- Если вы хотели меня запутать, - Алекто обозрела стол и, не найдя на нем ничего съедобного, перевела взгляд на собеседников. До появления следующего блюда по расчетам Энея оставалось около минуты. - Вы меня запутали. Но объяснять не нужно. Я разберусь. Теперь о финансовой стороне дела…
* * *
Город зиял провалами - пустые окна, разваленная мостовая, щербатые ряды домов. Недостаточно. Для еще не захваченного - недостаточно. Вот Колберг, тот, разнесли всерьез - почти как Харьков. Поляки разнесли. Хотя они жалеют, наверное, им же этот Колобжег и отстраивать теперь. Ничего, отстроят. Да и мы поможем, хотя нам и самим сколько… Или фрицев заставим - они войну начали, им и разгребать. Не даром же пленным наши и без того нежирные щи хлебать.
Самое опасное время, объясняли ей. Когда кажется, что до цели совсем чуть-чуть. Многие теряют осторожность. Это правильно, это так и есть, они когда-то чуть не сорвались сами, линия фронта проходила совсем рядом и был приказ готовить восстание навстречу Красной Армии… Тогда их выручило везение, но всякое везение кончается.
Где-то со скрипом распахнулась дверь, порыв ветра донес откуда-то граммофонную музыку и смех, медное звякание вылетающей в щель мелочи, дребезжание игрового аппарата. Алекто недовольно встряхнула головой - вот такие вещи и портят картину, выбивают из роли. И ничего не поделаешь - даже в этом секторе игрового пространства, даже рактивщики-ролевики, а не "стреляльшики" слабо представляют себе то время и тех людей. Да и зачем? Полночь представляют себе хорошо - по крайней мере, думают что представляют - так кто в нее играет, в Полночь? Кому хочется в свободное от работы время нырять в это отчаяние? Стреляльщикам подавай возможность побегать, полетать, танк поводить, из засады врага пострелять, мосты повзрывать. Ролевикам - покомандовать, военную карьерку поделать, поинтриговать, в шпионские игры побаловаться. Вот и город - специальная декорация для шпионских игр. А без бара с музыкой - какая же декорация?
Были, были бары с музыкой и в настоящем Гамбурге, и в настоящем Берлине. И цирк Буша давал представления по расписанию. И женщины бегали к шляпных дел мастерицам в промежутках между бомбежками. И играли оркестрики в кафе, и театры собирали полные залы… Но чтобы это правильно сделать и чтобы правильно отыграть, нужно кожей ощущать, что кругом война. А как это сделаешь в аттракционе, где война и есть главное блюдо?
Впереди на улице - маленькая очередь. Проверка документов. Игровая - или автоматическая? Если автоматическая, то опасаться нечего, все картонки в порядке и всегда были в порядке. Если игровая, то все зависит от того, какая игра - идет сюжет или в патрульного просто вселился скучающий новичок. Второе много опасней. Оно и в жизни много опасней. Молодая женщина улыбается, поправляет прическу.
Она в группе риска - не немка и даже не фолькдойче. Но документы - в порядке и обаяние тоже. Куда больше рискует тощий потрепанный тип впереди нее. Он явно призывного возраста.
Тип оглядывается. Улыбается в ответ на рефлекторное кокетство. Cухой, светловолосый, весь в веснушках - а в морщины словно пыль набилась. И одежда такая же - опрятная, приличная, слегка, совсем слегка потрепанная.
Рабочий, с подавленной злостью думает Любка. Брат по классу. Теперь-то многие у них вспомнили, что они нам братья… Программа нестандартная, думает Алекто, модификат, как у меня. Само по себе это ни о чем не говорит.
- Ваши документы!
Человек впереди нее спокойно объяснялся с патрульным. Да, господин полийцейский. Естественно. Австриец. Рабочий-металлист. Сердечник. Холост. По рабочей мобилизации был направлен в Дрезден, в железнодорожные мастерские. Да, доехал, да успел. Да, сами понимаете. Повезло - завалить завалило, а огонь не дошел. Это? - Любка сбоку видит его руки - в черных, желтых и белых пятнах, как и бывает у людей, которые всю жизнь работают с металлом - Это окопы. Да, просто после некоторое время не мог… находиться в помещениях. Казалось, что стены рушатся. Ну и… Нет, прошло, хотя танкистом уже не быть. А - хотел конечно. Несколько раз писал. Не нужен. Может быть, если самый край… Да, в Мюнхен.
В Мюнхен, на юг. Полицейский смотрит на рабочего с легкой завистью.
Дрезден, думает Любка. Пожалела бы, если бы не Харьков. И Ворошиловград. И…
Рабочий-металлист, думает Алекто. И руки. Я это где-то видела, именно это сочетание - уличный патруль, металлист, руки - видела или читала. Енот, а ну-ка сними его данные и прокатай внешность… Нет, даже приблизительно сказать не могу, просто прокатай, вдруг что-нибудь выпадет.
Ее выносит к полицейским. Улыбка наизготовку, документы тоже. Переводчица при спасательных бригадах. Да нет, возраст правильный. А что, я выгляжу моложе?
Все-таки, видимо, роботы. Игровая непись. Проскочила.
До кафе еще два квартала, а стемнеет уже скоро. Но она не опаздывает, она вышла с запасом. Во всех смыслах.
"Темною ночью при свете фонаря"… девушка с кудряшками не поет, так, чуть насвистывает. И мелодия неправильная. И Любке неоткуда ее знать, Любка может знать - и наверняка знает - настоящую "Лили Марлен". А этот мотивчик придумала тогда еще никакая не Алекто, прочитав стихи. Потом нашелся и немецкий текст, и мелодия, но ячейка памяти уже оказалась занята.
- Впервые в жизни, - сказал человек впереди нее, - слышу "Лили Марлен" с таким сильным привкусом Johnny I hardly knew ya.
Она улыбнулась навстречу. Да, что было, то было, хотя "Джонни" она тоже услышала много позже. Точнее, опознала - на ее версию "Лили Марлен" бросила тень задорная тема из исторического фильма, но что это и есть Johnny I hardly knew ya - она прочла годы спустя.
- Как вы догадались, что это "Лили Марлен"?
- Размер.
Она с любопытством посмотрела на рабочего-металлиста.
Тот пояснил.
- Ваша мелодия написана не под немецкую ударную систему. Это всегда хорошо слышно.
- У меня, - Любка перешла на русский, - есть еще своя версия "Мы с Бобби МакГи".
- А вот это уже анахронизм. Хотя, "ночью у казармы при свете фонаря - тоже".
- А "Сентиментальное путешествие" - нет? - потому что память не подвела, рабочий-металлист, руки и стихотворные размеры сошлись в одну точку - автор этой книги, основатель научной школы, хороший писатель и немногим худший террорист, некогда скрывался по паспорту рабочего и его несколько раз задерживали - и отпускали - патрули аткарской чека…
- А "Сентиментальное путешествие" вышло в 1923. Как раз здесь, в Берлине.
В Берлине. А ведь это почти наверняка шутка для внутреннего пользования - про рабочего. Он специально склеил себе именно такие документы, чтобы иметь возможность ответить так при проверке. Если они только не взломали весь этот сектор игры - что все-таки маловероятно… Нет, не могли - они засветили бы нашу встречу на полмира… Не могли. Значит, он не рассчитывал на то, что я буду стоять за его спиной, что я услышу этот разговор с полицейским, значит это для себя, личное, свое. Это золото. Чистое золото.
- Кажется, мы оба с вами намерены провести ночь в одном и том же баре. "Пузатая чашка", или как его?
- Кружка.
Звуковая связь с компом шла через ракушку в правом ухе. Через ракушку в левом заговорил Антон:
- Есть! Нашел. Гарри Меллвилл Арбэттнот Дэй, он же "Крылышки". И в самом деле, страдал клаустрофобией. И при этом рыл подкопы. Англичанин, родом с Саравака, пилот бомбардировщика, комэск, сбит в октябре 39…
- Хватит.
Это, значит, у нас Любовь Шевцова дошла живой до Берлина, а у них автор Большого Побега ушел с концами из Заксенхаузена. Значит они выбрали "контактера", который этому режиму, этому городу тоже чужой. Не просто чужой - смертный враг с большим личным счетом. И с большим обратным счетом. Летчиков бомбардировочной авиации немцы в плен брали не всегда. И было за что…
- Хватит что? - поинтересовался человек с Саравака.
- Голосовая связь! - простонал в левом наушнике Антон. Она присутствовала в их агентстве как голограмма, они в том же виде - на парижской конспиративной квартире.
Будь прокляты эти рактивки, в которые она никогда не играла. Будь проклято отсутствие навыка отключать голос в нерабочих условиях…
- Ты лучше показывай нам знаки, - присоединился к Антону Эней.
Я вам сейчас покажу знаки. И знамения. И чудеса.
Девушка кокетливо наклонила голову.
- Хватит. Я оценила размах и переливы вашего хвоста. Сложите его, пожалуйста. И скажите, что-нибудь однозначное.
То бишь, оговоренный пароль.
Псевдо-бомбер, который псевдо-рабочий, который псевдо-террорист, тоже чуть склонил голову набок, будто взялся работать зеркалом.
- Я что-то никак не могу найти дом 23. Неужто разбомбили?
- Скорее всего, вам дали неверный адрес, - Любка подошла ближе. Ключевые слова - "что-то никак" и "скорее всего" - были сказаны. Господин комэск, которому совершенно нечего было делать в Берлине, взял под руку девушку, чье пребывание здесь тоже проходило по классу чуда.
- Мне все-таки кажется, - сказал он, - что реплика предназначалась не мне. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин составляют, так сказать, одного человека?
В той ракушке, что слева, Алекто услышала, как кто-то поперхнулся воздухом. Какие хрупкие люди эти боевики. И необразованные.
- Чего ж вы хотите, - ("хочете" было бы уже перебором) спросила девушка из-под Ворошиловграда, - кто ж заведенное нарушает?
Золото, чистое золото. Но, возможно, золото Рейна - настоящее, тяжелое, с еще более тяжелым проклятием на нем. Эти люди едят конспирацию, дышат ею и с нею спят - хуже чем у нас в промышленности, хуже, чем в подполье. И они работают со старшими, все время. Так что даже если это для себя и только для себя, то наверняка шутка подобрана так, чтобы ни сейчас, ни потом знающему человеку не сказать ничего ненужного. А сказать, наоборот, нужное.
Она правильно сделала, что назвала книжку вслух, показала, что поняла. Эней или кто-то вроде него обязательно назвал бы, если бы опознал. Мол, и наша не хуже ваших. Детская игра в крысу. Пусть теперь господин контрагент высчитывает, с кем имеет дело. Если высчитает - он и вправду умен. Если высчитает и додумается вернуть мяч, сыграть в открытую - может быть, он умен достаточно, чтобы иметь с ним дело.
Ниша слева. Ступеньки вниз - раз, два, три. Спутник не подал ей руки.
Дверь полуподвального бара оказалась низенькой - гость с Саравака задел головой колокольчик. Любка бегло осмотрела интерьер.
Облупленные стены, запыленное окно, нарочито задымленный сигаретами воздух, тараканьи усы изо всех щелей, разнопестрые старинные плакаты…
Советская строгая мадам, прижимающая к губам палец ("Не болтай!") вплотную соседствовала с разбитной американской девчонкой, которой ветер взметнул юбку-"колокол", и она ничего не может с этим поделать, так как в одной руке у нее бумажный пакет с покупками, а в другой - поводок с рвущимся на волю цуциком. Музыкальный аппарат в углу играл какую-то легкую и приятную музыку. Алекто прислушалась - Two ladies - и фыркнула.
- Я думаю, создатели игры знали, когда творил Боб Фосс, - сказал собеседник. Потом перевел взгляд на девчонку с задранной юбкой. - И когда рисовал Фрэнк Фразетта. Это своего рода шутка. Пасхальные яйца.
- А яйца тут при чем? - с видом полной невинности спросила Любка.
- В одной из древних игр, - терпеливо и, кажется, весело пояснил собеседник, - среди прочих артефактов было пасхальное яйцо. Соль шутки заключалась в том, что, в отличие от других предметов такого рода, его нельзя было применить совершенно ни к чему. После этой игры термин Easter eggs стал жаргонным термином создателей игр. Антуражные шутки. Пасхальные яйца. На двери - еще одна из них, - он показал пальцем на "лямбду", вписанную в круг. - Символ другой классической игры - "Полжизни". Плоскостная, от первого лица, примитивная - но я получил совершенно неподдельное удовольствие. Сюжет состоит в том, что твой герой - доктор Гордон Фримен - борется во главе повстанцев с захватившими землю Пришельцами. Сами пришельцы - бенефакторы, - так нигде и не появляются. Основными противниками выступают, "комбайны" усовершенствованные или изуродованные - как посмотреть - люди. И живут они, - собеседник издал серию хмыкающих звуков, - В Цитаделях. Мне понравилось штурмовать Цитадель. Игра была создана за 60 лет до подписания Договора Сантаны. Представления о системах безопасности у них были совершенно… фантастические. Впрочем, до того, чтобы строить подполье по книгам в мягкой обложке, даже они не доходили.
- Вы же понимаете, что в этих вопросах важна не форма, - девушка коснулась слегка лоснящегося рукава. - А содержание. Двенадцать досок - тоже твердая обложка.
Теперь она обводила глазами публику. Общий уровень гама явно генерировала машина - а вот если навести курсор на кого-то одного, можно было, если он не "закрывался", услышать его речь. Алекто любопытства ради навела на маленького танкиста - и получила лекцию по военной премудрости, так щедро пересыпанную нецензурщиной, что она сразу заподозрила подростка. Польского акцента не мог прикрыть никакой голосовой модулятор.
- Ну что, попытаемся поучаствовать в здешних играх или пройдем наверх и займемся своей?
- Нас все равно втянут: если вы не забыли, здесь сегодня произойдет убийство.
- Меня не втянут. - пояснила Алекто, - Я выйду сквозь стену и меня дисквалифицируют. Пойдемте наверх.
- К черту мирную жизнь… пойдемте.
Лестница, площадка, дверь без замка - взору предстали лампа с неизменным бумажным абажуром, крест-накрест заклеенное бумагой окно, кровать, застланная пестрым, но кажется немарким покрывалом.
- Приглашение садиться следует, вероятно, отнести к области манер - ведь в реальности мы и так оба сидим.
- "Bedfellows make strange politics", сказала Алиса. Хотя вы можете сесть на подоконник. Мне мода не позволяет.
Англичанин спорить не стал, подпрыгнул и через минуту уже сидел - чуть скрючившись: оконный проем был для него недостаточно высоким. А вот сам подоконник оказался высоковат - ноги не доставали до пола. Выглядел контрагент довольно забавно. И наверняка сообразил, что будет смотреться, как кукушка в часах, раньше, чем согласился.
- Мы оба приложили достаточно много усилий, чтобы попасть сюда, - сказал он. - Будет обидно не поговорить по существу. Ваш ход.
- Это ведь вы представляете здесь страну прецедентного права? - вряд ли Любке было известно это словосочетание. - Давайте пойдем от случая до другого случая. База данных клуба оказалась очень поучительным чтением - но мы не единственные правообладатели.
- Мы поделимся как медведь с мужиком, - отозвался с насеста англичанин. - Вам вершки, мне - корешки. Вы можете взять всех людей, кроме Ковальджи, Заславского и Смирнова. Эти пойдут в расход слишком быстро, чтобы оказаться вам полезными. Остальное мое.
- А варки? Бахметьев, Мешков, Андриевич?
- Мои. Во-первых, потому что мои. Во-вторых, потому что вам их все равно нечем брать. Прямых данных нет и вы можете разве что устроить им средних размеров неприятности. А в-третьих, они вам не нужны.
- Вы ошибаетесь. Нам просто необходим варк. Именно сейчас. И в России. Дело в Екатеринбурге было… сомнительным. И потом, неужели вам, - Алекто выделила паузой местоимение, - не хочется, чтобы ответственный за три "свободные охоты" Мешков сыграл на трубе?
Собеседник потер ладонью подбородок, потом улыбнулся и ответил:
- Вы знаете, пожалуй что хочется. Но ведь и не мне одному. Так что, если вы собираетесь съездить в Тулу - поторопитесь…
- Загадочное место Тула. Вечно там что-то происходит.
- Случайности ходят парами. Я, например, очень удивлюсь, если в эту воронку что-то упадет в третий раз.
Алекто смотрела в нарисованные глаза и думала - неужели прокол? Неужели прав Эней и с ними нужно рвать?
- А вам, - продолжал человек с Саравака, - аналитику группы, действительно женщине, в возрасте примерно 35–40, русской, из окружения Саневича… я предлагаю подумать вот над чем. Та сторона, которую вы представляете здесь, - он повел подбородком, обозначая виртуальную реальность вокруг них, - вполне соответствует вашему положению в настоящем. Совершенная правота, страшные жертвы, победа любой ценой… Девушка, чье лицо вы носите, погибла, потому что ее группе приказали готовить восстание, от которого никому даже в случае успеха не было бы никакого толка. Они честно начали. И спеклись, ничего не сделав. Ну разве что книжку о них написали.
Есть, подумала Алекто.
- А через пять лет после войны, - продолжал собеседник, - по этой книжке, как по лекалу, такие же ребята начали кроить совсем другие организации. Чтобы воевать против этой самой власти. Тоже плохо кончили. Хотя большей частью без шурфов обошлось. А через два поколения ваше общество пропало с карты. Издохло. Вместе с основополагающей идеей и миллионами людей.
- В "никакого толка", вероятно, входят и несколько сотен, избавленных от продажи в рабство? И зачем нам совершенная правота? - скривилась Любка, - Относительной хватает с головой. Вы же не настолько младше меня, чтобы совсем не помнить дебаты конца девяностых? О продлении срока договора Сантаны еще на сто лет?
- Не настолько, - усмехнулся летчик, поймав ловушку. - Видите ли, той стороне, которую здесь представляет мой прототип, эта война тоже стоила империи.
- Мы в большинстве своем республиканцы.
- Любовь Гри… Батьковна. Если вы пришли сюда вот так, - летчик вытащил из кармана пачку каких-то пестрых папирос, закурил - и даже не подумал предложить даме, - то у вас и на наш счет сложились некоторые соображения. Я не буду их опровергать.
- А если мы ошибаемся?
- А та девочка, чье лицо вы носите, и ошиблась.
Нужен какой-то жест, подумала Алекто. Чтобы он записал нас в другую весовую категорию.
- У некоторых людей есть альтернатива. Затаиться, залечь, переждать, может быть, пронесет, может быть, кто-то другой подожжет биржу, где на карточке - твое имя… А есть люди, у которых альтернативы нет.
- Хорошо бы, - мечтательно сказал человек с Саравака, - издать закон. Чтобы в герои брали ну хотя бы по окончании десятилетки…
- Хорошо бы. Но иногда человек становится героем только потому, что кто-то расставил ему ловушку. Или не ему, а кому-то по соседству - а его решил использовать как приманку. И действия того, кого ловили на этого живца-героя… красноречивы. Вы нам подходите.
- Я много кому подхожу, - кивнул англичанин, - потому что у меня горит только то, что поджигаю я.
- Иногда пожар останавливают встречным палом, - сказала Алекто, вставая.
- Иногда. В Дрездене это не сработало, а в Хиросиме - вполне. Не все потом были уверены, что оно стоило того.
- Из нас двоих пилот бомбардировщика - вы, - улыбнулась мертвая девочка из шахтерского района. И пошла вниз по лестнице, распевая во весь свой небольшой, но приятный голос: - They called me the wild rose, but my name was Elisa Day…
- По-моему, двадцать два, - сказал Антон.
- В смысле? - Алекто ткнула курсором в значок "выйти", и ее персонаж растворился в воздухе.