Оливье работал в Бюро парапсихологом. Его вызывали, когда призраку требовался сеанс психоанализа. Большинство неупокоенных цепляются за продранную ткань реальности из-за не проговоренной вовремя травмы. Оливье шел - и проговаривал с ними. В Париже немало чудиков, городских сумасшедших, на которых и не глядят особо - лишь бы не буйствовали. И на Оливье в его пестром шарфике поверх старого пальто тоже лишний раз не взглянут.
Парапсихолог приехал в пол-одиннадцатого, возбужденный донельзя, даже края его вечного шарфа, казалось, подрагивали.
- Четырнадцатая линия стоит, я потому и опоздал. Вообще в городе творится черт знает что. Говорил с одним бомжом, он с утра видел убитую пассажирку с восьмой линии", да не он один - многие уже видели. А вам со старого номера не звонили?
- С какого номера? - не поняла Моник. Но уточнять Оливье не стал.
Кофе у вас есть? Кажется, и кофейные сегодня встали не с той ноги... а
- Как прошел твой сеанс?
О клиентке Оливье известно было только, что она работала горничной в отеле "Сентраль" и в этом отеле погибла.
Он устало провел рукой по глазам:
- Сегодня она просто не явилась на сеанс. Как бы не пошла гулять где попало - при том, что творится в городе...
- Хотел бы я знать, что именно творится.
- Светопреставление, - веско сказала Моник.
Оливье рассеянно чиркал красноголовой спичкой по миниатюрной спичечной коробке с надписью "Отель Сентраль". Под взглядом секретарши он смутился и сунул коробку в карандашницу.
- Я бы сказал, - произнес он раздумчиво, - что с хранителями что-то неладно... Поезд стоит, телефоны взбесились, в кафе творится что-то невообразимое. И призраки лезут из щелей, будто их никто не держит.
- Выходной они взяли, что ли, как наш шеф...
Но это полная дичь, не бывает у них не выходных, не отпусков. Разве только иногда взбунтуются кофейные или заартачатся телефоны, но для этого нужен повод...
- Или, - Жозеф запнулся. Не выходной. Это больше похоже...
Пожалуй, не будь он французом - и не понял бы.
- Похоже на забастовку, - невозмутимо сказал Оливье.
- Бог ты мой, - Моник пролила на стол кофе. - Теперь у них есть профсоюз?
А как же. Все, что появляется в реальном городе, рано или поздно приходит в город "задний". В отраженном, искаженном виде - но приходит.
- Чем же мы их обидели?
- Хороший вопрос.
У любых бастующих должны быть требования. Вот только арьергород никогда ничего не скажет прямо...
Не вовремя шеф уехал в свою Нормандию... Если "откажут" хранители, город не оберется проблем. Некому будет утишать уличные потасовки в арабских кварталах, своевременно толкать в бок задумавшегося над экраном диспетчера или уставшего водителя. Некому выводить к свету туристов, заплутавших в клубке парижских улочек. Без хранителей Париж станет напряженным, нервным, огрызающимся; иностранцы пойдут говорить, что парижские официанты грубят, продавцы невежливы, сам город какой-то неуловимой атмосферой им не понравился.
А главное - без хранителей город беззащитен, делай в нем, что хочешь. Хоть мечеть расстреливай, хоть башню самолетом тарань.
К полудню телефоны разбушевались, сети пошли вразнос, на дисплеях высвечивались старые номера - Бал 00.01, Кли 32.34, Молодые ничего не могли понять, пожилые пугались, потому что все номера были знакомые, запрятанные в дальних уголках памяти. Самые смелые пытались перезванивать, но слышали только помехи на линии.
Единственным, кто не удивился звонку с такого номера, был господин Брюно Лефевр, чиновник комитета по градостроительству. Номер на дисплее не удивил его, но привел в ярость - он бы никогда себе не признался, что за этой яростью стоит страх. Лефевр с силой отжал кнопку сброса и сказал помощнице:
- Мадемуазель, я, кажется, давно просил вас дозвониться в Оранж! Неслыханно, что они себе позволяют.
Молодая стажерка пожала плечами и пододвинула к себе телефон. Секретарская работа в ее обязанности не входила, но поди скажи об этом шефу, когда ты на практике.
Шеф же прошел в свой кабинет, устроился за тяжелым бюро эпохи Наполеона III и принялся ждать. Вернее, он попытался работать, но скоро понял, что просто перекладывает бумаги из одной папки в другую, а на самом деле - ждет.
И дождался в конце концов долгих шаркающих звуков, будто кто подметал кабинет старинной метлой.
Никого не было.
- Что ж, господа, - сказал Жозеф, - кажется, у нас чрезвычайное положение. Я звоню в ДСРИ[2].
Он успел уже связаться с аэропортом и позвонить знакомому в полицию. В арабские кварталы отправились усиленные патрули, а Руасси вот-вот собирались закрыть "по погодным условиям".
В Управлении Жозефа тоже выслушали внимательно. В конце концов, их отделы похожи: в ДСРИ тоже часто работают на интуиции и домыслах. И не открещиваются со снисходительным видом от сообщений Бюро: там, где речь о безопасности, неважного не бывает.
- А вы куда, Жозеф? - окликнула его Моник, хотя ответ и так знала.
- Пойду прогуляюсь по городу.
Гулять по городу - это и есть его работа. Можно негодовать, что за прогулки ему платят, как госслужащему - но ведь он и есть на службе. Гулять, всматриваться в граффити на стенах, подслушивать случайные разговоры, сворачивать в неожиданные переулки - Жозеф на это мастер. Без этого не нащупать изнанки, а людей, способных проходить в арьергород, или хотя бы поддерживать с ним контакт, в Париже раз-два и обчелся.
Похолодало, руки без перчаток мгновенно замерзли, и Жозеф с тоской подумал о теплой квартире и рюмке коньяка. Он засунул руки поглубже в карманы пальто и двинулся от офиса куда глаза глядят. Технически это выражение устарело - когда так хорошо знаешь город, чертовски трудно идти наугад.
Он шагал мимо витрин, качающихся красных фонариков китайской забегаловки, жаровен с кукурузой и каштанами. Половина ресторанов, мимо которых он проходил, была закрыта, как в воскресенье; видно, хозяевам надоело бороться с нечистой силой, и они позакрывались от греха. На стене сиял свежей краской несвежий лозунг: "Будьте реалистами, требуйте невозможного!" Жозеф загляделся на надпись и едва не наступил на сидящего у стены бомжа.
- Огоньку не найдется?
Жозеф вынул позаимствованный у Оливье коробок, чиркнул спичкой. Высветилась узкая улочка за спиной у бомжа и тусклые стекла старого кафе.
Кафе могло стоять здесь и до войны, и до революции; темные обшарпанные деревянные столы, плетеные стулья, вымытая до проплешин стойка с медной окантовкой, черная доска с выведенными мелом дежурными блюдами. Джаз; те же песенки, что играли американским освободителям добрых полвека назад. На углу стойки стоял старинный телефон с крутящимся циферблатом. У родителей Жозефа когда-то был такой. Хозяин забегаловки исчез где-то в подсобке. Жозеф подумал, придвинул к себе аппарат и набрал Оде 84 00.
- После четвертого сигнала будет точно тринадцать часов ноль две минуты, - замогильным голосом сказали из трубки.
Гудки.
- Тринадцать часов ноль две минуты.
Жозеф ждал.
Пиик. Пиик. Пиик.
В трубке что-то щелкнуло. Зашуршало, затрещало - тот самый "белый шум", в котором, бывает, слышны голоса мертвых. Голос спросил:
- Что вам нужно?
После каждого слова шли странные механические паузы. Жозеф отважился:
- Я бы хотел поговорить с начальником вашего профсоюза.
Пиик. Пиик. Пиик.
- Я вас слушаю.
- Что происходит в городе?
Механический голос ответил:
- Все городские службы объявили забастовку.
Значит, мы были правы...
- В связи с чем? Какие у вас требования?
...ровно тринадцать часов ноль семь минут.
- Какие у вас требования? - раздельно повторил Жозеф.
- Мы не позволим продать отель "Сентраль", - гулко сказали в трубке. Пошли короткие гудки.
Отель "Сентраль" в самом центре города, в пышном первом квартале, который ослепленные туристы обычно принимают за весь Париж, был порождением османновского века. Архитектор Османн попытался сделать из неясного нагромождения улиц строгий и четкий чертеж. Ему это почти удалось - Париж стал городом-звездой, хотя, отойди на два шага от улиц-магистралей, разрезающих город - и ты потеряешься в лабиринте с тем же успехом, что и раньше. Шестиэтажный отель из светлого камня, с лепниной и узорчатыми балконами наверняка казался когда-то венцом прогресса. Жозеф смутно помнил, что внутри - обстановка, напоминающая "Титаник" - мебель из красного дерева, скульптуры у подножия лестницы и экзотические деревья в кадках.
Но кризис добил держателей отеля, и они передали его городу. Не так давно - это показывали в новостях - его внутренности разворошили и выставили на продажу: ту самую мебель и скульптуры, картины, купленные у малоизвестных художников, и шедшие сейчас за миллионы; даже подставки для мыла из ванной - и те пошли с молотка.
Теперь опустошенный отель собирались продать катарскому шейху - или русскому олигарху, кто их там разберет.
Арьергород этого не хотел. Неудивительно; сколько в этом отеле должно таиться вечных постояльцев, клиентов Оливье.
А теперь их выселяют.
Жозеф по опыту знал, что Отдел по градостроительству не примет его всерьез. Кто будет откладывать сделку века из-за пары сломавшихся кофе-машин и сбесившегося поезда?
Тем более в кризис, когда Франции нужны все деньги, что она может получить.
Все же он отыскал в журнале телефон нужного отдела и позвонил.
- Приемная господина Лефевра. Сабин Манжено у телефона.
Этого он не ожидал. Растерялся, проглотил заготовленные слова.
- С-сабин?
Она помолчала, потом сказала неуверенно:
- Это вы, Жозеф?
Все-таки узнала.
После того, как он выловил Сабин в лабиринте чужого города и вернул в Париж, они несколько раз встречались. Но стояла между ними какая-то неловкость, и Жозеф даже понимал, откуда она взялась. По всем законам девушке следовало отблагодарить рыцаря, спасшего ее из пасти чудовища. И Жозеф, чего уж говорить, на эту благодарность надеялся - вернее, надеялся, что Сабин вспомнит о внезапной близости, что возникла между ними тогда. Как-то раз не ответила на звонок; Жозеф перезванивать не стал.
- Вы хотите поговорить с патроном? - тихо спросила она.
- Мне бы повидать его лично...
- Приходите скорее, пока он еще в офисе, - в голосе Сабин послышалось ехидство. - Думаю, патрон будет рад вас видеть.
Отдел градостроительства окружали хмурые ребята в камуфляже. Слава богу, в Управлении приняли угрозу всерьез.
Господин Лефевр был вовсе не рад, но все же натянул на лицо благодушную улыбку:
- Ну здравствуйте, здравствуйте, коллега. Чем я могу быть вам полезен?
- Вы заметили, что в городе нехорошо? - с ходу спросил Жозеф.
- Я... А что случилось? Террористы?
- Не совсем. Как бы это выразиться... забастовка. По нашей части.
- Как это - по вашей? Охотники за привидениями бастуют?
На сей раз смех был искренним, хоть и неприятным.
Жозеф рассказал ему все. Чиновник выслушал недоверчиво и фыркнул:
- Чертовщина какая-то! То есть... Конечно, положение тяжелое, я все понимаю. Но я не вижу, каким образом я могу вам помочь...
- Ведь это вы занимаетесь продажей отеля "Сентраль"?
- Да, - смешался Лефевр. - Но позвольте...
- Те, кто устроил эту забастовку, требуют, чтоб отель не продавали.
- Как интересно, - протянул чиновник. - Мы должны отложить сделку, потому что этого требует профсоюз призраков?
Жозеф прекрасно понимал, о чем сейчас думает Лефевр. В кабинете очевидный сумасшедший, и надо бы выставить его повежливее.
- Вы можете хотя бы отсрочить продажу...
- Господин Лефевр, - заговорила Сабин, - поверьте моегу опыту, это может быть серьезно...
- Мадемуазель, когда мне понадобится ваше мнение, я непременно дам вам знать, - все тем же любезным тоном проговорил Лефевр. Он выглядел, как ребенок, изо всех сил отрицающий перед взрослыми существование буки - ребенок, знающий: едва взрослые уйдут, он останется с букой один на один. Открыл рот, явно собираясь распрощаться - но тут лицо его напряглось, будто он что-то услышал. Жозеф прислушался тоже, однако Лефевр нарочито громко заговорил:
- Вы меня извините, но у меня закончился рабочий день. Договорить можно, если вы желаете, по дороге... Мадемуазель, вы идете?
Лефевр быстро оделся, подал пальто Сабин, опередив Жозефа. Он явно торопился сбежать из собственного кабинета.
В коридорах было безлюдно и темно. Слишком безлюдно, сообразил Жозеф, и слишком темно, даже для январских шести вечера.
- Господин Лефевр, а не за вами ли они охотятся?
Чиновник поджал губы:
- С чего вы взяли?
Выражение лица у него было агрессивно-виноватое, будто его поймали на месте преступления.
Но какого? Что этот несчастный бумажный человек успел сделать городу?
- Молодой человек, я не знаю, о чем вы говорите. С кем бы вы ни якшались, я не то, чтобы не знал этой... нечисти, я до сих пор не слишком уверен в ее существовании!
Одна из тускло поблескивающих ламп сорвалась с потолка, рухнула почти под ноги Лефевру, разлетелась брызгами стекла. Чиновник отскочил.
- Не уверены?
Вслед за разбившейся лампой погасли остальные. Теперь они были одни в бесконечном неосвещенном коридоре.
- Послушайте, господин Лефевр. Лучше вам подумать хорошенько о том, чего именно они могут от вас хотеть. Если желаете, чтоб мы... вернулись.
- Понятия не имею, - заледеневшим голосом сказал чиновник.
Жозеф вздохнул:
- Идите за мной.
По коридорам их долго водить не стали; получилось просто спуститься по лестнице и выйти на площадь перед мэрией. Но улица была пуста, исчезли автомобили, вечно запруживающие бульвар Морлан, погасли светофоры. Ничего не осталось - лишь камни под бледными фонарями. И силуэты домов - нереальные, как апликация на темной бумаге.
Сабин нервно сглотнула и ухватила Жозефа под руку.
- Пойдемте, - скомандовал он.
- Куда?
- В метро.
Лефевр открыл было рот - видимо, сказать, что у него машина в гараже - но промолчал.
Единственное, что на тусклой городской апликации виднелось четко - яркое желтое "М".
На пустынную станцию турникеты пропустили их без билета. Поезд подошел тут же. Очевидно, Лефевр уже лет сорок не ездил на метро, иначе испугался бы. На осовремененной первой линии давно уж не подают таких составов - дребезжащих, выкрашенных зеленой краской.
Из метро вышли трое - двое дюжих парней в кожаных куртках и кепках, и еще один... непонятный; лицо его было затенено полями старинной фетровой шляпы. Жозефа и Сабин они будто не заметили; подошли вплотную к Лефевру. Тот, надо отдать ему должное, даже не попятился. Напротив, приосанился.
- Вы, надо полагать, представители п-профсоюза?
Существо в шляпе ответило тем самым гулким, замогильным голосом, что звучал в телефонной трубке:
- Вы не приняли во внимание наши требования. Сегодня мы начали бессрочную забастовку и будем продолжать ее, пока не добьемся их выполнения...
Чиновник только надул щеки:
- Господа, я думаю, вы обращаетесь не по адресу. И в любом случае, я не могу уже ничего изменить, разрешение на продажу подписано и она в любом случае состоится...
Он осекся.
По движению фетровой шляпы Жозеф угадал, что "председатель профсоюза" смотрит Лефевру в глаза.
В тишине слышно было только, как дышит рядом Сабин.
Прервал молчание парень в кожанке, обратившись к Жозефу:
- Огоньку не будет?
Жозеф уже привычно достал коробок, чиркнул - а когда пламя погасло, старинный поезд исчез с платформы, никакого следа "профсоюзников" не было. Рядом переминались с ноги на ногу туристы, а женский голос по громкоговорителю сообщил, что поезд в направлении Венсенского замка прибудет через одну минуту.
Лефевр тяжело опустился на железное сиденье и только сейчас дал себе волю:
- Какой бред! - он обхватил голову руками и повторял, нервно смеясь: - Бессрочная забастовка! Господи, бред какой!
В городе снова стало шесть вечера. Сабин настаивала на том, чтоб проводить Лефевра до гаража, но он отмахнулся от обоих и торопливо ушел.
- Пешком? - спросил ее Жозеф.
Она кивнула.
Жозеф подхватил девушку под руку, ощутил ее тепло совсем рядом и подумал, как долго он уже никого вот так не водил. То ли к вечеру потеплело, то ли холод потерял значение.
- И что, - спросила Сабин, - что нам теперь грозит?
- Если б я знал, - сказал Жозеф, глядя на морозный ярко-розовый закат. - На моей памяти такого еще ни разу не было. Вообще-то Парижу очень повезло с хранителями. Подумайте сами, за столько лет существования он практически не пострадал. Разве что Бастилию разрушили... но не думаю, чтоб город сильно по ней тосковал. Его редко завоевывали, а даже когда завоевывали, особых бед не причиняли. Возьмите хоть сорок четвертый...
- Вы про фон Холтица? Так он просто не стал выполнять приказ. Его потом даже генерал де Голль наградил, по-моему...
- Не только фон Холтиц. Шпейделю приказали разбомбить город с воздуха - он и этого не стал делать.
- Просто повезло.
Жозеф улыбнулся:
- Я и говорю.
- А что они еще делают, эти хранители?
- Сдерживают призраков там, где им место. Все то, что вы сегодня видели - никто из... нормальных людей вообще-то не должен видеть.
- Я догадалась, - Сабин поежилась. - А эти люди? Они ведь...
Жозеф кивнул.
- Когда-то они были в Сопротивлении. Партизаны прятались от бошей в метро, некоторым не удалось уйти. Сегодня арьергород разбушевался... потому что ему позволили разойтись. Если они продлят забастовку, дальше будет хуже.
Темнота всегда спускается на Париж резко: только было бледное порозовевшее небо и раз - будто черным полотном накрыли, и мгновенно на этом полотне зажигаются фонари, фары и огни кафе. Последних сегодня было куда меньше, чем обычно, но светились они тепло, завлекали - Жозеф только сейчас почувствовал, что замерз.
Внутри было тепло, шумно, празднично сверкали зеркала. Но и в здешний гул вплетались нотки возбуждения и тревоги. Жозеф и Сабин втиснулись за маленький столик в самой глубине, заказали у официанта "что есть". Тот посмотрел с пониманием и благодарностью, и принес два бокала арманьяка. Выпив, Сабин повеселела, стала разговорчивой, глаза разгорелись. Неловкость сама собой исчезла - хоть благодари "профсоюз".
- Я, наверное, понимаю, почему ваши хранители так вцепились в этот отель, - проговорила она, обхватив замерзшими руками бокал со свечой. - Он же старый. Ему бы по всем правилам быть архитектурным памятником. А его взяли и Катару продали...
Сабин была права. Отель был построен в начале восемнадцатого века. Кто там только не останавливался с тех пор, от Рудольфа Валентино до польского правительства в изгнании. "Сентраль" должен бы охраняться государством.
А охраняемый объект не стали бы продавать, и тем более не разрешили бы перестраивать. На такой объект чихнуть нельзя лишний раз, не собрав сотни справок от мэрии.