Малику на какое-то мгновение стало страшно. Подумав, как далеко они с Кирой зашли в собственном легковерном ослеплении, он ощутил глубочайшую растерянность. Но, сделав усилие, он восстановил пошатнувшиеся было опоры. Марлен вспомнил шефа, Киру, Герберова, который с молоточком в руках показывал, как рвется бензольное кольцо. Они не могли ошибиться. Поэтому прочь любые сомнения. За его, Марлена, спиной стоит самая объективная вещь на земле - цифра. Неподкупная и неподвластная ничьей воле. Кажется, Кира однажды рассказывал о священных числах пифагорейцев? Они верили, что в основе мироздания лежат простейшие математические закономерности. Право, не так уж наивна была их чистая вера. Если природа говорит с нами музыкой цвета, звука и запаха, то мыслит она математическими кривыми, за которыми стоят уравнения. Кира знает, что говорит. Константы равновесия, энергетические потенциалы - это действительно главное. Закон организует косную материю. Аппаратурное оформление, железки - не им противиться жесткому диктату природы. Там удлинить, тут раздвинуть, здесь подкрутить. Нехитрая механика.
Так и не удалось Кондыреву заставить Малика пойти на попятный. Впоследствии он признался, что выполнял приказание директора: "Ткни их носом, как следует, во все углы, - напутствовал его хозяин. - Пусть полюбуются на полный цикл во всем его грандиозном размахе. Если не испугаются, поговорим серьезно. Сдается мне, что за их стекляшками скрывается действительно интересная штука. Вникни, Василь Львович, досконально разберись".
Упорство, с которым Ровнин отстаивал свою идею, равно как и его подкрепленная точным расчетом аргументация, произвели на Кондырева благоприятное впечатление. Превратившись по мере общения из скептика в горячего сторонника, он лично переделал представленный институтом проект, учтя передовые достижения инженерной мысли, и поручил самым опытным конструкторам разработку отдельных узлов.
- Подумать только, - деланно ужасался Василь Львович, - на лучшем в стране металлургическом комбинате подкапываются под самые основы металлургии! Да нас всех расстрелять надо как пятую колонну!
- Потому и лучший ваш комбинат, - грубо льстил Малик, - что люди на нем такие. Умеют заглядывать в будущее, не то что иные кроты.
- И вы всерьез надеетесь, что вам удастся произвести столь радикальный переворот? - не переставал он допытываться. - Мне это интересно с чисто психологической стороны, Марлен Борисович.
- Даже не мечтаю, - почти искренне отвечал Малик. - Во всяком случае при нашей жизни. Но если удастся внедрить метод в качестве вспомогательного производства для каких-нибудь специальных целей, я буду доволен.
- Доволен! - гоготал Кондырев. - Да это самое большее, о чем можно мечтать! Даже попутное с производством кокса обогащение железной руды будет для вас венцом успеха. Миллионная же экономия в масштабах страны! Небось о госпремии мечтаете? Признавайтесь.
- Не мечтаю, - смеялся Марлен. - Но если все-таки дадут, то мы разделим ее с вашими товарищами. В порядке соавторства.
- Так-так, самое время делить шкуру неубитого медведя. Не сегодня-завтра ваш стенд преподнесет нам такой подарочек, что в пору будет лезть головой в петлю. Хорошо, если только выгонят к чертовой бабушке за бессмысленное разбазаривание государственных средств.
- Bac-то не выгонят, Василь Львович, - успокаивал Ровнин, ничуть не устрашившись. - Приказ директора как-никак.
- Еще как наподдадут коленкой под зад! С вас-то какой спрос? Вам самим богом положено свои идеи проталкивать. Нет. Порфирий Кузьмич с меня спросит. Недоглядел, скажет, дурень, дал себя запутать, ну и получай теперь по первое число.
Кондырев сетовал словно бы в шутку, но Малик, всякий раз откликаясь намеренно беспечным смехом, проникся подозрением, что заместитель главного конструктора и впрямь испытывает тягостное сомнение.
Дальнейшие события показали, что они были не столь уж беспочвенны, как хотелось думать Марлену.
Едва он, не заглянув даже в заводскую гостиницу, где для него держали постоянный номер, поднялся на пятый этаж инженерного корпуса, как его изловила кондыревская секретарша.
- Куда это вы запропастились, Марлен? Василь Львович уже дважды справлялся.
Привыкший к постоянным передрягам, Ровнин сразу заподозрил неладное. Заместителя главного конструктора он нашел на обычном месте, возле кульмана за стеклянной перегородкой.
- Вам не икалось вчера? - в привычной манере осведомился он. - Телеграмму получили?
- Нет, Василь Львович. - Малик с тревогой взглянул на осунувшееся лицо Кондырева: под глазами темные тени, взгляд напряженный, унылый. - Какие-нибудь неприятности.
- "Какие-нибудь"! - желчно усмехнулся Кондырев. - Вы знаете, что мы собрали реактор?
- Конечно! Мы даже распили бутылку шампанского на радостях!
- Значит, рано начали радоваться. Не идет!
- Ничего не понимаю, - растерянно засуетился Марлен. - Что именно не идет?
- Реактор ваш не идет! Вы простите, но я не утерпел и опробовал установку без вас. Так, знаете, для успокоения.
- И что? - упавшим голосом спросил Малик.
- Козел! - Василь Львович осторожно, словно его мучил радикулит, опустился в кресло. - Надеюсь, вы знаете, что это такое?
Еще бы Малик не знал! Сколько раз приходилось ему калечить дорогостоящую трубку, чтобы пробить намертво спекшуюся пробку губчатого металла.
- Ничего страшного, - сказал он не слишком уверенно. - Главное, что восстанавливается. Режим как-нибудь подберем.
- Что толку от такого восстановления? Вы же предлагаете нам непрерывный процесс! Я правильно понимаю? А восстанавливать можно где угодно, хоть в костре, как в доисторические времена.
- Зря вы не дождались меня, Василь Львович.
- От вашего личного присутствия так много зависит? - Кондырев поцокал языком. - Вы случайно не экстрасенс?
- При какой температуре вели процесс?
- Тысяча сто.
- Зачем так много? С первого раза…
- Мне показалось, что так будет оптимально.
- Жаль, Василь Львович, честное слово, жаль… Все-таки у нас опыт, работали на самых разных режимах. Стоило бы прислушаться.
- Конечно, теперь вы начнете валить на меня. Что еще остается? Но я уверен, что дело тут не в режиме. Порочна сама конструкция, сам принцип. Над реактором нужно еще биться и биться.
- Будем биться, Василь Львович.
- Вам легко говорить. "Фигаро здесь, Фигаро там". Вильнули хвостиком и назад в столицу.
- Если от этого зависит ваше спокойствие, буду сидеть до победного конца.
- Долго придется сидеть.
- Сколько понадобится.
- Тут целый НИИ необходим, чтоб разобраться.
- Может, попробуем для начала своими силами?
- И откуда вы такой самонадеянный на мою голову?.. За реактор кто будет нести ответственность перед директором? Не вы же?
- Почему не я, Василь Львович? Разве мы не в тандеме? Считайте, что запороли реактор при моем непосредственном участии… Порфирий Кузьмич уже знает? - спросил он про директора.
- Ждал вас. - Кондырев высокомерно вскинул голову. - Теперь можно и докладывать со спокойной душой.
- Я бы на вашем месте не торопился. Давайте все-таки сначала разберемся. Попытка - не пытка.
- Пойдем поглядим, - согласился Василь Львович, слегка поостыв. - Купил барин собачку…
XXXII
Поворотная стрела бережно опустила "Пайсис" на воду. Потом его медленно отбуксировали подальше от белого борта "Борея", игравшего пятнами отраженного света. Пропуская редкие медлительные валы, оранжевый поплавок лениво вздымался и опадал, окруженный стаями суетливых чаек.
Надев спасательные жилеты, Светлана, Сергей Астахов и геотектоник Шахазизян спустились по веревочному трапу в шлюпку. Гребцы из палубной команды оттолкнулись от борта и дружно налегли на весла. Сергей привычно раскрутил накалившуюся баранку и, откинув тяжелую крышку, проскользнул в люк. Карэн Шахазизян галантно предложил Светлане руку. Держась за канат ограждения, она бросила чайкам припасенные крошки.
Мелькание крыльев, оглушительное многоголосье, солнечный звон. А затем небо над ней сузилось в круглую диафрагму и погасло, проглоченное затвором, когда Шахазизян захлопнул за собой люк.
В просторной овальной рубке было светло. Струящийся из иллюминатора голубоватый рассеянный свет бледными зайчиками дрожал на панелях управления. Когда каждый из акванавтов занял свое кресло, Астахов включил электроснабжение и методично принялся проверять системы жизнеобеспечения и связи. Щелкали контакты, вспыхивали рубиновые огоньки индикаторов, фосфорическим свечением наливались шкалы приборов. Их было не меньше, чем в кабине авиалайнера, и отработанные долгой тренировкой действия Астахова почти ничем не отличались от манипуляций пилота, готовящегося к взлету.
Автономный подводный аппарат, способный погружаться на глубину до двух тысяч метров, был снабжен новейшей системой гидроакустической навигации, гидролокатором кругового обзора, эхолотом, приборами радио- и гидроакустической связи, забортными фото- и телекамерами, чувствительными гидрофизическими датчиками и в довершение всего парой механических рук. Чуткие металлические пальцы могли крушить подводные скалы, выламывая куски в центнер весом, и бережно извлекать из раковин жемчужные зерна.
В задачу экипажа Астахова входило обследование рифтовой зоны, где в разломах коры рождалась новая каменная оболочка планеты. В точке, куда должен был опуститься "Пайсис", подводная телекамера зафиксировала ложбину, сплошь заполненную шарами до двух метров в диаметре. Судя по размерам и гладкой поверхности, они резко отличались от обычных железомарганцевых конкреций. Манипулятор не смог бы сдвинуть с места подобное двадцатитонное ядро, но оставалась надежда отыскать в бильярдной россыпи шарик поменьше.
Когда все системы и механизмы были опробованы, Астахов получил с борта "Борея" согласие на погружение. Вскипев воздушными пузырьками, к стеклу прихлынула желтоватая на просвет муть. Но вскоре акриловая толща иллюминатора прояснела небесным сиянием, пронизанным стремительным мельканием крохотных льдинок. Это поразительно напоминало град при ясной погоде. "Пайсис" скользил в глубину, пробивая плотную толщу планктона. Движение аппарата почти не ощущалось, и поэтому казалось, что планктонный град сыплет снизу вверх. Прильнув на мгновение к освещенному овалу, уносились розоватые кальмарчики, крупные креветки, расходящиеся косяки рыб. Синева ощутимо угасала, наливаясь непроглядной густой тушью.
Астахов включил прожектора. Глухая чернильная мгла, где изредка вспыхивали холодные искры, вновь обрела лазурную прозрачность. Но электрические лучи впитывала непроницаемая завеса. Теряя накал в осязаемо жуткой близости, они расплывались бессильным бахромчатым ореолом, за которым еще отчетливее проступал мрак. Даже самые ненастные ночи подлунного мира не знают кромешной такой беспросветности. Неведома она и космической бездне, прошитой узором немигающих звезд и туманностей.
Светлана не первый раз опускалась на дно, раздираемое конвульсиями обновляющейся тверди. Она знала, что и здесь, в спрессованном чудовищным давлением хладном мраке, трепещут эфемерные язычки живого всеохватного пламени.
- Выключите, пожалуйста, свет, - обратилась она к Астахову, следя за стрелкой глубиномера.
В аспидной безликости, погасившей окно, стали возникать мерцающие огоньки. Вначале далекие и расплывчатые, они разгорались, выныривая чуть ли не из-под ног, и пропадали, как неразгаданные кометы.
Проявлялись причудливые существа, едва знакомые по цветным иллюстрациям и фотоснимкам. Вспыхивали, как на экране, то выпученные глаза, то кисточки над едва угадываемым профилем, а то и вовсе одни острозубые пасти, с пугающей четкостью обрисованные во мгле. Какая-то большая плоская рыба была расцвечена рядами огненных точек, как дирижабль в ночи. Роями призывно мигающих светлячков шли рачки. Фосфорической аурой пульсировала медуза.
Стрелка обозначила полукилометровую глубину, а жизнь все летела и летела метеорным дождем. Приманивала добычу. Отпугивала врагов. Непонятным мерцающим кодом искала любви. Уютно жужжали сервомоторчики, разматывая бумажную ленту. Заполненные тушью самописцы чертили контур еще далекого дна. Отстукивали температуру и плотность воды печатные рычажки потенциометров. Ловя скупые слова наблюдений, крутились валики магнитофонных кассет.
Количество светящихся существ резко пошло на убыль. Леденящее ощущение бесконечности помимо воли овладело людьми. Каждый переживал его по-своему. Светлана неподвижно застыла в кресле, всецело перенесясь сознанием в завораживающую мглу. Тускнела, словно навсегда отлетая, память, беспечально угасало ощущение собственного "я", отдельного от времени и пространства.
Сергей Астахов опять врубил полный свет.
Погружение длилось уже около часа, но ощущение времени растворилось в окружающей бездне. К ней были прикованы мысли и чувства, обостренные до предела.
- Слева по курсу стена, - предупредил Шахазизян, не отрываясь от разграфленного на румбы экрана локатора, где зеленой стрелкой ходил вкруговую луч, рисуя дымный призрачный профиль.
- Знаю, - кивнул Сергей, сделав незначительную коррекцию. - Здесь и начинается подводный хребет, который открыли в позапрошлом году на "Витязе". Мы немного пройдем вдоль гребня, чтоб опуститься между уступами.
- Высота уступов от шестисот сорока до семисот метров, - сказала Светлана, сверившись с донной картой.
- Итого у нас будет порядка тысячи восьмисот, - подсчитал Сергей. - В пределах оптимума.
- Только не отклонись далеко от шва рифтовой зоны, - напомнил ему Шахазизян. Его прежде всего интересовал узкий провал, дно которого было образовано из расплавленных горных пород. Застывая, они должны были раздвинуть ранее сформировавшиеся плиты. Чем ближе к продольной оси хребта опустится батискаф, тем моложе окажутся изверженные лавы.
"Приземление" прошло плавно, без ожидаемого толчка. Занесенное илом дно выглядело бугристым, словно изрытый кротовыми норами чернозем. Над округлыми кочками проклевывались, исчезая при малейшем повороте луча, перистые венчики червей. Неровные следы зарывшихся в ил моллюсков слагались в загадочную клинопись. Глубоководная обесцвеченная акула показала одутловатое бледное брюхо и, взметнув облачко мути, растворилась, как тень.
Астахов приподнял батискаф и осторожно повел его над самым дном, поминутно справляясь с показаниями приборов. Каменная россыпь открылась значительно раньше, чем ожидалось.
- Стоп, - тихо сказал Шахазизян, хватаясь за рычаги манипулятора.
Откатив несколько камней величиной с футбольный мяч, он ловко подхватил их стальными клешнями и опустил в грузовой отсек.
- Это не конкреции, - уверенно определила Светлана. - Скорее всего, изверженные базальты. Поскребите немножко, - попросила она, указав на ближайшую к иллюминатору сферу.
Карэн Шахазизян круто развернул суставное сочленение и клацнул по гладкой поверхности. На матовой черни едва обозначилась морозная черточка.
- Практически нет осадочных отложений! - радостно удивилась Рунова. - Значит, они совсем молодые, эти шаровые лавы.
- Сколько им, как вы думаете? - спросил Шахазизян.
- Три, самое большее четыре тысячи лет… Наберите еще образцов, Карэн Цолакович, и, главное, грунта.
- Молодец, Сережа, вышел на самый шов! - похвалил Шахазизян, ловко орудуя механическими руками. - Теперь, если можно, давай под прямым углом от хребта.
- На румбе, - покружив над россыпью, Астахов плавно развернул аппарат и со скоростью семи километров в час пошел над норками донных аборигенов.
По знаку Руновой он то и дело останавливался, давая Шахазизяну возможность взять пробы. Мощность рыхлых отложений заметно увеличивалась. "Пайсис" словно двигался против стрелы времени, все далее углубляясь в геологическое прошлое океана. Широкие трещины, занести которые не смог даже осаждавшийся миллионами лет ил, явно свидетельствовали о расползании плит в стороны от рифта.
- Смотри, как расширяется! - подивился Астахов. - Со страшной силой!
- Тут расширяется, а где-то должно сжиматься, - развел руками Шахазизян. - Появление, понимаешь, под океанами молодой базальтовой коры обязательно вызовет сжатие и разрушение старой. Иначе бы наш земной шар раздувался, как мыльный пузырь.
- И такие зоны уже известны? - заинтересовалась Светлана, обычно далекая от тектонических проблем. - Где наблюдается сжатие?
- Конечно, - сказал Шахазизян. - Японский желоб, например. Там тихоокеанское дно неудержимо затягивается под Евразию. Разрушенные плиты базальта с колоссальной силой увлекаются под окрайку материка, где плавятся, погружаясь в раскаленные недра. Такие процессы сопровождаются накоплением просто-таки невероятных тектонических напряжений, отчего и возникают землетрясения.
Настало время связи с "Бореем". Астахов включил рацию и послал свои позывные. При передаче сообщения резко увеличилась нагрузка аккумуляторов и освещение приборов заметно потускнело. Вскоре пришел ответ. База радовалась, что на "Пайсисе" все благополучно, и желала экипажу успешного выполнения научной программы.
Пока автономное плавание в районе рифта протекало без заметных отступлений от первоначального плана, который, естественно, не мог предусмотреть неожиданностей.
Первым предвестником их явился внезапный скачок забортной температуры и, как следствие, уменьшение веса аппарата по отношению к воде. Заметив, что дно отдаляется, Астахов поспешил уравновесить "Пайсис" и принялся методично выяснять причину. Тут-то и выяснилось, что термометр вместо обычных двух градусов выше нуля показывает шесть! Немыслимая температура на такой глубине.
- Где-то поблизости тепловой выброс, - сообразила Светлана. - Скорее возьмите пробу. Могут встретиться аномальные диатомеи.
- Вам не кажется, что прожектора несколько ослабели? - напряженно всматриваясь в вырезанный световым конусом участок дна, спросил Шахазизян.
- Пожалуй, - неуверенно согласился Сергей. - Неужели аккумуляторы садятся?.. Нет, вроде норма, - облегченно вздохнул он, посмотрев на качающиеся стрелки. До красного сектора было далеко. - Какие будут указания?
- Пройдем немного тем же курсом, - предложила Рунова.
Минут через десять температура возросла уже на две десятые градуса, а дно перед иллюминатором еще более потускнело.
- Может, твой амперметр врет? - засомневался Шахазизян. - Или вольтметр?.. Как бы нам не застрять тут навечно.
- По инструкции я обязан всплыть в случае любого непредвиденного осложнения, - как бы рассуждая вслух, произнес Сергей. - Но я уверен, что приборы в порядке. И термометры в том числе. Обидно уходить, не докопавшись. Как полагаете? - Он повернулся к Светлане.
- А вдруг все же аккумуляторы? - упрямо стоял на своем Шахазизян.