В общем, если бы он решил остаток жизни провести в тюрьме - лучшей и желать бы не приходилось; одна беда, каждая клеточка его тела гневно протестовала против одной мысли - так бездарно потратить двенадцать лет жизни! Одиссей спинным мозгом чувствовал - близиться серьезные и важные события; телевизор бубнил разную ерунду об ущемлении свободы слова в России, плакался над судьбой опальных тележурналистов, перемежая эти горькие сетования репортажами с заседания Дунайской Комиссии (после распада Варшавского договора экстерриториальный статус Дуная, по ходу, западным странам стал на хрен не нужен, и они этот статус потихоньку старались задушить) - но Одиссей понимал, что под этой дымовой завесой идёт планомерная работа против его страны. Как дружно (а, главное, одновременно и в одной тональности!) взвыли доселе абсолютно равнодушные к кавказским делам венгерские газеты - стоило нам решительно взяться за чеченский гнойник! Аж оторопь берет - ну какое дело, кажется, добродушным мадьярам до наших внутренних разборок? Не говоря уж о регулярных перепечатках разных "Монд" и "Фигаро", ежечасно распинающих Россию за приведение в чувство деятелей с НТВ… Прям такое впечатление, что без "свободы слова" в России средний венгр уже и гуляш есть не в состоянии! Одно радует - подавляющее большинство сидельцев этой тюрьмы репрессии, обрушившиеся на НТВ, воспринимают исключительно с антисемитской (господствующей, надо сказать, в подобных местах мадьярского королевства - для Одиссея сегедское узилище было уже четвертым, и в каждом слова "еврей" и "враг венгерского народа" были для арестантов абсолютно естественными синонимами) точки зрения - и тихо радуются, что хотя бы одного еврея, но все же придушили. Хотя, по ходу, мнение своего народа венгерским верховодам до лампочки - у них другие ориентиры… И то, что весь мадьярский истеблишмент (уж какой он у них тут есть) с пеной у рта и яростным рвением включился в травлю его страны - порождало у Одиссея очень и очень нехорошие мысли. Ребятишек натравливают, целенаправленно и злонамеренно - это было очевидно. Зачем? Цель понятная - дабы создать в Восточной Европе мощное антирусское силовое поле; а уж куда потом направить эту скопившуюся негативную энергию - хозяева этих чудаков решат в час икс… Мда-а-а, сидеть в это время без дела - пусть даже отсиживая положенный срок - было выше его сил. Ему нужно было домой! Как можно быстрее!
Вот только заехать по дороге в Берлин…
***
- Знаешь, Левченко, ты меня иногда серьезно удивляешь. Неужели ты думаешь, что хотя бы кого-нибудь из этих глашатаев демократических свобод на самом деле беспокоит судьба разных второстепенных персонажей - типа журналистов? Которые, как ты тут заявил, имеют какой-то политический вес? Да насрать западным хозяевам на судьбу всех этих парфеновых и сорокиных с высокой колокольни! Дурак Кисель-старший пыжится, строит из себя политического деятеля, на переговоры с Гусём летает - и не понимает, клоун, что в этом деле он всего лишь статист, болван в польском преферансе. Что он там вещает? Не пойдёт на переговоры с Йорданом? Да и хрен на него положат! Его дело бучу месить, ил со дна подымать - а не политикой заниматься…. Остальные понимают, что от них требуется - и отрабатывают заказ, в меру своих способностей. Смотри, как вся эта шайка-лейка дружно всполошилась, когда лавочку Гуся поприжали - тут и маразматик Ковалёв что-то там о возвращении советской цензуры ляпнул, и Сагалаев отметился, и даже Береза из лондонского далека посоветовал президенту покаяться - улавливаешь ход событий? И в этой катавасии журналюшки - так, мелочь на размен, даже меньше, чем пешки; их никто всерьез не воспринимает, кроме них самих - и посему разные бредни о политическом значении той или иной говорящей головы забудь! Нет у них политического значения, не было и никогда не будет - ни у нас, ни у тех, кто играет за черных. Они всегда - инструмент; как хозяин решит его использовать - так он и будет работать. Сегодня у хозяина всех этих ковалевых-киселевых-юшенковых-шендеровичей задача простая, как грабли - не дать нам купировать на российском информационном поле - заметь, не ликвидировать вовсе, а всего лишь ввести в рамки! - заведомо прозападные инструменты влияния. По ходу пьесы, это у них не шибко получается - и посему советую я тебе, друг любезный Дмитрий Евгеньевич, подумать, что наши задушевные друзья с того берега зачнут делать завтра. Вот это и есть твоя задача - предугадать грядущие ходы тех, кто играет за чёрных. А про НТВ ты можешь забыть - его эти питерские ребятишки сжуют и не поморщатся.
В кабинете генерала Калюжного в этот солнечный апрельский день было жарковато, несмотря на то, что одно из окон было приоткрыто, и как-то по-летнему светло. Подполковник Левченко, прослушав генеральский монолог, упрямо покачал головой.
- Но ведь какие-то ресурсы тот же Киселев может привлечь? Здесь, на месте? А с деньгами и хотя бы минимальными медийными возможностями - он еще очень и очень может побороться…
Генерал сердито нахмурил брови.
- Не неси ахинеи. Понятно, что с деньгами и ты можешь в политики податься… до первых выборов. Не решают сегодня деньги, вот в чём гвоздь программы-то! У всей этой своры либерал-реформаторов нет сегодня идеи, за которой народ бы потянулся - не девяносто первый год, чай…. Хлебнули людишки гайдаровско-чубайсовского счастья, теперь их от голого либерализма воротит о-го-го как!
Левченко встрепенулся.
- Так ведь нынешние наши вожди… они ж тоже из той же шинели? У Собчака нелибералы и дня бы не проработали…
Генерал махнул рукой.
- Это понятно. Либералы они, конечно, либералы, я с тобой не спорю - но другие либералы. Если прежние были - всеразрушители - то эти пока что больше на строителей машут, в патриотов рядятся. Я, конечно, особых иллюзий относительно нынешних кремлевских квартирантов не строю, но всё ж мне лично намного больше по сердцу эти, питерские, чем Немцов с Гайдаром да Хакамадой… век бы их не видеть! Впрочем, это всё лирика. Наше с тобой дело какое?
Левченко улыбнулся.
- Супостата упреждать и ему противоборствовать.
Генерал кивнул.
- Вот-вот. Нам до внутренних разборок - поскольку-постольку есть дело; главная наша задача, которую еще незабвенной памяти Юрий Владимирович поставил - ограждать Отечество на дальних рубежах. Либеральное оно, коммунистическое, или там националистическое - да хоть фашистское! - дело десятое, нас с тобой вся эта политическая мешанина не должна с панталыку сбивать. Нам важно что? Территориальную целостность, независимость и суверенитет государства оберегать по мере наших сил, и теми способами, какие мы сочтём нужными - для чего нам соответствующие инструменты в руки и дадены. Кстати, что насчёт инструментов? Ты подготовил по Польше варианты работы?
Левченко встал, чтобы доложить - но после жеста генерала снова сел и, открыв папку, мирно до того лежащую на столе, бегло начал докладывать, изредка заглядывая в листочки, хранящиеся в вышеуказанной папке:
- Анджей сообщает - ему удалось близко пообщаться с четырьмя неформальными руководителями польского крестьянского союза "Самооборона", хорошо знающих Леппера. В среде восточнопольского крестьянства сейчас очень сильны анти-правительственные настроения - тут и разрешение ввоза в Польшу европейской дотационной свинины, и фактический запрет - посредством высоких пошлин - на экспорт яблок, лука, капусты и моркови на Восток. Сейчас Люблинское воеводство - пороховая бочка. Хлебовский запрашивает нашего согласия на небольшую революцию. Обещает, что беспорядки могут охватить до трети территории страны, а может быть - приведут к падению кабинета. Просит полтора миллиона. Может быть, стоит провести учебную тревогу?
Генерал поморщился.
- Не стоит. И не в полутора миллионах тут дело, полтора миллиона - деньги небольшие…. Рано нам пока Польшу тревожить! Они еще весь свой антирусский запал не изжили, еще не все обиды вспомнили. Надо подождать еще года два-три, пока их национализм дойдет до крайнего упора.
- Маятник? - Левченко вопросительно посмотрел на шефа.
- Он. Понимаешь, в чём тут весь фокус? Мы в своё время пружину сжали до самого не балуйся - и антирусские настроения в толще народа этим довели почти что до истерики. Если тебе миллион раз на дню будут говорить, что поляки - лучшие люди на земле - ты как на это, в конце концов, отреагируешь? Правильно, возненавидишь их со всем пылом души. Так и поляки - мы слишком долго тупо прессовали их своим догматизмом, своим дурацким социализмом-коммунизмом - в который, заметь, и сами-то не особо верили - слишком долго заставляли их считать себя пупом земли. В восемьдесят девятом ПОРП просрала выборы "Солидарности" в том числе и поэтому - поляки считали польских коммунистов за московских марионеток, начисто отказывая им в политической самостоятельности.
А сейчас ситуация развивается с точностью до наоборот. Сейчас в Польше все политические силы, какую ни возьми - старательно разыгрывают антирусскую карту, в чём им изрядно помогают настоящие хозяева Польши, те, что дёргают за верёвочки из-за далёкого моря. Чем яростнее у той или иной партии ненависть к русским - тем больше у нее шансов провести своих людей в Сейм. Одна "Самооборона" Леппера вроде бы в эту игру не играет - что ж, возьмем это дело на заметку. Но в целом антирусские настроения в Польше сейчас сильны - хотя, как мне тут докладывал Загородний, уже совсем не в том градусе, что были, скажем, в восемьдесят девятом. Сейчас бы они памятник Коневу в Кракове не стали бы сносить…. Наши заклятые друзья с той стороны этой черты польского характера не понимают - и продолжают подзуживать всякого рода польских политиков на антирусские выпады. Думают, что таким образом создадут серьезный фундамент польско-русской вражды. А что будет в результате? Как ты думаешь?
Левченко улыбнулся.
- В результате наши танки в Варшаве и Торуни будут встречать цветами.
Калюжный кивнул.
- Так точно. Нам сейчас в этой стране важно искать людей - как можно больше. Революции нам там пока не нужны - в очень недалеком времени маятник дойдёт до крайней точки и сам отыграет назад; наше дело только этот момент не проворонить. Для чего пущай Хлебовский с Анджеем по максимуму увеличат свою активность, пусть ищут людей с головой. Мы почему в Привислянском крае имеем реальные преференции перед теми, кто играет за чёрных? Потому что они отбирают людей по комплексу отрицательных черт - как, кстати, и у нас, в нашем богоспасаемом Отечестве - а мы наоборот. А добро на земле, как ты знаешь, пока еще чуточку сильнее зла…. Так нашим польским ребяткам и сообщи. На отбор людей денег не жалеть! В день М у нас там каждый штык будет на счету… Ладно, с этим ясно. Что насчёт наших сидельцев?
Левченко грустно вздохнул.
- Пока - никак. Артаксеркс пока отлеживает бока в следственной; начудили они всё же тогда с грузом из Варны, оставили улик на три хороших уголовных дела. Светит десятка. Работаем, конечно, с адвокатами, но пока безрезультатно; десятку не десятку, но, скорее всего, свой пятерик он получит. Придётся его потом из тюрьмы уже доставать. Вервольф - который проходил по делу Райнера Руппа, помните, который сливал для Первого Главного Управления чуть ли не все секреты НАТО - тоже пока сидит, но тут у нас всё гораздо веселей. Суд Дюссельдорфа, какой его в девяносто четвертом осудил - принял решение о сокращении срока до семи лет, так что в августе Вервольф выйдет; это нам обошлось в сорок тысяч долларов. Ну и Одиссей…
- А что Одиссей? - генерал внимательно посмотрел на своего заместителя.
Левченко тяжело вздохнул и опустил глаза.
- Глухо пока. Адвокаты - оба - стремаются нелегального выхода, всё пытаются найти варианты смягчения наказания в, так сказать, правовом поле. Но, видно, пока не проханже.
- А ты лично что думаешь? Ты, как его командир, какой его на это дело послал?
Левченко вскинул голову.
- Лично я считаю - пора переходить к неконституционным формам деятельности. Я попросил Володю Терского ежемесячно информировать нашу Пенелопу о состоянии дел ейного террориста - и каждый раз кто-нибудь из его ребят еле-еле уговаривает её не ехать в Сегед. Да и парень наш, по докладам Ласло Домбаи, заскучал. Время его из заточения изымать, а то, глядишь, его ненаглядная Герда, наплевав на все наши уговоры, бросится лично любимого из застенков доставать.
Генерал удовлетворенно кивнул.
- Ей там сейчас делать нечего. Нет у неё легенды для такого посещения, а, стало быть - сгорит, как швед под Полтавой, и страннику своему ни на понюх табаку не поможет; а нашему мальцу она живая-здоровая и благополучная нужна, правильно? У ей какая легенда была в мае позапрошлого года, когда она с нашим фигурантом в больничке повидалась?
Левченко улыбнулся.
- А ей легенда и не нужна была. Та труба, на которой Одиссей соло исполнил - по бумагам в гэдээровских арсеналах должна была обретаться. И надо же тут такому случится - именно её, вместе с полусотней её подружек, немецкие любители балканских войн отправили ребятам Франьо Туджмана - аккурат в девяносто втором! Так что наша девочка тогда в Будапеште была исключительно по делу - искала возможности как-то обрезать немецкие уши, какие из этой истории вдруг, помимо нашей воли, стали торчать.
- Ну и что ж, нашла? - Генерал улыбнулся.
- А головорезы Туджмана от всего открестились. Не мы, дескать, ни о чём таком не знаем, и вообще - жили честно-благородно, ни о каких зенитных комплексах слыхом не слыхивали; видно, хорваты эту трубу на Ближний Восток вдули - или еще куда, где нужда в таких изделиях и посейчас велика есть. Так что у американцев по этому случаю появился ещё один зуб на БНД в частности и на руководство Дойчланда в целом.
Калюжный похлопал подполковника по плечу.
- Это хорошо. Это, я тебе скажу, вообще отлично! Ладно, что ты там говорил насчет антиконституционных форм работы? - При этих словах у Калюжного не по-генеральски молодо и задорно заблестели глаза.
Левченко хитровато взглянул на шефа.
- Есть одна задумка. У Кальмана Лошонци, кроме того психиатра, какой Одиссею бумагу о состоянии аффекта подписывал - еще один однокурсник-медик есть. Ну, то есть они учились на разных факультетах, но в одном университете - университете Этвёша, и в одно время, втроём и квартиру снимали все вместе, на паях. Зовут того медицинского спеца Балинт Баллаши. Кстати, полный однофамилец какого-то жутко знаменитого венгра. Так вот, оный Балинт нонче - ведущий специалист по болезням желудка, работает в Будапеште, и по сходной цене консультирует раз в месяц в тюремной больнице мадьярской столицы сложные случаи. Дюла, подлец, не хочет сам переступать границу закона, но нам в этом деле готов оказать содействие. Надо, чтобы Янош Фекете уговорил оного Балинта найти у нашего фигуранта какую-нибудь жуткую унутреннюю болезнь, с какой тот сможет недельку-другую в тюремной больничке прокантоваться, пока Янчи побег ему подготовит. Режим там не в пример мягче, и выходят окна гастроэнтеро… чёрт, не произнести! В общем, желудочного отделения аккурат на улицу Атиллы Йожефа. Находятся палаты желудочнобольных на третьем этаже, где решеток нет - муниципалитет велел снять, поскольку портят вид города.
- И наши действия? - генерал нетерпеливо постукивал по столешнице зажигалкой.
- Янош тёмной ночкой подгоняет под окна тюремной больницы грузовик с картонными коробками. Район тихий, ночью там никто особо не шляется. Наш смертельно больной террорист сигает с третьего этажа в кузов, а затем Янош его увозит в Словакию - ежели наш фигурант совершит свой прыжок сразу после полуночи, то к трем они уже будут на границе. Обход дежурным вертухаем палат с заключенными ночью происходит с периодичностью в четыре часа - в полночь и в четыре утра - таким образом, Янчи должен успеть до четырех перебросить нашего парня через словацкий рубеж. От Будапешта до КПП Парашшапушта где-то сто сорок километров, должны уложиться.
- А на границе?
Левченко пренебрежительно махнул рукой.
- А, граница - это чистая формальность. Обмен между Венгрией и Словакией безвизовый, машины проверяют редко, частенько и паспорта не проверяют. Пограничных войск нет - посему наш парень за километра полтора до черты слезет, пройдется пешочком по горам, проволочный забор, что Венгрию от Словакии ограждает, перелезет - для чего Янош его соответствующим инструментом снабдит - и где-нибудь в заранее оговоренном пункте снова Яношу на борт заберется. То же самое - на словацко-польской границе.
Калюжный задумался.
- Хм, предположим… Ладно, до момента появления нашего мальчонки на польской территории у тебя всё вроде бы ладно. А дальше? Через Буг вплавь? И сдаться белорусским пограничникам? Чтобы они его потом выдали венгерским властям, как беглого преступника? Или примемся Одиссея из брестского изолятора доставать - и засветимся на всю ивановскую?
Левченко улыбнулся.
- Максим Владимирович, ну зачем же так грубо? Вы ж не забывайте, у нас тут есть туз в рукаве - Тетрис и его ребята.
- А как они-то Одиссея перевезут через границу? Это ж живой человек, а не мешок яблок? Или чем они там промышляют?
- А это они решат на месте. Но я в них уверен; еще не было случая, чтобы эти пацаны подводили…
Генерал вздохнул с лёгким сомнением, а затем произнёс:
- Лады. Стало быть, по Польше ты задачу понял, по Одиссею я переброску санкционирую. Действуй! Когда, по твоим прикидкам, он может быть здесь?
Подполковник на минуту задумался, затем ответил решительно:
- Я ему в ближайшие три дня сделаю паспорт - из тех, что есть в наличии, молдавский или украинский, придется ему после побега сменить фамилию и гражданство - и одновременно дам команду нашим мадьярским коллегам ввести в действие план Б; где-то неделя уйдёт на подготовку перемещения нашего парня в Будапешт, еще дня три - на подготовку его отхода. Затем сутки на поездку до Кракова, еще пару дней нужно будет Тетрису, чтобы как-то перебросить Одиссея в любезное Отечество. Итого - две недели.
Генерал ворчливо произнес:
- Экий ты скорый…. Две недели! Ладно, действуй. Где потом думаешь Одиссея использовать?
Левченко покачал головой.
- Не буду загадывать. Сначала нам его надо оттуда достать, а уж потом решим, как, где, и в каком виде он нам будет нужен. А что будет нужен - в этом я нисколько не сомневаюсь!