с Доном, или принять предложение сменить тему. Потом кивнул - решение принято.
- Помнишь, как наш отряд каждую зиму ходил на север от седьмого шоссе собирать сок? Билл был на седьмом небе! - Судя по лицу Майка, он сразу же понял, что, вероятно, выбрал не слишком подходящую обстоятельствам метафору, но это лишь заставило его продолжать рассказ дальше, и скоро тема омоложения была забыта. Пэм внимательно слушала, но Дон обнаружил, что шарит взглядом по толпе собравшихся в поисках знакомых лиц. Билл всегда был более популярен, чем Дон - более общителен и спортивен. Интересно, сколько людей придёт на его собственные похороны, и…
И при этой мысли у него упало сердце. Никто их этих людей, это уж точно. Ни его жена, ни его дети, ни единый из друзей его детства. Они умрут задолго, очень задолго до него. О, его внуки, возможно, переживут его; но прямо сейчас их здесь не было, и их родителей он тоже не видел. Надо полагать, Карл и Анджела были где-то в другой части церкви, вероятно, хлопотливо поправляя воротнички и одёргивая одежду на детях, которые редко одевались подобным образом, если такое вообще когда-нибудь было.
Через несколько минут ему произносить надгробную речь, и он будет вспоминать прошлое брата, случаи из его жизни и поучительные истории, которые могут показать, каким отличным парнем был Билл. Но на его собственных похоронах не будет никого, кто смог бы рассказать о его детстве и юности, никого, кто помнил бы первые восемьдесят или девяносто лет его жизни. Всё, что он сделал в жизни до сих пор, будет забыто.
Он извинился перед Пэм и Майком, который перешёл от пристрастия Билла к кленовому соку к похвалам его осмотрительности.
- Когда мы играли на улице в хоккей, и вдруг появлялась машина, Билл всегда первым кричал "Машина, машина!", - говорил Майк. - Я всегда буду помнить, как он это кричал. "Машина! Машина!" Он ведь…
Дон перешёл из нефа в переднюю часть церкви. Витражное окно бросало на деревянный пол цветные пятна. Сара теперь сидела на крайнем правом месте второго ряда с видом одиноким и уставшим, её трость висела на подставке для молитвенника на спинке передней скамьи. Дон подошёл ближе и присел рядом.
- Как у тебя дела? - спросил он.
Сара улыбнулась.
- Всё нормально. Устала. - Она озабоченно сощурилась. - А у тебя как?
- Пока держусь, - ответил он.
- Хорошо, что столько людей пришло.
Он снова осмотрел собравшихся; в глубине души ему хотелось, чтобы их было меньше. Он терпеть не мог говорить перед большими собраниями. В голове всплыла старая шутка Джерри Сайнфелда: больше всего большинство людей боятся публичных выступлений; второй по распространённости страх - смерть; из чего следует, что на похоронах вы должны больше жалеть того, кто выступает с надгробной речью, чем того, кто лежит в гробу.
Вошёл священник - низкорослый чернокожий мужчина лет сорока пяти с уже начинающими седеть и редеть волосами - и скоро служба пошла своим чередом. Сидящая рядом с ним Сара держала его за руку.
У священника был на удивление мощный для его комплекции голос, и он прочёл с собравшимися несколько молитв. Дон склонил голову вместе со всеми, но не закрывал глаз и смотрел на узкую полосу пола между своей скамьей и стоящей впереди.
- …а теперь, - сказал священник - слишком скоро, - несколько слов о Билле скажет его младший брат, Дон.
О, чёрт, подумал Дон. Но ошибка была вполне естественна, и он, выходя вперёд и поднимаясь по трём ступеням, ведущим на возвышение, решил её не исправлять.
Он схватился обеими руками за кафедру и оглядел людей, которые пришли проводить в последний путь его брата: семья, в том числе сын Билла Алекс и взрослые дети Сьюзан, их сестры, которая умерла в 2033; несколько старых друзей; несколько сослуживцев Билла по "Юнайтед-Уэй" и много людей, незнакомых Дону, но которые несомненно что-то значили для Билла.
- Мой брат, - сказал он, повторяя банальности, которые ранее набросал на датакомме, выуженном сейчас из кармана пиджака, - был хорошим человеком. Хорошим отцом, хорошим мужем, и…
И тут он замолк - не из-за несоответствия брата только что перечисленным категориям, и из-за того, кто только что вошёл в церковь и усаживался в последнем ряду церковных скамей. Прошло тридцать лет с тех пор, как он последний раз видел бывшую невестку Дорин, однако вот она, одетая в чёрное, пришла тихо попрощаться с человеком, с которым развелась давным-давно. В смерти, похоже, прощаются все прегрешения.
Он снова взглянул на свои записи, нашёл, где остановился и сбивчиво продолжил:
- Билл Галифакс усердно трудился на работе, и ещё усерднее - как отец и гражданин. Нечасто бывает так, что…
Он снова запнулся, когда увидел следующие слова и понял, что ему придётся либо их пропустить, либо разоблачить ошибку священника. К чёрту, подумал он. Я никогда этого не говорил, пока Билл был жив. Будь я проклят, если я этого не скажу и сейчас.
- Нечасто бывает так, - повторил он, - что старший брат берёт пример с младшего, но со мной так было всегда.
Послышались шепотки, он увидел несколько удивлённых лиц. Он заговорил, отклоняясь от заготовленной речи.
- Да, это так, - сказал он, ещё крепче вцепляясь в кафедру, словно нуждаясь в опоре. - Я старший брат Билли. Мне невероятно повезло - я прошёл роллбэк. - Люди снова зашептались, запереглядывались. - Это было… это не было что-то, к чему я стремился или просто желал, но…
Он оборвал себя.
- Так вот, я знаю Билла всю его жизнь, дольше, чем кто-либо… - он помедлил и решил завершить фразу словами "в этом зале", хотя "в мире" тоже было бы правдой; кроме него, все, знавшие Билла с рождения, уже давно умерли, а Майк Брэдер появился на Уиндермир-авеню только когда Биллу исполнилось пять.
- Билл редко ошибался, - сказал Дон. - О, он делал ошибки, в том числе, - и здесь он кивнул в сторону Дорин, которая, кажется, кивнула в ответ, понимая, что он говорит о том, что Билл делал в браке, а не о браке как таковом, - монументальные, о которых он потом жалел всю жизнь. Но в целом, он всё делал правильно. Конечно, не помешало и то, что он обладал острым, как сабля, умом. - Он понял, что изуродовал метафору, как только её произнёс, но не стал исправляться, а продолжил. - Многие удивились, когда он пошёл работать в благотворительный сектор вместо бизнеса, где мог бы зарабатывать гораздо больше. - Он удержался от взгляда в сторону Пэм, воздержался от того, что могло бы быть расценено как намёк, что Билл никогда не смог бы себе позволить того, что досталось самому Дону. - Он мог пойти в адвокаты, стать корпоративным воротилой. Но он хотел другого; он хотел творить добро. И он это делал. Мой брат творил добро.
Дон снова оглядел зал, море чёрных одежд. Один или два человека тихо плакали. Он отыскал взглядом своих детей и своих внуков - до рождения внуков которых он, вероятно, доживёт.
- Никакой актуарий не мог бы сказать, что Биллу недодали в количестве, но именно качеством своей жизни он по-настоящему выделялся. - Он помедлил, спрашивая себя, насколько личные вещи может здесь говорить, но, чёрт возьми, это всё было очень личное, а он хотел, чтобы Сара, его дети и, может быть, сам Господь Бог это услышали. - Похоже, что я смогу подойти чертовски близко, - он запнулся, осознав, что только что чертыхнулся во время церковной службы, но продолжил, - к тому, чтобы прожить вдвое дольше, чем прожил мой брат.
Он посмотрел на гроб; его полированная крышка блестела.
- Но, - продолжал Дон, - если за это время я сделаю вполовину меньше добра, чем Билл, и снискаю вполовину меньше любви, чем он, то тогда, наверное, можно будет сказать, что я заслужил это… этот… - Он замолчал, подыскивая верное слово и, наконец, закончил: - …этот бесценный дар.
Глава 35
Вечером после похорон Дон и Сара рано отправились спать, оба измотанные до предела. Она моментально заснула, Дон же перевернулся на бок и стал глядеть на неё.
Он не сомневался, что антидепрессанты, которые дала ему Петра, действуют. Он стал лучше справляться с раздражающими мелочами жизни, а идея о том, чтобы убить себя, теперь казалась ему совершенно чуждой - если не считать той шутки о публичных выступлениях, сегодня ему ни на секунду не захотелось поменяться местами с братом.
Гормональная коррекция тоже работала; теперь он уже не был озабочен, как мартовский кот. О, настроение по-прежнему было игривое, но он, по крайней мере, мог его как-то контролировать.
Но хотя его вожделение к Леноре немного улеглось, любовь осталась прежней. Она не была простым гормональным расстройством; это он знал точно.
Тем не менее, у него были обязательства перед Сарой, возникшие за десятки лет до рождения Леноры. Сара нуждалась в нём, и хотя он не нуждался в ней - по крайней мере, не в смысле каждодневной заботы и ухода - он по-прежнему очень её любил.
До последнего времени тихих, нежных отношений, сложившихся между ними, было достаточно, и их по-прежнему могло быть достаточно на то время, что им осталось.
И, кроме того, текущая ситуация была несправедлива по отношению к Леноре. Он никак не мог стать любимым, которого она заслуживала, её постоянным партнёром, спутником её жизни.
Разрыв с Ленорой, он знал, будет похож на ампутацию - это будет, словно отрезать часть себя. Но это будет правильным поступком, хотя…
Хотя типичный молодой человек, теряющий молодую возлюбленную может утешить себя тем, что в море полно рыбы, и такая же, а то и значительно лучшая обязательно вскоре появится на горизонте. Но Дон уже прожил целую жизнь, в течении которой ему встретились лишь две женщины, пленившие его: одна в 1986, вторая в 2048. Шансы встретить третью, даже в течение тех многих десятилетий, что ему предстояли, казались исчезающее малыми.
Но дело не в этом.
Он знал, что должен сделать.
И он сделает это завтра, если только…
Нет, это неважно. Никаких отговорок.
Он сделает это завтра.
Календарь никого не ждёт, и так получилось, что сегодня, пятнадцатого октября, в четверг, у Дона был день рождения. Он не говорил Леноре о его приближении; он не хотел, чтобы она тратила хоть сколько-нибудь из своих небольших денег на подарок для него, а сейчас, учитывая то, что он собирался сегодня сделать, он был вдвойне рад тому, что сохранил это в тайне.
Кроме того, так ли важен восемьдесят восьмой день рождения, если твоё тело подверглось омоложению? Когда ты ребёнок, день рождения - это большое событие. В среднем возрасте они уже не кажутся такими уж важными, празднуются лишь круглые даты, да в годы, оканчивающиеся на пятёрку, иногда посидишь и подумаешь о прожитом. Но после определённого возраста это снова меняется. Теперь снова каждый день рождения - праздник, каждый день рождения - достижение… потому что каждый из них может стать последним. Если только ты не прошёл роллбэк. Так отмечать ему свой восемьдесят восьмой день рождения, или проигнорировать?
И ведь это вовсе не означало, что его биологические часы теперь показывают двадцать шесть вместо двадцати пяти. Он знал, что "двадцать пять" - это примерное значение. Роллбэк - это комплекс биологических модификаций, не машина времени с цифровым индикатором. Он, однако, обнаружил, что ему приятнее думать о себе, как о двадцатишестилетнем. Двадцать пять - это неприлично мало; в этом возрасте было что-то до смешного незрелое. Но двадцать шесть - это уже серьёзнее, это почти "под тридцать", начинаешь остепеняться. И пускай значение не точное - он же всё равно становится старше, так же, как и все остальные, день за днём, и эти дни нужно же объединять в какие-то группы, разве не так?
То, что именно сегодня - день его рождения, было очень неудачным совпадением - теперь он будет вспоминать о своём разрыве с Ленорой в каждый из множества дней рождения, которые ему ещё предстоят.
Он прибыл в "Герцог Йоркский" к полудню и наткнулся там на Гэбби.
- Привет, Дон, - сказала она, улыбаясь. - Спасибо, что помогал нам в пищевом банке на прошлой неделе.
- Без проблем, - сказал он. - Было весело.
- Ленни уже здесь. В "уют-компании".
Дон кивнул и направился в маленькую комнатку. Ленора читала что-то с датакомма, но подняла взгляд при его приближении и моментально оказалась на ногах, встав на цыпочки, чтобы его поцеловать.
- С днём рождения, милый! - объявила она.
- Как… как ты узнала?
Она таинственно улыбнулась - но, конечно, в наше время в сети можно отыскать любую информацию. Как только они уселись, Ленора достала откуда-то что-то, завёрнутое в блестящую синюю бумагу.
- С днём рождения, - снова сказала она.
Дон посмотрел на подарок.
- Не нужно было!
- Что я буду за подруга, если забуду про твой день рожденья? Давай, открой его.
Он подчинился. Внутри была белоснежная футболка. На ней был стандартный запретительный знак - перечёркнутый круг, в котором было слово "QWERTY", составленное из шести скрэббловских фишек. Дон лишь удивлённо разинул рот. Когда они в первый раз играли в скрэббл, он упоминал о том, что не одобряет включение слова "qwerty" в "Официальный словарь игрока в скрэббл". На его памяти оно всегда записывалось заглавными буквами, а такие слова в скрэббле не допускались. Все словари, с которыми он консультировался, соглашались с ним, за исключением одного: Вебстерского Третьего Полного Международного Словаря, утверждавшего, что слово "часто записывается строчными буквами". Но тот же самый излишне либеральный словарь утверждал, что "торонто" может писаться с маленькой буквы, когда означает что-то, присущее городу, вроде "в торонто-стиле", а в ОСИС такого слова не было, и слава Богу. Поскольку с применением слова qwerty было выиграно множество официальных турниров, никто и слышать не хотел о том, что это профанация. Как и в случае с кампанией, которую Дона вёл за признание за роботом имени "Гунтер", его предложение нашло не много сторонников.
- Спасибо! - сказал он. - Это потрясающе.
Ленора улыбалась до ушей.
- Я рада, что тебе нравится.
- Ещё как! Я уже её люблю.
- А я люблю тебя, - сказала она, в первый раз произнеся эти слова, потянулась через стол и взяла его за руку.
Листья на деревьях вдоль Эвклид-авеню сменили цвет на смесь оранжевого, жёлтого и коричневого. Год становился стар; скоро наступит зима. Дон и Ленора шли вдоль них, взявшись за руки. Она, как всегда, оживлённо болтала, но он был слишком поглощён раздумьями, чтобы что-то говорить, потому что знал, что они идут к ней домой в самый последний раз.
Мёртвые листья смешивались с мусором, нанесённым вечерним бризом на потрескавшийся асфальт. Они прошли мимо зданий с заколоченными окнами и сидящих вокруг канализационного люка алкашей, прежде чем добрались до её обшарпанного дома и спустились в квартиру в полуподвале. Когда они вошли и сняли плащи, Ленора занялась кофе, а Дон огляделся вокруг. На самом деле здесь было не так много вещей, принадлежащих Леноре лично; он знал, что потрёпанная мебель сдавалась вместе с квартирой. Её собственность, вероятно, поместилась бы в пару чемоданов. Он удивлённо покачал головой, вспоминая, когда его жизнь была так мобильна и не отягощена багажом.
- Вот, - сказала Ленора, протягивая ему дымящуюся чашку. - Поможет согреться.
- Спасибо.
Она устроилась на подлокотнике дивана.
- И я знаю ещё кое-что, чем можно тебя согреть, именинничек, - сказала она, и её глаза блеснули.
Но он покачал головой.
- Гмм… может, лучше в скрэббл сыграем?