МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый - Пол Андерсон 4 стр.

- Спасибо, это вы хорошо придумали, - сказала она. - Так вот: планеты, на которых люди могут жить без специального сна­ряжения, встречаются во Вселенной редко и находятся на большом расстоянии друг от друга. Нуэвамериканцы, которые исследуют этот сектор Галактики, хотели бы устроить на Гвидионе базу, чтобы заправлять корабли топливом, ремонтировать их при необходимо­сти и давать экипажам передохнуть среди зеленых рощ.

Тут Коре и Вильденвей расхохотались, и она бросила на них непонимающий взгляд. Что касается Ворона, он бы не прервал ее рассказа ни за какие деньги.

Отбросив со лба выбившуюся от ветра светлую прядь, Эльфави продолжала:

- Разумеется, жители нашей планеты должны решить, желают они этого или нет. Но пока это решается, вполне можно заняться поисками места для такой базы, правда? Отец предложил необита­емую долину в нескольких днях пути в глубь острова, за горой Гранис. Путешествовать туда будет куда приятнее пешком, чем по воздуху; по дороге мы вам многое покажем и о многом побесе­дуем и успеем вернуться до наступления Бэйла. - Тут Эльфави чуть нахмурилась: - Не знаю, мудро ли устраивать иностранную базу возле Святого Города. Но об этом можно будет поговорить потом. - Она звонко рассмеялась: - Господи, что я плету! - и, повинуясь неосознанному порыву, потянула Ворона за рукав и взяла его под руку. - Но вы видели столько планет, вы и предста­вить себе не можете, как мы вас ждали. Как это чудесно! Сколько историй сможете вы нам рассказать, сколько песен спеть! - Она положила свободную руку на плечо Бьерду. - Подождите, пока этот болтушка перестанет вас стесняться, друг издалека. Если бы его вопросами можно было вертеть генератор, он мог бы осветить весь Звездар!

- Ой-й-й-й! - проверещал мальчик, вырываясь.

Мужчина и женщина, а с ними ребенок двинулись без особой цели, не замечая ничего вокруг, по верху дамбы. Двое солдат шли за ними следом. Стволы винтовок у них за плечами темнели на фоне облаков и походили на черные розы. Пальцы Эльфави со­скользнули с неловко согнутой руки Ворона - на Лохланне у муж­чин и женщин не было обычая ходить под ручку - и нащупали флейту у него в рукаве.

- Что это? - спросила она.

Он вытащил длинную флейту. Инструмент был сделан из дерева дарвы, покрыт резьбой и отполирован, чтобы подчеркнуть зерни­стую фактуру дерева.

- Флейтист-то я неважный, - сказал он. - Знатный человек обязан владеть каким-нибудь искусством. Но я всего лишь млад­ший сын, всю жизнь брожу в поисках работы для своих штыков, и у меня не было времени всерьез учиться музыке.

- Те звуки, которые я слышала... - Эльфави замолчала, подыс­кивая слово. - Они мне что-то говорили, - произнесла наконец она, - но на языке, которого я не знаю. Не могли бы вы сыграть мне эту мелодию еще раз?

Ворон поднес флейту к губам, и полились холодные, грустные звуки. Эльфави вздрогнула, запахнула плащ и коснулась черно­золотого медальона на шее.

- Это больше нежели музыка, - сказала она. - Эта песня при­шла от Ночных Ликов. Это песня, да?

- Да, и очень древняя. Говорят, ее сложили на Старой Земле за столетия до того, как люди побывали даже на планетах собственной Солнечной системы. На Лохланне мы поем ее до сих пор.

- А вы можете перевести ее мне на гвидионский?

- Возможно. Дайте поразмыслить... - Ворон некоторое время шел молча, мысленно подбирая фразы. Боевой офицер должен уметь владеть словом, а их языки были родственными. Наконец он сыграл несколько тактов, отнял флейту от губ и начал:

Нынче на небе тучи, любовь моя,

И ветра шумят в полной силе.

Где же радость моя, где любовь моя?

Их в холодную землю зарыли.

Что ж могу я сделать, любовь моя,

Чтоб твою успокоить тень?

Стану плакать я над могилой твоей Целый год и еще один день.

Целый год и еще один день прошел - из-под камня раздался стон:

"Кто рыдает здесь над могилой моей И тревожит мой тихий сон?"

Он почувствовал, как Эльфави напряглась, и резко остановился. Дрожащими губами, так тихо, что он едва расслышал, Эльфави произнесла:

- Не надо, пожалуйста.

- Простите, - озадаченно проговорил он, - если я... но что случилось?

- Вы не могли знать. И я тоже. - Она оглянулась, ища Бьерда. Мальчик, уже освоившись, отстал от них и шагал рядом с солдата­ми. - Он не слышит. Ну, значит, это не имеет значения.

- Вы не можете мне объяснить, что вас испугало? - спросил Ворон, надеясь, что ее объяснение поможет ему разрешить собст­венные сомнения.

- Нет. - Она покачала головой. - Не знаю, что со мной. Просто эта песня меня пугает. Страшно пугает. Как вы только можете жить, зная ее?

- Мы на Лохланне думаем, что это очень красивая песенка.

- Но мертвые не говорят. Они же мертвы!

- Разумеется. Это просто фантазия. Разве у вас нет мифов?

- Наши мифы не такие. Мертвые уходят в Ночь, и Ночь стано­вится Днем - да она и есть День. Подобно Рагану, который попал в Пламенеющее Колесо, вознесся на небо и снова был сброшен на землю, где его оплакала Мать, все это ипостаси Бога, они обозна­чают сезон дождей, когда иссохшая земля возвращается к жизни, а еще они обозначают сновидения и пробуждение от них, и утрату- воспоминание-возрождение, и... да разве вы не понимаете, все это едино! А в вашей песне двое разлученных людей обращаются в ничто и даже жаждут превратиться в ничто. Этого не должно быть!

Ворон спрятал флейту, и они молча пошли дальше. Вдруг Эль- фави отбежала от него, сделала несколько па какого-то медленного и величественного танца, неожиданно закончившегося длинным прыжком, вернулась с улыбкой на губах и снова взяла его под руку.

- Я забуду про это, - сказала она. - Ваша родина очень дале­ко. Здесь Гвидион, и когда Бэйл так близко, грустить нельзя.

- А что это за Бэйл?

- Это когда мы идем в Святой Город, - ответила она. - Так бывает каждый год - я хочу сказать, каждый гвидионский год, а он равен примерно пяти годам на Старой Земле. Все обитатели плане­ты идут в Святой Город своего округа, который его содержит в надлежащем виде. Вам будет скучно ждать нашего возвращения, разве что вы пойдете с нами... Может быть, так и будет! - пылко воскликнула Эльфави, и предвкушение грядущего погасило в ее душе остатки тревоги.

- И что там происходит? - спросил Ворон.

- К нам нисходит Бог.

- Да? - Ворон вспомнил о дионисийских обрядах у многих отсталых народов и как можно тактичнее спросил: - Вы видите Бога или чувствуете Вуи? - Последнее слово было местоимением всеобщего рода, который существовал в гвидионском языке наряду с мужским, женским и средним.

- Нет-нет, - ответила Эльфави. - Бог - это мы.

4

Танец закончился заключительным экзальтированным прыж­ком: птичья голова запрокинута к небу, радужные крылья трепе­щут. Аккомпаниаторы опустили свирели и барабаны. Танцовщица поклонилась так низко, что плюмаж у нее на голове коснулся земли, и исчезла в тростниках. Зрители, сидевшие, скрестив ноги, на траве, закрыли глаза и долгую минуту сидели в молчании. Тольтека решил, что такой знак одобрения и благодарности значительно красивее, чем аплодисменты.

Когда он снова огляделся вокруг, люди уже завершили обряд и готовились ко сну. Тольтека никак не мог к этому привыкнуть, и все же нужно было разбивать лагерь, ужинать и ложиться спать, хотя солнце не достигло еще и полуденного пика. Виной тому был, разумеется, длинный день. Гвидион только что миновал весеннее равноденствие. Но даже сейчас, в самом разгаре мягкой и дождли­вой зимы, в светлое время суток приходилось дважды ложиться спать.

В Звездаре это было не так заметно. С наступлением темноты улицы освещало искусственно генерируемое полярное сияние, и все продолжали заниматься своими делами. Таким образом, чтобы собрать экспедицию, потребовалось не более двух оборотов плане­ты. На заре они отправились в путь по холмам. Один день нетороп­ливой ходьбы с двумя привалами уже позади; позади и ночь, когда луна светила так ярко, что путникам почти не требовалось фо­нарей; и вот опять дневка. Завтра - речь идет, разумеется, о "зав­тра" по-гвидионски - они достигнут той лощины среди холмов, где Дауид предложил устроить космодром.

Натруженные километрами бездорожья мускулы ныли, но спать еще не хотелось. Тольтека встал и оглядел лагерь. Дауид выбрал для него удачное место - поляну посреди леса. Несколько сопровож­давших экспедицию гвидионцев, весело переговариваясь, прикры­ли костер дерном и расстелили на траве спальные мешки. Один из них, выставленный для охраны лагеря от возможных нападений хищников, был вооружен луком. Когда охотник притащил на ужин убитого стрелой аркаса, Тольтека убедился, что это нешуточное оружие. Тем не менее он так и не смог понять, почему жители этой планеты вежливо, но твердо отказались принять привезенные на "Кетцале" в качестве дара винтовки и пистолеты.

Десяток принимавших участие в экспедиции нуэвамериканских ученых и инженеров поспешно готовились отойти ко сну. Вспом­нив их смятение при вести о том, что поход будет проделан на своих двоих, Тольтека невольно фыркнул. Но с Дауидом следует согласиться: это наилучший способ изучить местность. Ворон с двумя солдатами также принимал участие в экспедиции. Лохланцы, казалось, не знали устали; их всегдашняя холодная вежливость ни разу им не изменила, но в пути они все время держались в стороне от остальных.

В заросли тростника вела тропинка, и Тольтека бесцельно по­брел по ней. Хотя в этих холмах никто не жил, гвидионцы часто здесь гуляли, и маленькие роботы с питанием от солнечных батарей постоянно расчищали тропинки, не давая им зарасти. Он не смел

Надеяться на встречу с Эльфави, но желал ее, и, когда из-за усыпан­ного цветами дерева вышла она, его сердце так и подпрыгнуло.

- Ты не устала? - с трудом выдавил он из себя после того, как они обменялись приветствиями. Язык был как деревянный.

- Не очень, - ответила она. - Решила перед сном немножко прогуляться. Как и ты.

- Что ж, рад составить тебе компанию.

- Компанию? - Она рассмеялась. - Интересная мысль! Я слы­хала, у вас на планете очень много коммерческих компаний. Это что, открываем еще одну? Будем наниматься гулять вместо людей, которые предпочли бы посидеть дома?

Тольтека поклонился:

- Если согласишься со мной пройтись, я буду считать, что сделал завидную карьеру.

Зардевшись от смущения, она поспешила ответить:

- Идем сюда. Если я не забыла эти места с тех пор, как побы­вала здесь в последний раз, тут недалеко есть чудесный вид.

Она успела сменить костюм птицы на обычную легкую тунику. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья, золотили ее тело - гибкое тело танцовщицы; распущенные волосы волнами ниспада­ли на спину. Тольтека не мог найти нужных слов, но и непринуж­денно хранить молчание, как она, был тоже не в состоянии.

- Мы на Нуэвамерике не все делаем за деньги, - сказал он, боясь, что она подумает о нем плохо. - Это у нас просто... ну, скажем, способ организации экономики.

- Я знаю, - ответила Эльфави. - Мне он кажется таким...- обезличенным, сухим, каждый только сам за себя - но, может быть, я просто не привыкла к такому.

- Мы считаем, что государство должно как можно меньше вме­шиваться в хозяйственную деятельность, - с жаром начал он объ­яснять идеалы, которые исповедовали люди Нуэвамерики. - Ина­че у него окажется слишком много власти, и тогда прощай свобода. Впрочем, частное препринимательство тоже нужно держать под контролем, и в нем не должна затухать конкуренция, иначе оно также выродится в тиранию. - Ему поневоле пришлось вставить в свою речь несколько слов, которых не было в гвидионском языке, в том числе и последнее. Что означает тирания, он объяснил ей раньше, во время беседы в доме Дауида, когда они пытались понять жизненные взгляды друг друга.

- Но почему общество, или, как вы его называете, государство, обязательно должно противостоять личности? - спросила Эльфа­ви. - Я так и не могу понять, в чем тут загвоздка, Мигель. Мы, гвидионцы, всегда поступаем так, как нам заблагорассудится. Боль­шинство наших предприятий ты бы назвал частными. - "Нет, я бы их так не назвал. У твоих соплеменников очень ограниченные потребности. Мотив приращения капитала, в экономическом смысле этого слова, у гвидионцев полностью отсутствует", - думал он про себя, но воздержался от комментариев и не стал ее перебивать. - Однако их стихийная деятельность на деле служит общему благу, - продолжала она. - Деньги суть не более чем дополнительное удобст­во. Обладание ими не наделяет человека властью над ему подобными.

- Вы строите всю свою жизнь на разумных началах, - ответил Тольтека. - В этом ваша планета не похожа ни на одну из мне известных. Кроме того, вам не нужно обуздывать насилие. Вы даже почти не знакомы с гневом. А ненависть - этого слова также нет в вашем языке. Ненавидеть кого-то - значит постоянно гневаться на него. - Он увидел на ее лице ужас и поспешил добавить: - А еще мы должны бороться с лентяями, скупцами, бесчестными людьми... знаешь, я уже начинаю сомневаться, стоит ли нам строить эту базу. Может быть, вашей планете лучше не иметь связей с другими. Вы слишком добры; вы можете не вынести таких потрясений.

Она покачала головой:

- Нет, не нужно так думать. Нет нужды доказывать, мы отлича­емся от вас. Очевидно, в ходе мутации мы утратили некоторые черты, присущие остальному человечеству. Однако различия между нами не так уж велики, и нельзя сказать, что мы выше вас. Не забывай, это вы прилетели к нам, а не мы к вам. Мы так и не сумели построить звездолеты.

- Не захотели, - поправил он ее.

В памяти Тольтеки всплыли слова Ворона, сказанные еще в Звездаре: "Нормальные люди не могут быть постоянно кроткими и разумными. При таком малочисленном населении они добились потрясающих успехов. Энергии им не занимать. Но куда они дева­ют излишнюю энергию?" Тогда эти слова его разозлили, и он еще подумал: только профессионального убийцу может испугать всеоб­щее здравомыслие. Теперь он поневоле стал понимать, что с науч­ной точки зрения вопрос Ворона вполне мотивирован.

- Мы отказались не только от этого, но и от многого друго­го, - сказала Эльфави с ноткой сожаления в голосе.

- По правде говоря, я так и не могу понять, почему вы хотя бы не освоили незаселенные территории Гвидиона.

- Несколько столетий тому назад мы заключили всеобщее со­глашение, стабилизировавшее численность населения. Его даль­нейший рост привел бы только к уничтожению природы.

Они снова вышли на поляну, простиравшуюся вверх по склону до самого обрыва. Трава была усыпана белыми цветами; как и везде, здесь рос уже знакомый Тольтеке кустарник со звездообраз­ными листьями; воздух наполнял пьянящий аромат его бутонов, готовых распуститься. За грядой холмов лежала глубокая лощина, еще дальше в ясное небо устремлялись вершины могучих гор.

Эльфави обвела рукой вокруг.

- Неужели мы должны все это заселить? - спросила она.

Тольтека вспомнил о своем шумном и непоседливом народе, о

сведенных лесах Нуэвамерики - и не ответил.

Девушка минутку постояла, нахмурившись, над обрывом. По­рывы западного ветра прижимали ее тунику к телу и трепали бело­курые локоны, позолоченные солнцем. Тольтека поймал себя на том, что засмотрелся на нее, и заставил себя повернуться в другую сторону, туда, где на расстоянии нескольких километров серел вул­канический конус горы Гранис.

- Нет, - вдруг как-то нехотя проговорила Эльфави, - я не должна ничего приукрашивать. Здесь действительно когда-то жили люди. Это были всего лишь несколько фермеров и лесорубов, но они действительно вели самостоятельное хозяйство. Впрочем, это давно в прошлом. Теперь мы все живем в городах. Не думаю, что мы когда-нибудь вновь заселим эти места, даже если бы это было безопасно. Это было бы дурно. Любая жизнь имеет право на суще­ствование, правда? Людям следует ограничивать свой Ночной Лик необходимым.

Тольтека с трудом улавливал смысл слов Эльфави, так зачарова­ли его звуки ее голоса. Ночной Лик... ах да, это догмат гвидионской религии (если это можно назвать религией; скорее это философия, а еще точнее - образ жизни). Они верят, что все сущее - это грань бесконечного и непреходящего единства, именуемого Богом, а сле­довательно, смерть, разрушение, печаль - это тоже Бог. Но об этой стороне действительности гвидионцы почти не говорят и, видимо, цочти не думают. Тольтека вспомнил их искусство и литературу: подобно повседневной жизни гвидионцев, они жизнерадостны, пол­ны света и совершенно логичны - для того, конечно, кто постиг их сложную символику. Их герои бестрепетно переносят боль, а смерть любимого оплакивают сдержанно - Ворон считал это до­стойным восхищения, но Тольтека понимал с трудом.

- Я не верю, что твой народ может нанести вред природе, - сказал он. - Вы сотрудничаете с ней и вживаетесь в нее.

- Таков наш идеал, - усмехнулась Эльфави. - Но боюсь, в сред­нем на Гвидионе идеалы воплощаются в жизнь не лучше, чем в других местах Вселенной. - Она опустилась на колени и стала рвать мелкие белые цветы. - Я сплету тебе гирлянду из жюля, - сказала она. - Это знак дружбы, ведь жюль цветет, когда начина­ется сезон роста. Как я красиво и гармонично поступаю, не правда ли? Но если бы ты спросил растение, оно бы, возможно, с этим не согласилось.

- Спасибо, - выдавил из себя ошеломленный Тольтека.

- Птица-Девушка носила венок из жюля, - сказала Эльфави. Тольтека уже знал, что у гвидионцев цитирование мифа используется для завязывания всех бесед, как у лохланцев - с вопроса: "Как здоровье твоего отца?" - Поэтому я сегодня и танцевала в костюме птицы. Сейчас ее время года, а сегодня день Речного Мальчика. Когда Птица-Девушка впервые увидела Речного Мальчика, он по­терялся и плакал. Она отнесла его домой и вручила ему свой венец. - Эльфави оторвалась от работы и подняла на Тольтеку глаза. - Это миф нынешнего времени года, - объяснила она. - Дожди и на­воднения в низинах кончаются, кругом солнце и цветущий жюль. Есть в этом мораль, которую так любят нам читать старцы, есть и еще сотня возможных истолкований. Вся легенда слишком сложна, чтобы рассказывать ее в такой теплый день, хотя эпизод с Деревом Загадок - это одна из лучших наших поэм. Но мне нравится пред­ставлять историю в танце.

Эльфави замолкла, лишь ее руки быстро сновали в траве. Не зная, что сказать, Тольтека указал на высокий куст, усыпанный бутонами.

- Как это называется? - спросил он.

- Тот, у которого пятиугольные листья? А, это бэйлов куст. Он растет повсюду. Ты наверняка видел такой же у дома моего отца.

- Да. Он, должно быть, фигурирует во множестве легенд.

Эльфави замерла. Потом взглянула на Тольтеку и отвела глаза.

На мгновение ему показалось, что эти синие, как вечернее небо, глаза ничего не видят.

- Нет, - отрывисто сказала она.

- Как? Но я думал... мне казалось, на Гвидионе у каждой вещи есть символическое значение. Обычно таких значений не одно, а несколько.

- Это всего лишь бэйлов куст, - произнесла Эльфави голосом, лишенным всякого выражения. - И больше ничего.

Тольтека поспешил прекратить расспросы. Должно быть, это табу... хотя нет, гвидионцы свободнее от безосновательных запре­тов, нежели даже его соплеменники. Но если она принимает это близко к сердцу, лучше не настаивать и сменить тему.

Девушка закончила работу, вскочила на ноги и набросила венок ему на шею.