IV
НЬЮ-ЙОРК
Я никогда не был в Америке и, надеюсь, никогда больше не буду.
Кто говорит, что Нью-Йорк - не город, а чудо? Чудо техники, чудо архитектуры, культуры и пр. и пр.? Кто это говорит? - Не верьте. Своими глазами видел: ничего подобного и ничего особенного!..
Когда находишься в воздухе на высоте двух тысяч метров, то Нью-Йорк прежде всего остров, вытянутый с запада на восток и занимающий в длину, без окрестностей, около 180 километров.
С высоты 500 метров он уже раздроблен на сотни островов и островков, - будто не отделился от общего материка, а упал с неба и при падении разлетелся на кусочки; - изрезан лентами рек и зигзагами заливов; оцеплен, опоясан, пересечен бесчисленными наземными и подземными железными дорогами; окутан клубами дыма и тумана, заполнен грохотом стали, железа, чугуна, воем гудков, сирен, звонков и людей.
Вот вам первое впечатление; самое беспристрастное и при том, как видите, самое невыгодное. Отмечу только, чтобы оставаться до конца беспристрастным, что меня немного поразило с упомянутой высоты в виде этого современного Вавилона, как его называют.
Реки его буквально кишат лодками, шлюпками, катерами и парусниками; заливы - яхтами, торговыми и пассажирскими судами, военными кораблями и даже дредноутами, этими гигантами из гигантов морского сообщения. В воздухе над городом то и дело носятся быстроходные самолеты и изредка дирижабли. Вот и все. Какое же тут "чудо" техники и архитектуры?.. А уж о пресловутой культуре и говорить не хочу.
С высоты 20-этажного дома, куда опустились мы после слишком часового пребывания в воздухе, я, к сожалению, уже ничего больше не видел, кроме бесконечных фабричных труб, крыш небоскребов да рекламных об'явлений (кому они здесь, на крышах нужны? разве птицам?) Зато стук, лязг, вой здесь превратились в сплошной стон, неприятно действовавший на нервы.
Мы опустились на крышу. При чем, еще будучи на порядочной высоте, наша машина внезапно приобрела крылья - это пуговка-Джон где-то нажал пружину.
Последнее приобретение нашего Пегаса носило явно бутафорский характер. Оно нам совершенно не оказывало никакой пользы, кроме разве одной: не привлекать странным видом "сигары" лишнего внимания. И этого мы достигли в полной степени: окрылившись, наш экипаж издалека мало чем отличался от простого аэроплана.
Четырехугольный Джек слез со своего управленского стула заметно истощенный и бледный.
- Ты очень ослаб? - встревожился Джон.
- О, нет, ничего, - промямлил Джек, слегка пошатываясь и проводя рукой по мокрому лбу. - Разве только спать сильно хочется.
- Этого нельзя! Этого нельзя!.. Ведь нам необходимо сию же минуту итти на собрание…
- Знаю, - недовольно пробурчал Джек. - Приму ванну, все пройдет…
Я внутренно содрогнулся. Подумать только: под управлением такого пилота мы должны будем лететь на Луну?! Ведь до Луны круглым счетом 380.000 километров - девять земных окружностей! А он и одной трети окружности этой не пролетел и уже никуда не годится! Нужен особо мощный интеллект и выдающееся уменье концентрировать внимание, чтобы рискнуть на столь фантастический перелет!
Джек справился немного со своей слабостью:
- Вы тут побудете минут двадцать, - сказал он мне. - Не вздумайте удирать - пуля в лоб и никаких гвоздей…
Что ему ответить на столь наглое и циничное заявление? Я смолчал.
Пуговка, опустил металлические шторы окна, - мы остались при электричестве, - и кинул острый взгляд на обессиленного Джека:
- Г-н профессор, - сказал он, - по всей вероятности, вы потребуетесь не так скоро, как предполагает мой камрад: ему нужно изрядно отдохнуть…
- Ну что там!.. - отозвался угрюмый Джек.
- Да-да, ты должен, я вижу, как следует, отдохнуть. И вы используете это же время для отдыха. Вот здесь имеется койка…
Пуговка направился к драпри.
- Хорошо, хорошо, не беспокойтесь! - почти-что закричал я.
Но ему очень хотелось показать мне койку и, продолжая приглашать меня, он вошел за драпри…
Джек мотался на ногах, пяля отяжелевшие веки и ничего не подозревая.
У меня руки и ноги отнялись от одной мысли, что должно сейчас произойти. Муть поднялась из живота и перед глазами запрыгали фиолетовые круги. Вот она, катастрофа!
Но… пуговка спокойно звал меня, и, пересиливая дурноту, я принужден был откликнуться на приглашение. Не смея глядеть по сторонам, чувствуя, как подгибаются ноги, я раздвинул драпри.
- Ого! - воскликнул Джон, и я готов был рухнуть на пол, думая, что он заметил ребят…
Нет, это восклицание относилось ко мне.
- Ого! Как вы ослабли! Вам непременно надо соснуть. Вот здесь в шкапу вы найдете чистое белье… Пожалуйста, ложитесь сейчас же…
Он непринужденно держал себя, вертелся от шкапа ко мне и обратно: не заметить присутствия незваных гостей он не мог… и я робко осмотрелся.
Ребят за драпри не было.
- Раздевайтесь и ложитесь, - увещевал меня Джон, видя мою остолбенелость и приписывая ее действию бессонницы. - Сейчас, сейчас идем, повернулся он к нетерпеливому своему другу. - Ну, до скорого свидания, профессор; пожалуйста, спите; восстанавливайте силы. Они нам скоро понадобятся.
- Не вздумайте улизнуть, - снова предупредил меня упрямый Джек, хотя язык его ворочался, как мешалка в тесте.
И приятели ушли.
Я машинально опустился на койку в абсолютной растерянности.
Усилитель звуков в потолке доложил об удаляющихся шагах и о мерной поступи вокруг машины: очевидно, ко мне приставили сторожа.
Итак, я один…
Неужели тот корявый сапог, который я так своевременно попросил убраться, неужели и толчки, и хмыкание, и движения за драпри, неужели все это было обманом слуха и зрения? Измышлением развинченных органов чувств?
Я не знал, что думать. Во всяком случае я почувствовал себя сразу одиноким и несчастным, лишившись друзей. Если даже они были плодом моего больного воображения, пускай продолжалась бы эта иллюзии; она давала мне бодрость!..
Не знаю, сколько времени просидел я в состояния полнейшей прострации и унылого окаменении до того момента, когда услышал вдруг мягкий храп непосредственно под собой.
"Новая галлюцинация", - подумал я безнадежно.
Но храп повторился, аккомпанируемый мелодичным присвистом.
Чтобы отогнать от себя соблазнительные, галлюцинаторные звуки, - только для этого! - я приподнял край одеяла и заглянул под кровать.
Силы небесные!
Мирно обнявшись, словно наигравшиеся котята, спали там мои верные спутники. Рядом с ними лежало и их оружие.
Вот что значит простая, здоровая натура! Вот что значит не иметь интеллигентской расхлябанности! Только теперь я понял, насколько жизнеспособен и крепок тот слой общества, представителями которого являлись мои юные друзья!..
Должно быть, в избытке нахлынувших на меня чувств, я интенсивно задышал; может быть, даже запыхтел изрядно, едва справляясь с истерическим радостным спазмом глотки. Вихрастый Гришка проснулся, вытаращил глаза на мою склоненную голову я вдруг выкатился из-под кровати, не забыв однако зацепить с собой револьвера. С другой стороны, тем же порядком выкатился его друг.
Они немедлено сунули носы за драпри и успокоились.
- Где мы?
Я сказал.
- Ушли цилиндры?
- Да.
Сладко потягиваясь, вихрастый резюмировал:
- Жрать сильно хочется. Здорово мы поспали; а вы?
И не дожидаясь ответа, а я совсем не мог говорить по причине душившего меня волнения, он полез в один шкап, в другой и, наконец, нашел, что искал.
- Хотите? - мне предложили бутерброд.
Я и есть не мог; только головой замотал.
- Эка вы развинтились, - заметил вихрастый. - Ну, что нового узнали?.. Мы послушали, послушали, - ни чорта по ихнему не понимаем, да и решили окунуться под кровать, а то ноги здорово замозжили.
- Пускай он спать ляжет, - с набитым ртом произнес младший юнец, указывая на меня.
- И то. Ложитесь-ка вы, а мы покараулим… А хорошую штуку они смастерили (кивок на потолок). Около нас, значит, дежурство есть?.. Забыли, должно, привернуть, или как там?..
Вихрастый подставил стул и полез к трубе:
- Во, Мишк, послушай, как город гудит!..
Ребята до всех тонкостей обследовали машину. Потрогали, покрутили всюду, где можно было покрутить. Посидели по-очереди на стуле со стеклянными ножками; поинтересовались как управлять машиной?
Я удовлетворил их любознательность.
- А вы можете? - спросили они меня.
До сих пор мне как-то не думалось об этом. Теперь же, при их вопросе я сорвался с койки с блеснувшей в голове отчаянно удачной мыслью, как мне казалось.
Но пришлось остыть.
Джек вынул самую необходимую часть психо-аккумуляторов, и машина не могла лететь.
- Пр-роклятие! - вместо меня прорычал вихрастый, догадавшись о моих разбитых планах и, посмеиваясь, присовокупил:
- Дрыхнули бы вы лучше, старина!..
V
ГЛУПЕЙШЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Я отлично успел выспаться задолго до прихода цилиндров. Выспаться, собраться с мыслями и обдумать ситуацию.
- Ситуация наша неопределенно-туманная, - сказали мои юные друзья, очень удачно выразив в этих словах наши действительно не весьма четкие перспективы.
Все-таки развинченность моя несколько умерилась; не настолько впрочем, чтобы я, подобно ребятам, стал предаваться радужных мечтаниям.
А они так солидно освоились с новым положением, будто здесь родились и выросли. Никакие мои увещевания относительно полной непригодности данной обстановки для игры в чехарду, для громкого пения грузинских (и каких бы то ни было) песен, для борьбы и других милых развлечений, никакие мои увещевания на сей счет не действовали. Словно взбесились ребята!
Едва-едва успели они привести в порядок комнату: поставить на место разбросанные и опрокинутые стулья, на столе ликвидировать несколько хаос; едва успели занять свое убежище под кроватью, створка скрипнула и появился четырехугольный.
- А! Очень хорошо. Я вижу, вы уже отдохнули, профессор? Тогда идемте скорей…
- Разрешите узнать: куда? - поднялся я навстречу. На этот раз он был более корректен и сообщителен:
- Будет небольшое собрание. Мы обсудим вместе некоторые детали предстоящего путешествия. Ждут ваших ценных указаний.
- Надеюсь, - спросил я с иронией, - надеюсь теперь никто не будет тыкать мне револьвером в нос?
- О, на этот счет будьте спокойны, - четырехугольный немного смутился. - Забудьте то, что было. В стране варваров мы действовали по-варварски, здесь же - культурное государство.
- Гм… Почему же вы не обошлись силами своего "культурного государства", а полезли к варварам? пробормотал я.
- Мы не причисляем вас к варварам, г-н профессор, - поспешил заверить меня четырехугольный. - Вы исключение. Вам более приличествует жить и работать среди нас.
- Вы очень любезны, - отпарировал я. - Однако разрешите поблагодарить нас: свои варвары мне более по душе, чем чужие " культуро-носители"…
…Вроде вас, хотел я добавить и еще кое-что, но счел лучшим воздержаться. И хорошо сделал: мало ли чего можно наговорить вредного для себя в приливе патриотических чувств?!
Мы вышли.
Крыша, куда опустилась наша машина, представляла собой хорошенький садик - с павильонами, беседками и фонтанами.
Стоял чудный прохладный вечер. После душного, насквозь прокуренного воздуха моей летучей темницы, грудь с наслаждением вдыхала свежесть вечера и аромат цветов.
На главной аллее садика нас встретил пуговка. Он мило раскланялся, но не пошел с нами, а направился к машине. Через минуту я услышал ее взлет.
- Скажите, - обратился я к Джеку, естественно обеспокоенный, - надеюсь, машина не навсегда улетает? Я ее увижу еще?
- Конечно, конечно, - успокоил меня Джек, удивленный проявленной мною привязанностью к летучей темнице.
Я об'яснил:
- Там осталась моя записная книжка… (Это правда, но, разумеется, мотивы к моему беспокойству крылись в другом).
- Будьте уверены, никто ее не тронет. Мой приятель повел машину в ангар… Нужно запастись провизией, заменить аппараты, регулирующие воздух, и поставить свежие аккумуляторы. Кроме того нужна еще одна койка…
- Ой!..
- Что с вами?
- Ничего, ничего… В ногу кольнуло - проклятый ревматизм!.. Вы говорите "койка?" Но где же ее поставить? Там тесно!
- Мы поставим ее рядом с прежней. В тесноте да не в обиде… Ха-ха-ха. Так, кажется, у вас говорят, профессор?
Так-то-так, но постановка новой койки мне совершенно не нравилась. Станут передвигать старую и… Эх, ребята, ребята, сколько вы мне причиняете волнений!..
Лифт опустил нас на десятый этаж. Мы вошли в чью-то квартиру и, пройдя длинный ряд роскошно убранных комнат, попали, наконец, в небольшой зал, где заседало около 20 человек, - люди весьма почтенных лет; среди них преобладали лысины и носы с толстыми лупообразными очками.
При нашем появления весь зал, как один человек, встал, храня величавое молчание. На меня устремилось пар сорок с лишним глаз.
- Это они вас приветствуют, - шепнул мне Джек.
Я раскланялся, не мало смущенный столь торжественным и совершенно не по моим заслугам приемом, и остановился около кафедры в некоторой неловкости. Мне сейчас же поставили стул.
- Милостивые государи! - пышно возгласил председательствующий - длинный человек, похожий на цаплю по своему росту, по непомерно большому носу и единствевному во всей голове клоку волос на затылке.
- Милостивые государи! Мы имеем необыкновенное счастье лицезреть, наконец, перед собой знаменитого мирового ученого (ого! перестарался. В. 3.), величину первого разряда, высокочтимого профессора Зенель, который милостиво из'явил свое любезное согласие (под револьвером! В. 3.) следовать вместе с мистером Джексоном и мистером Джонсоном (ах, вот их фамилии!? - знаю, знаю: знаменитые авантюристы В. 3.), следовать и руководить экспедицией на Луну. Я не буду распространяться о цели этого путешествия. Надеюсь, она всем вам хорошо известна…
- Позвольте, - пробормотал я, - но мне-то она мало известна. Я был бы вам отменно признателен, если бы получил небольшую на сей счет информацию.
Цапле-образный председатель, подобно птице, на которую был похож, в недоумении склонил свой клюв в сторону мою и моего спутника:
- Разве мистер Джонсон и мистер Джексон не поведали вам о целях экспедиции?..
Мистер Джексон (четырехугольный) поперхнулся:
- Да, но…
Откуда-то выпорхнул пуговка и залепетал:
- Там, в России обстановка была такова, что мы боялись сколько-нибудь подробно говорить о целях. Со всех сторон мы были окружены большевистскими агентами - "чекистами", - если изволите знать. Мы даже не имели уверенности, что этих агентов не окажется в квартире досточтимого профессора. Вот как дело обстояло!.. Поэтому нам пришлось ограничиться одними намеками об экономической и политической стороне экспедиции.
Я широко раскрыл глаза: удивительно нагло лгал этот господин.
- Позвольте, - сказал я, - вы о политической стороне, насколько мне помнится, даже не заикнулись!
- Вот видите, видите, - горячо встрепенулся пуговка, будто я не изобличить его хотел, а поддержать. Видите, как мы должны были быть осторожными. Мы, "даже не заикнулись", - профессор прав, - мы "даже не заикнулись". О, очень неблагоприятная была обстановка…
Председательствующий склонил клюв к собранию, подумал и изрек:
- Тогда я сейчас, с разрешения присутствующих, информирую г-на профессора.
- Считаю необходимым, - пробасил кто-то с задних рядов, - считаю необходимым, чтобы уважаемый профессор поведал нам сначала свое политическое "кредо".
- А! - сказал председатель - очень дельно!.. Что думает на этот счет собрание?
Собрание заволновалось, загудело, как рой шмелей, но ничего определенного не выразило.
Я сидел, как на иголках.
Председательствующий проголосовал внесенное предложение. Большинством голосов оно было принято.
- Итак, профессор, присутствующие выразили желание познакомиться с вашим политическим "кредо".
Любезность этих лысыx и очкастых черепов была бесподобна. Кто дал им право исповедывать меня?! Разумеется, я молчал, едва сдерживал готовый разразиться гнев.
Пуговка, скорчив умильную гримасу и (негодяй!) зная слабое место в моем положении, прошептал мнe в самое ухо:
- Вы получили, профессор, 5000 фунтов. Вы куплены, помните это.
Собрание, обнаруживая необычайный интерес к предстоящей исповеди, ждало. Председатель, видимо желая облегчить мне первые шаги, внес новое предложение:
- Я думаю, милостивые государи, мы могли бы задать уважаемому профессору только один вопрос: "как относится он к большевистской заразе?"
Председатель тонко выразил мысль, которая была у большинства на языке, и получил за это шумное одобрение…
- Итак, - спросил он, сияя, - ваше вышеозначенное отношение, г-н профессор?
Вот положение!.. Что я им могу сказать?! Отчаянно щекотливое положение!
Лгать я не умел. И я поведал собранию о своей полной лойяльности к существующей в бывшей России власти.
Конечно, это им не понравилось.
- Лойяльность - слово весьма неопределенное, - буркнул один.
- Вообще, это не ответ, - разочарованно произнес другой.
- Увертка и больше ничего! - просмаковал третий.
- Мы не удовлетворены, - сказал четвертый за всех.
Председатель жадно впитывал все эти возгласы; потом восстановил тишину:
- Ол райт! - воскликнул он (значит: все хорошо!). Мы поведаем г-ну профессору в таком случае лишь об одной цели, а из второй сделаем ему сюрприз. Согласно ли собрание?..
Черепа, конечно, шумно одобрили изворотливость своего председателя; о моем же согласии никто и не поинтересовался.
И вот мне сообщили, - что первая - "даже, пожалуй, главная" цель экспедиции на Луну, это перевезти оттуда "часть драгоценных камней и металлов, которые по сведениям, имеющимся у собрания, в громадном изобилии разбросаны по поверхности Луны".
Наивно и неубедительно! Словно детский лепет!..
…"Перевезенные драгоценности пойдут в государственную казну на усиление мощи Штатов".
Чистая ерунда! Но я не стал возражать: бесцельно. Я надеялся на своих юных друзей, которые, судя но мирному повелению пуговки, во время перестановки коек не были открыты. Я надеялся, что мы, если вторая цель (и единственная, надо думать) будет направлена против нашего отечества, - мы-то сумеем ее ликвидировать!..
Цаплеобразный председатель перевернулся на одной ноге в сторону одиноко сидевшего на окне человека и резко крикнул ему: