- Нету, - сказал Том. - Такая вот оказия. Может, в долг?
- Тогда вали, - отрезала буфетчица.
- Что, Роза, пристаёт? - спросил лысый сквозь пирог.
- Денег у него, видишь ли, нету, - сказала буфетчица.
- Давай, парень, вали отсюда, - посоветовал лысый.
- Вали, вали, - поддержали его из-за столиков.
Да тут, никак, собралась команда.
В памяти всплыло: "Параграф 20. Товарно-денежные отношения подменяют отношения нравственные и дискредитируют Моральный Кодекс. Следует объяснить землянам пагубность такого положения и его бесперспективность в плане духовного развития личности".
Откуда это? - подумал Том. Саламанта? Что-то знакомое, кто такой Саламанта?.. Чего тут рассусоливать - взять вот этот ближайший лангет, он самый прожаренный, и стрескать.
"Правило второе: не укради", - всплыло в памяти.
Том схватил мясо, оторвал зубами порядочный кусок, начал быстро жевать.
- Во гад, - сказал белобрысый парнюга - весь в наколках.
Лысый встал, подошел вразвалку, умело ткнул кулачищем Тому в живот. И зашипел от боли, живот у Тома был, как каменный.
Том вновь откусил от мяса и улыбнулся, глядя на верзилу ясными глазами.
- Пресс, говоришь? - сказал лысый и с размаху ударил Тома по физиономии.
И промазал. Кто-то сдержанно хохотнул. Лысый, шипя, начал массировать плечо.
Белобрысый поспешил на помощь, разогнался, как носорог, Попади - смёл бы Тома к чертовой бабушке, но не попал. Со всей дури врезался в буфетную стойку и повалился на пол.
Том взял вторую порцию. Как ни быстро это было сделано, глазастая буфетчица углядела. Вернее, она углядела в руке у Тома новый лангет и немедленно заверещала:
- Караул, грабят.
Тут уже все повыскакивали из-за столиков.
Образовалась куча-мала, каждый норовил дотянуться до Тома. Сопение, бормотание, увесистые шлепки, охи, ахи.
Через минуту всё кончилось.
Здоровяки, лихо поколотившие друг друга, ворочались на полу, лысый верзила сидел, привалившись к стене, и смотрел целым глазом (второй заплыл) на Тома, который дожевывал у стойки лангет. На Томе не было ни царапинки, ни пылинки.
Дожевав, Том деловито взял со стойки стакан апельсинового сока, выцедил, оттопырив мизинчик, аккуратно поставил стакан на место и сказал:
- Спасибо, мэм.
Потерявшая дар речи буфетчица что-то пискнула в ответ.
- Мистер, - сказал лысый, шепелявя (верхняя губа у него раздулась и оттопырилась). - К нам не примкнёте?
- Нет, шеф, - ответил Том. - Извините, шеф.
И вышел, слушая комментарии Саламанты, к которому уже начал привыкать: "Зло множит зло, поэтому нельзя отвечать насилием на насилие. Следует всячески избегать ситуаций, могущих спровоцировать насилие. Только добро спасет этот исковерканный мир".
"Добро должно быть с кулаками", - вспомнил Том.
"Отнюдь, - возразил Саламанта. - Где грань, за которой кончается добро и начинается насилие? Нет такой грани. Христос говорил вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Плохие же вы ученики".
"Какие есть", - ответил Том и перестал прислушиваться к Саламанте.
Тут следует, наверное, сделать маленькое пояснение. В группе Внедренных Саламанта был носителем духовности, Регистратором Высших Проявлений, поэтом Тому несколько не повезло. В деле духовности Саламанта соблюдал все пунктики и требовал такого же соблюдения от других, чем мог достать до печенок. Прочие Братья Света позволяли себе отступления от правил. Вспомним, как Еллешт отвешивал своим обидчика увесистые оплеухи.
Том шел по чистой, освещенной косыми лучами солнца улице, мимо нарядных витрин, мимо зеркальных дверей еще не открывшихся фирм, мимо украшенного колоннами белокаменного дома-мастодонта, мимо засаженных кустами роз палисадников перед нарядными особняками и всё больше понимал: это ему нравится. Здесь можно и осесть.
За так, даром, не осядешь, нужны бабульки. Где взять оные? Не мести же тротуары и не мыть тарелки за какими-нибудь оглоедами. Значит, что? Ринг, татами, то есть то, что хорошо оплачивается и, по всем признакам, должно хорошо пойти. Забегаловка это проявила очень четко.
Глава 8. Срамота
Ночь была летняя, душная. Жесткая экономия довела до того, что на весь городок имелась лишь одна худо-бедно освещаемая улица, центральная, остальное освещалось луной.
Избушка отца Михаила была погружена во мрак, отец почивал.
Тихонечко, чтобы не стукнуть, Фрося сняла в сенях сланцы, повесила на гвоздь платье, осталась голышом.
Открыла дверь в горницу и, легко ступая, пошла на храп. Да, да, странник, увы, храпел во сне, тут уж как природа-мать строением носоглотки распорядится, будь ты хоть трижды святой.
Фрося в свои двадцать два была хороша. Когда шла по улице, взвод дифелирующих мимо солдат начинал непроизвольно печатать шаг, а головы юношей, как подсолнухи, поворачивались в сторону Фроси, аж шеи хрустели.
Предлагали в Турции работать фотомоделью - там, в Турции, мало красивого лица, там в почете пышные груди и бедра при осиной талии, и Фрося проходила по всем параметрам - но она отказалась. Знала, что всё это обязательно кончится гаремом и неутомимым турком, который не даст толком поспать. Вот так и будешь бродить по Турции, не выспавшись, а там, глядишь, и молодость пройдет. Нет, русские мужички привычнее. Этому дашь в лоб поленом, он и на попятную. А смилостивишься - долго утруждать себя не станет. Про русского мужичка бабы говорят так: на себя положишь - сваливается, под себя - задыхается, рядом положишь - засыпает.
Странник перестал храпеть, сказал тихо:
- Чего тебе, Евфросинья?
- Известно чего, - ответила Фрося. - Подвинься.
- Уходи, - сказал Михаил, садясь на топчанчике. - Не гневи Бога.
Фрося повела тяжелой грудью, задев сосками острый нос странника, прошептала ласково:
- Ах ты, дурачок. Богу-то как раз это и угодно. Иначе зачем же нас наградил принадлежностями?
- Ступай, Фрося, - сказал странник. - Принадлежности надобны для продолжения рода, а не для баловства. Для баловства найди себе юношу с потребностями кролика. С ним и забавляйся, пока вас снимают на камеру, а меня, девонька, уволь.
Он сделал движение рукой, и Фросю отнесло на середину комнаты. Там развернуло и потащило к дверям. Сила была мягкая, но непреодолимая, не воспротивишься.
В сенях отпустило.
Фрося оделась, дрожа от стыда, и выбежала во двор.
- Ты чо? - зашептал, подскочив, шустрый Иннокентий. - Освещение уж расставлено, Гендос с Серым готовы снимать. Бабки, что ли, не нужны?
- Да отдам я вам ваши бабки, - сказала Фрося. - Скоты.
И побежала прочь от своего позора, от своей жадности, от своей неразборчивости. Сдвинул что-то странник в её душе. Непонятно как, но сдвинул.
Между прочим, даже если бы Гендос с Серым при свете нацеленных в окна прожекторов начали снимать своими Панасониками эротическую сцену с Михаилом в главной роли, ничего бы у них в итоге не получилось. Пленки были бы пусты, камеры бы уже на второй минуте заело, а прожектора взорвались.
И никакого компромата у Серопузо не было бы.
Другой вопрос, что странник не довел до эротической сцены, попёр из своей хаты красавицу Фросю, как какую-нибудь беззубую бомжиху. Иннокентий был в трансе. Здесь, в маленькой подмосковной Шептуновке, всё было схвачено. Как крутым бетоном. Все, начиная от администрации, и кончая частным коммерсантом Чикиным, работали в одной связке. В смысле тырили. Имеются в виду, конечно же, те, кто вошел в гоп-компанию. Это энергетики, силовики, оптовики, товаропроизводители. Про администрацию и торговцев уже было сказано. А вот работяги и итээры на фабрике или нанятые коммерсантами бабёшки, торгующие со столиков - эти, разумеется, не вошли. На всех разве хватит?
Короче, всё было схвачено и работало, как хорошо отлаженная машина. И Фрося, которая являлась частью машины (обычной стерве за красивые глазки престижную работу в Турции не предложат), просто обязана была возбудить похоть в Михаиле, которому, поди, и пятидесяти-то еще не было.
Ах, как теперь вторым концом-то ударит. У Серопузо тесная связь с главным комитетчиком Калачевым, может в качестве отмщения крепко взять за задницу.
Мысли у Иннокентия встали врастопырку, но он не был бы Иннокентием, если бы не нашел выход.
Всю ночь Гендос с Серым на монтажном столе готовили пряное блюдо из порнофильмов и видеоматериалов с отцом Михаилом, умело сдабривая стряпнину компьютерной графикой.
К утру срамота была готова.
В десять, как и было договорено, Иннокентий с видеопленкой зашел в кабинет Калачева - начальника местного отдела ФСБ. Здесь уже мелкой татью вился стукач Серопузо.
- Готово, - с придыханием сказал Иннокентий.
- Вставляй, - велел Калачев.
Иннокентий вставил кассету в видеомагнитофон, на экране появилась парочка. Девица была неизвестна, а вот партнер отнюдь. Это был такой партнер, что закачаешься. Не отец Михаил, нет. Сам мэр!
- Ну вы, ребята, совсем офонарели, - сказал Калачев, после чего подошел ближе и даже нагнулся к экрану.
Монтаж был мастерский, не придерешься.
- Как же это? - просипел Иннокентий. - Был Михаил.
- Был да сплыл, - Калачев перемотал ленту вперед - неутомимый мэр трудился уже с новой пассией.
И так по всей пленке: глава то с одной, то с другой, то в целом коллективе.
- Ладненько, - сказал Калачев и вынул кассету.
И сунул её в сейф, вытащив взамен тугой конвертик.
Вручил конвертик Иннокентию, который заблеял было, что так нельзя, что это брак, что это вообще черт знает что, но Калачев сказал ему веско "Свободен", и Иннокентий вынужден был ретироваться.
Уже на улице он вскрыл конвертик. Там были зеленые, много зеленых, но они почему-то не радовали.
Глава 9. Верные помощники
Еллешт не пошел по стопам Варвасила. В стылой, голодной России, где сколотить капитал можно было лишь воровством, путь духовника, продвигающего идеи равенства и братства, идеи Высшей Морали, был оправдан, другое дело - благополучная Германия. Тут рваного босого просветителя не поймут, тут путеводной звездой служит положение в обществе и мешок, набитый евро.
Быстрый рывок наверх требовал хороших денег. Грабить банк не позволяли нравственные устои, поэтому хитроумный Еллешт для обогащения воспользовался недоступным для обычного смертного способом - вырыл клад.
Старая Дойчланд была нафарширована кладами, как колбаса салом, нужно лишь было знать, где копать. Мелкие клады охранялись невостребованными в Высших Сферах духами жлобов, крупные - гномами. Бывшие жлобы отпугивали кладоискателей от сокровищ наведением мрачных мыслей, гномы же просто перетаскивали клады в другое место, попробуй найди.
Ночью Еллешт особым заговором отпугнул гнома, вырыл клад и был таков.
Далее Еллешта мы будем звать Карлом Фройтом.
Клад с трудом уместился в два больших баула, которые Фройт отнес в снятый накануне номер дешевой гостиницы. Сюда же, как привязанный, приволокся расстроенный гном, которого, кстати, звали Уцуйка. Увидеть его было невозможно, всё он где-то прятался, чем-то постукивал, поскрипывал половицами, тихонечко чихал в пыли и пришептывал. Наконец успокоился и сказал тоненько, просяще:
- Отдай золотишко, мил человек. Век буду благодарен.
- Золото не есть смысл жизни, - роясь в баулах, деловито ответил Фройт. - Оно должно быть в обороте, а ты живешь, как скопидом, как собака на сене. Скажи откровенно: на кой ляд тебе столько побрякушек?
Вынул толстую золотую цепь, критически осмотрел под тусклым светом электрической лампочки и, зевнув, швырнул обратно в баул.
- Ой, осторожно, осторожно, - заволновался гном, появляясь из-под стола. - Покарябаете.
- Да будет тебе, - сказал Фройт. - Это же такое барахло. Что ты над ним трясешься?
- Как же не трястись, - отозвался Уцуйка. - Это всё, что у меня есть.
- Принеси два чемодана денег - отдам твоё золотишко, - смилостивился Фройт.
- Ладно, - вздохнув, произнес гном и исчез.
Спустя полчаса он появился в номере с двумя кожаными чемоданами. Чемоданы были на колесиках, с кодоблокираторами, туго перехвачены запертыми на замки ремнями. Сам гном упарился, бороденка набок, дыхание с одышкой, порточки сзади порваны.
- С кошкой поцапался? - полюбопытствовал Фройт.
- С псиной, - отозвался Уцуйка. - С булем. Вцепился сзади, гад такой, еле ноги унес.
И сухо добавил:
- Открывать-считать будем?
- Будем, - сказал Фройт.
Гном вздернул кустистые брови, и чемоданы мягко легли на пол. Упали замки, змеями расползлись ремни, затрещали блокираторы, крышки откинулись. Оба были набиты тугими пачками долларов.
- Где взял? - спросил Фройт.
- Денежки чистые, - ответил гном.
- Где взял? - повторил Фройт.
- У одного мазурика. Приготовлены в обмен на наркотики. И вот ведь что обидно: только я за чемоданы - тут, откуда ни возьмись, этот гад, одёжку порвал.
- Ладно, ладно, - сказал Фройт, - Считай давай, денежки счет любят. А я проконтролирую.
В пять минут деньги были пересчитаны, их оказалось больше, чем ожидал Фройт. Впрочем, деньги лишними не бывают.
- Ну, я пошел, - произнес гном и задвигал бровями, подманивая к себе баулы с золотом.
Но не тут-то было, те стояли, точно гвоздями прибитые.
- Отдайте золото, как обещали, - сказал Уцуйка.
- Отдам, но с условием, - ответил Фройт. - Свистну - тут же явишься…
Деньги на Земле умели всё. Не прошло и трех дней, как Фройт обосновался в руководящих структурах. Не на первых ролях, всего лишь в качестве начальника комитета по мелиорации, но обосновался твердо и с хорошим видом на будущее.
Далее он начал подыскивать себе помощников. Условий было три: помощники должны быть верны, как псы, готовы смиренно выполнять любую черновую работу и чтоб без вредных привычек. Министерство, в которое входил комитет, было битком набито кадрами разного возраста и пола, но подходящих не было. Кто спесив, кто ненадежен, кто пивко не в меру посасывает. Главный недостаток - все избалованы хорошей жизнью. И тут Фройт хлопнул себя по лбу: как же можно забыть? Товарищи по несчастью Цеткин и Завоеватель. Умный и вглядчивый. Первый кому хочешь лапши на уши навешает, второй камень в почке углядит. Эти будут верны до гроба, к тому же не пьющи, не курящи, без глупых претензий.
Господин Лупо ломаться не стал - надо так надо. Услужить всегда рады, тем более такому человеку, как господин Фройт. Член Правительства, понимаете ли, выходец заведения, питомец, свой в доску.
- Пока еще не член, - поправил Фройт.
- Долго ли умечи, - откликнулся господин Лупо, хлопоча со справкой, которую самолично набирал на компьютере.
- Вот, извольте, - сказал он, подмахивая распечатанную справку, затем ставя на ней штемпельный оттиск.
Фройт взял красиво оформленную бумагу и прочитал о том, что господа такой-то и такой-то закончили в учебном центре ПД номер пять практические курсы по предмету "Проблемы психологической совместимости" и обнаружили склонность к руководящей работе. Директор центра ПД Х.Лупо.
- Что такое ПД? - полюбопытствовал Фройт, которому в целом бумага понравилась.
- Психодиспансер, - ответил господин Лупо. - Но вы это не афишируйте. Это как бы наша торговая марка для внешних сношений.
- Для каких сношений?
- Для внешних.
- А что это?
- Ну, как же, сэр? - сказал господин Лупо. - Должны мы как-то зарабатывать деньги. Мы их и зарабатываем по мере сил и возможностей. Только признайтесь откровенно: вы, лично, купите пособие "Как быстро стать миллионером" издательства Дурдом номер пять или сто раз подумаете? А вот это же издание учебного центра купите непременно. Не так ли?
- Логично, - согласился Фройт. - А теперь распорядитесь, чтобы привели склонных к руководящей работе Цеткина и Завоевателя…
Следующим утром перемигивающиеся, ухмыляющиеся Цеткин и Завоеватель в белых рубашках с короткими рукавами, но при галстуках, которые сбились набок, вошли в помещение, где стояли два стола, сели на мягкие стулья и принялись сражаться в многомерные шахматы. Удобство этих шахмат заключалось в том, что видели их только Цеткин и Завоеватель, прочим видеть это было не дано.
Хотя, может быть Фройт смог бы их углядеть? Миляга Фройт, верный дружбан, обосновавшийся на этом же этаже в здоровенной комнате с золотой табличкой на двери. Тогда можно было бы сгонять партейку на троих.
Глава 10. Маска
Местным ристалищем заправлял некто Гарри Спайс - могучий пожилой негр, у которого кулак был с чайник.
- Будь ты помясистее, был бы вылитый Том Лоу, - сказал восседающий за столом Спайс. - А так ты кто?
- Том Лоу, - ответил Том, угнездившийся перед ним на хлипком стуле.
- Усушенный Том Лоу, - сказал Спайс. - Нет, парень, взять я тебя не могу. При всём уважении.
В кабинете они были одни. Кабинет у Спайса был тесный, обшарпанный, с замызганным однотумбовым столом и облезлым сейфом. Неказистый имидж существовал специально для налоговой полиции, которой вовсе не обязательно было знать, что по линии негласного тотализатора через Спайса прокачиваются миллионы.
Спайс был богат, но, увы, богат нелегально. Чтобы воспользоваться своим состоянием, ему надлежало пропасть, исчезнуть из Штатов и всплыть где-нибудь в другой точке земного шара в совсем ином качестве.
Однако же Спайс пока не мог себе этого позволить. Сам в прошлом сильный борец, он любил своё дело и предпочитал пока не шиковать, а жить заурядной жизнью мелкого бизнесмена от спорта.
Том молчал, и Спайс повторил:
- Не могу, парень. Извини.
- Почему? - спросил Том.
- Ты на крючке у полиции.
После чего порылся в кипе бумаг и выложил перед Томом газету с кричащим заголовком: "Беги, Том, беги". Том прочитал коротенькую набранную крупным шрифтом заметку и поморщился. Хорошенькое дело - объявлен в розыск по подозрению в убийстве. Приплыли - дальше некуда. В каком таком убийстве? В убийстве этого типа, что в лесу? Так он-то, Том, здесь при чём? Он сам, можно сказать, пострадавший.
- Ничего не понимаю, - сказал Том.
- Это всегда трудно понять, когда тебя коснется, - понимающе произнес Спайс.
- Память отшибло, - сказал Том. - Напрочь. Как попал в этот лес, что за покойник, почему рядом со мной - ничего не помню. Знаю твердо - я не убивал. Не в моих это правилах - убивать за здорово живешь.
- Охотно верю, отозвался Спайс и встал, давая понять, что разговор окончен.
- Куда мне? - сказал Том, не двигаясь с места. - Я больше ничего не умею.
- Не умеешь, говоришь? - произнес Спайс, глядя на прилепленную к обоям старинную афишу. На афише этой двое дюжих борцов, эффектно напружинив литые мышцы, ломали друг друга. Оба были в масках…