- Неумолимая эстафета всеобщего поедания действительно начинается с мельчайших организмов, о которых мне хочется вам рассказать, - отчетливо, как на лекции, произнесла Светлана первую фразу, тщательно продуманную в перерыв. - Но весь черный юмор ситуации заключается в том, что начальное звено является одновременно и заключительным. Все обитатели моря прямо или опосредованно питаются микроорганизмами, но, умирая и опускаясь на дно, они сами становятся добычей микробов. - Она несколько принужденно рассмеялась, но, не встретив поддержки, согнала улыбку и решительно подошла к стенду с прикнопленными снимками из альбома Астахова. Топтавшаяся за кулисами заведующая клубом поспешно протянула указку. - Здесь вы можете видеть портреты наших героев, увеличенных более чем в тысячу раз. Эти живые существа, похожие чем-то на инопланетные конструкции, называются диатомеями. Они живут в воде повсеместно и образуют большие колонии. Диатомеи с большим на то основанием, чем кто-либо другой, могут сказать, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Весной и осенью они переживают взрывы жизни, которые отражаются на всех обитателях моря. Это важнейший момент, от которого во многом зависят урожаи океанской целины. Но изучены диатомеи очень мало. Только в Черном и Баренцевом морях удалось кое-что сделать в этом отношении, литораль же Японского моря - девственный лес альгологии. Только в южной части залива Приморский присутствующий здесь Сергей Павлович Астахов выделил четыреста видов. Он, как и я, альголог по специальности. Но если я занимаюсь больше ископаемыми видами, то в сферу интересов Сергея Павловича входят живые. Я верно говорю? - Светлана вопрошающе взглянула на Астахова и перевела дух.
- Совершенно верно, Светлана Андреевна.
- Тогда подойдите, пожалуйста, сюда, и мы продолжим рассказ вместе. По-настоящему продуманный экономический подход к океану должен начинаться с диатомовых водорослей, - высказала Светлана основной тезис, когда Сережа приблизился. - Это корм для рыбьей молоди и ракообразных. Вам еще не надоело слушать? - Рунова участливо оглядела зал.
- Нет! - захлопали в первых рядах. - Рассказывайте еще…
- Хорошо! - с готовностью согласилась она. - Я сегодня почти весь день провела в воде. Знакомилась с вашими мидиевыми садками. На этих раковинах хорошо была видна работа диатомовых. Мутная зеленоватая слизь, белые и розовые лишаи вторичных обрастаний. Диатомовые необыкновенно чувствительны к температуре и солености воды. Они массами гибнут, когда над морем проходят дожди, но их быстро замещают более пресноводные виды, которые в свою очередь погибают, когда прежняя соленость восстанавливается. Вместе с диатомовыми в опресненной воде погибают и морские животные. Профессор Неймарк дал вам прекрасную рекомендацию! Пресноводные диатомеи резко отличаются от соленоводных, а тропические виды не похожи на обитателей арктических вод или морей умеренных широт. В Японском море почти не встречаются тропические диатомеи. Лишь у берегов Южной Японии их становится много. И чем южнее, тем больше. Филиппины, Австралия, Новая Зеландия… Потом опять увеличивается количество холодноводных видов.
- Светлана Андреевна проводила специальные исследования в этом регионе, - пояснил Сергей.
- Я не случайно назвала диатомеи таинственными. - Рунова поблагодарила его коротким кивком. - Чуткую, почти эфемерную клетку окружают кремниевые створки. Хрустальная оболочка лелеет крохотную пылинку живого. Жизнь проходит, как яркий проблеск в темноте, а оболочка остается. Почти навечно. Диатомные панцири отлично сохраняются. Они известны еще с мелового периода. По ним можно определять относительный возраст Земли, воссоздавать палеогеографию водоемов. Вот почему прибрежные бентосные виды этих водорослей специально изучаются геологами, которые занимаются реконструкцией древних бассейнов. По кремниевым оболочкам давно погибших организмов удается узнать всю историю водоема: температуру и соленость воды, береговую линию и как все это менялось с течением веков и тысячелетий. Для геологов-поисковиков диатомеи - тоже желанная находка.
Почувствовав, что увлеклась и заговорила специальными терминами, Рунова умолкла на полуслове и беспомощно уставилась на Сергея.
- Расскажите, как вам удалось открыть Атлантиду, Светлана Андреевна, - попросил он, поймав ее умоляющий взгляд.
- Но я вовсе не открывала Атлантиду, - с облегчением рассмеялась она. - Просто, плавая на "Витязе", наша группа обнаружила в Атлантическом океане пресноводный комплекс диатом, резко отличный от окружающих морских комплексов. Такую находку можно истолковать лишь однозначно: на этом месте затонул участок суши. Когда? Радиокарбонный анализ показывает цифру двенадцать - пятнадцать тысяч лет.
- Наверняка Атлантида! - вскочил Юра, азартно сжав кулаки.
- Пока, к сожалению, у нас нет доказательств, - развела руками Светлана. - Хотя сами по себе пресноводные диатомеи никак не могли очутиться на морском дне… Есть виды, живущие только в воде кристальной чистоты. Малейшая примесь солей вызывает их быструю гибель. Такие водоросли населяют Севан и Байкал. Они лучшие индикаторы чистоты воды. На Байкале диатомеи первые сигнализировали о том, что озеро находится в опасности. Но диатомеи и идеальные санитары. На месте погибших видов в том же Байкале появились новые, более приспособленные к трудным условиям. И они вступили в борьбу за чистоту воды. Но главное значение диатомовых водорослей в том, что с их помощью мы можем резко увеличить урожаи морских продуктов, добиться быстрого восстановления запасов. Недаром всерьез обсуждаются проекты создания на дне океана мощных атомных реакторов для подогрева воды. Нагретая, богатая солями вода подымется из глубины. Это вызовет взрыв жизни диатомовых, а там пойдет разматываться привычная цепь. Ведь вся жизнь, по сути, сосредоточена на каких-нибудь пятидесяти метрах глубины. Сколько драгоценных солей пропадает даром. А восходящие теплые потоки вынесут их на поверхность, и появится пища для миллиардов новых рыб, китов и ракообразных. Такой естественный процесс выноса глубинных солей происходит у берегов Перу. Недаром это один из самых богатых районов. Вспышки диатомоных чередуются там с удивительной регулярностью. И всегда много рыбы. Очень много рыбы… Как-то связаны диатомеи и с еще во многом загадочными марганцевыми конкрециями, обнаруженными на океанском дне. - Она незаметно взглянула на часы и решила, что пора закругляться. - Но это уже другая сторона проблемы, мы и без того ушли в сторону от обсуждаемой темы.
- Так это и хорошо! - одобрил гостеприимный Наливайко и, обернувшись к залу, спросил: - Какие будут вопросы?
Вопросов не было.
- Тогда поблагодарим наших дорогих и всегда желанных гостей за интересную и поучительную беседу. - Под одобрительные рукоплескания Петр Федорович поднялся на сцену вручать сувениры. И только тут Светлана почувствовала, как она устала за день и едва держится на ногах.
"Все! - сказала она себе. - Завтра сплю до упора, а как вернемся на биостанцию и схлынет эта немыслимая жара, пойду искать хваленую Холерную бухту…"
XVI
За два часа Кирилл наловил полтора десятка кальмаров и с полведра иваси. Передав улов дежурному коку, он занялся лодкой. Отмыть рыбью кровь и присохшую чешую не составляло никакого труда, а вот кальмарьи чернила намертво въелись в окрашенное дерево. Их не брала ни проволочная щетка, ни толченый кирпич.
- Ты лучше закрась, - подала дельный совет Тамара. - У нас ребята всегда так делают.
- Вечером попробую. - Кирилл торопливо собрал снасти. - Авось за ночь просохнет.
- Авось, - щурясь на солнышко, быстро набиравшее высоту, безучастно отозвалась она. Кирилл почувствовал в ее тоне скрытый упрек.
- Ты давно здесь? - небрежно поинтересовался он, подозревая, что Тома поджидала его все утро.
- Не-а, - тряхнула она головой, разметав короткие кудряшки. - Иди позавтракай. Там тебе макароны оставили. - И вдруг спросила, отворачивая лицо: - Ты меня избегаешь, Кира? Да?
- Ну вот еще выдумала! - проворчал он, тяготясь объяснением. - Глупость какая…
- Нет, не глупость. - Тамара легла на шершавые доски пирса и, словно защищаясь от слепящего света, прикрыла сцепленными пальцами глаза. - Я же все вижу, все понимаю.
- Зато я ничего не понимаю!
- Ты тоже понимаешь, - убежденно подчеркнула Тамара и, резко выпрямившись, открыла лицо. - Имей в виду, Кира, - ее низкий голос проникновенно дрогнул, - мне ничегошеньки от тебя не надо. Ни теперь, ни тогда, ни… словом, в любом случае. Просто мне хочется быть с тобой. Ты мне очень нравишься, Кира, очень… И это давно.
Переминаясь с ноги на ногу и не зная, что сказать, он стоял над ней, крепко сжимая запотевшей рукой подсачник и спиннинг.
- Нет-нет! - вдруг приглушенно выкрикнула она, прижимая к губам дрожащие пальцы. - Ничего не говори мне, ничего. - И довершила скороговоркой: - Я знаю, ты добрый, ты чуткий, но ты не мучайся, Кира, не надо… Все это пройдет.
- То-ом, - протянул он почти с отчаянием, - ты уж прости меня, дурака, если в чем виноват.
- Да ни в чем ты не виноват! - Она ожесточенно замкнулась. - Убирайся! - И пояснила почти спокойно: - В десять у тебя акваланг.
Кирилл отошел, осторожно ступая по скрипучему настилу. Неясные опасения, сковывающая неловкость, невысказанная обида - все, что угнетало и тревожило его последние дни, разом сцементировалось, осело на донышке, уступив место тупому безразличию.
Торопя и подстегивая освобождение, которого пока не чувствовал, он нехотя проглотил холодные макароны и выпил полстакана остывшей заварки. Перед погружением следовало бы передохнуть хоть немного, но времени совершенно не оставалось.
- Наловил чего? - приветствовал его инструктор Валера Стежкин.
- К обеду, полагаю, будут жареные кальмары.
- Не люблю их, - поморщился Валера. - Глазищи - во! - Он сомкнул пальцы колечком. - И смотрят по-человечьи… Рыбы не привез?
- Одни иваси.
- И то ладно, после обеда сделаем малосолку, - удовлетворенно кивнул Валера. - А теперь давай собираться. Катер я уже спустил.
Кирилл машинально взглянул на море, где возле крайней опоры кран-балки покачивалась ослепительно белая "казанка", и вскарабкался на дощатую площадку. Раздвинув вывешенные на просушку плавки, полосатые тельняшки и полотенца, прошел вслед за инструктором на затененную веранду. Здесь, вдали от солнца, хранились разноцветные гидрокостюмы. Словно сказочные ящеры меняли кожу и упали потом в океан, оставив черно-белую и желто-зеленую слинявшую оболочку. Тут же на открытых полках лежали ласты, маски, всевозможные гарпуны, остроги и пояса из свинцовых бляшек для скорого погружения.
Придирчиво выбрав акваланг, Валера стащил его вниз и опустил в бочку с дождевой водой.
- Старье одно! - Он пренебрежительно шмыгнул носом. - Ты уж не обижайся.
Кирилл заинтересованно наклонился над бочкой. Спугивая кувыркавшихся там рогатых личинок, на поверхность рвались струйки никелированных пузырьков.
- Травит, - с сомнением покачал головой Валера. - Все они немного травят, разболтались… Или ничего, сойдет?
- Сойдет, - послушно согласился Кирилл.
Конечно, сойдет, если не лезть на глубину. В крайнем случае можно всплыть на поверхность. Наконец, есть еще и страховочный трос. Его тугой карабин намертво прищелкивается к лямкам прибора. Голову надо отвернуть умнику, который догадался сделать его из жесткого корда, который, как терка, терзает обгоревшие плечи.
Кирилл надел акваланг, неуклюже попрыгал на месте и подогнал лямки.
- Если будет поступать вода, - озабоченно предупредил инструктор, - перевернись на левый бок и резко продуйся.
- Ясно, - заверил Кирилл, снимая прибор. - "Барракуды" взять, что ли? - в сомнении остановился он перед стеллажом с ластами.
- Бери, если нравятся. Спаренный так и не освоил?
- Освоил с грехом пополам, только привыкнуть трудно. И вообще чувствуешь себя как-то уютнее, если ноги раздельно. От скалы оттолкнуться, под водой походить…
- Рыбы, кореш, не ходят! - коротким смешком отозвался Валера. - А в общем, как кому нравится! - Он критически оглядел свой арсенал и, попробовав на вес, вынул из стойки острогу потяжелее.
- Зачем? - удивился Кирилл.
- Для страховки. Мало ли какую тварь занесет с тропическими течениями. Бывали случаи… Ну что, поехали?
- А ты разве не возьмешь акваланг?
- Мой на катере.
И вот наконец после неуклюжего прыжка - спиной вперед - через борт - живительная прохлада. Дымящаяся раздробленным светом и сумраком голубизна, где исчезает вес, теряются представления о верхе и низе и только обжимающая резина маски предупреждает о свободном падении в глубину, и тускнеет, удаляясь, серебряная изнанка волн. Исчезает груз акваланга и свинцовых бляшек, проходит жжение на спине и царапанье под лямками. Все проходит, все оседает. Остается только свобода в трехмерном пространстве и удивительное дно. Ближе, еще ближе… Еще.
Конечно, воздух поступает далеко не свободно и часто приходится ложиться набок, чтобы избавиться от воды, но разве в этом дело?
Сам виноват, что торопился и не проверил акваланг. Ничего, в другой раз все будет иначе! Не торопясь, на досуге подберешь себе прибор, опробуешь его да наденешь гидрокостюм, чтобы можно было подольше пробыть в холодных глубинных слоях. Все это будет потом. А сейчас это неповторимое дно, которое надо то и дело покидать, чтобы глотнуть воздух. Черт с ними, с неполадками и неудобствами! Ведь где-то там трепанг. Шутка ли, трепанг!
Как поет это набатное слово! Оно ключ к южным морям, к удивительным приключениям на море и на суше.
Узкие пироги, малайские прау и джонки под парусом, похожим на крыло летучей мыши. Вскипающий в крови азот, и человек, загорелый и тощий, падающий на розовый песок с выпученными от боли глазами. Зеленые осьминоги, как колышущиеся привидения, встающие из темных расселин. Пальмы, перистые листья которых дрожат под пассатом над изумрудной лагуной. Уставившееся в переносицу дуло винчестера или кольта сорок пятого калибра. Медные позеленевшие весы, освещенные красноватым огоньком, плавающим в скорлупе кокосового ореха. Золотые монеты неизвестной чеканки. Радужная пена прибоя. Огромный марлин с черным копьем на морде и парусом на спине. Катамаран с балансиром. Литая ртутная рыба, бьющаяся на окровавленной остроге. Детские горячие мечты. Милый романтический бред.
Все эти чудеса незримо свалены в какой-то темной кладовке памяти. Она заперта на скрипучий заржавленный замок, который почему-то отворяется словом "трепанг".
Кирилл скользил над ощетинившимися острыми кромками устриц кочками, трогал синеватые, обросшие мохнатой слизью камни. Все жило, трепетало, сжималось. Плавно колыхались желтоватые пузырчатые грозди саргассов, мелкие синюшные крабики боком проваливались в черные щели. Прянула, расходясь, и сомкнулась за спиной рыбья стая. Кусок грунта взлетел перед самым носом и, превратившись в камбалу, улепетнул подальше. Кирилл непроизвольно рванулся вслед, но хитрая рыба, сделав резкий поворот, вновь исчезла на светлом, в серых крапинках дне. Оно цвело пучками немыслимых созданий, как сад клумбами. Розовые и малиновые губки. Пунцовая тугая асцидия, которую называют помидором. Разнообразная рыбья мелочь, пощипывающая мохнатый ворс камней и растений.
Борясь с удушьем, Кирилл кувыркался над подводными скалами, как летящий в свободном падении парашютист. Скорее всего, в мембране была дырка, потому что воздух поступал все хуже и хуже. Его приходилось чуть ли не высасывать из мундштука. Но мысль работала обостренно и четко, будя память, разворачивая звенья неожиданных ассоциаций. Он узнавал странных морских обитателей, которых изучал по цветным таблицам, припоминал вычитанные в книгах подробности. Не всегда узнаваемые сразу, они представали перед стеклянным овалом маски, словно вызванные мысленным заклинанием: рыбы, актинии, губки. Не было лишь вожделенного трепанга, хотя Валера и обещал навести точно на банку. И вдруг, когда Кирилл надумал уже возвращаться, в голубоватой тени камня возникла огромная колючая гусеница. Он жадно схватил ее, и она тут же сжалась в тугой резиновый комок. Точно пупырчатый теннисный мяч. Кирилл медленно тронулся вверх, перекатывая в ладонях беззащитное существо. Его грозные на вид шипы оказались всего лишь пупырышками на коже. Оказавшись в сетке, коричневая муфточка постепенно распрямилась и вновь выпустила свои безобидные пупырышки.
Едва шевеля ластами, Кирилл всплыл рядом с катером, который снизу казался черным утюгом, окруженным пульсирующим сиянием. Оторвав загубник от сведенных судорогой челюстей, он схватился за борт и с помощью Валерия залез в лодку. После моря она показалась нестерпимо горячей.
- Вот, - показал он свою добычу, всласть надышавшись.
- Вообще-то не положено, но одного можно, ладно.
- Будешь?
- Как? Без всего? - изумился Валера.
- Морской женьшень, стимулятор, - увлеченно уговаривал Кирилл. - Японские и корейские рыбаки едят сырым. Это и еда, и лекарство почти от всех болезней. - Он взял острый обломок мидии, разрезал тугое резиновое брюхо трепанга, выпотрошил его и промыл в море.
Валера следил за ним со скучающим любопытством. Он брезгливо поморщился, когда Кирилл отрезал кусочек и положил в рот.
На вкус трепанг походил на мягкий хрящик. И консистенция у него была примерно такая же. Жевать было не очень легко, но вполне терпимо.
- А ничего! - сообщил он, осторожно сжевав. - Даже вкусно. Как огурец! Хочешь?
- Тебе сколько лет? - спросил Валера.
- Вот-вот тридцать стукнет, а что?
- Странный ты парень, вроде начитанный, умный, спортсмен, а ведешь себя ну прямо как ребенок.
- Это плохо?
- Не знаю. - Валера состроил неопределенную гримасу. - Но по мне, мужик должен быть мужиком. Ты же вроде как не живешь, а играешься с жизнью.
- Так ведь я на отдыхе, Валера, в законном отпуске. Но вообще-то ты верно подметил. Отчасти. Ведь то, что для тебя повседневная работа, для меня действительно увлекательная игра. Вот я и спрашиваю: это что, плохо?
- Сам-то ты как считаешь?
- Я как считаю? - Кирилл на мгновение задумался. - А почему бы тебе, чтобы верно судить обо всем, тоже не поиграть для развлечения в мои игры? Ради эксперимента?
- Так ведь ты химик вроде. Или физик. Я в этих делах ни бум-бум, и вообще у меня только десять классов.
- Тогда останемся, Валера, корешами, каждый при своих. Не судите и не судимы будете. Вроде бы так говорится на сей счет?
- Тебе виднее, только сдается мне, что ты меня не совсем верно понял. На образование зачем-то свернул. Плевать я хотел на твое высшее! Я про другое, я про солидность толкую…
- А я на солидность твою плюю. - Кирилл пригладил волосы и весело прищурился навстречу ветру. - Может, ко мне мое детство только сейчас и пришло по-настоящему? Что же я, щеки надувать должен.
- Это как понимать.
- Да так и понимай, что я с пятого класса зачитывался морскими книжками. Разве я виноват, что слишком поздно осуществилась моя мечта?
- Ты разве первый раз на море?
- На таком - первый. Все, что я до сих пор видел, - пустая лужа по сравнению с ним.
- Чего же ты на химика выучился, если так морем увлекался?
- Ты, Валера, большой философ, но за трепанга тебе спасибо. С меня причитается.