По команде воины открывают огонь, и ночь расцвечивается десятками трассирующих пуль, которые летят в четвероногих животин, пришедших за нашими жизнями. В замкнутом пространстве остатков здания грохот выстрелов бьёт по барабанным перепонкам, всё вокруг заволакивается дымом, и собаки переходят в наступление. Что интересно, они действуют группами, по три - пять особей, а не прут всей массой. Нам приходится выцеливать одиночек, отвлекаться на них, и собаки все ближе.
Напрягаю голосовые связки и сквозь стрельбу, перекрывая её, выкрикиваю:
- Минёр, не зевать!
- Слежу! - слышу я нашего радиоминёра, и тут же между двумя группами собак происходит подрыв ОЗМ‑72. Стальные шарики кромсают тела животных, рвут их на части, но они не умирают.
- Твари!
Ствол моего "абакана" дёргается, выплёвывает короткие очереди, и две собаки, почти вплотную приблизившиеся к нашим баррикадам, без взвизга падают наземь и умирают.
Рожки пустели один за другим, взлетали в тёмное небо осветительные ракеты, рвались мины, и больше сотни огромных собак уже валялось в сухой пыли, но они не отступали. Наконец несколько этих тварей дорвались до стены и вошли в мёртвую зону. Стену потрясли два мощных удара, которые были настолько сильными, что из кладки выпало несколько кирпичей. К этой стене подскочила Лида и одну за другой перекинула за стену три гранаты. Она делала это настолько быстро и ловко, что, будь мы не в бою, я бы попросил её повторить этот номер на бис.
Гранаты рванули одновременно, и из стены выпало ещё несколько раскрошившихся кирпичей. Следом на других оборонительных участках рванули ещё гранаты. На какое‑то краткое время, секунд на десять, эта карманная артиллерия остановила овчарок, но вот позади общей массы раздался требовательный рык вожака, и атака возобновилась.
Бах! Хрм‑мм! В уже разбитую стену ударилось сразу несколько мощных тел, и она вздрогнула. К ней бросилось несколько бойцов, и в темноту полетело не менее десятка Ф‑1, но это был отвлекающий манёвр. Такие же удары обрушились на другие стены, а самое главное - была пролом лена закрывающая проход в здание баррикада. Толстые брёвна, которые бойцы поднимали аж втроём, отлетели в стороны, и на нас понеслись пять огромных собак.
- Ищите, чем завалить проход! - крикнул я и рванулся навстречу опасности.
Одной длинной очередью я высадил весь рожок, меня поддержали два пулемёта и ещё три автомата. Собаки упали, рванули оставшиеся несколько мин, в темноту улетели новые гранаты, и, пока пространство перед входом расчистилось, десяток воинов, хрипя от натуги и матеря долбаное начальство, не подумавшее о том, что собаки могут телами пробить баррикаду, подтянули к проходу тяжёлую железобетонную плиту и ею завалили пролом. Брешь была закрыта, мы ожидали новой атаки, но её не было. Бой остановился, а собаки начали издавать протяжный глухой вой.
- Лида, - обратился я к повольнице, которая настороженно всматривалась в темноту, - что это?
- Не знаю, в прошлый раз ничего подобного не было.
- Зато я знаю, - сверху спрыгнул довольный Лука и взмахнул пневматическим ружьём‑стреломётом, которое он держал в руках. - Я вожака свалил, и остальные твари сразу остановились.
- Покажи, где тело лежит.
Мы приникли к стене, и через дыру от выбитого кирпича под отсветом догорающей осветительной ракеты Лука указал мне на одно из собачьих тел, лежащее метрах в пятидесяти от обороняемых нами руин.
- Командир, собаки думают, что вожак мёртв, а действие сонного зелья на двенадцать часов рассчитано.
- Для таких массивных и сильных животных может быть и меньше, так что если вожак до утра не очнётся, то у нас всё будет хорошо.
Нам повезло, вожак собачьей стаи начал приходить в себя только на рассвете, когда основная масса овчарок оттянулась за пределы досягаемости нашего оружия. Это мощное и красивое животное, весом под сто килограммов, опутали сетями, погрузили в самодельную авоську, которую закрепили между двумя вьючными лошадьми, и отряд пошёл на прорыв. Опасность не миновала, но собаки утратили половину своей агрессивности. Только редкие одиночки бросались нам наперерез, и шанс дойти до развалин Адыка, где нас должен ждать Игнач, у отряда был.
Глава 25. Нейтральные территории. Ногайская степь. 2.07.2063
- Мечник! - Вскарабкавшийся на поваленную металлическую опору Игнач смотрел в бинокль. - Не вырвемся! Слишком их много, собак этих клятых. Посмотри, как плотно стоят.
- Да видел я уже. - Спорить с Игначом смысла не было, он был прав.
Вторые сутки мы сидели на южной окраине Адыка в укрепрайоне, который подготовили пластуны, и двигаться дальше не решались. Если до этого места преследователи только трусили в стороне, то здесь нас зажали, и собак было не две тысячи, как в Меклете, а раза в три больше. Причём были здесь не только матёрые псы, но и щенки с суками. И складывалось ощущение, что вокруг нас собралось всё их племя, и, пока они не получат тело своего вожака, собаки будут стоять на месте.
Оставив Игнача, который продолжал наблюдение, я направился по нашему укреплению, развалинам овцеводческой фермы, и стал проверять воинов, которые сидели на своих огневых позициях и были готовы к бою. Всё в порядке, кому положено спать - спит, а кому бодрствовать, тот внимательно обшаривает взглядом окрестности. Как выпутаться из этой ситуации, в которую сам же влез, ума не приложу. Чувствую, что выход есть, уверен в этом, но найти его пока не могу. Идти на прорыв - не вариант, собаки всей массой задавят, а здесь сидеть - тем более, с голоду перемрём.
- Командир! - меня окликнул один из пластунов, здоровенный парнище, кровь с молоком, румянец во всю щёку, который охранял наш трофей - сильно исхудавшего, но тем не менее всё ещё очень грозного и мощного собачьего вожака.
- Да? - Я остановился рядом с ним.
- Нельзя ли на этом посту смену почаще производить?
- А что такое?
- Голова болит, и не у меня одного. Кто эту зверюгу, - он зло посмотрел на спутанного пса, - охраняет, тому не по себе. Никак два часа не высидеть. Полчаса проходит, и хоть вешайся, так башка раскалывается. Пока снотворное было, всё хорошо, тварь спит, и у нас всё нормально, а так - тяжко.
Мне вспомнились слова старика, встреченного нами несколько дней назад, про его общение с собачьим вожаком, и я спросил:
- Это всё?
- Ну… - замялся парень.
- Говори как есть, пойму.
- Сегодня утром Петруха псу в глаза посмотрел, и ему какие‑то видения были. Он так перепугался, что теперь ни за какие коврижки на этот пост становиться не хочет.
- Ясно, смена каждые полчаса, и в глаза собаке не смотреть. С проблемой попробуем разобраться.
Пластун был удовлетворён, улыбнулся и снова уселся рядом с вожаком умных собак. Я отправился дальше, и первое, что сделал, - это завалился на пару часов поспать. То, что я собирался осуществить, должно было потребовать от меня немало сил.
Проснувшись в назначенный себе срок, я выпил чайку, взбодрился, ещё раз проверил посты, предупредил Игнача о том, что хочу сделать, и подошёл к спутанному сетями псу. Рядом с ним находился один из гвардейцев, он беспокойно переминался с ноги на ногу и явно с нетерпением ожидал смены.
- Свободен, - сказал я ему. - Отойди к костру, и сменщик пусть там же находится.
- Хочешь попробовать со зверем пообщаться? - Гвардеец кивнул на пса.
- Да.
- Если что, мы рядом. - Воин кивнул и отошёл.
Присев напротив пса, я глубоко вздохнул, унял естественное волнение и посмотрел в жёлтые глаза огромной овчарки. Наши взгляды скрестились и как будто спутались в единое целое. Спустя минуту я утонул в этой желтизне, и ко мне в мозг начали приходить видения. Сначала это были маленькие кусочки чего‑то неосознанного, обрывки воспоминаний. Но вот произошла какая‑то подстройка, и я ощутил себя не только Александром Мечниковым, человеком, но и вольным псом с непроизносимым именем, которое выражалось в сложном рыке и весьма приблизительно его можно было расшифровать как Лидер.
Он‑я родился, неосознанно тыкается в материнский сосок, поглощает живительную жидкость, спит, просыпается и снова питается. Идёт осознание себя. Рядом мать, большая, добрая и тёплая. Он‑я не один, у матери ещё четыре щенка, три брата и сестра. Идёт постоянный шум, он не осознаёт, что это такое, а я понимаю, что это шум работающих машин, возможно дизелей или каких‑то генераторов. Он‑я открывает глаза и видит двуногих, которые приносят для матери еду, безвкусную белую массу, и наливают в большую миску воду.
Проходят дни, и он‑я понимает, что они с матерью и другими щенками находятся в клетке. Мать передает видения, что так было не всегда, что они под землёй, а где‑то есть поверхность, и там есть воля. Двуногие делятся на хороших и плохих. Хорошие остались где‑то далеко, а злые мучают их и хотят сделать из них рабов. Она передаёт, что надо быть терпеливым, не показывать двуногим, что они могут передавать и принимать информацию как‑то помимо рыка и лая. Все щенки воспринимают видения‑образы, посылаемые матерью, как должное и ведут себя осторожно.
Он‑я подрос, стал крепко стоять на ногах, и однажды рядом с клеткой остановились два двуногих. Они были не в серых комбинезонах, как те, которые приносили им еду, а в белых халатах. Мать передала, что эти двуногие самые опасные из всех, необходимо быть ещё более осторожным, чем обычно, и затаиться. Братья и сестра прижались к тёплому материнскому боку, а он, наоборот, подполз поближе к толстым прутьям клетки и вслушался в голос страшных двуногих, которые сами себя обозначали словом человек, а когда их было более двух - люди.
Один из людей, толстенький человек с одышкой, говорил другому, худому и со стёклами на глазах:
- Сенчин, вы обещали результат, а его нет. Вы говорили, что ваш вирионный ретровирус особенно сильно проявится на этом выводке. Однако никаких признаков, которые бы подтверждали ваши слова, нет. Что это, очередная ошибка или сознательный обман? Сколько можно обещать прорыв?
- Господин Майлс, - голос худого был глух, - я не ошибаюсь, и то, как себя ведёт этот выводок, только доказывает мою правоту. Посмотрите на щенков. Они стараются быть обычными и ничем не примечательными, но этим и выдают себя. Результат есть, но такому далёкому от науки прагматику, как вы, он не виден. Вчера вам был представлен полный отчёт о проделанной работе, а вы, впрочем как и всегда, даже не удосужились его прочесть.
- Бросьте, профессор, - толстяк взмахнул рукой, - мы с вами разные люди, вы учёный, а я военный. Я ничего не понимаю в ваших отчётах, а термины вроде вирионный инфекционный фактор, мегадальтон, типоспецифический антиген или трансактиватор сводят меня с ума. Вы пользуетесь этим и попросту морочите мне голову. Ваша задача была проста: по наработкам советских учёных создать боевое животное с зачатками разума, а вы пытаетесь шагнуть дальше и сделать из этих собак полноценных разумных существ. Вы уверены, что достигли положительного результата?
- Да, Майлс, я уверен, и анализы ДНК, взятые у этих особей, не лгут. Изменения в организме самки и её потомства необратимы, и это новый вид разумных существ. Мы как боги, Майлс. Представьте себе это. Мы - творцы!
- Боги не стали бы сидеть под земной толщей вот уже десять лет, - ухмыльнулся толстяк. - И для того, чтобы выйти на поверхность как хозяева нового мира, нам надо подчинить себе этих мутантов и заставить их работать только на себя.
- Всё будет, но для этого нужно терпение.
- К чёрту терпение! К чёрту ласку, когда этих тварей можно просто выдрессировать! Смотрите, как надо. - Майлс хватает какую‑то длинную палку, которая стоит в углу, и тычет в мать.
Электрический удар! Самка сжимается в комок и жалобно скулит, а мучитель наносит удар по щенку. Боль! Резкая и мгновенная боль! На миг разум покидает тело и снова возвращается в него.
- Остановитесь! - Худой выхватывает палку из рук мучителя и ставит её обратно в угол. - С этими так нельзя, это не боевые образцы и не экспериментальные. Их надо беречь.
- Ничего. - Майлс усмехается. - Этот метод подчинения опробован многократно, так что и здесь он себя оправдает.
- Дайте мне ещё месяц, - попросил худой.
Толстяк прошёлся из угла в угол и сказал:
- Хорошо, Сенчин, но этот месяц будет только один, а потом эти особи будут переданы в общую группу и начнут воспитываться как полноценные боевые животные. Там за ними и продолжится наблюдение. Если они стандарт, то будут участвовать в вылазках на поверхность. А если пёсики поведут себя странно, то будут уничтожены или использованы как производители. Впрочем, наши болевые ошейники полностью исключают неповиновение.
- Нельзя быть таким жестоким, господин Майлс. Это живые существа, и память у них хорошая. Не дай бог, одна собака вырвется из клетки, и всё - это убитые люди и потеря ценных сотрудников.
- Извечный спор, кто прав, кто виноват. Однако сейчас разговор не об этом. Чем данный выводок должен отличаться от остальных собак?
- Эти щенки и их мать имеют разум. Они всё понимают, в том числе и нашу речь. Они хорошие интуиты и очень сообразительны. Большой срок жизни, почти как у человека. Повышенная регенерация организма, и, кроме того, если мои расчёты верны, они могут общаться телепатически и отдавать приказы другим особям своего вида. Это - будущие вожаки той стаи боевых животных, которые выращены у нас за минувшие десять лет. Это - короли и правители нового народа.
- В какой раз уже задам вам один и тот же вопрос. Чем вы можете доказать свои слова?
- Пока ничем, но через месяц, когда…
- Ладно, - прервал его толстяк, - поговорим через тридцать дней, и это всё, что я могу для вас сделать. Кормить этих тварей становится всё сложней, продукты на исходе, оборудование барахлит, топливо почти закончилось, и вскоре нам придётся подниматься наверх.
- Я понимаю.
- Мне плевать, понимаете вы или нет. Мне нужен результат, да и с объекта "Закат" давно интересуются, почему вы не выполняете их рекомендаций. - Майлс развернулся к выходу и снова взмахнул рукой. - Пойдёмте отсюда, профессор, а иначе эта вонь меня доконает.
Двуногие ушли, но человек со стёклами на глазах вскоре вернулся. Он стал устанавливать возле клетки какие‑то приборы, что‑то бурча себе под нос, проклинал тупоголовых солдафонов, чуму и то, что когда‑то он подписался на эту работу. Что человек делал, щенок не понимал, а я, по обрывкам видений, смог сообразить, что профессор вёл наблюдение за собачьим семейством и пытался вступить в контакт с матерью выводка, которая не хотела ему довериться. Самка постоянно посылала своему потомству картинки о том, как именно этот двуногий колол её длинными иглами, прижигал кислотами и пичкал противными на вкус смесями.
Шло время, и однажды выстрелом из пистолета сонной иглой профессор усыпил самку. После чего он приоткрыл клетку и в миску положил мясо. Что это, подросший щенок понял сразу, он‑я кинулся к кровяному куску крысятины и с жадностью набросился на него. Остальные щенки не успели за ним, и всё, что было в миске, досталось одному.
Двуногий, снимающий всё это на видеокамеру, был удовлетворён и после этого всё своё внимание сосредоточил только на одном щенке. Он‑я не понимал, почему его выделяют среди всего помёта, и по‑прежнему встречал появление профессора настороженно. Однако труды двуногого начинали сказываться, и он‑я стал чувствовать расположение к человеку. Мать поняла это и устроила ему серьёзную трепку. Это было её ошибкой, так как на следующий день суку снова усыпили сонными иглами, а щенка забрали от неё и переселили в соседнее помещение. Здесь он был один, но связи с роднёй не терял и посредством телепатических посылов, как это называл двуногий, он‑я, как и прежде, мог общаться с близкими.
Месяц, отведённый профессору на работу, почти истёк, и он трудился не жалея себя. Так пролетали часы, дни и недели. Сенчин был готов окончить свой труд по описанию нового разумного вида, часто улыбался, приносил псу вкусную еду, разговаривал с ним, и так продолжалось до тех пор, пока однажды где‑то под потолком не завыла сирена.
В комнату вбежал растрёпанный человек в обгоревшей одежде и прокричал:
- Пожар! Срочная эвакуация на поверхность!
- Но как же… - Профессор был растерян и посмотрел на пса.
- Спасайтесь, Сенчин! Не время думать о животных. Торопитесь! - Человек в обгоревшей одежде торопливо покинул комнату.
Двуногий заметался, стал скидывать в сумку вещи, бумаги, диски, а потом как‑то резко сел у стены, обхватил голову руками и произнёс:
- Пропади всё пропадом!
В таком положении он просидел несколько минут. Сквозь приоткрытую щель в помещение стал проникать едкий чёрный дым, и от него профессор очнулся. Задыхаясь, он встал, с трудом подошёл к клетке, взглянул на щенка, который в последнее время сильно подрос и нарастил мышечную массу, посмотрел ему прямо в глаза и ударил по привинченной к стене синей кнопке, которая открывала клетку. Он‑я осторожно вышел, обнюхал руку человека, запомнил его запах, облизал ладонь и выбежал в коридор. Рядом была комната с близкими, но она была закрыта стальной дверью, кнопок не было, и ему открыть её было невозможно.
- Нас не спасти! Беги! Наверх! На волю! - донеслось до него послание матери, и, повинуясь ей, он рванулся по коридору.
Кругом были двуногие. Они бегали в дыму, ломали лабораторное оборудование, суетились, тыкались в стены, дрались за резиновые маски, падали, а он бежал к выходу на поверхность. Он‑я чуял, где свобода. Для этого ему не нужны были глаза и нюх, в этот момент он‑я их попросту отключил. Миновав три уровня, молодой пёс выскочил на последний. Здесь будущий вожак услышал вой других собак, которые не были такими, как он‑я, но были близки ему по виду и являлись побочным продуктом экспериментов профессора Сенчина.
Пёс прислушался и не уловил от них телепатических сигналов, хотел продолжить свой бег, но ноги сами понесли его к клеткам, где находились другие собаки. Их было много, около сотни. Собаки сидели в стандартных клетках, в каждой было не менее пяти особей. Он‑я пробежался вдоль стены, останавливался подле каждой клетки, вставал на задние лапы и правой передней ударял по синей кнопке. Дверцы клеток открывались, псы вылетали в коридор и набрасывались на двуногих. Люди падали на пол, их рвали на куски, убивали без всякой жалости, и когда он‑я открыл последнюю клетку, то на том уровне, где находились собаки, кроме них в живых не оставалось никого.
Он‑я пробежался по всему уровню и обнаружил дверь, которая вела на аварийную лестницу. Вожак знал, что по ней можно было выбраться наверх. Он‑я позвал остальных собак, и они ему подчинились. Несколько самых массивных псов ударили своими телами в стальную переборку, и ржавый металл не выдержал. Сгнивший запор с треском лопнул, и дверь распахнулась настежь.
Десятки боевых псов помчались наверх, а позади набирал обороты пожар. Тяга шла вверх, горячий воздух даже сквозь шерсть пробирал собак, морщил и стягивал их кожу, а потому они торопились покинуть свой дом и выбраться на поверхность. Кто‑то из псов не выдерживал жара, падал вниз, кто‑то слабел и, наглотавшись дыма, ложился у стенки и умирал. Их становилось всё меньше, но они хотели жить и упрямо бежали только вперёд. Последнее препятствие - заложенный обычным красным кирпичом проход. Снова мощные тела ударяют по преграде, кирпич крошится, разламывается, и тьму аварийного выхода пронзают яркие солнечные лучи.