И только потом, в минивэне Цезарь сообразил, что его так загипнотизировало и перемкнуло - конечно же, это все слишком походило на читанное и виденное о рыцарских орденах и крестовых походах. И кто-то, кажется, даже шепнул - "тамплиеры". И Адам из невзрачного мужичка мигом превратился в фигуру таинственную и грозную.
А священник, между прочим, тоже натянул маску на лицо и присоединился ко второй группе.
"Откуда у них монахи?" - вертелось в голове у Цезаря. - "Да еще такие боевые ребята…" Нет. Не вязалось с мрачным Святым Орденом. И с приторной проповедью воскрешенцев не вязалось. И от ощущения, что теперь-то все пойдет правильно и все будет хорошо, отделаться было невозможно.
Да и зачем?
* * *
Через двадцать минут после возвращения в управление у Габриэляна щелкнула ракушка и профессионально шелестящий голос попросил его подняться в комнату отдыха, 12 уровень, юг.
Я неправильно выбрал профессию, подумал Габриэлян. Мне нужно было завести себе шарманщика и бубенчик и таскать из деревянной миски предсказания. Счастье без обмана. Миша, наверное, уже в системе.
Как это там в русской народной песне - "взял он ножик, взял он вострый и зарезал сам себя." С припевом "веселый разговор!" Впрочем, веселый разговор будет сейчас, а вот смогу ли я продать ему ножик, это еще вопрос.
Комната отдыха была пуста, а у зеркального - во всю стену - окна стоял Ильинский.
Все старшие были красивы. Причем не типовой, отлаженной красотой, а каждый своей, уникальной, личной. Персональное совершенство. Ими просто можно было любоваться. Всеми. Ну, почти. Ильинский Габриэляна раздражал. Не потому что был сепаратистом и не потому что был мишенью. Просто в его речи и движениях мерещился Габриэляну какой-то дребезг. Легкий, почти за пределами слышимости.
- Я пригласил вас, Вадим Арович, чтобы… Хм, - Ильинский принужденно хохотнул, явно показывая, что пока не утратил чувства юмора и помнит школьную программу. - Одним словом, жалуются на вас мои сотрудники.
Габриэлян подумал, что именно эту формулу он лично предполагаемому ревизору цитировать бы не стал. Особенно, если вспомнить окончание пьесы. Ведь вполне возможно, что первый визитер запущен в качестве приманки, а там дальше, с удочкой сидит второй. Или третий. И вряд ли Ильинский поплыл до такой степени, чтобы этой возможности не учитывать.
- Простите, господин генерал, а в чем именно выражаются их жалобы?
- Да обнаглели ваши люди вконец. Кто-то рылся в файлах следственной группы. Винницкий?
Тут Габриэлян удивился всерьез и даже маскировать удивление не стал. Данные по следствию - по всем текущим делам - он получил от контакта в горсовете, причем уже в печатном виде. Более того, Ильинскому уж никак не было положено знать, что он интересуется конкретным расследованием.
- Мы у вас вообще ничего не брали. Позвольте, вы засекли проникновение извне? Куда? Когда? - однако, неужели Луна? Или - тычок наугад, чтобы посмотреть, в какую сторону противник дернется?
- Извне, изнутри… какая разница. Не доверять электронным системам, не доверять людям, я никому не могу доверять с той минуты, как вы здесь. Что вам здесь нужно, Вадим Арович? Почему ваш жиденыш пасется в горсовете?
Габриэлян поднял брови.
- Простите, а где ему прикажете пастись, господин генерал? Это же не вы, а они давали добро на инициации и это по их, а никак не по вашей милости не закончивший курса молодой болван наделал шуму в столице.
Он почти услышал, как Ильинский скрипнул зубами. Положение Габриэляна было таково, что Ильинский не мог задать ему никаких более конкретных вопросов, не раскрывшись, а раскрыться означало подставиться, а подставиться означало либо отдаться в полную власть Габриэляна, либо убить его. А убить его означало иметь дело с Волковым.
Но не подставиться Ильинский уже не мог.
- Послушайте, Габриэлян, перестаньте забивать мне баки. Волков не гоняет своего ночного референта и его команду по таким пустякам, как зарвавшийся птенец. Вы выйдете отсюда, сказав мне правду о целях своего визита. Или - не выйдете.
И - надавил.
- Зарвавшийся птенец сам по себе - действительно мелочь. А вот ситуация, в которой такие птицы спокойно летают по округе - и их никто не ищет - это уже серьезно. Это уже вопрос политики.
Интересно, подумал Габриэлян, сколько он так может? Ему 90. Час? Два? Если бы он предложил мне сесть, можно было бы поспать.
- Хмм, политика? - протянул Ильинский. - Политика - это серьезно. И что именно вам не нравится в политике региона, господин референт?
Так. Все страньше и страньше. Ну меня ему уважать не положено. Но неужели он и о Волкове настолько дурного мнения?
- Господин генерал, подобные выводы - не в моей компетенции. Я собираю информацию.
- И что уже собрали?
- Господин генерал, простите, что напоминаю вам, но я не в вашей линии подчинения.
- В настоящий момент вы в моей власти, и этого более чем достаточно. Поверьте: из всех, кого я просил в этих стенах поделиться информацией, мне не отказал никто. Вы не будете исключением.
- Господин генерал, я боюсь, что вы воспользовались неточной формулировкой. Вы вероятно хотели сказать, что я - в пределах вашей досягаемости.
- В данном случае это одно и то же, - Ильинский прекратил давить, видимо, осознав тщету усилий. - Ваш скоропостижный патрон сделал ошибку, посылая сюда именно вас. Потому что именно вы можете пропасть посреди Екатеринбурга, не вызвав ничьего удивления. И обстоятельства вашего исчезновения только привяжут ко мне одного очень серьезного человека.
А вот это уже была не просто хорошая новость, это была новость замечательная. Значит не только из Москвы ничего не протекло, значит и Платон Борисович Ким не счел нужным сообщать Ильинскому, что его старший сын жив. Вернее, в настоящий момент это обстоятельство Александра Кима вряд ли радует, и он наверняка уже несколько раз пожалел, что Габриэлян ограничился переломом позвоночника, а не прибег к более радикальным мерам, но вот юдоль сию он не покинул - и соответственно Платону Борисовичу совершенно не за что мстить визитеру из Москвы и есть за что быть ему крайне признательным. Но очень хорошо, что Ильинский думает иначе. И для дела хорошо, и для самого Габриэляна. Потому что теперь Ильинский считает, что у него есть крючок. И не будет торопиться.
- Господин генерал, - Габриэлян слегка наклонил голову, - как бы ни обстояло дело, вы ничего не можете мне предложить. Согласие отвечать на ваши вопросы мне не поможет, а отказ - не повредит.
- Да вы и вправду наглец, каких поискать, - Ильинский усмешкой попытался прикрыть свой собственный страх. - Думаете, это вам поможет. Вадим Арович, вы же знаете, что получить от вас информацию - только вопрос времени.
- Безусловно. Но, согласитесь, господин генерал, для другой стороны это тоже вопрос времени. Из чего же мне выбирать? - А теперь посмотрим, будете ли вы меня покупать. И как. И за сколько.
- Другая сторона может и не добраться до вас. В конце концов, какое-то время она будет знать ровно то, что вы предложите ей вы… а потом - я мог бы обеспечить вам защиту. И кое-что получше, чем должность начальника-куда-пошлют.
- Защиту в Москве? Защиту от Москвы… - Габриэлян позволил себе улыбнуться. - Видите ли, господин генерал, если бы перспектива сломать себе шею беспокоила меня очень сильно, я искал бы себе другую работу. А у позиции старшего-куда-пошлют есть множество преимуществ. Да и вам совершенно не нужны люди, которые ломаются от первого толчка.
Генерал посмотрел на часы.
- Я дам вам время подумать, - сказал он. - Пройдемте со мной. Настоятельно рекомендую пройти добровольно.
- Господин генерал, мы на вашей территории и вы безусловно вправе распоряжаться моим временем. В определенных пределах.
Габриэлян вышел следом за Ильинским - и тут же попал в коробочку. И очень неплохую, кстати. С одной стороны, ему, вроде бы оставили свободу движения, с другой, поводок на самом деле был сантиметров 10–15, а дальше начиналась глухая фиксация. Как бы в Екатеринбурге ни обстояло со всем остальным, охрана шефа СБ дело свое знала на твердую четверку. Не то, чтобы мимо них совсем уж нельзя было пройти, но вот импровизировать с ними Габриэлян не рискнул бы.
Габриэлян в который раз пожалел, что он не эмпат. Было бы существенно проще вычислить, являлось ли такое обхождение с гостями стандартной процедурой, или это он персонально господина генерала допек. В принципе, должно быть частью процедуры. Как и приглашение пройти. Очень часто люди, которые говорят "нет" сразу, меняют свое мнение на "может быть", полюбовавшись денек-другой на стены подвала. И без всякого физического воздействия, между прочим. Людям свойственно думать, что они важны и незаменимы. Небрежное обращение достаточно часто выбивает из колеи даже профессионалов. А старшим не нужно прибегать к системе Станиславского, чтобы изобразить нужную степень отсутствия интереса к конкретной особи. Хорошо бы, он "забыл" меня там как минимум на сутки. Тогда к началу переговоров у меня точно будет отменная позиция. Я буду нужен ему уже не как источник сведений, а как прикрытие. И он начнет делиться информацией всерьез.
Они дошли до ствола. В лифт Ильинский вошел первым, Габриэлян и его четверо спутников остались ждать следующего. Интересно, куда мы поедем. На его месте, я бы хранил такую скоропортящуюся продукцию вне здания. С другой стороны, он не знает, сколько в городе людей Волкова и какие у них приказы. Если он трус - будет прятаться в раковину.
Ай-яй-яй, а едем-то мы вниз. Уж не в блок ли М - вот будет картина…
Охрана Ильинского явно не была натаскана на нештатные ситуации - когда объект закрыл глаза и тихо хмыкнул, двое из четверых едва не качнулись к нему.
Лифт остановился. Действительно, блок М. Уже и пошутить нельзя. Запах краски и свежего цемента. Стены в веселеньких подсолнухах. Психологи…
В тамбуре его довольно грамотно обыскали, но отобрали только пистолет, планшетку и нож с левой. То ли господин Ильинский вежлив, то ли он считает, что оставлять вербуемому тот самый выход, который открыт для всех - значит почти гарантировать, что объект им не воспользуется. В принципе, правильно. В данном конкретном случае… сейчас посмотрим. Охрана осталась у дверей камеры. Габриэлян шагнул внутрь. Да, в данном случае - это ошибка.
- Вадим Арович, - Ильинский прошел мимо него к двери, - я вас покидаю. Рад бы сказать, на какой срок - но увы, сам не в курсе. Ужин здесь бывает в восемь ровно, и мы его пропустили - но к завтраку, я думаю, вы не умрете от голода. Завтрак, к слову, - тоже в восемь, только утром. Отдохните от суеты, подумайте на досуге, выспитесь. Надеюсь, следующий наш разговор будет более продуктивным.
А ведь он прав - здесь действительно можно спокойно поспать часиков пять-шесть, если только Савин не разбудит по ошибке. Если они решат ломиться сегодня, больше мне не светит. Потому что господин генерал вернется сюда, как только осознает, что налетчики ушли с концами.
- Спасибо, господин генерал, - совершенно искренне сказал Габриэлян, чем, сам того и не подозревая, и определил судьбу Ильинского.
Габриэлян огляделся. Камера была "гостевая". Мебель зафиксирована, но все на месте - даже санузел за отъезжающей стенкой. Видимо, ожидается, что посетители будут вести себя прилично. Хорошо. Вы к нам, и мы к вам. Он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Развязал галстук, достал из кармана английскую булавку и маленькое грузило на крючке и прицепил ненавистный Руссо предмет к обитой толстым слоем какой-то синтетики стене - пусть отвисается. Сел на кровать. Снял очки… подумал, надел их снова. Достал из кармана пиджака коробок, вытряхнул спички на стол и начал аккуратно раскладывать. Спустя десять минут, когда лампа на потолке снизила мощность, картинка была готова.
Интересно, смотрит ли Ильинский старые фильмы?
Поднявшись наверх, Ильинский включил запись на одиннадцатую камеру блока М, а потом отправился на рутинное ежедневное совещание. То, что там говорилось, слушал в пол-уха: его мысли полностью занимал референт.
Леший принес проклятых москвичей как раз тогда, когда, с одной стороны, он уже зашел далеко за межевую версту, отделяющую дипломатические розыгрыши от государственной измены, а с другой стороны - многое было еще не готово. Вербовка дала бы ему еще полтора-два необходимых месяца, а там Габриэляна можно было бы убирать. Но Габриэлян на вербовку не пошел, и что-то подсказывало Ильинскому: не пойдет, и пригрозить ему нечем. Разве что предложить ему инициацию.
Волков всегда придирчиво выбирал птенцов, и избавлялся от торопыг, работающих ради прыжка через ступень пищевой лестницы, а выбранных и выпестованных - берег. У Ильинского был другой подход: он инициировал стольких, скольких позволяли законы, а потом между ними начиналась жесткая конкуренция. Таким образом и квота вакантных мест соблюдалась, и личный состав не залеживался на лаврах, и не приходилось слишком сильно горевать о потерях.
Он что-то отвечал на осторожные вопросы подчиненных - те видели, что шеф не в духе и спрашивали только о том, о чем нельзя не спросить.
Значит, инициация. А если нет - то остается одно: как можно быстрее выжать из него все, что он знает и избавиться от трупа. Долго мурыжить его в одиночке - не выйдет: команда спохватится быстро, а исчезнуть всех троих - все равно что вывесить прямо перед Волковым красный флаг. В то, что Габриэляна здесь удавили те, у кого были личные счеты, Волков поверит, а в то, что удавили все трио - нет.
Решено, сказал он себе, вспоминая разговор и спокойствие Габриэляна. Не каменное, нет - спокойствие темноты, которую пугай - не пугай, руби - не руби, стреляй - не стреляй - все она поглотит и все переварит.
Совещание закончилось, Ильинский вернулся в свой кабинет. Включил идущую из камеры запись. Референт спал. Самым невинным образом дрых, расстегнув рубашку до середины, закинув руки за голову и приоткрыв рот. А на столе белели разложенные спички - деревянные рисочки складывались в аляповатую фигурку ежа. Ильинский перевел курсор на начало записи. Габриэлян походил по камере, поосмотрелся, избавился от галстука - и сел к столу, достав спичечный коробок. Значит, я ушел - а этот сукин кот принялся ежиков из спичек сочинять!
Габриэлян располагал спички тщательно, со вкусом и знанием дела. По лицу московского гостя, когда он закончил работу, было видно, что он в высшей степени доволен и собой и своими трудами. Начальник екатеринбургского СБ рассвирепел.
Ну нет же, - сжал он кулак под столом. - Не все коту масленица. Никакой инициации. Ты у меня повизжишь.
Ильинский не стал брать с собой дополнительную охрану - в одиночку он справился бы с любым человеком, ему и до инициации мало кто мог составить конкуренцию. Втроем с охранниками он уделал бы старшего, причем не только своего - но, вполне возможно, и волковского уровня. А на самый крайний случай - самый-пресамый, которого он и представить себе не мог - оставался еще персонал на этаже.
"Выпотрошу как зайца"…
Лифт повиновался не нажатию кнопки, а коду. Ильинский положил левую руку на сенсорную пластину, правой набрал 814. Загудел спусковой механизм. Двадцать секунд - и дверь открылась.
Зря господин Ильинский взял с собой только двух охранников. Он вышел из лифта, повернул за угол…
В отличие от начальника ночной смены Ильинский, как и все старшие, обладал феноменальной памятью на лица. Он помнил всех курьеров СБ. И не помнил этого: блондина с серыми, как у котенка, глазами.
Бросаться назад, в лифт не было времени, а поднимать тревогу не было смысла: все кто мог откликнуться на призыв, лежали в лужах собственной крови. Оставалось одно: атаковать. И Ильинский хлестнул блондина волной, краем глаза заметив, что охранники уже подались вперед и в стороны.
Курьер резко выбросил руку перед собой, и крохотный пистолетик в его ладони дважды чихнул огнем. У Габриэляна была "Берта-Z-217", плоская пятизарядная сморкалка. Этот убийца шваркнул из старинного двуствольного "Деррингера" - оба охранника повалились назад.
Но что самое жуткое - волна на блондина не подействовала.
"Да где их таких делают? В таких количествах?" - успел удивиться Ильинский, бросаясь вперед: сшибить, повалить, разорвать.
Блондин тоже бросился, и взмаха катаны Ильинский даже заметить не успел.
Курьер прилетел ночным в 2.45. Это был неприметный человек средних лет, в костюме и при галстуке, в плаще, с плоским чемоданчиком в руках. Его сопровождали два охранника, с одним они ездили уже года три и хорошо знали друг друга, второй, по совместительству - водитель, летел с ними второй раз. Раньше он работал в другую смену.
Минуя общие ворота с металлоискателем, они вышли из зоны прилетов и прошли через служебную дверь к выходу. Первым вышел водитель. Через некоторое время, услышав писк контрольного сигнала, двинулись и курьер с охранником. У выхода уже ждала машина. Освещение в подъездной галерее было так себе, фонари горели не все, но так было всегда, и курьер к этому привык. Он шагнул к машине и краем глаза увидел, как охранник резко развернулся и сделал шаг в сторону. Больше он не видел уже ничего.
- Готов, - сказала шепотом черная тень. - Уносите.
Еще две тени подхватили оглушенного охранника и торопливо уволокли его в темноту. Курьера затолкнули в машину, тень села рядом, и черная "волга" тронулась с места.
…Быстрее, быстрее, быстрее!
Когда Енот наносил первый удар скальпелем, курьер был, кажется, еще жив. А вот когда Енот достал пинцетом чип, оторвав его вместе с волокнами плоти - чип вжился, врос - у него уже не было сомнений, что он кромсает труп.
- Одна минута, - сказал Кен, ведущий машину и хронометраж одновременно. Антон бросил чип в перекись водорода, зажал баночку пальцем, поболтал, чтобы смыть кровь.
Цумэ закончил раздевать курьера. Эней сбросил рубашку, подставил грудь под мазок этилгидрохлорида и под скальпель. Резал уже Цумэ - с живыми у него получалось гораздо лучше, чем у Антона.
- Две минуты, - сказал Кен.
Кровь из разреза почти не текла: сосуды сжались от химического холода. Енот достал пинцетом чип и осторожно вложил его в раздвинутые края раны. Чип, говорите, разложится за полчаса? Да черт бы с ним. Эней сам начнет разлагаться, если через час-полтора не достать эту потенциальную гангрену.
В четыре щелчка медицинского степлера Цумэ сшил края раны. Марлевая прокладка. Пластырь. Все.
- Четыре минуты.
Эней надел рубашку курьера, принялся застегивать "разговоры" на куртке. Штаны решили оставить так - в бедрах курьер был пошире Энея, если бы брюки болтались, охрана могла бы что-то заподозрить. Вдвоем с Цумэ Антон помог Андрею влезть в ботинки покойника. В самом буквальном смысле.
- Вот он, - сказал Кен; снизил скорость и разблокировал двери.
Прыжок был бесшумным - только машину на миг перекосило под чужим весом. Верхний люк щелкнул, открываясь. Печальные глаза лемура блеснули при свете салонной лампочки.
- Восемь минут.
- Готов? Давайте его сюда, - Кессель принял труп так же легко, как Цумэ его подал, выдернул из люка, как морковку, и швырнул. Потом оперативник скользнул внутрь.