Поначалу для нас бой складывался хорошо, силы противника были рассредоточены по всему городку, и небольшие группы сектантов уничтожались нами с ходу. Взяли одно здание, второе, третье, попытались продвинуться к бывшему железнодорожному вокзалу, оплоту местной власти, где всё ещё шла стрельба, и с тремя ранеными бойцами снова откатились на окраину. Гадские фанатики имели стрелковое вооружение, видимо захватили городские арсеналы, так что встретили нас не стрелами и метательными дисками, а шквалом пулемётного огня. Стреляли они плохо, не было навыка. Но как работает пулемёт, они понимали очень чётко и патронов не жалели. В итоге мы на окраине, держим восточные ворота и три здания, а что творится вокруг, не очень‑то и понятно. В лагере Кары взвывают миномёты, стрельба и отдалённые звуки рукопашной схватки. В самом Дебальцево жители заперлись в домах и ждут, что же будет дальше. Казарма дружинников и арсенал в руках Внуков Зари, и только городская управа ещё держится.
Так проходит полчаса, дружинники смогли распахнуть одну створку ворот, и к нам на подмогу подошёл Астахов со своими спецназовцами. От него я и узнал, что происходит. Я сидел с группой Исмаила в бывшем торговом складе, который сейчас был пуст. Под светом фонарика я на разбитую ладонь клеил пластырь, и в это время подошёл капитан.
- Что там? - кивнув в сторону лагеря наёмников, спросил я.
- Жопа! Не меньше пяти тысяч Ромбов из разных кланов, атака по всему фронту, и спасло только то, что у Кары минные поля перед позициями были.
- До рукопашной дошло?
- Да, и фанатики до сих пор не отступают. Гады! Закрепились в первой линии обороны, взяли несколько ДШК и теперь скапливаются для следующей атаки. Кара против них бэтээры с пехотой послал, а сектанты тоже не идиотами оказались. Сильно они на нас за Снежное озлились и стянули сюда всё, что у них только есть. Удивляюсь, что они миномёты не притянули или ещё что‑то подобное.
- Это ни к чему. Они дебальцевские батареи захватили, так что если не дураки, а дикари таковыми не являются, то вскоре начнут обстрел лагеря наёмников.
- И что делать будем?
- Как полковник скажет, я к нему посыльного послал, попросил подкреплений и разрешения на серьёзную атаку.
- Кто тут про меня говорит? - в складское помещение вошёл Ерёменко, а вслед за ним показался и один из наёмных командиров, ставший правой рукой Бурова, одессит Остап. Полковник и наёмник расположились рядом, и командир спросил: - Излагай, Саня, какие идеи есть?
- Имеется три первоочередные задачи. Первая: необходимо захватить выход из коллектора, через который сектанты свежих бойцов получают. Вторая: деблокировать городскую управу. Пока она в осаде и Приходько не позвал народ на борьбу, местные жители будут сидеть по домам и в сражение не ввяжутся. Третья - это отбить миномёты, арсенал и казарму дружинников. Как только эти три задачи выполним, так весь бой за нами останется, а нет, тогда через пару часов, когда дикари в контратаку перейдут, кровью умоемся.
- Решено, - одобрил мои слова полковник, - так и поступим.
Вскоре начали подходить наёмники, около трёхсот бойцов, все те, кого Кара смог оттянуть из сражения за свой лагерь. Кроме того, собралось с полсотни местных мужиков и два десятка дружинников.
Звучит команда полковника, и три штурмовых отряда переходят в наступление. Мои бойцы идут к вокзалу, Астахов и местные пробиваются к арсеналу, артиллерийским складам и миномётам, а наёмники взяли на себя основное - блокировку канализационного коллектора.
- Пошевеливаемся, парни! - кричу я, и ответом мне - только топот ног.
Мы проходим через небольшие улочки, пробираемся какими‑то закоулками, и начинается бой. Против нас не менее пяти пулемётов, десятка два автоматов и почти сотня вражеских бойцов.
- Бей! - сквозь огонь и грохот разносится чей‑то дикий рёв, и наш отряд отвечает огнём на огонь.
Со мной рядом только три бойца, все гвардейцы. Мы упираемся в какую‑то хлипкую дверцу. Удар ногой - и она влетает внутрь небольшой жилой комнатки, где полураздетый мужичок с вилами в руках стоит на входе, а два женских голоса подвывают в углу.
- Опусти вилы! Свои! - выкрикиваю я и плечом отталкиваю человека в сторону.
Устремляемся к другой двери, и она выводит нас в тыл к сектантам. На улочке кипит бой, наши воины гранатами задавили вражеские пулемёты, сблизились с противником и вступили в рукопашную. Схватка идёт не на жизнь, а на смерть, повсюду трупы, кровь, дым, но мы одолеваем, ещё чуть, и путь к вокзалу будет пробит.
Однако на помощь к врагам идёт подкрепление, десятка три размалёванных вояк с саблями наголо. Против них стоим мы и, не задумываясь, рассыпаемся вдоль двери, из которой выскочили, и открываем по ним стрельбу. В три длинные очереди опустошаю первый рожок, гвардейцы поддерживают меня, и противник, человек пять - семь, не больше, слаженно откатывается назад. Тем временем бойцы добивают тех, кто преграждал им проход по улочке, и всем отрядом, прикрывая друг друга и держась своих групп, мы движемся дальше.
Не встречая серьёзного сопротивления, мы вышли к зданию бывшего железнодорожного вокзала. Остаётся только пересечь площадь, на которой проводились торговые ярмарки, и местная власть будет освобождена. Один рывок, однако вся площадь простреливается, а несколько десятков местных дружинников, закрепившихся на втором этаже управы, особой поддержки нам оказать не могут. Приходится делить отряд, вновь пробиваться в обход через жилые дома, и снова завязывается ожесточённый ближний бой.
Тёмный проулок, никто не стреляет. Что такое рикошеты в узком и почти замкнутом пространстве, понимают все. Нас три десятка, и врагов столько же. Кто начнёт первым? Никому не хочется умирать, но если мы сейчас не сломаем сектантов, то завтра нам будет тяжело.
- Мочи сучар! - выкрикиваю я и сам не узнаю своего озверевшего голоса.
- А‑а‑а! - поддерживают меня воины, и мы бросаемся на ощетинившихся стальными клинками дикарей.
Первый удар принимаю на автомат. Сталь скребёт по прикладу, рывок, отбрасываю противника назад и наношу резкий удар прикладом в челюсть. Перехватываю "абакан", как дубину, - и пошла гульба. Проходит пара минут, и, круша врагам кости, разбивая их лица кулаками и оружием, пронизывая тела сектантов ножами и штыками, разбрызгивая кровь и выпуская кишки, наш отряд пробивает себе дорогу.
Пространство вокруг расчистилось, проулок пройден, и сектанты в панике бегут. Впервые такое вижу, и для меня это значит очень много. Кто‑то из воинов гонится за ними, кто‑то стреляет им вслед, а я, сопровождаемый своими бойцами, направляюсь в здание управы.
Ожидается ещё один бой - надо очистить первый этаж вокзала. Но здесь врагов нет, они отступили. Сверху во главе со своим командиром Брагиным спускаются уцелевшие дружинники. Их мало, не более трёх десятков, они растеряны, почти все изранены, и радости на лицах не наблюдается. Понимаю, их вина, что враги в родной город проникли, а тут ещё, как выяснилось, и градоначальник погиб.
Занимаем оборону, ждём дальнейших распоряжений от Ерёменко, и вскоре он выходит на связь. Приказ прост: оставить управу на попечение дружины, которая должна собрать подле себя всех жителей, которые могут держать в руках оружие, а самому направляться на помощь наёмникам. Люди Остапа так и не смогли пробиться к коллектору, а к дикарям постоянно подходят подкрепления.
Весь мой отряд в сборе, и снова мы ныряем в темноту улочек и закоулков, снова пробираемся через окраинные трущобы, в которых живёт местный народ, и снова успеваем вовремя. Небольшой пятачок освещён недалеким пожаром, с одной стороны - наёмники, с другой - дикари. Идёт перестрелка, силы противников равны, и в тыл наёмникам ударяет отряд вражеских бойцов. Ещё немного - и люди Кары начнут отступать.
- Смерть упыркам сатанинским! - подняв вверх сжатую в кулак правую руку, выкрикиваю я и указываю в ту сторону, где ведут бой наёмники. - Вперёд, воины! Добьём тварей!
Наши стволы изрыгают огонь, тысячи пуль вспарывают вражеские ряды - и десятки дикарей падают наземь. Видя, как мы выкашиваем врагов, сменив очередной рожок, я выкрикнул нечто нечленораздельное и яростное. В этот миг что‑то первобытное прорвалось из глубин моей души. Я знал, что не погибну, знал, что победа будет за нами, встал в полный рост и помчался на ошеломлённых нашим неожиданным появлением и своими потерями сатанистов. За мной - весь отряд, бывшие гвардейцы, пластуны и повольники, именно в эту ночь ставшие одним целым, без всяких делений на свой - чужой. Приободрившиеся наёмники Остапа тоже перешли в контратаку, и вскоре дело было сделано. Опять страх оказался сильней фанатизма, и вновь дикари побежали.
Встав на одно колено, короткими очередями я стрелял в спины убегавших врагов. Они падали, а я не останавливался, пока не иссяк боезапас. Никакой жалости. Никакого сожаления. Смерть убийцам!
Теперь пришла пора заняться коллектором. Большая часть моего отряда отправилась на зачистку города, а я с пятёркой гвардейцев остался с наёмниками. Бойцы Кары указали нам на выход из канализации, широкую дыру, уходящую чёрным провалом вниз и в эту ночь подорванную зарядом снизу. Только один из наших бойцов неосторожно промелькнул над ним, как снизу прилетело сразу несколько стрел и автоматная очередь. Боец вскинул руки, вскрикнул и упал подле провала.
- Ах так?! - выкрикнул Остап и обернулся к кому‑то из своих: - Петро, ты где?
- Здесь, - рядом с нами появился широкоскулый мордастый паренёк с РПК в руках.
- Где, ты говоришь, масло видел?
- За углом, на складе, перед тем как в атаку пошли. Десять бочек подсолнечника стоит.
- Бери двадцать хлопцев, и живо бочки сюда катите.
- Сделаем! - Петро весело улыбнулся и умчался выполнять приказ.
Не прошло и десяти минут, как первая столитровая бочка оказалась рядом с выходом из коллектора, пробка была выбита, и содержимое полилось вниз. За ней вторая и третья. Вскоре все бочки были опорожнены, и Остап, смотав из кусков дикарской одежды большой ком, намочил его в масле, подпалил и швырнул в темноту. Несколько секунд ничего не происходило, но вот раздалось какое‑то гудение, и из провала вырвался длинный язык пламени. Все, кто стоял поблизости от выхода, резко отскочили в сторону, а внизу раздался истошный вой нескольких десятков людей. Это горели вражеские воины, которые так и не успели вырваться на поверхность и, видимо, не посмели без приказа отступить назад.
Впрочем, предсмертные крики заживо сгорающих людей смолкли быстро. Часть наёмников осталась на месте, заделывать проход на поверхность, а большая часть отправилась в свой лагерь, который всё ещё продолжало штурмовать основное войско дикарей. Я хотел последовать за ними, но появился один из моих посыльных. В западной части города группа Игнача столкнулась с нестандартной ситуацией, и им требовался кто‑то, кто примет ответственное решение. Пришлось топать в совершенно противоположную от лагеря сторону.
Действительно, вопрос возник необычный. Около пятидесяти Внуков Зари забаррикадировались в одном из общинных домов для рабочих, взяли в заложники больше сотни некомбатантов и требовали встречи с кем‑то из командиров. Ну а чем я не командир? Самый настоящий лейтенант ГБ, так что можно и переговорить с новоявленными террористами.
Светает. Низкое приземистое здание, до Хаоса наверняка ремонтные мастерские, а ныне рабочее общежитие. Окон практически нет. Расположение комнат неизвестно. Где держат заложников - неясно. И сколько точно врагов, определить можно только приблизительно. Штурмовать здание бесполезно, мы - не антитеррор, а разведка. Я стою на небольшой площадке перед выбитой дверью, а позади меня весь мой отряд, стволами автоматов и пулемётов цели выискивает.
- Эй! - кричу в сторону общежития. - Кто тут с командиром переговорить хотел?
- А ты кто? - услышал я глухой и несколько скрипучий голос.
- Тот, кто этой ночью не дал вам город захватить.
- Имя назови.
- А не много ли хочешь?
- Боишься?
- Дурак ты, сатанист. Если бы боялся, то не вышел бы на открытое и простреливаемое место. Выходи, и поговорим.
Створки выбитой двери качнулись, и, осторожно ступая по битому стеклу, ко мне вышел вражеский вожак. Среднего роста, широкоплечий и длиннорукий мужчина с фиолетовыми ромбами на обеих щеках. В руках он держал обоюдоострый топор, а на боку висел обрез карабина. Одет стандартно, в какую‑то дублёнку из шкуры и подшитые мехом кожаные штаны, а на ногах что‑то вроде сибирских унт. Он пристально посмотрел на меня и сказал:
- Я тебя запомнил.
- Хм, - усмехнулся я ему в ответ, - так и я тебя тоже. Говори, что за горожан хочешь?
- Свободный выход из города. Мы берём с собой половину людей и с ними уйдём. Как только окажемся в безопасном месте, всех отпустим.
- Нет, вариант неприемлем. Я даю слово, что ты и твои воины выйдут из города без препятствий, но заложники освобождаются сразу.
- Ты можешь меня обмануть.
- Как и ты меня. Хочешь, поверь на слово, а нет, пусть всё остается как есть. Мы не местные и, хотя нам жителей жаль, всегда сможем оправдаться тем, что отомстили за них. Так что или принимай условия, или не морочь мне голову. Никакого иного варианта не будет.
Вожак подумал и, приняв решение, громко и членораздельно, печатая каждое слово, произнёс:
- Я, военный вождь клана Фиолетовых Ромбов Ига Косец, говорю: мы отпустим заложников, а взамен получим беспрепятственный выход в лес.
Он посмотрел на меня, и я, подражая его словам, так же громко ответил:
- Я, Александр Мечников, говорю: мы получим заложников и выпустим Внуков Зари из города в лес.
Ига Косец удовлетворённо кивнул, скрылся в здании общежития и начал выпускать гражданских. Спустя десять минут все заложники были в безопасности и появились вражеские воины. Внуки Зари настороженно оглядывали моих бойцов, которые взяли их в плотное кольцо и были готовы по команде открыть огонь. Из строя сектантов снова вышел вожак и, горделиво вскинув подбородок, спросил:
- Ты сдержишь своё слово?
Был соблазн прямо здесь и сейчас уничтожить всех дикарей, но я решил, что клятву надо выполнить, и подтвердил договоренность:
- Да, моё слово твёрдое. Как сказал, так и будет.
Колонна вражеских воинов, всё так же в окружении и под присмотром бойцов моего отряда, двинулась к западным воротам. Проходит двадцать пять минут, последний сектант скрывается в лесу, а отряд возвращается в город и продолжает зачистку.
С рассветом сражение прекратилось само собой, Внуки Зари отступили по всем направлениям, и в здании городской управы, в кабинете погибшего Приходько, собрался военный совет. На нём присутствовали Ерёменко, Астахов, Кара, Брагин, новый градоначальник купец Нестеренко и я. Расположились по кругу, лица у всех невесёлые, вроде и победа, да только потерь слишком много, и поражение было очень близко. И хотя сектанты потеряли более полутора тысяч своих бойцов, но и мы, вместе с гражданскими, не меньше.
Первым высказался Нестеренко, круглолицый лысый толстячок лет около сорока, и разговор он начал с претензии в мой адрес:
- Почему дикарей выпустили? Как так? Их необходимо было уничтожить всех до единого.
- Я слово дал и слово сдержал, - ответил я. - Для меня это значит немало. Опять же, разменять больше сотни ваших граждан на полсотни врагов - это невыгодный размен.
- Вы могли постараться отбить их!
- Могли, только зачем нам это? Мы не наёмники, а добровольные помощники, и если завтра нас здесь не будет, то не обессудьте, господин новый градоначальник. Вам жизни спасли, город отстояли, а вы ещё и недовольны. Нехорошо.
- Ладно, - пошёл на попятную Нестеренко, - что случилось, так тому и быть. Сами понимаете, весь на нервах. Треть города выгорела, и больше тысячи людей убито. Миномёты подорваны, и только склад боепитания на воздух не взлетел - спасибо, ваши бойцы, - он кивнул на Астахова, - вовремя подоспели и смогли взрывные устройства обезвредить.
Градоначальник замолчал, и инициативу перехватил Ерёменко:
- Буров, что с потерями?
- Почти четыреста бойцов вместе с тяжелоранеными, оба бэтээра, две пушки и станковые пулемёты, которые в первой линии обороны стояли.
- Брагин? - Полковник посмотрел на командира дружины.
- От дружины только полсотни человек в строю осталось. Могу из ополчения ещё сотню нормальных бойцов набрать, а остальные - мясо, которое надо учить и тренировать.
- Астахов?
- Потерял четверых, всех во время боя за склад с боеприпасами.
- Мечник?
- Семеро насмерть и семеро тяжёлых. Почти все потери на рукопашный бой пришлись.
- Ясно. - Полковник оглядел всех собравшихся, остановил взгляд на новом градоначальнике и спросил: - Как дальше воевать будем?
- Не знаю. - Нестеренко растерянно пожал плечами. - Вы люди военные, вы и решайте. Мне‑то что, я не Приходько, по весне соберусь и в Конфедерацию мигрирую.
Ерёменко еле заметно поморщился и сказал:
- Тогда так. Всех наёмников и их семьи переводим в город. Нечего за стенами торчать. Главным комендантом назначаю себя, и до тех пор, пока враг под стенами, повиноваться мне беспрекословно. Хватит. Воевать, значит, воевать, а кто не согласен, тот может высказаться прямо здесь и сейчас, а после этого или выполняет мои приказания, или к стенке.
Ерёменко всё рассчитал верно, и никто ему не возразил. Нам с Астаховым это ни к чему. Всё понятно. Каре хорошо, за городскими стенами остаток зимы пересидеть лучше, чем на развалинах. Брагин после разгрома дружины в шоке, а Нестеренко - по жизни купец, а не градоначальник, и такой по весне запросто на ПМЖ в Конфедерацию может свалить. Ссориться с полковником ему смысла нет, и он, только кивнув, согласился со всеми условиями моего командира.
На этом совет был окончен, и так прошли ещё одни сутки моей жизни. Не самые лучшие, надо это признать, в отряде есть потери. Однако и не худшие - большинство бойцов уцелело, а сам я по‑прежнему жив и здоров. И это хорошо. Да что там хорошо. Это замечательно! Теперь бы ещё до весны дожить, людей сберечь и домой вернуться, и я буду совершенно счастлив.
Глава 22. Нейтральные территории. Окрестности Матвеева Кургана. 20.04.2063
Выехали на охоту вдвоём - Бойко и я. Захотелось отдохнуть от людей, посидеть на природе у костра, да и Сеня давно со мной о чём‑то серьёзном переговорить хотел. Вижу, что его что‑то гнетёт, а рассказать о своей проблеме он почему‑то не решается. Сегодня караван остановился на большую днёвку, последнюю перед переходом к Таганрогу, вот и решили мы с ним развеяться, заседлали лошадей, вооружились и отправились в недалекий лес.
Нашли водопой, обосновались рядышком, и спустя всего полчаса я подстрелил молодого оленя. Подскочил к зверю, самцу не старше одного года, ножом вспорол ему горло и пустил кровь. После чего отрезал голову, сделал сквозные разрезы на задних ногах и срезал с брюшины два кожаных ремня. Это для того, чтобы было за что животное подвесить. Для разделки всё готово, можно начинать. На пару с Семёном подвесили тушу на дерево. И пока мой напарник разводил костёр и доставал из вьюка походный котёл, я приступил к обработке оленя.