Лето было жаркое - я купила легкое черное платьице и каждую субботу вытаскивала Анну на кладбище. Потом мы ехали на озеро купаться, потом - в очередной ресторан, поминать дорогих покойников добрым словом. Слово получалось всякое, и кончались поминки тоже по-всякому - однажды к нам подсел очень любезный иностранец с переводчиком, оплатил все наши кулинарные шалости и даже пригласил потанцевать, сперва ее, потом - меня.
Пока она танцевала, переводчик передал мне от иностранца приглашение - сплавить подругу и провести с ним ночь в отеле. Я сказала, что недавно похоронила мужа и не готова к таким подвигам. Потом я танцевала с иностранцем, который вовсе не выглядел разочарованным, а переводчик что-то втолковывал за столом Анне. Как оказалось позже - то же самое и с тем же результатом.
Иностранец был уже пожилой дядька, и его, в сущности, вполне устраивало, что вместо женщины он получит на ужин изумительное количество виски. А переводчик, красивый парень, явно наслаждался комизмом ситуации. Сперва я даже подумала, что дядька - бисексуал, а переводчик - гей, и наш с Анной гордый отказ повышает его шансы. Оказалось - он просто развлекался.
Будь этот парень хоть на десять лет постарше и не в такой финансовой дыре, что приходится наниматься переводчиком леший знает к кому, а со стабильным материальным положением, можно было бы и подумать - а не получится ли из него хороший муж? Пока что он, со своей складной спортивной фигурой, с худощавым носатым лицом, с веселыми глазами, тянул на любовника, и даже не на опытного, а скорее на начинающего.
Вот так мы с Анной прожили лето - раз в неделю навещая дорогих покойничков, а остальное время вовсе не общаясь. И я была совершенно счастлива, и на моем горизонте нарисовалось несколько вполне достойных мужских силуэтов, и если бы место на кладбище не было оплачено, я бы перестала туда ездить, тем более, что в осеннюю субботу не слишком хочется выходить из дому.
Я уже перешагнула через "доклады", доставлявшие сперва большое удовольствие.
- Каково тебе там дремлется, незабвенный? - спрашивала я. - А я вот на днях была в финской бане с твоим бывшим начальством. Ты его, наверно, помнишь - это Калмыков, который выгнал тебя из "Топаза" за профнепригодность. Калмыков хочет ради меня развестись с женой, с которой прожил, ты не поверишь, сорок три года! У него двухэтажная дача в трех шагах от озера и всего одна дочь, так что мне светит неплохое наследство. Да, тот самый Калмыков, которого ты крыл последними словами, а сам ползал перед ним на брюхе, бегал перед твоей вдовой с пакетами сока, как мальчишка!
Что же оставалось? Привычка, которой за зиму предстояло угаснуть. Не стану же я в двадцатиградусный мороз ездить валять дурака над керамическим памятником!
Конца августа я ждала с тихой скорбью. Как для кого - а для меня первое сентября было траурным днем - как, впрочем, для всякого, кого угораздило поселиться возле школы. Не то чтобы я не любила детей! Каждый отдельно взятый ребенок - ангел и прелесть, но объединять их в стаи более трех человек - опасно для окружающих. Необходимость ставить на окна первого этажа решетки - это еще трогательное неудобство, должны же ангелочки побаловаться мячиком. Шум - тоже. А вот шприцы на полу в подъезде - радость сомнительная. Как и жуткие граффити на торцовой стене моего дома, наводящие на мысли о сексуальных извращениях. Сперва привозят тех детей, которые отдыхали на лоне природы, и они несколько дней болтаются по двору, не зная, на что бы себя употребить. Потом наступает первое сентября - и по утрам во дворе как будто тише, зато после обеда - хоть уши затыкай. Я готовилась к этому бедствию, но день шел за днем, а оно все не приходило и не приходило. Опомнилась я числа то ли девятого, то ли десятого...
Мир мой был тих и благолепен. Если в подьезде и стояли смятые банки из-под джина с тоником, то я их в упор не видела... Впрочем, и с соседями что-то стряслось - их я тоже не видела. Кроме нескольких, которые, словно нарочно, попадались мне навстречу по два-три раза в неделю.
Обратив внимание, что мир как-то поредел, я позвонила Анне и спросила, не кажется ли ей, что в ее "Валдае" прошел шквал увольнений.
- Какой шквал? - удивилась Анна. - Мне новую машину поставили, "пентиум", такой навороченный, прямо жуть! Я теперь все проблемы по Сетям решаю! Запросы юристам, сводки, ну - все, понимаешь?
Она явно была рада, что не приходится тратить время на бестолковые пререкания. Поняв, что тут правды не добьешься, я взяла да и вышла на улицу. Да и пошла, ведя в голове такую статистику: сколько лиц пожилого, среднего и сравнительно молодого возраста попадется за два квартала?
Пожилых попалось то ли два, то ли три лица. В расцвете сил - за тридцатку. Молодежи - тоже, наверно, с десяток. И это - в самый разгар рабочего дня, когда люди должны носиться по городу, как наскипидаренные коты!
С городом что-то случилось, город словно вымирал. Я позвонила знакомому врачу в эпидемиологический диспансер и спросила, не ходит ли очередная хвороба. Хвороб не было. Но тут, возможно, все дело было в погоде. Осень наступила весьма решительно. По два дождя в день - куда же больше? А кому охота под дождем мотаться?
Суббота, которой я назначила быть последней в похоронном сезоне этого года, у Анны оказалась занята, я договорилась с одним из тех, кто не прочь был с горизонта приблизиться на расстояние вытянутой руки, и поехала прибрать на зиму могилку. Хозяйка обещала дать еловый лапник, а полиэтилен я везла с собой.
Попросив шофера обождать минут двадцать, я вошла в знакомую калитку. В окно было видно, как хозяйка проводит отпевание очередного покойника. Поэтому я, обогнув угол, сразу пошла на кладбище. Она честно отрабатывала полученные деньги. Охапка лапника лежала неподалеку от могилки, и мне оставалось только быстро укутать памятник. Я даже не попыталась с ним пообщаться, а выполнила последнюю в этом сезоне обязанность вдовы быстро и деловито.
Кладбище от листопада удивительно похорошело. Я пошла по дорожкам, удивляясь тому, что кошмарные надгробия уже не кажутся мне такими пошлыми. Было немного грустно - словно я действительно прощалась...
У альпинария первый ряд могил был заполнен и второй заползал краем на пригорок. Памятник, облитый ядовито-зеленой глазурью, бросился мне в глаза. Он почему-то имел вид высокого грубого сапога на толстом каблуке, и медальон с фотографией обрамлялся ремешком с пряжкой.
Это было знакомое лицо...
Если бы переводчик хоть на минуту закрывал рот, он был бы безумно похож на того покойника с сапога. Кто же это его похоронил, такого молодого? Я изучила могилку. Та женщина перещеголяла нас с Анной капитально. Мы хоть высаживали живые бархатцы, а она утыкала землю дешевыми искусственными цветами. До такой пошлости мы просто не додумались - что говорило в нашу пользу и свидетельствовало, что даже в ярости мы не теряем хорошего вкуса. Очевидно, переводчик очень уж здорово ее достал.
В немалой задумчивости я покинула кладбище. И тут следует признаться, что я несколько раз встречалась с переводчиком... ну, не встречалась - пересекалась... и у меня действительно были дела на Калининском проспекте, поблизости от турагентства, с которым он сотрудничал... но все это чушь собачья, и вообще...
Задумчивость же была такого порядка: хозяйка изобрела безукоризненное психологическое средство для выведения женщин из стресса, но нет ли в нем какой-то гробовой магии? Все-таки - отпевание, закапывание личных вещей, панихиды, траур? Судя по всему, переводчика похоронили месяца через два после того, как я расправилась со своим политически покойным, а познакомились мы в "Палитре"... Тогда он еще наверняка был жив! При одной мысли, что мне грозило близкое знакмство с выходцем с того света, прямо нехорошо сделалось!
Пораженная неприятным предчувствием, я стала прочесывать все кладбище, чего раньше никогда не делало. Вдруг и прочие мои новые знакомцы - покойники? Так и есть - под тем самым смородинным кустом, который мне усердно сватала хозяйка, я нашла портрет своего сегодняшнего шофера.
На обратном пути я тщательно следила за ним и пресекала малейшие попытки нарушить правила движения. Если кто-то его похоронил - не моя печаль, но отправляться на тот свет в горящей машине мне как-то не улыбалось.
Из дому я позвонила Анне.
- Когда ты в последний раз видела своего политически покойного?
Она задумалась и назвала месяц, имевший быть более года назад.
- А после?
- А на кой он мне сдался?
- Могло быть так, что он за это время - того? Действительно - того?..
Почему-то было страшно употребить глагол, имевший отношение к реальной смерти.
- Естественно! - она даже рассмеялась. - Я же его похоронила! Значит - того!
Так, подумала я, не мешало бы проверить, что теперь поделывает мой политически покойный.
Я несколько раз звонила ему, но трубку никто не брал. К вечеру я подумала - ну, не глупость ли? Как может взять трубку покойник? Ведь не могла же я отправить на кладбище живого человека. Я покамест в своем уме, значит, он - помер, и хватит валять дурака. Этак я еще додумаюсь среди ночи бежать к его подъезду, искать среди сотни окон шестнадцатиэтажки заветное окно, колотиться в дверь, бросаться на шею, лепетать про вечную и всепрощающую любовь. Анна права - а то, что мы, живя в одном районе, за все это время ни разу не встретились, лишь прикол судьбы, не более. За что ей, судьбе, огроменное спасибо.
И надо же - накаркала! Два дня спустя мы-таки столкнулись нос к носу! Уже потом я запоздало подумала, что это мог быть и кто-то другой. Тот, кого я встретила, уставился на меня примерно так же, как я на него, - словно привидение встретил. И мы шарахнулись друг от друга стремительно и молча. Если бы на меня посреди улицы уставился незнакомый человек, выпучив глаза и роняя из рук сумку с пакетом, я бы тоже удрала куда подальше. Но в тот же день я поехала к хозяйке - консультироваться насчет призраков.
Она клятвенно заверила, что астральные тела постояльцев ее кладбища в окрестностях не слоняются и панику не наводят. Сообщения о шофере и переводчике тоже ее не слишком озадачили.
- Ну, что же тут плохого? Покойники и покойники, - хозяйка пожала плечами.
- Вы полагаете, что еще остались нормальные живые мужчины? Всех их кто-то уже давно похоронил и могильным камушком придавил, чтобы больше не скакали, как козлики. Я вам даже больше скажу...
Я потянулась к ней, как будто ждала услышать хорошую новость.
- У меня одна коллега, мы вместе в гадальном салоне работали, так вот - она женское кладбище открыла. Для жен, то есть. Я ее предупредила - на первых порах работать будет себе в убыток. Ведь с мужским кладбищем как? Одна клиентка другую ведет. А с женским - поди еще найди первых клиентов. И мужчины - такие дикари, они же не признаются, от чего вдруг так полегчало, не захотят, чтобы дураки над ними смеялись. Вот у меня, я заметила, каждая клиентка в течение года еще одну-двух приводит, те - еще. А мужчина, даже если похоронит у нас жену, будет об этом молчать в тряпочку, вот что плохо...
Она пригорюнилась.
Женское кладбище! Этого нам только недоставало!
Уж не клюнул ли мой политически покойный на эту наживку? Не должен был!
Ему и узнать-то про эту затею негде! Однако...
Хозяйка продолжала толковать о похоронном бизнесе. Я почувствовала, что если сию минуту не удавлю ее, то удавлюсь сама. И вдруг поняла, что смерть над ней уже не властна...
- А ваш где лежит? - не заботясь о связности беседы, резко спросила я.
- Кто - мой?
- Политически покойный! Самый первый.
Она несколько раз кивнула.
- В переднем дворе. Где собачья будка, видели? Между ней и забором.
- Видела, как же...
Наконец-то я поняла, что все эти годы творилось с хозяйкой. Ее любезность, ее забота о своем благосостоянии, ее возня с кустиками-цветочками были бессознательны, как движения захватывающей съедобный комок белка амебы. После того, как умерла любовь, не осталось жизни и в хозяйке...
А во мне?
- Я могу аннулировать договор аренды? - спросила я. - И забрать свое, как его... захоронение?
- Вы помните, какая там неустойка? - прищурилась она.
Неустойка была основательная. Как раз такая, чтобы всерьез задуматься - а действительно ли мне нужна жизнь, в которой воскреснет политически покойный? И, кстати, документ был составлен юридически безупречно, хоть сегодня тащи его в суд.
Ничего себе у нас игрушечки, подумала я, ничего себе игру мы затеяли... Но игра это - или все же не игра?!
В общем, разорять могилку я не стала. Наверно, еще и потому, что политически покойный в ответ не разорил бы мою могилку. Он всегда лучше меня умел считать деньги.
- Наконец-то! - сказал мой шофер. - Я уж заждался.
Это был мужчина вполне подходящего возраста и общественного положения. Разведенный? Ну так кто теперь не разведенный?
- Я вот думаю - не поехать ли обедать в "Лидо", - игнорируя упрек, ответила я. "Лидо" было местом шумным и жизнерадостным, с порциями такого размера, что отбивная свешивалась за край тарелки.
- Вполне, - одобрил он. - Я там был на днях. Никакой очереди, половина столиков свободна, выбирай, какой нравится.
Я кивнула - он еще не осознавал, что мир поредел, он еще не заметил отсутствия детей... впрочем, та, что его похоронила, наверняка воспитывала его потомство... и препятствовала встречам, разумеется! Еще чего недоставало - отпускать детей в зоопарк с покойником! А месяц спустя шофер сделал мне предложение. Очевидно, он так и не понял, что мы с ним оба - давно уж на том свете.
- Я очень хорошо отношусь к тебе, Леша, - сказала я ему, - но ты пойми, к любви это не имеет ни малейшего отношения. Выходить за тебя лишь ради того, чтобы быть замужем, бессмысленно.
Это было честно. И признать, что я обречена весь остаток дней своих скитаться вне любви, - тоже было честно. Я пыталась! Я пела ему дифирамбы и составила полный список его добродетелей! Ну, не вышло...
Так ведь и у Анны не вышло, однако она уже, можно сказать, стоит на пороге загса со своим избранником, тоже покойником, разумеется, но из свеженьких, с другого, не нашего кладбища.
- Ты его любишь? - спросила я, мало надеясь на положительный ответ.
- У нас полная сексуальная совместимость, - ответила она.
Ну что же, наверно, тот свет - это действительно совместимость, аккуратный подбор деталей по принципу "папа-мама", все для удобства потребителя! Вот только понять бы, кому это нужно...
Той хозяйке кладбища, которая начала свою блистательную карьеру с могилки за собачьей будкой, что ли? Вот любопытно, сколько у нее теперь на счету? Нет, не покойников, - денег... Мир сужался до простоты детского набора цветных карандашей! У него был белый цвет - листа бумаги, характерный зеленый - долларов, красный - губной помады, черный - элегантных туфель, мужских костюмов и джипов. Мир выпрямлялся до безупречности проспектов и коридоров в офисных многоэтажках. Я даже не была уверена в его трехмерности...
Мой маршрут состоял из коротких прямых стрелок: дом - работа - развлечение - дом, и если бы я переломила себя и ввела в этот список супружеское ложе, к нему тоже вела бы короткая прямая стрелка. Настала зима - и черно-белость города стала последним аккордом. Весны не предвиделось. какая, к черту, весна, если город оцеплен мини-кладбищами и кошмарными керамическими надгробиями?!? Права была та змеюка, что утыкала могилку переводчика искусственными цветами! Настоящих цветов тоже не предвиделось - в магазинах торчали из ведер какие-то вовсе бессмертные розы, пропитанные в Голландии нарочно разработанным голландским формалином и не теряющие предрассветной свежести месяцами!
После слабой попытки бунта - я обзвонила по рекламной газетке все дамские кладбища и всюду услышала, что женщины туда не допускаются, так что попытка разорить собственную могилу не состоялась, - после похода по городским окраинам, где выяснилось, что охраняет их никакая не магия, а подвешенные на деревьях телекамеры, так что штурм бесполезен, - после всего этого я сподобилась бессонницы и стала выгуливать себя, как надоевшего визгом и царапаньем у двери старого пса. Я хотела утомить тело, чтобы оно само повалилось поверх одеяла и вырубилось.
С таким вот благим намерением я шла сквозь снегопад - хоть снег-то был еще настоящим, не потерявшим способности таять, - и наблюдала полосатый мир, мир, проваливающийся в сумерки. Время было позднее - не для прогулок. В голубоватом свете от вывески я увидела человека со знакомым лицом.
Естественно, он был из наших, из новопреставленных, от жизни отставленных, занесенных снегом. Он остановился и кивнул, имея при этом на лице не улыбку, скорее готовность к улыбке, и всем видом показывая, что не прочь вступить в разговор. Я поняла, что и он меня узнал.
- Сказал бы "добрый вечер"...
- Да только что в нем доброго?..
Вот так мы приветствовали друг друга. Он понимающе улыбнулся. Я не уходила, и поэтому он догадался, что я узнала его.
- Сказал бы "мы с вами где-то встречались", да только знаю...
- ...ответ - "на кладбище".
Тут мне сделалось любопытно. Он был в кудлатой шапке, каких теперь почти не носят, в мешковатом пальто, классический интеллигентный мальчик средних лет с непременными очками и обязательной легкой сутулостью, даже не сутулостью - а просто плечи были как-то собраны вовнутрь, не имея привычки расправляться.
- А как мой ненаглядный меня упокоил? - спросила я. - Как у вас, на ваших кладбищах, принято?
- У нас выбор небольшой. Глиняный череп можно поставить, собаку керамическую...
- Суку то есть?
Он усмехнулся.
- Что мы все о печальном?
И назвал меня по имени.
Я тоже вспомнила его имя.
И его-то кто похоронил, какая-то дура, подумала я. Должно быть, было за что... Это же сигнал мне, бестолковой, - не лезь! Не связывайся! Потом горя не оберешься! А меня за что, собственно, похоронили?! Я-то чем провинилась? Как-то само собой вышло, что мы молча пошли рядом.
Господи, думала я, не дай бесплодных надежд! Господи, не дай мне обманывать ни себя, ни его! Но, с другой стороны, какие уж тут обманы - за смертной гранью... Ветер усилился, он подхватывал с тротуаров легкий, сухой, остроигольчатый снег, вовлекал его в вихри, потом растягивал вдоль улицы прозрачные, но довольно плотные снежные простыни. Такая вот белая плоскость пролетела меж нами - но в ожидании следующей он взял меня за руку. Мы прошли еще немного, разом увидели заветренное место и, не сговариваясь, шагнули туда, за угол.
В глаза он не смотрел - тоже, видать, побаивался. Тоже сам себе все это сказал... Вдруг стало ясно, что за несколько секунд нужно решиться - на всю оставшуюся жизнь. Или - это, или - никогда!
И прозвучали слова. Наверно, во всем мире только мы двое знали их подлинный смысл. Это было как заклинание, как вызванная заклинанием волна, что разворачивает ладью Харона, медленно везущую души умерших в царство забвения и мрака, носом к жизни.
- Минус на минус... - сказал он.
- ...дает плюс, - ответила я.
Вот теперь надо было что-то делать.