Я падаю за ствол старого ясеня, растущего на самом обрыве, становлюсь на одно колено - приклад в плечо, готов к бою, выхватываю глазом первую ясно видимую в отсветах костра цель и плавно тяну за спусковой крючок. Из ствола "абакана" вырывается огонь, и десятки пуль проносятся по телам сектантов, кромсают их на части, вырывают куски мяса и пробивают черепа. Одновременно со мной огонь открывают гвардейцы и следопыты. Стена огня проходит по дну оврага и сметает всё живое. И кажется, что бой идёт по всему лесу. Но, опустошив магазин, я прислушиваюсь. Нет. Стрельба только здесь, но в ночном заснеженном лесу звуки обманчивы, они отражаются от деревьев и порой приходят совсем не с той стороны, с какой их ожидаешь.
Осматриваю овраг, гвардейцы, как всегда, сработали чисто, боеготовых врагов не осталось, и только несколько раненых валяются подле костров. Слева и справа стрельба тоже затихает, и группы, оставив на выходе свои дозоры, начинают спускаться вниз. С одной стороны к кострам подходят пластуны, а с другой - наёмники. А что касается меня, то я не расслабляюсь и внимательно наблюдаю за всем происходящим.
Вот к одному из костров подходит высокий казак, хочет подхватить ещё живого врага, у которого пулями перебиты ноги. И кажется, что сектант не в состоянии оказать сопротивления, он тихо постанывает, на губах - кровавая пена. Однако, когда наш боец оказывается рядом, вражеский воин отталкивается всем телом от пропитанной его кровью земли и пытается дотянуться до него ножом. Не смог! Наши воины знают, с кем дело имеют, а потому всегда настороже. Сектант, совсем ещё молодой парень с красными ромбами на щеках, всхлипывает, перекатывается на спину, что‑то шепчет и резко проводит клинком по своей шее. Подобное происходит со всеми, и только один из раненых, солидный мужик в меховом тулупчике, сдрейфил и не покончил жизнь самоубийством. И для нас это хорошо, будет с кем поговорить.
Седобородый пожилой пленник сидит подле так и не потухшего костра. Он с ненавистью оглядывает наших воинов, стискивает зубы и, вырвав из тулупа кусок подкладки, прижимает её к простреленному боку. Я, присев напротив него, кивнул на трупы молодых бойцов из клана Красных Ромбов и спросил:
- А ты чего к Сыну Зари не торопишься?
- Я что, дурак, что ли? - Он скалится на меня, словно волк, и жёлтые, давно не чищенные зубы отблескивают в свете огня. - Нет, я не фанатик, а работаю за твёрдый оклад в золоте.
- И кто ты таков?
- Инструктор военной школы Красных Ромбов Бальтазар.
- А реальная фамилия?
- Валентин Супонев.
- Сотрудничать будешь?
- Да, - хрипит он и сплёвывает на окровавленный снег сгусток запёкшейся крови.
- Сколько вас в лесу, какова задача и что творится дальше по дороге?
- В лесу только этот отряд был. Хотели ваш обоз накрыть, пощипать и отойти. Задача стояла приостановить ваше продвижение и дождаться подкреплений со стороны Донецка. Никто не думал, что после того, как ваш спецназ под Снежным сделали, вы так нахально к Дебальцеву попрётесь, потому и заслон такой несерьёзный. Дальше по дороге чисто, до самого Дебальцево никого.
- Сколько вас всего в этих местах?
- Точно не знаю, но в треугольнике Донецк - Дебальцево - Луганск около пяти тысяч воинов наберётся.
- А возле самого Дебальцево?
- Сотен семь, все из Красных Ромбов.
- Как к сектантам попал и почему на них работаешь?
- Так сложилось, - пожал он плечами и поморщился. - Был в банде. А потом банда превратилась в клан и стала подчиняться Звёздным. Идти было некуда, стал готовить молодёжь, этих, - кивок на убитых вражеских воинов, которых обыскивали мои бойцы, - я два года воспитывал.
- Это был их первый боевой выход?
- Да, первый. Сам ведь видишь, под контролем инструкторов работали.
- Что же вы так подставились, от дороги только в двух километрах расположились и дальних дозоров вокруг не выставили?
- Не я решал, старшим над всей группой Икат был, вон он лежит. - Кивок в сторону щуплого мужичка, которого сейчас вытаскивали из костерка, куда он ногами упал. - А я говорил ему, что надо поберечься. Козёл! Сука рваная! Из‑за него все попали!
- Что с поселением в Стаханово?
- Не знаю.
- Врёшь, гнида.
Инструктор схватился за бок и прошипел:
- Начальник, дай пару минут передохнуть. А потом, клянусь, как маме родной, всё, что знаю, расскажу.
- Ладно, отдохни чуток.
Я отошёл, и ко мне подбежал Игнач. Пластун оглядел место побоища и сказал:
- Мечник, двое ушли!
- Как так?
- На подходе мы с караульными столкнулись, у них пара карабинов была. Задавили их быстро, но двое успели уйти. Мои за ними вслед пошли, но не догнали, вёрткие, гады, и бегуны хорошие.
- Ну и фиг с ними! Потери есть?
- Нет, у меня без потерь.
- Стой! - позади нас раздался громкий вскрик одного из наёмников, и, обернувшись, я увидел раненого инструктора, который, словно дикая кошка, так же ловко и быстро, карабкался по покрытой корневищами стенке оврага.
Бойцы отряда вскинули оружие, а я выкрикнул:
- Стрелять только по ногам!
Поздно. Один из гвардейцев короткой очередью срезал беглеца и, повернувшись ко мне, только виновато пожал плечами:
- Извиняй, Мечник, привычка.
- А‑а‑а! - махнул я рукой, тут хоть ругайся, хоть нет - бесполезно.
У меня под началом не территориалы, а бойцы иного сорта, которые сначала стреляют, а только потом думают.
Поутру отряд вышел к дороге, я сделал Ерёменко подробный доклад о бое и получил морально‑психологический втык. Сказать нечего, пленника мы не уберегли, а командир - я, и ответственность за это на мне. Всё это вполне ожидаемо, кроме одного. Полковник приказал собрать тела всех погибших сектантов и погрузить их на порожние сани. Зачем? Тогда я этого не знал, но, когда к вечеру караван добрался до окраинных развалин городка Снежного и остановился на ночёвку, кое‑что прояснилось.
Наш обоз находился на месте боя спецназовцев Астахова с противником, и на останках стен, видимо нам в устрашение, висели обдолбанные воронами головы его бойцов. Зрелище мрачное и угнетающее, подобного издевательства над трупами врагов себе никто из наших противников пока не позволял. Даже халифатцы такого не практиковали, хотя никого из попавших к ним в плен не жалели. Да, расстреливали, это было. Но над трупами не глумились.
Наступил вечер. Лагерь был разбит как обычно, и через полчаса должно было стемнеть. Полковник выстроил наёмников и, обратившись к ним, задал только один вопрос:
- Бойцы, кто крови не боится, желает денег подзаработать?
- Я! - раздался хриплый голос из неровного строя.
- И я смогу! - вслед за первым добровольцем вызвался второй.
- А что надо делать?
- Сколько заплатишь?
- Кого покромсать?
Полковник приподнял руку, наёмники затихли, и он произнёс:
- Временным командирам сводных батальонов выделить по три человека из добровольцев на ночные работы, заплачу по одному золотому конфу каждому.
Проходит минут двадцать, и уже в сумерках перед палаткой полковника стоят девять человек, готовых поработать мясниками. Ерёменко отвел их к саням, на которых были свалены замороженные трупы сектантов, дал им какие‑то инструкции и указал на стену пятиэтажного дома, на вершине которого, вбитые на арматурные штыри, торчали головы бойцов капитана Астахова, полёгших здесь. Добровольцы понятливо покивали и в сопровождении спецназовцев, вооружившись фонарями, молотками, топорами и пилами, отправились к руинам указанного дома.
Мне никто ничего не объяснял, а тем, что задумал полковник, я не интересовался. Лёг спать, но ночную тишину то и дело разрывали громкие удары молотков и противный скрежет пил. Так что толком выспаться не получилось, а поутру, чуть только развиднелось и я протёр глаза, на стене пятиэтажки увидел картину, которую за одну ночь сделали наёмники и спецназ Астахова. Она изображала воина Конфедерации с погонами полковника, который попирал ногами чертёнка с обломанным рогом. Красивое изображение, во всю стену, видное издалека и очень убедительное, а выполнено самым обычным углем‑антрацитом. Это ничего, вполне нормальная карикатура. Главное, что привлекало внимание и несколько коробило, это фон вокруг чёртика, который состоял из кусков человеческих тел, приколоченных и привязанных к раскрошившемуся железобетону. Вот, значит, зачем Ерёменко понадобились трупы сектантов.
Завтракать расхотелось, и, наверное, не мне одному, так как караван быстро собрался и вышел на дорогу к Дебальцево. В полдень, перед обеденной остановкой я подошёл к Ерёменко, который угрюмо сидел на широких санях, и спросил:
- Иваныч, зачем такую картину в Снежном оставил?
- А чтоб знали, суки, что на каждую жестокость и издевательство над нашими парнями мы ответим ещё большей жестокостью. Пусть посмотрят на своих соклановцев и десять раз подумают, стоит ли им с нами связываться. Ведь какими бы фанатиками они ни были, но подобное и их проймёт. Пусть злятся и боятся.
- Всё же жёстко получилось.
- Нормально, Саня. Был бы противник стандартный или дикий, этого бы и не было. Но враг у нас непростой, а потому и действовать надо не как всегда. Вот посмотришь, весть о том, что мы сделали, вскоре по всем трём Ромбам разнесётся. И знаешь, что после этого будет?
- Нет.
- Наверняка они все соберутся под Дебальцево и постараются нас уничтожить. Я с Баланом много общался и кое‑что в их психологии понимаю, так что, скорее всего, так и случится.
- И что мы с этого поимеем, если они под Дебальцево сойдутся?
- Во‑первых, прекратится осада Донецка и Луганска, а это сохранённые жизни мирных граждан. Во‑вторых, оттого, что мы издеваемся над их богом, сектанты будут в ярости и кинутся штурмовать город, а это реальный шанс уменьшить их силы. И пусть полностью Ромбов не уничтожим, нам силёнок не хватит, а вот накидать им звиздюлей вполне получится.
- Хм! Может, и так…
Я понимал, что теперь до весны, как я того хотел, домой не попаду. Слишком полковник на сектантов обиделся, и пока он с ними за погибших бойцов не посчитается, в столицу не вернётся, а без него и мне обратной дороги нет. Ну и ладно, пусть так и будет. Дома у меня порядок, за делами есть кому присмотреть, а с сектантами повоевать я не против. Единственное, Чингиза Керимова зря насчёт похода в Румынию обнадёжил. Но это ничего, ещё успеем по морю погулять, и корабли Дунайской флотилии от нас никуда не денутся.
Глава 21. Украина. Дебальцево. 21.02.2063
В пункт назначения, то бишь городок Дебальцево, наш караван прошёл беспрепятственно. Ни одной стрелы из леса, ни одной ловушки, ни одного завала на дороге и ни одного вражеского разведчика в пределах видимости. Странно? Ещё как странно, и вместо успокоения необычное поведение сектантов только вселяло тревогу. Впрочем, такое положение дел озаботило всего нескольких человек во всём караване, а для остальных это было нормой. Как же, такая армия по дороге идёт, наверняка дикари перепугались, обделали от страха свои шерстяные штанишки и разбежались по глухим чащобам. Примерно так думал каждый рядовой наёмник и большинство бойцов нашего отдела дальней разведки.
Встретили нас в Дебальцеве как положено, всеобщей радостью и праздником, хотя в сам город караван не впустили. Что делать, горожане и градоначальник опасались за сохранность своего имущества, а потому гулянка велась сразу в двух местах. Одна проходила в пределах городских стен, на неё были приглашены около полусотни наиболее авторитетных бойцов и командиры, а другая шла в укреплённом лагере Кары, который располагался с восточной стороны города. Всё нормально, люди отгуляли, был праздничный ужин и торжественная речь, нападения не случилось, и пришла пора тягостного для нас ожидания, которое продлилось почти три недели.
В эти дни я жил по строгому распорядку. Подъём. Зарядка с личным составом отряда. Завтрак, а после него до самого полудня - тренинг. Конечно, особо не разгуляешься, за пределы лагеря мы не высовывались, но и так можно многое освоить, тем более что развалин вокруг нового Дебальцево хватает.
После полудня я отправлялся в домик, где обитало семейство Буровых, и как минимум пару часов проводил в обществе своей родни. И всё бы ничего, это приятно. Вот только для девушек, младших дочерей Кары, молодой мужчина на расстоянии вытянутой руки - это потенциальный кавалер, и то обстоятельство, что я женат на их сестре, для них было не минусом, а дополнительным плюсом. "О, времена, о, нравы!" - воскликнул давний поэт. Но в наше время это нормально.
В общем, посмотрел я на эти движения и решил на время прекратить свои визиты к Буровым. Пока я примерный семьянин, что есть, то есть, и жене не изменяю. Но когда рядом симпатичные девчонки, которые совсем не против покувыркаться на чём‑то мягком, это серьёзное испытание для психики любого нормального мужика. Так что подальше от соблазнов и побольше заниматься делами. Решение принято и обжалованию не подлежит.
Итак, сидим мы в обороне и противника не наблюдаем. Кажется, а чего нам опасаться? У Кары теперь опять полторы тысячи бойцов, есть миномёты, несколько орудий и два БТР. В городе триста пятьдесят дружинников и почти тысяча ополченцев, опять же с миномётами. Да и нас, воинов ОДР, полторы сотни профессионалов. Должны отбиться от этого зимнего наступления, если оно всё же случится, дождаться середины весны, когда Внуки Зари вернутся в Харьков, и отправиться в обратный путь. Местный градоначальник улыбается, горожане расслабились, а наёмники начинают по мелочи на службу забивать. Посмотрел Буров на эту порочную практику и принял решение послать по окрестным лесам разведку.
В поиск вышли те, кого не жалко: сформированная из залётчиков разведгруппа наёмников и местные поисковики, которых всё так же возглавлял их лидер Зиновий. В ночь выдвинулось тридцать хорошо вооружённых и отлично подготовленных бойцов. Минули сутки. Ждём их возвращения или хоть какого‑то сигнала. Но ничего. Тишина. Наступает следующее утро, и в двух километрах от укреплений, прямо на дороге, по которой пришёл караван, обнаружились вкопанные в щебень деревянные колы, а на них головы наших разведчиков, всех до единого. Вот так вот! Пошли бойцы в лес, а ни одного выстрела сделать не сумели, их повязали и с пытками прикончили.
Такая вот обманчивая тишина, и сложилось впечатление, что караван в Дебальцево пропустили специально, дабы не вылавливать нас потом по лесам. Паршивая ситуация, в которой чувствуешь себя мышкой, которую загнали в нору. Вроде бы безопасно, а наружу не выберешься, коты схарчат. А тут ещё меня стали одолевать нехорошие предчувствия, и я решил серьёзно переговорить с Ерёменко, который практически не спал и после гибели разведчиков ходил мрачнее тучи. Тем более что из города приходил один из поисковиков покойного Зиновия и рассказал кое‑что интересное.
Головы разведчиков сняли в полдень, похоронили к вечеру, и я направился в палатку к полковнику, который в это время сидел возле небольшой походной печурки и чистил свой "стечкин".
- Привет, Иваныч, - обратился я к полковнику, подкинул под себя полипропиленовый коврик, поджал ноги и уселся напротив.
- Виделись уже, - пробурчал он. - Чего пришёл?
- Чуйка у меня нездоровая, Иваныч.
- Как у собаки, которая всё понимает, а ничего сказать не может?
- Точно так.
- Не у тебя одного, и сегодня ты уже пятый, кто с такими словами подходит. Были бы обычные бойцы, на мандраж бы списал. А так все воины опытные, - не одно сражение прошли. Есть над чем подумать, и, видимо, опасность совсем рядом. - Ерёменко собрал свой "стечкин", обтёр чёрный ствол тряпочкой, убрал пистолет в кобуру и спросил: - Ты что‑то узнал, Саня?
- Да. Ко мне один из поисковиков подходил и на ушко шепнул, что от города в лес ведёт старый и заброшенный канализационный коллектор, и прошлой ночью там было какое‑то непонятное шевеление. Он хотел Приходько доложиться, но тот его даже не принял, сунулся к дружинникам, а ему сказали, что он паникёр, а шум в коллекторе от крыс или бродячей собаки, которая туда упала.
- И он считает, что это сектанты?
- Да.
- А ну‑ка, пойдём в город сходим, посмотрим, что там и как. - Полковник поднялся на ноги, и в этот момент до нашего слуха донеслись отдалённые звуки выстрелов.
- Чёрт! Опоздали! - выкрикнул я и рванулся на улицу.
Следом выскочил Ерёменко, на миг замер и громко прокричал:
- Тревога! В ружьё! Нападение с тыла!
Мои бойцы были готовы, и всего через несколько минут, покинув лагерь Кары, с передовой группой я подходил к воротам дебальцевского поселения, высоким трёх метровым перегородкам из стальных плит. Где‑то в самом городке кипела жаркая схватка, кто‑то заполошно стрелял, кто‑то кричал, и мы торопились как могли. Однако поздно мы спохватились, на воротах уже шёл бой, и, судя по звукам борьбы да отчаянным выкрикам, дружинники схватку проигрывали и не могли отвлечься на то, чтобы открыть нам проход.
- Ищите шесты и брёвна! - разнёсся в вечерних сумерках мой голос.
Воины сноровисто разбежались вокруг и, к счастью для нас, через пару минут отыскали необходимый материал, с помощью которого стали взбираться на стену. Полминуты - и первая пятёрка бойцов на вершине. Ещё полминуты - и следом за ними поднялась вторая пятёрка. Вовремя, мои воины успели выручить растерявшихся дружинников и смогли отбить натиск сектантов.
Вскоре весь мой отряд был за городскими стенами. Но помощи ждать было неоткуда. Дикари перешли в наступление на лагерь Кары, и наёмникам было не до городских боёв. Так мало того, ещё ворота открыть не получалось, вражеские вояки подорвали под ними гранату, и стальные плиты, которые разъезжались в стороны на шарнирах, заклинило.
В общем, со мной восемь десятков моих воинов и около десяти дружинников. Позади идёт бой, в городе - резня. В отсветах разгорающихся пожаров я не мог точно определить, сколько сектантов проникло в Дебальцево, но, судя по тому, что городок они захватили за полчаса, никак не менее полутысячи. Требовалось принять решение, и я его принял:
- Вперёд! Захватить окраинные дома и склады под товар! Закрепиться и ждать подмоги! Игнач, за тобой левый фланг! Лида с повольниками - на правый! Исмаил - в центр! - Воины перешли в атаку, а я обернулся к командиру дружинников, невысокому крепышу в рваной телогрейке и с окровавленным лицом: - Сколько вас здесь в живых осталось?
- Шестеро, и все ранены.
- Ворота открыть сможете?
- Постараемся, там металлические ролики слетели, и если их ломами на рельсу вогнать, то можно проход открыть.
- Помощь нужна?
- Нет.
- Работайте, - на бегу бросил я и, перекинув "абакан" на грудь, побежал вслед за гвардейцами.