МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый - Пол Андерсон 6 стр.

Посреди форума журчал фонтан. В нем Ворон мылся перед сном. Он подошел к маленькой, поросшей мхом чаше и стал пить, пока его пересохшая глотка не пришла в норму. Водосток в чаше фонтана имел неожиданно прихотливый вид: ему придали форму карикатурной рыбьей головы. Что ж, почему бы здесь, в геомет­рическом центре святости, и не пошутить? - подумал Ворон. Гви- дионцы очень смешливы, они смеются чаще, чем другие люди, и не хрипло, как нуэвамериканцы, или раскатисто, как лохланцы. Их веселье какое-то кроткое, добродушное, они находят комические сто­роны где угодно, даже в самом что ни на есть величественном. Воду, должно быть, провели сюда из какого-нибудь ключа, ко­торый бьет в лесу, у нее не водопроводный вкус.

Услышав за спиной шум, он схватился за пистолет и развернул­ся. На залитой лунным светом площади стояла Эльфави.

- А, - с глупым видом промямлил Ворон, - ты проснулась, госпожа?

- Нет, я крепко сплю на своей кровати в Звездаре, - усмехну­лась она и, мягко ступая, подошла ближе: - Я проснулась час на­зад, а то и больше, но мне не хотелось вставать. Полежать бы еще хотя бы денек! Потом я увидела, что ты здесь и... - Слова замерли у нее на губах.

Ворон приказал своему сердцу биться не так сильно, но оно плохо слушалось.

- Кто-то должен стоять на страже, - сказал он. - Почему бы не я?

- Это не нужно, друг издалека. Здесь нет опасностей.

- А дикие звери?

- Их отгоняют роботы. А другие роботы следят за порядком. - Она показала на небольшую машину на колесиках, которая тонки­ми щупальцами пропалывала клумбу.

Ворон ухмыльнулся:

- Да? А кто следит за роботами?

- Глупенький! Конечно же, автоматический центр. Каждые пять лет - я имею в виду здешние годы, так что получается примерно раз в поколение - посредине зимы наши инженеры устраивают церемонию, во время которой осматривают оборудование Святого Города и пополняют запасы продуктов.

- Понятно. А обычно сюда приходят только во время... э-э... Бэйла?

Она кивнула:

- Да, а зачем приходить сюда в другое время? Давай прогуляем­ся и посмотрим город? Может быть, от ходьбы мои ноги перестанут так ныть. - В ее предложении не было и тени благоговейного стра­ха, казалось, она просто хочет показать ему местные достопримеча­тельности.

Мох заглушал их шаги, и от ходьбы по этой пружинистой под­стилке усталость как рукой сняло. Рядом с нависшей угрюмой громадой Колумкилла здания казались сказочно легкими; однако, входя в дверной проем, Ворон заметил, что их стены так же толсты и крепки, как и у других гвидионских строений. Внутри здания освещали флюоресцентные светильники, вделанные в высокий потолок. Вероятно, они питаются от солнечных батарей, по­думал Ворон. Свет был тусклым, но рассматривать все равно было почти нечего: только красивый вестибюль и арки, ведущие в коридоры.

- Не будем уходить далеко, - сказала девушка, - а то мы мо­жем заблудиться и проплутать по коридорам немало времени, пока отыщем путь назад. Смотри! - Она показала вдоль коридора туда, где сходились пять других коридоров. - Это всего лишь начало лабиринта.

Ворон потрогал рукой стену. Она поддалась; то же серое веще­ство, похожее на резину, покрывало и пол.

- Что это? - спросил он. - Синтетический эластомер? Им здесь покрыта вся внутренняя поверхность?

- Да, - сказала Эльфави. Ее тон стал безразличным. - Здесь вообще-то нет ничего интересного. Давай лучше поднимемся на одну из башен, оттуда мы увидим весь город.

- Позволь-ка еще минутку. - Ворон открыл одну из множест­ва дверей, которые вели в ближайший коридор. Как обычно, она была стальной, но ее покрывал мягкий пластик, и она запиралась изнутри на засов. Комната за дверью вентилировалась через узкое окно. Единственными предметами обстановки в ней были унитаз и водопроводный кран, но в углу громоздились плотно набитые чем- то пакеты. - Что в них?

- Еда, запечатанная в пластикожу, - ответила Эльфави. - Это искусственная пища, которая никогда не портится. Боюсь, когда нам придется ею питаться, она покажется тебе пресноватой, но в ней есть все необходимые компоненты.

- Похоже, во время Бэйла вы ведете довольно аскетический образ жизни, - сказал Ворон, наблюдая за ней краем глаза.

- Это не то время, когда следует беспокоиться о материальном. Когда ты голоден - ты просто хватаешь пакет с пищей и вскры­ваешь ногтем, когда чувствуешь жажду - подбегаешь к фонтану или крану и пьешь, когда устал - падаешь, где придется, и засыпа­ешь.

- Понятно. Но что же это за такое зажное дело, по сравнению с которым поддержание жизни отходит на второй план?

- Я тебе уже говорила. - Быстрой, нервной походкой она вы­шла из комнаты. - Мы - это Бог.

- Но когда я спросил, что ты под этим подразумеваешь, ты ответила, что не можешь объяснить.

- Не могу! - Она старалась спрятать от него глаза. Ее голос чуть заметно дрожал. - Неужели ты не понимаешь, что язык здесь бессилен? Любой язык. Ты должен знать, что кроме речи у людей есть еще несколько языков. Один из них - математика, другой - музыка, третий - живопись, четвертый - хореография, и так да­лее. Судя по тому что ты мне говорил, Гвидион, видимо, единст­венная планета, где сознательно и систематически разрабатывался еще один язык - мифология. Но не мифология первобытных лю­дей, в недрах которой зародились наука и здравый смысл. Это мифология людей, искушенных в семантике и знающих, что каж­дый язык описывает одну из граней реальности и прибегает к мифу, когда нужно говорить о чем-то, для чего ни один из других языков не подходит. Например, ты не поверишь, что математика и поэзия взаимозаменяемы!

- Нет, - ответил Ворон. Она отбросила со лба спутанные воло­сы и продолжала, теперь уже энергичнее:

- Так вот, то, что происходит во время Бэйла, можно назвать слиянием всех языков, включая и те, которые еще не известны никому из людей. А такой сверхъязык невозможен, потому что он будет противоречить самому себе.

- Ты хочешь сказать, что во время Бэйла вы постигаете или приобщаетесь к высшей реальности?

Они снова вышли на площадь. Эльфави перебежала форум, скользнула под полосатой тенью колоннады к видневшимся за крышами портиков шпилям. Ему еще не доводилось видеть ничего прекраснее этой женщины, бегущей в лунном свете. Она останови­лась у входа в башню, исчезла в темноте, и оттуда донесся ее голос:

- Это всего лишь еще один набор слов, лиата. Нет, это даже не ярлык. Попробуй сам войти сюда и узнать!

Они вошли в башню и начали подниматься наверх. Винтовой пандус, обитый чем-то мягким, шел мимо множества дверей, ко­торые вели в тесные каморки. Внутри башни было душно и горел тусклый свет. Так они поднимались в молчании, пока Ворон нако­нец не спросил:

- Что зхо за слово, которым ты меня назвала?

- Какое? - В полутьме было трудно различить, но ему показа­лось, что кровь бросилась ей в лицо.

- Лиата. Мне это слово не известно.

Длинные ресницы Эльфави затрепетали, выдавая волнение.

- Хорошо, давай угадаю.

Он хотел в шутку предположить, что это слово означает "олух", "варвар", "злодей", "подлец", но вспомнил, что у гвидионцев таких выражений не существует. В ее огромных глазах застыло ожидание, и ему поневоле пришлось промямлить: "Милый, любимый..."

Она остановилась и в смятении прижалась к стене.

- Ты говорил, что не знаешь!

Лишь выработанная с детства дисциплина помогла Ворону про­должить подъем. Когда она его догнала, он заставил себя, заглушая бешеное сердцебиение, сказать небрежным тоном:

- Ты очень любезна, несущая мир, но я польщен уже тем, что ты смогла уделить мне время.

- У меня будет предостаточно времени на все что угодно, - шепнула она, - когда ты меня покинешь.

В большой комнате на верху башни, под самым куполом, была не щель, а настоящее окно, забранное бронзовой решеткой. Через него в комнату струился лунный свет, от которого, несмотря на теплую погоду, казалось, будто волосы Эльфави припорошены инеем. Она указала на причудливое переплетение строений, башен и клумб внизу.

- Шестиугольники, вписанные в круги, означают законы при­роды, - начала объяснять она вполголоса, - причем их логиче­ская правильность есть часть замысла более высокого порядка. Это знак Ована, Солнечного Кузнеца, который... - Она замолкла. Ни он, ни она не нуждались в словах: оба всматривались в лица друг друга, на которые через решетку падал лунный свет.

- Ты должен вернуться к себе? - спросила она наконец.

- Я обещал, - сказал он.

- А когда ты выполнишь обещание?

- Не знаю. - Он окинул взглядом чужое небо. В южном полу­шарии, где ось вращения планеты лежит ближе к тому направле­нию, откуда он прилетел, созвездия не так искажены. Но в южном полушарии никто не живет. - Я знал людей, выросших в одном месте и воспитанных в одной культуре, которые пытались врасти в другую, - сказал он. - Это редко получается.

- Стоит только захотеть, может и получиться. Например, гвидио- нец может жить вполне счастливо даже... ну, скажем, на Лохланне.

- Не знаю.

- Сделай кое-что для меня, пожалуйста. Прямо сейчас.

Его сердце учащенно забилось.

- Если смогу, госпожа.

- Спой мне песню до конца. Ту, которую ты пел во время нашей первой встречи.

- Какую? Ах да, "Потревоженную могилу". Но ты же не могла...

- Я бы хотела попробовать еще раз. Ведь ты ее любишь. Пожа­луйста.

С ним не было флейты, но он негромко запел в прохладной полутьме:

Это я рыдаю, любовь моя,

И тревожу твой тихий сон;

Но одним поцелуем остылых губ Я бы был от тоски спасен.

Просишь ты поцелуя остылых губ?

Но они холодны, как лед;

Не проси поцелуя остылых губ -

Он в могилу тебя сведет.

- Нет, - сказала Эльфави. Она перевела дух и обхватила себя руками, пытаясь согреться. - Прости.

Ворон снова вспомнил, что на Гвидионе нет трагического ис­кусства. Начисто нет. Он попытался представить себе, какое впе­чатление произвели бы на нее, к примеру, "Лир", "Агамемнон" или "Старики в созвездии Центавра". Или даже реальные события: Вард из Хелдейла, поднявший мятеж в защиту семейной чести, в которую он не верил, разгромленный и убитый своими же то­варищами; или молодой Бранд, который нарушил присягу, поки­нул друзей, богатство и возлюбленную, которую любил больше жизни, чтобы жить в крестьянской хижине и ухаживать за своей безумной женой.

"А достаточно ли у меня здравого ума, чтобы жить на Гвидио­не?" - спросил он себя.

Девушка потерла глаза.

- Пожалуй, нам нужно возвращаться, - сказала она тусклым голосом. - Скоро проснутся остальные. Нас хватятся.

- Поговорим позже, - сказал Ворон, - когда отдохнем как следует.

- Конечно, - ответила она.

7

Дождь выпал на следующий день; над Колумкиллом заклуби­лись первые грозовые тучи, иссиня-черные, как гранит, в их про­светах сверкали молнии. Затем порывы восточного ветра принесли с собой потоки ливня, а потом буря постепенно начала стихать, и тогда гвидионцы, сбросив одежду, устроили шумную возню на мху под лучами солнца, пробивавшимися через завесу из искрящихся струй дождя, отвесно падавших на их обнаженные тела. Тольтека присоединился к игрокам в мяч - такой отличной игры он не помнил за всю свою жизнь. Вдоволь наигравшись, они ушли отдыхать под крышу, расселись у огня, на импровизированном очаге, сложенном из камней, и стали рассказывать истории. Обурева­емые ненасытной жаждой как можно больше узнать о том, что творится в Галактике, гвидионцы просили Тольтеку поделиться воспоминаниями. Со своей стороны им тоже было что рассказать, но только не о конфликтах между людьми - мысль о подобном, казалось, их озадачивает и тревожит, - а о происшествиях, случив­шихся с ними на море, в лесу или в горах.

- Так вот: сидели мы в этом водолазном колоколе и ждали, нащупают нас кошкой прежде, чем кончится воздух, или нет, - рассказывал Ллирдин. - Зато в шахматы я там наигрался на всю жизнь. Пока нас подцепили, совсем душно стало. Впрочем, могли бы иметь совесть и подождать еще пяток минут! Я придумал такой замечательный эндшпиль, а тут колокол начали тянуть наверх, и доска, само собой, опрокинулась.

- И что же это символизировало? - поддразнил его Тольтека.

Ллирдин пожал плечами:

- Не знаю, я вообще думать не мастак. Может, Бог любит время от времени пошутить. Но если так, то у Вуи своеобразное чувство юмора.

Когда гроза миновала, экспедиция продолжила свой путь к ме­сту, предназначенному для космодрома. Целые сутки Тольтека по­тратил на обследование площадки и пришел к мнению, что она подходит просто идеально.

Хотя приближалось время Бэйла и гвидионцы торопились до­мой, Дауид приказал идти кружным путем. Дождь прибил вулкани­ческую пыль, но, для того чтобы полностью очистить почву, одного дождя было мало. Идти по зараженной местности было просто неразумно. Дауид повел экспедицию через отрог, выступавший из горного массива и блокировавший проход к побережью. Перевал через этот хребет находился выше границы лесов, в зоне альпий­ских лугов, и подъем оказался не из легких. Перед тем как преодо­леть последний участок восхождения, путешественники решили сделать привал и передохнуть на опушке леса. Это произошло, когда утро было в самом разгаре.

Поев, Тольтека вышел из лагеря, чтобы помыться в естествен­ной чаше, находившейся ниже по течению протекавшего непода­леку горного ручья. Этот ручей брал свое начало в ледниках, и вода поначалу обожгла его холодом, но, растершись полотенцем, он почувствовал, будто заново родился. Натянув одежду, Тольтека по­брел искать водопад, шум которого был отлично слышен. На душе у него было неспокойно. Через подлесок к водопаду вела звериная тропа. Тольтека уже готов был выйти на открытое пространство, когда услышал голоса. Ворон и Эльфави!

- Пожалуйста, - просила девушка дрожащим голосом, - мо­лю тебя, будь разумнее.

Страдание, которое слышалось в ее голосе, потрясло Тольтеку до глубины души. Ослепленный гневом, он хотел было выскочить из леса и объясниться с Вороном начистоту, но сдержался. Подслу­шивать, конечно, не по-джентльменски. Даже если - а может, и особенно потому, что эти двое с той первой ночи в Святом Городе столько времени проводили вдвоем. А если у нее возникли какие- то проблемы, лучше узнать, в чем они заключаются, тогда он будет в состоянии ей помочь: вряд ли она раскроет ему душу, если он спросит напрямик. Между ними существуют культурные барьеры, табу, и, наконец, она просто смущается. Только Ворону, этому неотесанному мужлану, ничего не стоит сокрушить эти преграды.

Тольтека облизал губы. Его ладони стали влажными, пульс уча­стился, в ушах стучало так сильно, что он почти не слышал, как грохочет низвергающийся прямо перед ним с утеса водопад.

Пенящийся поток падал в ущелье, поросшее молодыми деревь­ями, чья колеблющаяся листва рисовала причудливые узоры из света и тени на фоне бездонного, как это бывает только в горах, темно-синего неба. В тучах брызг плясали радуги, водяные струи образовывали водовороты вокруг валунов, покрытых мягкой зеле­ной порослью, от камней на дне речки в разные стороны разбега­лась рябь. Прохладный, сырой воздух звенел от шума водопада. Высоко в небе кружила хищная птица.

Ворон, закутавшись в черный дорожный плащ, стоял на берегу неподвижно, как статуя, и неотрывно смотрел на девушку; его суровое лицо казалось отлитым в бронзе. Она, ломая руки, прятала глаза от его взглядов. Крохотные капельки воды, застрявшие у нее в волосах, вспыхивали под солнцем, как ослепительные светлячки, но Тольтеке казалось, что волосы Эльфави, эта распущенная копна волос, и есть самое яркое пятно вокруг.

- Я и так благоразумен. - Ворон говорил резко, почти гру­бо. - Когда меня в третий раз подряд тычут носом в одно и то же, я начинаю различать запах.

- В третий раз? О чем ты? Почему ты сегодня такой сердитый?

Ворон протяжно вздохнул и принялся загибать пальцы:

- Мы уже об этом толковали, и не раз. Во-первых, ваши дома построены как крепости. Да, ты говорила мне, что это символ, но мне не верится, что такие рассудительные люди, как вы, стали бы расходовать столько сил и средств на какой-то символ. Во-вторых, никто из вас не живет в одиночку, особенно в глуши. Мне не забыть тех мест, где это однажды попробовали. Люди, жившие там, были убиты при помощи оружия. В-третьих, когда мы осматривали площадку для космодрома, твой отец заметил, что пещеры в обрыве легко превратить в убежище для Бэйла. Когда я спросил его, что он имеет в виду, он вдруг вспомнил, что ему нужно отлучиться по срочному делу. Когда я спросил о том же двух твоих соплеменни­ков, они почти так же помрачнели, как и ты, и пробормотали что-то насчет того, что нужно-де подстраховаться против непред­виденных случайностей.

Однако вопрос для меня решился, когда я несколько часов назад во время перехода попросил серьезного объяснения у Кардуира. Во всех остальных вопросах он был со мной настолько откровенен, что мне казалось, он не станет играть в молчанку и на этот раз. Но вдруг он вышел из себя - во всяком случае, я никогда еще не видел гвидионца, который бы был так близок к этому состоянию. Был момент, когда мне казалось, что он готов меня ударить, но он просто отошел в сторону, сказав, что мне нужно быть повоспитаннее.

Тут что-то не так. Почему вы темните и не объясняете нам, в чем опасность?

Эльфави повернулась, будто желдя уйти, и часто заморгала гла­зами; на щеке у нее что-то влажно заблестело.

- Я думала, ты... ты пригласил меня на прогулку, - сказала она. - Аты...

Он схватил ее за руку.

- Послушай, - сказал он уже более мягким тоном. - Прошу тебя, выслушай меня. Я докучаю тебе этим потому, что... ну, ска­жем, ты дала мне основания думать, что ты ответишь на важный для меня вопрос честно и прямо, за что я тебе признателен. А то, что я спрашиваю, для меня действительно важно. Ты никогда не видела насилия, но я видел. И даже слишком часто. Я знаю, что из этого выходит, и я... я должен сделать все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от него. Ты понимаешь? Это мой долг.

Она перестала вырываться и застыла, вся дрожа и склонив голо­ву так, что кудри упали ей на лицо и закрыли его. Ворон минуту рассматривал ее, и складки его рта смягчились.

- Сядь, родная моя, - сказал он наконец.

Эльфави опустилась на землю так, будто силы оставили ее. Он сел рядом и взял ее маленькую руку в свою. При виде этого Толь- теку пронзила жгучая боль.

- Вам запрещено об этом говорить? - спросил Ворон так тихо, что из-за рева водопада вопрос был едва слышен.

Она покачала головой.

- Так почему ты молчишь?

- Я... - Ее пальцы сжали его ладонь, а сверху она положила другую руку. Он сидел неподвижно и терпеливо ждал, пока она переведет дыхание. - Не знаю. Мы не... - Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла выдавить из себя: - Мы почти об этом не говорим. И не думаем. Это слишком ужасно.

"Существует еще и бессознательное табу, - всплыло из глубин памяти Тольтеки, - наложенное личностью на самое себя".

- И не подумай, что плохое происходит очень часто, особенно теперь... теперь, когда мы научились... принимать меры предо­сторожности. Раньше, много лет тому назад, было хуже... - Она взяла себя в руки и посмотрела ему прямо в лицо. - Ты всю жизнь провел среди куда худших ужасов и опасностей, чем наши, правда?

Ворон улыбнулся одними уголками губ: