– Ручка. Но я хочу быть звездой. Понимаете, у меня подруга одна, – фыркаю: та ещё подруга, – лампой была, звездой стала. Вот как-то же у неё получилось пробудить в себе ядерную топку…
Тренер смеётся. Не смеётся, хохочет в голос. Заливается.
– Ну вы даёте… Лампа… ой, насмешили вы меня…
– А… что с ней не так?
– Узнаете. Очень скоро. Ну а пока давайте составим бизнес-план, во-первых, разовые расходы на начало бизнеса…
Звонок среди ночи.
Что за чёрт…
А что ты хотела, голуба моя, ты думала, как пойдёшь картины писать, так все твои проблемы, как дым, улетучатся, и будет дольче вита, вилла на берегу океана, и всё такое. А тут вертишься, как проклятая, сроки поджимают, заказ не сделаем, издательство нас с потрохами слопает, а ещё выставку эту долбаную доделывать надо…
– Алло.
– Алло, Ручка, привет! Не узнала?
Ёкает сердце. Лампа. Оживают в памяти старые обиды, ненависть, снова чувствую себя никчёмной дурой в конторе, где восседает Лампа за чашкой кофе: я вам сразу скажу, девочки, я через месяц на месте начальницы буду…
– Ну. Привет.
– Ну как ты там, жива-здорова-то вообще? Как вы там в конторе своей?
– Нормально.
Как бы ей сказать-то потактичнее, что уже третью ночь не сплю, как бы послать её…
– Я чего звоню-то, ты мне можешь батарейки переслать?
– Чего?
– Батарейки, говорю, переслать можешь? Пальчиковые там, или ещё какие…
– А ты где сейчас?
– Ты чё тупая такая, где мне ещё быть, звезде, как не в космосе? Перешлёшь, говорю?
– Как я их тебе перешлю, в космосе почта России не работает?
– Ты чё тупишь-то, мозгами раскинуть не судьба…
Что-то обрывается внутри, закипает…
– Да пошла ты…
Выключаю телефон. Перевожу дух. Батарейки… батарейки… зачем?
Ёкает сердце. Прямо сжимается внутри стержень. Нет, конечно, всяких гостей я видела, но таких посетителей на выставке ещё не было.
Звёзды.
Настоящие. Те, которые светят в небе до утра. Те, у которых берут автографы. На счастье.
– День добрый, – кто-то, кажется, Вега, пожимает мне руку, – много о вас слышали… решили посмотреть…
– Для меня это большая честь.
– Взаимно.
Потревоженные карандаши, краски, суетятся по студии. Не каждый день к нам приходят звёзды.
– Красота-то какая…
– Картины как живые…
– Мы, собственно, что думаем… как вы смотрите на то, чтобы оформить декорации к фильму? Понимаете, есть у меня один сценарий…
Снова сжимается сердце. Со мной говорит Сириус. Звезда первой величины. От волнения не могу листать сценарий, спохватываюсь. Спрашиваю то, что не особенно хотелось спросить.
– А… Лампа сниматься будет?
– Кто?
– Лампа…
– Это кто?
– Не помним такую, – говорит Спика, звезда какой-то там величины.
Хочу спросить, что случилось с Лампой. Не спрашиваю.
– Координаты проверь!
– А?
– Бэ! Координаты проверь, идиотина, как в прошлый раз, занесёт тебя, куда Макар телят не гонял!
– Не занесусь.
– Смотри у меня. Плутон видишь?
– Ага, вон, точечка в небе.
– Вот и отлично, на него курс бери. Давай… если ты мне "Уллиса" разобьёшь, я тебе башку разобью.
– Да я и так себе башку разобью, если я "Уллиса" разобью, я же внутри сижу.
– Слышь, не умничай! Давай скорее…
– Товарищ капитан!
– Гусь свинье не товарищ. Ну, что у тебя там?
– Тут… лампа!
– Перегорела, что ли? Ну фиг с ней, заменим, чё как маленький-то?
– Да нет! За бортом! В открытом космосе!
– Ещё тебе чего приснилось?
– Не, я серьёзно! Настольная лампа в небе кувыркается! Погасшая!
– И что теперь, за ней полетишь? Давай к нам живо!
– А… а откуда она появилась?
– Откуда-откуда, от верблюда… чего надо, шоколада…
– …это, Лешка, бывает… когда человек один долго в челноке сидит, и только космос кругом… вот и мерещится чёрт знает что. Я пару раз ангелов видел, летали… Максим тот вообще чуть не рехнулся, сидит в челноке, тут из стены отец выходит, давай орать: говорил тебе, иди на бухгалтера, какого чёрта ты в космонавты попёрся, Гагарин хренов… Алинка та вообще чуть не рехнулась. Она дежурила, а ей мальчик явился. Маленький такой, года три. И ничего не говорит, смотрит так… стоит и смотрит.
– И чё?
– А то. Она три года назад аборт сделала, вот что. Вот ей и мерещится теперь. Я уже думаю, музыку вам какую в челнок с собой дать, или телек какой, чтоб не свихнулись… кавээн там… Дом-два…
– Тогда точно свихнёмся. В открытый космос без скафандра выбросимся.
– Ну, это я так… А то правда, невесть что мерещится. Дети убитые… мальчики кровавые в глазах… ангелы… тебе вот лампа прибредилась…
2013 г.
День А
– Что, не видать ещё?
Смотрю в небо, ставшее таким чужим. Таким неприютным. Таким злобным. Ищу что-то, что – не знаю сам. Поди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что…
– Не видать.
– Ты хорошо давай, там, смотри, звёздочки все пересчитай, все на месте, нет…
Кажется, когда министр шутит, полагается смеяться. Выжимаю из себя улыбку.
На горизонте в небо уставились востроносые ракеты. Это называется – боевая готовность номер один.
Я знаю, что по всей земле уставились в небо востроносые ракеты. Это называется – боевая готовность номер один.
И международное соглашение.
И ещё как-то там. Не знаю. Не моё дело. Моё дело – смотреть в небо, ставшее таким неприютным.
Это называется – астроном.
Вот и министр говорит, докладывает кому-то в телефон:
– Да не вопрос, тут целый астроном сидит, уж углядит как-нибудь…
Уж угляжу как-нибудь. Знать бы ещё, что углядывать.
– Они, может… невидимые какие, – говорит министр.
– Отчего же невидимые, на картинках же были… драконы, демоны, боевые роботы…
– Да хрен их знает, сегодня демоны-роботы, потом – оба-на – и невидимками перекинулись, вот так подкрадётся сзади, ка-ак хватанёт, ага-а, попа-ались!
Молчу. Чувствую, что хочется оглянуться, назад, назад, что я там увижу сзади, холодеет спина, а если… а вдруг…
Это называется – паранойя.
Я тут скоро с министром точно стану параноиком. И ещё много кем. И мы все, шесть миллиардов, тоже скоро станем параноиками.
Смотрим в небо.
Ждём чего-то, сами не знаем, чего.
Это называется – вторжение.
И ещё называется – Армагеддон.
– Ты гляди, гляди, зубищи-то какие – министр показывает на здоровенную тварь, чем-то похожую на тиранозавра, – пополам перекусит, не дрогнет.
И молчит. Ждёт, что я скажу, как будто мне есть что сказать.
– А как же он летает, у него крылышки вон какие крохотные…
– А кто те сказал, что он летает, это, может, этот… скажи, я скажу… как это в ботанике вашей… радикулит.
– Рудимент.
– Во-во…
Молчим. Смотрим. Не понимаем. Жуткие твари с головами крокодилов и телами змей, причудливые зубастые цветы, глубокие пещеры, оскалившие пасти…
– Да, не слабенький зверинец развели они у себя там, – ворчит министр.
Кажется, надо предложить ему кофе, и ещё много чего, что предлагают высоким гостям. Кажется, я даже сесть ему не предложил, он вошёл, долго смотрел на меня выжидающе, потом сам устроился в кресле.
Не умею я с министрами. Меня со звёздами учили говорить, а не с министрами, вот если бы звезда упала с неба, я бы знал, как её встретить, как поклониться, какой кофе в какой чашке предложить…
Осторожно кашляю:
– Это ещё что… я, собственно, что показать хотел…
Показываю. Города, города и города. Маленькие станции и исполинские мегаполисы, башни, до крови режущие закатное небо, космические лайнеры раскинули огромные крылья, востроносые ракеты нацелились в звёзды.
Министр фыркает, недоверчиво смотрит на фотографии.
– Это всё… там?
– Там, – киваю я.
Не уточняю, где там. Сам не знаю.
– Мне тут один тоже… гуманоидов показывал…
В словах министра слышится ехидная усмешка, вздрагиваю, как от затрещины.
– Могу оригиналы показать.
– С этого и надо было начать.
Показываю оригиналы. Ох, не хотелось мне их показывать, как будто от одного взгляда человеческого они могут рассыпаться в прах…
– П-пойдёмте.
Веду министра к сейфу, кажется, опять неправильно веду, повернулся к нему спиной, иду вперёд него, а как ещё, если его космическое величество дороги не знает… Как это читал где-то, с какой стороны кавалер должен идти от дамы, если дама не хочет идти с кавалером.
Это называется этикет.
Открываю сейф перед светлыми очами его космического величества.
– Вот.
Ох, не люблю я, когда прикасаются люди к альбомным листам, кажется, так и разлетятся они в прах от человеческой руки, драконы, призраки, огромные мегаполисы, звёздные корабли…
Жду, что скажет его космическое величество.
Его космическое величество молчит.
Это называется – нет слов.
СЕНСАЦИОННОЕ ОТКРЫТИЕ РОССИЙСКИХ УЧЁНЫХ!
…наружен челнок "Святогор", который считался пропавшим без вести с 2020 года. На борту корабля найдены останки двух пилотов, по предварительным данным один из них, Сергей Арчинский, скончался много лет назад, его тело было помещено в морозильную камеру. Второй пилот, Олег Игоренко скончался сравнительно недавно, около месяца назад.
На борту корабля российские учёные обнаружили сенсационную находку, папку с карандашными зарисовками, принадлежащую второму пилоту, Олегу Игоренко. На зарисовках пилота изображены…
– Это же теперь… война будет, – говорит повелитель всея космоса.
Быстро же пошатнулась его власть повелителя всея космоса, быстро же нашёлся в космосе кто-то, кроме нас. Слишком быстро. И хочется кричать туда, в звёздные пучины: эй, постойте, не готовы мы ещё, мы ещё маленькие, мы ещё летать толком не умеем, ну дайте нам ещё годиков сто, двести, хоть подготовимся, хоть оборону космическую выстроим, хоть… Какое там, вселенная ждать не будет, вселенная не спросит, а может, спрашивала, а мы её не слышали, мы её языка не понимаем…
И смотрит на меня министр, будто это я виноват, недоглядел в звёзды, недопосылал радиоволны, недоискал среди галактик другие миры, не договорился с космосом.
– У них же корабли вон какие… не чета нашим.
Киваю. Что тут ещё сказать. Смотрю на межзвёздные корабли, космические станции, какие-то безумные гипермегаполисы, объединившие множество планет.
Холодеют пальцы. Так в детстве бывало: играешь где-нибудь на пустыре, уверенный, что ты тут один-одинёшенек, никто тебя не видит, а потом буквально напарываешься на чей-нибудь взгляд, или парни какие-нибудь сидят на скамеечке, или тётки, или старикан какой-нибудь тебя разглядывает: это кто такой хороший-маленький, или… И всё, и только что видел себя властелином мира, и всё, пропала иллюзия, рушатся воздушные замки.
Вот только что играли на маленькой своей земле, в городки, в войнушку, в пострелушки, вздрогнули, увидели взгляд из космоса, пристальный, насмешливый взгляд: это кто тут такой хороший-маленький…
Министр включает телефон, даже странно, что при мне собирается кому-то звонить, как бы меня потом не хлопнули, как лишнего свидетеля… говорит только два слова:
– День А.
Не знаю, что такое день А. Не спрашиваю. Догадываюсь.
– Входите, не заперто, да хорош там уже стучать-то, дятел… Говорите, говорите, соколики, слушаю, что у вас там? Чего-о-о? пацаны, вы не охренели там, микросхемы по сто тыщ покупать? Пацан, ты сколько у нас работаешь? Без году неделю? Вот чувствуется, желтопёрый ты наш… Где брать-то? Ой, ну ты как маленький, ей-богу, вон, у китайцев за двадцатку купи, и хорош… прям как вчера родился, ей-богу, тебя там чему по институтам твоим учили? Звёзды считать? То-то я смотрю, ты звёзды с неба не хватаешь…
О-о-ой, трусишка зайка серенький, не долетит он! Парень, ты как вчера родился, чесслово, чему тебя учили только… отделять воду земную от воды небесной… Полетит наш Святогорушка, всё при всём будет!
Чш, стой, куд-да пошёл… Ты в отчёте что писать будешь? Что-о? В отчёте про хрень эту китайскую заикнёшься, сам потом костей своих не соберёшь… в отчёте что надо пиши, так и так, у япошек купили, космические товары по космическим ценам… всё при всём…
Чего-о? Соколик, ты-то чего боишься, тут над твоей башкой ещё знаешь сколько бошек? То-то же, если полетит, то не твоя… А разница нам с тобой в кармашек, плохо, что ли… Китаёзы ещё деньжат подбросят, что мы у них купили, плохо, что ли…
…просыпаюсь. Повелитель всея космоса, ещё моложавый, ещё не обрюзгший, остаётся там, во сне, в далёком прошлом. И я, желтопёрый, только отошедший с похмельного вручения дипломов – тоже остаюсь там, во сне многолетней давности.
Просыпаюсь окончательно, хочешь не хочешь, а вставать надо. Бывают такие дни, когда выжал из себя последние силы, и как-то надо жить дальше, и не живётся…
Сколько я уже днюю и ночую здесь, в обсерватории, сколько здесь уже днюем и ночуем мы все. Прохожу по коридору мимо бесконечной вереницы фотографий. Люди, хватавшие с неба звёзды. Имена, имена, имена. Молодые лица тех, кто ушёл навсегда. Дата рождения. Дата гибели. Или исчезновения без вести. Ордена, медали, знаки отличия. Отчизны верные сыны, и всё такое.
Несколько раз пытался их сосчитать, всякий раз сбивался, доходя до тысячи с чем-то, несколько раз хотел спросить у повелителя всея космоса, сколько их – не спрашивал.
Открываю сейф. Листаю страницы. Чудом уцелевшие. Чудом не сгоревшие, когда упал "Святогор". Странное чувство, сладкий такой ужасок в груди, так бывало в детстве: стащишь из большого взрослого шкафа большую взрослую книжку, найдёшь там что-нибудь страшное, убежишь с криком, зароешься в подушки. А потом нет-нет да и тянет тебя туда, и чем больше боишься, тем больше тянет, да точно ли у демона поросячья морда, да точно ли птичий клюв у той твари, которая пожирает людей?
Вот и здесь так же. И хочется, и колется, и в страхе смотрю на крылатых чудовищ, огромные ракеты, мегаполисы, охватившие несколько планет сразу…
Перелистываю. Лихорадочно соображаю, что будет, когда всё это от и до обрушится на нас.
Разбираю карандашные каракули, начертанные дрожащей рукой. Крылатые демоны Каммагалана снарядили боевые корабли, чтобы покорить все близлежащие земли в Галактике… Интересно, считают они нашу землю близлежащей, или нет.
Листаю. Мерзёхонько холодеют руки. Кто-то должен разобрать все эти каракули до конца, не всё же надеяться на криптографов…
Повелитель Камагаллана лелеет замыслы о мировом владычестве…
Листаю страницы, холодеет спина, вспоминаю россказни министра про невидимок, так и кажется, стоит что-то сзади, смотрит в затылок…
Рисую, чтобы не сойти с ума, говорил батя, иди в художественное, так мы же самые умные, мы же в космонавты подались. Дорисовываю всё, что недорисовал на земле, додумываю всё, что недодумал, домечтываю всё, что недомечтал.
Воды на три дня. Если о-очень сильно растянуть, то на неделю. А что будет дальше… а дальше не будет ничего. И тогда Господь создаст землю и небо…
Путаются мысли, путаются слова. Ещё раз пробовал завести двигатели, чёрта с два их завёл, дерьма китайского насовали, и радуются. В топливном отсеке…
Разбираю каракули. Не разбираются. Читаю. Не читаются. Не хотят.
Медленно, как по воздуху, поднимаюсь в обсерваторию, несу на вытянутых руках тайные знаки, переставшие быть тайными. Буквально натыкаюсь на министра, пол прыгает под ногами.
– Спал бы ещё, на ногах не держишься. Чего ты мне этих хренозавров притащил, насмотрелся я уже на жуть эту…
– Да не на жуть…
Показываю карандашные каракули, раскладываю на столе, поверх карты звёздного неба, устарела карта, пора обновлять. Сколько ни стараемся загнать вселенную в клетку координат, не получается, нет-нет да и вырвется из галактических глубин что-то неведомое…
– Вот, смотрите…
– Парень, я и нормальные-то буковки разобрать не могу, а ты мне это суёшь. Вон, там внизу целый шифровальщик сидит, ему сунь…
Читаю. Вслух.
Министр молчит.
– Так что… напрасно мы эту бучу подняли, – говорю я.
– Да не напрасно, парень… ты это, про каракули вот эти молчок, тут, знаешь, в обороне лучше перебдеть, чем недобдеть… Отчётик мне набросаешь, что нам на оборонку ещё лимонов двести надо, там, глядишь и…
В голове грохочет Большой Взрыв.
Звёзды мечутся перед глазами.
Откуда у меня в руке массивный угольник, откуда, откуда…
Бесконечная вереница погибших и без вести пропавших – на стене…
Опускаю угольник на лысоватую голову, голова взрывается кровяным большим взрывом. Жду зарождения новой вселенной, новая вселенная не появляется.
Погибшие.
Сгоревшие.
Пропавшие без вести.
…ещё лимонов двести надо…
2013 г.
Жестокая казнь
…нсационное открытие наших археологов на юге Заальпийской низменности. Нашим исследователям удалось обнаружить уникальное место жертвоприношений древних. На небольшом участке земли археологи раскопали множество темниц, в которых были заточены тысячи людей.
Исследования костной ткани (от людей остались скелеты) показали, что люди погибли в момент Страшного Суда, то есть были помещены в темницы ещё живыми. Пленники (или заключённые) содержались в нечеловеческих условиях, в огромных помещениях без окон, разделённых перегородками. Каждому пленнику полагался небольшой стол, кресло и экран. Там же в помещении археологи обнаружили остатки резервуара с водой. В столах несчастных находились предметы быта, остатки пищи.
В настоящее время археологи пытаются понять, за какие провинности люди были помещены в такие нечеловеческие условия. Исследователи предполагают, что темницы служили не для наказания (пленников слишком много), а для ритуального жертвоприношения. Людей буквально хоронили заживо за фанерными перегородками. Что примечательно, в темнице бок о бок находились как мужчины, так и женщины: то есть людей уже не считали за людей…
Что примечательно, учёные не знают божества, которому могли бы приносить такие немыслимые жертвы: история его не сохранила. Проще всего предположить, что мы имеем дело с сектой сатанистов, однако подобные гробницы расположены по всей территории города. С таким масштабом жертв мы не сталкивались даже в период правления Молоха.
В настоящее время проводится химический анализ волос умерших, уже установлено, что уровень гидроксициклометатоцина превышен в пять раз по сравнению с нормой: это значит, что люди при жизни переживали сильнейший стресс.
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Да чушь полная, нашли гробницу какую-нибудь маленькую, раздули сенсацию.
Мда-а, наши журналюги приврать любят.
Да кладбище там, поди, древнее, и всё. Как это, умершим в могилу с собой клали, чашку, ложку, стол, кресло, компьютер…
2013 г.