- Жаль, жаль, если это ваше окончательное решение на сегодня, - ужасный человек, расплываясь и меняясь, покачал головой, и в его скучающей серьезности было нечто столь страшное, что Рик почти поверил… почти.
- Ладно, господа, отведите его… Да, седьмой. Или все-таки вы сейчас передумаете… сын мой?
Рик хотел сжать знак в кулаке, но не смог поднять руки. Он просто почувствовал его повлажневшей кожей - серебряный холодный крестик, нижний конец - как у меча… Нет, нет, нет. Я никогда не стану предателем.
- Неужели вы думаете, что организация вроде нашей не смогла бы сама добыть подобных сведений, не прибегая к помощи человека вроде вас? - голос Желтого Креста доносился как сквозь вату. - Я от вас требую не информации, а доброй воли. Готовности сотрудничать. Желания признать ошибочность прежних убеждений… потому что подобные вещи ведут вниз. Во ад, молодой человек. В преисподнюю.
…Это безумие какое-то. Вот перед ним стоит маленький толстенький человечек в сером костюме и грозит ему жуткими мучениями, и говорит на богословские темы. Маленький канцелярский человечек с желтым крестом на груди, которому нужно ответить…
- Нет.
Рик отвечал сразу на все - и когда его плеч с двух сторон мягко коснулись руки в серых перчатках, разворачивая его к выходу, успел, дернувшись, крикнуть в помятое, старенькое и усталое лицо, сам удивляясь тому, что извергают его уста:
- Нет, черт вас всех побери! Нет, и пойдите к дьяволу!..
Последнее, что он видел - это как брезгливо крестится серый человечек, скривившись от Рикова богохульства, а кошачьи лапы полицейских стали неожиданно из железа, и что-то хрустнуло у Рика в выворачиваемом плече, и пока его вели к лифту, он успел уже позабыть себя и лягнуть кого-то, выкручиваясь из последних, ха, рыцарских сил (нет, вы не имеете права, я же не…)
- Парень, дубинкой по голове хочешь? - даже не злобно - но ленивым, хоть и запыхавшимся голосом вопросил старший из двух одинаковых людей, вталкивая упирающегося пленника в лифт, и Рик, порыв которого отпустил так же внезапно, как и начался, тяжело дыша, помотал головой. Всклокоченные волосы - стриженые в каре - падали на глаза. Я что, сдурел? Господи, я с ними дрался… Сопротивление полиции, что я, с ума сошел?..
…Лифт дернулся, встал.
- Господа…
- Ступай, ступай. Сначала все вы такие… дерганые…
- Я хотел бы… Меня что, задерживают? Я… арестован?..
- Направо, - и подтолкнул. Вопроса, кажется, никто не слышал. Словно Рик говорил на сарацинском каком-нибудь наречии.
Как звучат шаги по этому полу… Не как по ковру - здесь нет ковра - но и не как по дереву или камню. Мягко, тупо… Туп… Туп…
- Если меня задержали, я хотел бы знать, на какой срок. И тогда мне нужно предупредить… Сделать несколько звонков.
В первый раз один из серых проявился по-человечески - он фыркнул. Рика пробрала дрожь от этого звука. Лампа дневного света горела и здесь - но уже одна на весь коридор, и пахло здесь… как в метро. Так, как, наверное, пахнет в туннелях подземки. И еще - Рик это понял, только когда вздрогнул - здесь было холодно. Как… да, как в погребе.
И я понял, почему так звучат - туп, туп - шаги. Потому что под ногами, кажется, земля.
- Господа, но куда…
- Стой.
Это был не ключ - нет, какие-то железные грохочущие устройства, как в бомбоубежище. Как в бомбоубежище - подвале под зданием колледжа, оставшемся со времен Республиканских Войн, железные рычаги засовов, дверь - железная, крашенная… зеленой, облупившейся краской. В сумраке восприятие у Рика так обострилось, что он видел чешуйки, отслоившиеся, как кожа на мозоли. Как… бывает на старом асфальте, мама, зачем все это, почему я здесь.
- Заходи.
- Господа, я хотел бы все-таки…
Он еще старался говорить спокойно и уверенно, как человек, который час назад стоял на зеленой улице, смотрел на большие почки, жалел, что не дозвонился до своей девушки… Но в голосе, как подземные воды, уже плясал страх. Настоящий страх.
Рик был каким угодно - только не суетливым. И заметив в себе эту нотку сейчас, он все еще пытался убить ее, договорить фразу без нее - "Хотел бы знать" - но закончил он уже, слегка подавившись словом, когда его, упершегося на пороге, одним сильным тычком втолкнули внутрь, и там, внутри, была темнота.
- …и вы не имеете права…
Договаривал он уже, сильно ударившись коленями обо что-то твердое и слегка вильнув интонацией голоса от боли - почти вскрикнув; за спиной проскрежетал засов, Рик с шумом выпустил воздух сквозь зубы… Еще стоя на коленях, все еще не понимая, что это в самом деле случилось, случилось с ним, Ричардом Эрихом, Магнаборг, Колледж святого Мартина, третий курс, орден сверденкрейцеров… поднял голову.
Было темно.
Глава 2. Ал
Было темно и так замечательно!.. Всего-то часа четыре сна, не больше, и вдруг - этот несчастный…
…Яркий свет.
Свет солнца упал ему на закрытые глаза, и он, тихонько и как-то по-детски бурча во сне и не желая просыпаться, попытался улезть, вкрутиться куда-то вниз. Ловя сон за хвост, повертелся, ища правильного положения тела.
…Рик так специально поставил его кровать - чтобы где-нибудь в полдевятого на подушку падал солнечный свет. Окна были на восток, и почти что в любое время года солнце находило своим лучом его лицо - летом пораньше, зимой попозже, но находило… Рик-то, в отличие от своего брата, любил вставать рано - более того, считал, что это очень хорошо и правильно. Он вообще был человек солнца, Рик - родился в полдень, зимой очень тосковал - потому что дня почти нет, уходишь учиться - еще темно, возвращаешься - уже темно… У каждого есть самое страшное для него время года: так вот, для Рика это была зима. Декабрь, когда самые долгие ночи, и с неба вместо света изливается тьма… и снег…
- Человек - тварюшка светлая, живет от солнышка, а спать надо ночью, - ласково выговаривал Рик, твердою рукой стягивая с брата одеяло. Ал тихо застонал, сворачиваясь, как креветка.
- Уйди, будь так любезен… у меня же еще… о-ой… почти что час есть поспать…
- А зарядку когда будешь делать? - приветливо осведомился глава рода, отдергивая занавеску так, что постель просто-таки залил безжалостный поток лучей. - Тебе еще мно-ого надо успеть. Поотжиматься, гантельки покрутить…
- Гантельки! Рик! Восемь утра… Я тебя ненавижу…
- Так и всегда - люди ненавидят тех, кто делает им добро, - скорбно сообщил Рик уже из коридора, где он чем-то позвякивал, наверное, пресловутыми гантельками, чтоб их чума взяла… - Ничего, сынок, ты поймешь, сколь я был прав, когда вырастешь…
- Не называй меня сынком! - Ал, понявший со всей очевидностью, что спать ему в любом случае больше не придется, спустил ноги с кровати и мрачно созерцал узор на обоях. Утренний взгляд его был достоин наемного убийцы.
Посмотрел на ноги - тоже зрелище не из приятных: на один квадратный дециметр ноги - в среднем по три синяка… Уа-ау, это тренировочная палка. А вид такой, будто его избивали сто разбойников на большой дороге…
Синяки делились на старые - желтоватые и расплывчатые - и новые, идеально очерченные и темно-лиловые. По различиям синяков Ал мог бы написать курсовую.
- Тебе запястья надо разрабатывать, поэтому - гантельки… Давай, крути, сынок. По пятьдесят раз - в каждую сторону…
- Не называй меня сынком… Понял, негодяй?!
- Понял, сынок, понял… Чего ж тут не понять?.. Мы, старики, народ понятливый, не то что нынешняя молодежь…
Ал фыркнул. Надо бы объяснить, что он не просто так обижается - просто это мамино слово, вот и неприятно его слышать… Но на Рика он обижаться не мог, а притворяться обиженным долго не получалось, и потому он просто фыркнул, морща веснушчатый нос.
- Жутко смешно… обхохочешься.
- Так как насчет гантелек? Или сначала отожмешься?
- Сам ты отожмешься! Я сперва - умываться, как всякий приличный человек.
Он медленно, почему-то бочком пробирался к ванной, осторожно поглядывая на брата.
- Жалеющий гантельки для сына своего - ненавидит сына своего, - сообщил Рик тем временем, натягивая покрывало на братскую постель. - Это царь Соломон сказал, а он много чего понимал в правильном воспитании… Ничего, малыш, я еще сделаю из тебя настоящего рыцаря!..
- Не сделаешь.
- Это почему же не сделаю?
- А потому что не достанешь, - на двери ванной звякнула задвижка… изнутри. Толстая струя воды звонко ударила в эмаль.
Рик прыжком подскочил к вражеской крепости, но было уже поздно.
- Ну, ничего… долго не просидишь, - зловеще пообещал он, пиная дверь ногой. - Когда-нибудь же надоест тебе в ванной плавать… А едой ты не запасся, слава Богу.
- А тебе скоро в колледж, - радостно сообщил Ал, перекрикивая шум струй, судя по изменившемуся звуку, ударяющих уже - вот ведь гад! - явственно по телу… Душ принимает, зараза. - А когда ты уйдешь, я сделаю вылазку на кухню и всем запасусь.
- Так и будешь в ванной жить? Ванный житель…
- Так и буду. И жизнь моя будет весела и прекрасна.
- Думаешь?
- Уверен. В отличие от твоей. А все потому, что у меня тут есть унитаз… Умыться ты и на кухне можешь, это да, а вот остальное… Это дает мне неописуемые преимущества, так что рано или поздно придется тебе… ха-ха, капитулировать. Или, может… Рик! Ты к соседям будешь ходить или горшок заведешь?..
- Открывай, гад несчастный, - стараясь не расхохотаться, старший брат снова пнул дверь, сдвигая брови. - Ну же… Я дверь сломаю!
Ал под душем, кажется, ликовал.
- Не! Пожалеешь! Сам недавно ставил! А задвижка у нас крепкая, ее так просто не свернешь…
- Ну Ал же, не будь гадом, - Рик взглянул мельком на стенные часы и всерьез приготовился капитулировать. - Мне идти надо… Пусти, будь добрым братом! Мне… надо.
- Попить хочешь? - невинно осведомился светловолосый подлец, выключая воду. Теперь из-за двери доносились только сухие, чуть слышные звуки - видно, он вытирался. - На кухне в чайнике есть водичка…
- Ал!.. Я начинаю помышлять об убийстве…
- Ну ладно, ладно, снисхожу к твоим страданиям, - задвижка скрипнула, дверь начала приоткрываться. - Только если мне будет гарантирована… личная безопасность… пропуск для всего гарнизона…
Но поздно: Рик коршуном кинулся вперед, вставил ногу в образовавшуюся щель. Через минуту оба брата уже катались клубком по ковру, поднимая в солнечных лучах тучи пыли. Когда пыль слегка развеялась, стало видно, что наверху из двоих оказался старший; тот же, кого прижимали обеими лопатками к земле, отфыркивался и тяжело дышал.
- Ну, сэр… И где же ваша хваленая честь?.. Я вам, можно сказать, жизнь даровал… Кроме того, не хотите ли… воспользоваться дарованными благами цивилизации?
- О, грамерси, сэр, но сначала я вас придушу…
- Сэр Рик Безжалостный! А почему это у вас такое странное прозвище - "Безжалостный"?
- А это потому, что я - безжалостный, - доверительно объяснил Рик, подымаясь и приглаживая волосы. Младший брат, в одних трусах и драной футболке, приподнялся на локтях, тяжело дыша и улыбаясь. Светлые, почти совсем белые его волосы были мокрые, а теперь еще и в пыли.
- Ну и ковер у нас. Пропылесосить бы его, что ли…
- Потом. Ты лучше гантельками займись, - отозвался Рик уже из ванной, и вскоре там зажужжала его электрическая бритва. Брился он каждый день - удивительно был чистоплотен, даже в походах каждое утро начинал с бритья и чистки зубов…
Все еще продолжая пренебрегать братским заветом, Ал повертел головой в поисках одежды… Золотая пыль кружилась в золотых солнечных лучах. Кто сказал, что солнце - белое? Оно золотое, совсем золотое. Золотой свет…
…Золотой свет падал на глаза, нестерпимо яркий, алый сквозь веки.
Он попытался натянуть на голову капюшончик спальника - или уйти в него поглубже, ввинчиваясь, как сверло. Рик, отвяжись…Рано еще…
- Э-эрих! Проснулся, наконец, солнышко… ну вот и умница.
Какой же у этого парня противный голос. Насмешливый, и громкий, как сто колоколов… Теплый сон теперь совсем разбит, его больше не соберешь, оставалось только сесть в спальнике, потирая кулаками глаза. Боже мой, сейчас ведь часов семь, не больше…
- Давай лопай. Скоро приедем.
Фил сунул ему на колени - рукой равнодушной, будто чужую собаку кормит - пачку чего-то и пакет еще чего-то.
- Держи, раззява - разольешь…
В пакете оказалось молоко - нет, еще хуже: кефир. Фил всю дорогу умудрялся покупать самую ненавистную Алану еду: растворимый кофе в пакетиках, ливерную колбасу, творожную смесь… Теперь вот и до кефира докатились. Интересно, это он специально - или просто так само получается, что этот парень призван воплощать для меня все самое ненавистное?..
Ал отхлебнул белую гадость через дырочку в бумажном пакете, подавив стон отвращения. Я ненавижу кефир всей душой, еще с трехлетнего возраста… Но тебе этого не покажу ни за что на свете.
Однако когда он взглянул на пачку, стон все-таки сорвался с его запачканных кефиром губ. Луковое печенье "Поппи", до чего все же дурацкое название, обертка синяя, с пятнистым щенком в футбольных гетрах…
Что-то он рекламирует, какую-то футбольную команду. Ал за восемнадцать лет своей жизни так и не научился в них разбираться…
Стон его - так, тихое мычание - однако же не прошел мимо ушей внимательного спутника.
- Чего ты мычишь, как теленок крошки Марты?.. Еда не нравится нежному Эриху?.. Может, кефирчик?
- Я тебе не Эрих, - пробурчал он, изо всех сил борясь с желанием выплеснуть кефир в самоуверенную рожу. Спанье на жестких лавочках электрички в тонком спальнике, от трех ночи до семи утра, не способствует хорошему настроению. Особенно когда…
- Ах, прости, опять позабыл… Алан.
Ничего он не позабыл, врет, самовлюбленный кретин. Вон, расселся напротив на полскамейки, ноги расставил, ухмыляется… Хозяин мира. Посмотрите, вот он я, Годефрей Филипп, мне целых двадцать два года, я вешу восемьдесят килограмм, я - гордость своего колледжа и всей страны, потому что я очень, очень сильный… Машу мечом, разгрызаю кирпичи, ломаю бревна о собственную голову.
Электричку мягко потряхивало. Сквозь пыльное стекло свет был совсем золотым… Золотым, и ложился полосами, а за окном из-за света не видно почти ничего - только солнце…
Ал смотрел на это солнечное пятно, пока глаза его не заслезились. Нет, так нельзя. Как бы то ни было, Фил - не враг: скорее уж единственный союзник. Конечно, лучше бы это оказался кто угодно другой. Но что же делать. Бог судил так, и пока они вместе, друг с другом надо мириться. Потом, это просто колледжерская привычка - звать друг друга по второму имени, не по первому: вот Фила всю жизнь зовут Фил, он же не обижается…
Немного взаимной откровенности - и, может быть, станет лучше.
- Нет, Фил…Я не о еде. Просто… ну, это любимое Риково печенье. "Поппи". С этим самым щенком.
Но благие намерения, как всегда, не привели ни в какое хорошее место.
- А-ах, Эрих, лихорадка побери… До чего же мы чувствительные!
Лицо Фила стало резким от… злости? Досады?.. Он отвернулся к окну, едва ли не с ненавистью воззрившись на дохлую муху меж двойными, закупоренными с зимы рамами… Ну и чума с тобой. Да и вообще… пропади все пропадом.
…Солнечный день, кому он к Темным нужен. Какой солнечный… Проклятая весна вовсю сияет, и плевать она хотела, что у Алана Эриха пропал почти без надежды его единственный брат.
Ал встал, стиснув зубы, чтобы не разреветься от внезапной слабости (Фил только того и ждет… Наверное, поэтому при нем всегда так сильно хочется это делать?..), принялся сворачивать спальник. Тот выгибался, как живой, не желая лезть в чехол, вырывался скользким зеленым хвостом из рук. Фил краем глаза смотрел за этими манипуляциями, что не придавало рукам его товарища уверенности в движениях. Наконец тяжело вздохнул, поднялся, отобрал у Алана спальник и быстро упаковал его сам.
В это время дяденька машинист внезапно пробудился к жизни: прочистил горло и как-то стеснительно сообщил из решетчатой дырочки под потолком:
- Граждане пассажиры, наш электропоезд… гр-рп-шш… пр-рибывает… гр-ррых… на конечную станц…
Тут то ли дяденька, то ли радио совсем сломались, и остался только неубедительный ропот с потолка. Да ладно. И без него понятно, что на станцию Полянск.
…Фил, как всегда, готов, уже под рюкзаком. Застегнутый на все пуговицы, стоит в проходе, презрительно смотрит - не на товарища даже, на схему железнодорожных путей, приклеенную на стене… В то время как Ал пытается разобраться, десятью руками одновременно подхватить куртку, рюкзак, пакет с недопитым кефиром… Стоит неподвижно, и черные, завязанные в хвост волосы его не отливают ничем. Ни каштановым (как у Рика), ни серебристым… Просто черные.
Елки, елки, елки замелькали все медленней и медленней, перемежаясь домами, кривыми палисадниками, какой-то невысокой бетонной стеной… Господи, помоги нам, пожалуйста. Почему такая боль?..
…Алан Эрих, по отчиму - Алан Альфред, в своей восемнадцатилетней жизни сильно любил только одного человека. Своего брата.
Раньше еще любил матушку, но это само собой кончилось в тот день, когда она заглянула к нему в комнату, побледнела… и закрыла дверь с той стороны. Даже не то что бы он перестал ее именно любить - нет, просто он не мог больше ей верить, а все остальное без этого, оказывается, немногого стоит. Но зато в тот же самый день, когда у него внутри что-то щелкнуло и сломалось навсегда, из зла получилось и добро - у Алана появился брат.
То есть брат, конечно, был и раньше - всегда был, потому что старший; но этот факт долгие годы оставался совсем незамеченным, никак не влияя на Алову жизнь, потому что ему было всего десять лет, когда Рик ушел из дома.
У мамы тогда был уже третий муж - не Аланов отец, а как раз Альф, Виктор Альфред, человек очень богатый и добропорядочный, обеспечивший бедной брошенной даме Маргарите Эрике вполне безбедное существование. Еще бы - четырехкомнатная квартира в центре столицы, отличная машина, которую он иногда давал жене попользоваться, персидская очень дорогая кошка и краска для волос по сорок марок за тюбик!.. Даже наличие у возлюбленной двоих детей не остановило этого честного человека - женился и согласился усыновить обоих, притом что по характеру пасынки были не сахар, особенно старший - наверное, это такой возраст трудный, тринадцать лет…