- Я тоже много чего не понимаю, - сказал Жозеф, разглядывая ее мизинцы, пронизанные красным светом. - Положим, они устроили забастовку против городских властей - ведь именно мэрия продает отель. Но отчего они привязались к вашему патрону?
Сабин пожала плечами.
- Ему в последнее время приходили странные звонки. Он все время ругался, а сегодня позвонил меня позвонить в Оранж. По-моему, он этих звонков боялся. А еще... ох, не знаю.
Она нервно провела рукой по волосам. Ей явно не хотелось компрометировать шефа. Но Жозеф и так ее понял. Скорее всего, господин Лефевр уже что-то слышал от профсоюза. Может, поэтому и хотел сегодня побыстрее увести их из бюро...
Но в конце концов, разрешение на продажу и перестройку уже подписано мэрией, даже если б Лефевр хотел, сам он изменить ничего не сможет...
Ночь прошла тяжело. Большую ее часть Жозеф просидел, ругаясь с шефом по скайпу и составляя прошение на имя мэра. Вряд ли оно что-то даст... хотя еще пару дней такого борделя, и мэр сам к ним прибежит.
Уже перед рассветом Жозеф прошерстил в интернете биографию Лефевра. Ничего примечательного, кроме одной детали. До того, как Лефевра назначили в комитет по градостроительству, он числился в Отделе по вопросам архитектуры и культурного наследия.
В том самом отделе, который присваивает статус памятникам архитектуры.
Может быть, профсоюзу и впрямь есть, что с него спрашивать.
Когда Сабин с утра пришла в офис, секретарши еще не было; на автоответчике мигало сообщение об опоздании. Патрон, верно, еще досматривал утренний сон... и как он только может спать после вчерашнего. Обычно до его прихода Сабин успевала съесть принесенный с собой круассан, но сегодня встреченные на пути булочные были закрыты.
Забастовка продолжалась.
В полной тишине слышно было только тихое гудение компьютера и повторяющиеся шаркающие звуки. Видно, уборщицы еще не закончили мести полы. Но, подняв голову, Сабин никого не увидела. Однако мести продолжали, теперь уж почти рядом. Чертовщина какая-то...
Именно это вчера сказал патрон.
Может, этот звук он и слышал, когда внезапно замирал посреди разговора, а потом раздраженно отсылал ее из кабинета?
Звук становился настойчивее; в какой-то момент Сабин показалось, что метут прямо у кресла, и она инстинктивно поджала ноги.
- Кто здесь?
Тишина звенела, пугала.
- Что случилось? - спросила зачем-то Сабин. И опять:
- Кто здесь?
Звуки стали удаляться. Сабин прокляла про себя отсуствующих Лефевра и секретаршу, Жозефа и собственное любопытство. Осторожно, без шума она поднялась и пошла за звуками. Высунула голову в коридор - и увидела.
Пол мела горничная. В темном платье, безупречно белом фартуке и такой же - Сабин с трудом вспомнила слово - наколке. Работала она весьма деловито, и, кроме старинной униформы, ничего необычного в ней не было.
Пока она не подняла голову и не взглянула на Сабин.
Обычно в таких случаях персонажи фильмов ужасов визжат во все горло. А на самом деле визжать не получается, не выходит даже дышать.
Сабин захлопнула за собой дверь приемной и только тогда смогла вздохнуть. Та Сабин, которая еще не бывала в арьергороде, наверное, все же закричала бы. Но сейчас девушка просто потянулась к телефону и набрала номер Жозефа. Надеясь только, что бастующая телефонистка не соединит ее с давно умершим абонентом.
Наутро лучше не стало. Вдобавок к метро забастовали и прокатные велосипеды: Жозеф хотел взять один, чтоб поехать на работу, но все "велибы" оказались наглухо пристегнуты к стойкам, а терминалы странным образом погасли.
В конторе Жозефа встретила радостная Моник:
- На кладбище Пер-Лашез паника. Туристы собирались приложиться к могиле Уайлда, а тут он сам вышел. Погнался за молодыми людьми, обещал, что поцелует. Сейчас их сторож их отпаивает, но боюсь, может понадобиться медицинская помощь...
- Я солидарен с Уайльдом, - сказал Оливье. - После того, что сделали с его могилой...
Но Жозефу было не до шуток:
- Эта ваша "Солидарность" нам сейчас туристов распугает...
Как все уважающие себя забастовщики, хранители били по больному. Отними у Парижа гостей - и что станет с городом?
Самое высокое начальство принять Жозефа не пожелало, но заместитель мэра беседовал с ним долго и весьма любезно.
- Честно говоря, я помню, что отелю хотели присвоить статус памятника, созывали комитет в Отделе культурного наследия. Но, кажется, ни к чему это ни привело. По крайней мере, когда решали вопрос о продаже, никакого следа досье не нашли.
- Но можно же созвать еще один комитет!
Заместитель мэра сочувственно покачал головой:
- Не успеем. Через неделю они приезжают сюда, подписывать акт.
Положим, думал Жозеф, возвращаясь из мэрии, что "Сентрал" действительно сделали архитектурным памятником; положим, Лефевру как-то удалось замять обсуждение и завладеть досье. Кто ему заплатил - шейх ли, свои ли - уже не имело значения. Понятно, что если что-то когда-то и существовало - его не найдут.
В отделе было все спокойно. Оливье, вперившись в компьютер, ожесточенно рылся в базе городских легенд.
- А ты что ищешь? - остановился Жозеф.
- Все то же, - ответил парапсихолог, не отрываясь; он даже край шарфа закусил от усердия. - Историю моей горничной. Сдается мне, что в базе напутали.
Зазвонило; Моник протянула Жозефу трубку:
- Вас. Из Отдела градостроительства.
- Простите, что я вас беспокою, но я сейчас слышала, - судорожный вздох, - то есть, я видела что-то странное. Вы не могли бы подойти к нам в Отдел? Я объясню...
- Через минуту, - сказал Жозеф, едва не перекувырнувшись через стул, на ходу хватая пальто.
- Тебе не кажется, что с ним что-то не то? - спросила Моник, глядя ему вслед. - Может, ему с тобой поговорить?
- Так он живой, - пробормотал Оливье. - Не моя клиентура.
Брюно Лефевр морщился все утро, читая газеты - судя по заголовкам, в Париже успешно состоялся конец света. Особенно ему не понравился "Ле Паризьен", злорадно сообщающий: "Беспилотное метро теперь тоже бастует!" Из-за газет, плохого настроения и нежелания снова сталкиваться с призраком горничной Лефевр выехал на работу позже. И от души обругал себя за это, когда за несколько кварталов от офиса пришлось затормозить: вся улица стояла.
- Что такое?
- Кажется, манифестация!
Когда живешь в Париже, успеваешь насмотреться демонстраций; в конце концов они кажутся просто элементом пейзажа, как нескончаемые колонны машин на Елисейских полях. Но такого шествия, как сегодня, Лефевр еще никогда не видел.
И не хотел бы увидеть вновь.
Процессия вышла из-за поворота безмолвно, не было обычного гула, барабанного боя; никто не пел, не скандировал лозунги. Люди просто шли...
И не то, чтобы люди.
Это походило бы на парад ряженых в Марди Гра: наряды, вытащенные из пропахших нафталином эпох, окровавленные камзолы, продранные мундиры, древние лохмотья.
Походило бы, если б не неживые лица марширующих, с устремленными вперед одинаково пустыми глазами. Если б через манифестантов так явно не проглядывались стены и припаркованные машины.
Туристы на узких тротуарах сперва оживились, повытаскивали фотоаппараты. Потом один за другим опускали их, отступали, глядя на пробитые лбы марширующих и кое-где - темные багровые полосы на шеях. Кто-то пытался вжаться в стену. Плакали дети.
Лефевр сглотнул. Сплюнул. Кажется, этот... профсоюз согнал на демонстрацию всех призраков, которых только смог.
"А и черт с вами! - подумал он зло, изо всех сил давя на гудок - чтоб только пробить это молчание. - Черт с вами... Сейчас..."
От бюро до Отдела по градостроительству не так далеко - десять минут быстрым бегом. Жозеф, не останавливаясь, влетел в двери, промчался мимо недоуменного администратора, рванул вверх по лестнице.
И не иначе как прорвал границу - на нужном ему третьем этаже не было ни души.
В самом кабинете - тоже.
- Сабин! Сабин, отзовитесь!
Никого, все бюро заперты. Только в самом конце коридора дверь приоткрыта.
И рядом метет пол уборщица.
Горничная на него не смотрела. А Жозефу хватило единственного взгляда на потемневшее лицо, чтоб попытаться как можно быстрее проскользнуть за ее спиной. Что-то он, кажется, выронил по пути, но возвращаться не стал.
- Жозеф, вы ее видели? - шепотом спросила Сабин.
- Видел.
И, кажется, даже знаю, откуда она...
Помещение с приоткрытой дверью оказалось архивами. Серые металлические стеллажи высились до потолка, на них - бесконечные картонные коробки. Несколько ящиков, забитых папками, составлено прямо на пол.
- Это она меня сюда привела. Только я не понимаю, зачем...
- Зато я понимаю... Вы знали, что ваш патрон раньше работал в Отделе архитектуры и культурного наследия?
- Да, я же смотрела его био... Стойте. Вы о чем думаете?
- Думаю, что благодаря ему отель стало можно продать.
- Полагаете, он забрал документы с собой? И спрятал здесь?
Почему бы и нет. Уничтожить досье - все-таки серьезное преступление. Но если Лефевра убедительно попросили просто "потерять" его... Среди такой кучи бумаг что угодно может пропасть.
Сабин прошла вдоль стеллажей, бесцельно притрагиваясь к коробкам, разглядывая обозначенные на них даты.
Жозеф задрал голову, беспомощно оглядывая архивы.
Здесь нам никогда его не найти...
Он не сразу сообразил, что в дверях кто-то стоит. Заметил только, что стало темно. В дверном проеме стояла уборщица и скалилась обожженным ртом. Метла исчезла; теперь в руках у горничной был знакомый спичечный коробок. С неподвижной ухмылкой она чиркнула спичкой, прежде чем Жозеф успел ей помешать, и бросила ее внутрь.
Вспыхнуло. Жозеф оглянулся: дальние архивы упаковали в несгораемое железо, но тут, впереди - один картон....
Он набросил куртку на ящики, но пламя успело перекинуться на соседний стеллаж.
- Сабин, выходите! - закашлялся. - Выходите же!
Полусгоревшей курткой он пытался как-то прибить огонь, тот весело пожирал картон, расходился. Еще несколько минут - и все здесь вспыхнет. Противопожарная сигнализация, должна была уже надрываться, а сверху - литься вода, но все молчало.
Сквозь дым Жозеф увидел, как горничная подносит к коробку вторую спичку. Жозеф бросился к ней прямо через пламя; кажется, штанина загорелась. И услышал спокойный голос - с той стороны:
- Стойте, Алис!
В помещение ударила пенная струя, Жозеф задохнулся, отплевался и рванул Сабин за руку в коридор.
Опустив древний огнетушитель, Оливье очень спокойно выговаривал горничной:
- Вы хорошо потрудились, Алис. Здесь уже достаточно светло. Хватит.
Теперь уже было слышно, как пронзительно верещит сигнализация. А по коридору к ним бежал Лефевр, взмокший и запыхавшийся.
- Никто не пострадал?
- Нет, - ответил ему Оливье. - Да и сгорело там не так уж много.
Лефевр вытер лоб и обратился к Жозефу:
- Кажется, я должен кое-что вам показать.
Жозеф сделал приглашающий жест в полузатопленные архивы.
Горничная потихоньку бледнела и выцветала; сейчас пропадет.
- Постойте, Алис, - удержал ее Оливье, - вы уже и так пропустили несколько сеансов. Вы не хотите поговорить о том, что сейчас произошло?
- Как ты меня нашел? - спросил Жозеф, когда они вернулись в бюро. Оливье только пожал плечами:
- Ты же увел мои спички...
Поиски Оливье наконец дали результат. Как оказалось, горничная Алис погибла при пожаре, который сама и развела. С предыдущего места ее уволили из-за склонности к пиромании: ей казалось, что в помещениях "недостаточно светло". Хотела ли она в самом деле помочь профсоюзу или просто воспользовалась общей бесконтрольностью - так или иначе, после пожара в архивах "обнаружилось" то самое досье отеля "Сентраль". Оно уже было передано в мэрию; Жозеф надеялся, что если продажу и вовсе не отменят, то, по крайней мере, задержат на неопределенный срок.
- И зачем было устраивать такое действо? - вопросила Моник.
Жозеф покрутил в руках кружку.
- Это Париж, - пробормотал он. - Здесь знают, чем лучше всего пугать власти.
Кажется, забастовка прекращалась; о несанкционированных призраках больше не докладывали, телефоны вернулись в нормальный режим и кафе снова открывались. Жозеф рассеянно любовался ожившим городом и думал, куда повести Сабин после работы. Теперь все прекратится. Париж - город тщеславный, без любви и восхищения дня не продержится. А потому не будет пугать всерьез.
- Шеф звонил, - сообщила Моник. - Будет только послезавтра. Не может выехать из Нормандии: железнодорожники забастовали.
Дело мистера Монготройда
Ника Батхен
…People are strange when you're a stranger
Faces look ugly when you're alone…
Телефонный звонок бил в голову пулеметными очередями. Не открывая глаз, Джереми Монготройд нашарил проклятый аппарат и сбросил номер. Телефон тут же завопил снова.
- Что случилось, приятель?
Из-за груды подушек показалась недовольная женская физиономия. Пышная брюнетка с татуировкой на шее выглядела вполне аппетитно. Вот только имени её Джереми абсолютно не помнил и вспоминать не хотел. Он сделал значительное лицо и поднес трубку к уху:
- Да, мама!
- Немедленно приезжай, Джей! - в голосе миссис Монготройд чувствовался неподдельный страх.
- Джереми, мама. Дже-ре-ми. Восемь утра. И ты знаешь, что я работаю. Очень сложное дело. Тайна киноактрисы, - Джереми зажмурился от приступа острой боли. Яду мне! Или хотя бы джина. С ледяным тоником, в тонком бокале, покрытом испариной…
- Бабушка в госпитале. Ей так плохо, Джей! Вчера вызвали амбуланс в Лейк-Парк, и потом позвонили нам с Бобби.
- Что с ней, ма? Сердце? Почки? - Джереми знал, что Ба так легко не сдается, но в девяносто четыре трудно сохранять здоровье.
- Джей, дорогой, знаешь…
Пауза затянулась. Что-то кольнуло в груди. Неужели?!
- Она умерла?
- У неё галлюцинации, бред и галлюцинации! Приезжай скорее, умоляю тебя, я в отчаянии.
Только этого не хватало.
- Через два часа буду. Где она?
- В Виста Медикал Центре, в неврологии. И ещё, милый, - голос матери стал сладко-приторным.
- Сколько? - Джереми хорошо знал свою маму.
- Полторы тысячи. Спасибо, сынок, ты так нас любишь. Я буду ждать тебя дома, с обедом. Суп из бамии, морковные котлетки и витаминное…
Джереми беззвучно выругался и нажал кнопку. Брюнетка потянулась, показав большие мятые груди, сунула руку под одеяло:
- У нас ещё час, приятель! Побалуемся?
Прикосновение её настойчивых пальцев к животу было неприятным, и пахло от женщины кислым потом. Из вежливости Джереми потеребил смуглый сосок брюнетки, шлепнул её по боку и поцеловал в щеку.
- Ты прелесть, милая. Я бы остался, но мать просила срочно приехать. Я позвоню.
Слегка пожав плечами, женщина отвернулась:
- Вытри за собой в ванной.
Контрастный душ - лучшее средство от похмелья и короткого сна. Безопасная бритва и крем у незнакомки нашлись, зубную щетку он с вечера оставил на полочке. Сполоснув щеки, Джереми глянул в зеркало - неплох для своих тридцати семи. Широкие плечи, сильные мышцы, виден лишний жирок, но немного, совсем немного. В школе он комплексовал из-за роста, но с годами убедился, что долговязые парни проигрывают при перестрелке - в них проще попасть. Гладкие щеки с ямочками, крупный улыбчивый рот, дорогие белые зубы, пушистые, как у девчонки ресницы и пышные кудри до плеч работали на образ добродушного симпатяги. Выдавали мистера Монготройда только глаза - желто-зеленые, с хищным прищуром стрелка. Джереми не был злым человеком, но умел хорошо считать, внимательно смотреть по сторонам, делать выводы и попадать в цель. За это ему и платили - достаточно, чтобы жить так, как ему хотелось.
Он вышел из ванной, быстро оделся, отказался от кофе, но попросил воды растворить алка-зельцер. Два варианта - брать такси до Вакигана или заехать за ноутом и пересесть в свою машину. Серый, мощный, похожий на акулу Понтиак "Firebird" прикрывал спину вернее любых напарников и создавал ощущение дома лучше, чем безликая типовая квартирка. Быстрая езда была одной из слабостей мистера Монготройда.
Женщина, завернувшись в халат, вышла его проводить. Прощальный поцелуй пах зубной пастой "Дэнгем" - самой модной в этом сезоне. Завтрак ждал Монготройда в "Мели" - уютном кафе с упоительно вкусной яичницей. Оттуда за десять минут такси подбросило его до Октон-стрит. Джереми быстро проверил почту, проглядел сообщения от агентов, отчаянное письмо клиентки, когда-то успешной брокерши, ныне - записной наркоманки. Терпит… Он сменил рубашку, ещё одну вместе с бельём и бритвой уложил в "дипломат". Ровно в девять заиграл телефон. Пунктуальный Сантана доложил, что никаких документов о родственной связи уважаемой клиентки и Мэрилин Монро не обнаружено, максимум, что можно ей предложить - подлинную справку от 1928 года о пожаре в Лос-Анджелесском архиве. Пятьсот баксов.
- Шестьсот! - хмыкнул Джереми. - Спасибо Эд! У меня тут кой-какие проблемы у предков, меня может не быть до завтра. Если что - шли всех в офис и звони мне.
Громкое название "офис" носила комнатушка на восьмом этаже, разделенная перегородкой надвое. В одной половине секретарша Франсина сочиняла роман, в свободное от размышлений время отвечая на звонки и подавая чай с печеньем особо важным клиентам. В другой - за старинным столом времен Великой Депрессии возвышался он сам. Частный детектив Монготройд. В рамках на стенке - диплом, благодарности от полиции Чикаго и церкви "Новые облака" - самым крупным успехом Джереми была поимка их пастора, сбежавшего вместе с казной общины. Монготройд гордился своей конторой. Десять лет назад они с Сантаной служили вместе в чикагской полиции, он был молодым офицером, а Эд - старым служакой. Семь лет назад Джереми надоело брить голову и подчиняться приказам, а у Эда случились неприятности из-за тяжких телесных у педофила, отловленного им в школе. С тех пор они работали в паре. И неплохо работали, черт побери! Монготройд положил в "дипломат" ноутбук, плоскую фляжку с виски, выложил и убрал в сейф "беретту". Немного подумав, повесил на руку серый плащ, и тщательно закрыл за собой дверь квартиры.