XXXIV
Подлетая к Москве, Доровский испытывал приятное волнение. Впервые за шестьдесят с чем-то лет он возвращался в свой город не "навсегда" - человеку свойственно ощущать жизнь в категориях вечности, - но на короткий срок, обозначенный в командировочном удостоверении. Он прожил, в сущности, суматошную жизнь, и постоянные разъезды с их встречами-проводами стали нормой существования, привычкой.
Вызванный телеграммой президиума на годичную сессию Академии наук, Евгений Владимирович думал о том, что впервые займет деревянное кресло как полноправный участник собрания. Без унизительного ощущения неполноценности и, главное, без зависти, которая нет-нет да и всколыхнется кислотным облачком при встрече с более удачливыми коллегами. Чувство тщеславия, с коим Доровский и не пытался бороться, на сей раз было полностью удовлетворено. Довольный достигнутым, он уже и в мыслях не покушался на полный академический титул.
В Академгородке ему предоставили крупный отдел в солидном, оснащенном новейшим оборудованием институте, отдельный коттедж среди мачтовых сосен и неограниченные возможности для научного поиска. О чем же еще мечтать? Поручение выступить на сессии с десятиминутным сообщением явилось для Евгения Владимировича пусть маленьким, но необыкновенно чувствительным подарком, притом совершенно нежданным. Его бодрящий холодок пробуждал благодарные воспоминания о юношеской поре, лаская смутными отголосками былых вожделений, давным-давно перегоревшего жадного нетерпения.
Подтрунивая над собственной впечатлительностью, еще способной воспламеняться из-за таких мелочей, Доровский размышлял о том, что все, о чем мечталось когда-то, так или иначе осуществилось, и он должен быть благодарен судьбе. Но под убаюкивающим миротворением подобного рода дум не угасала глубоко запрятанная уверенность в том, что внутренне он совершенно не изменился и еще покажет себя с неожиданной стороны, еще выкинет фортель, который заставит ахнуть сановных старцев.
С такими примерно мыслями и приехал Евгений Владимирович к себе на Чкаловскую. Торопливо расцеловавшись с Марьей Алексеевной, уже высматривавшей его с балкона, он швырнул туго набитый портфель на диван и схватился за телефон. Предстояло сделать уйму звонков и назначить дюжину самых неотложных свиданий. Марлена Ровнина он пригласил в Дом ученых, определив ему время в перерыве между утренним и вечерним заседаниями. Ничто не менялось, не смело меняться в его образе жизни. Он снова был дома, привычный распорядок незаметно облек его, как застиранная, но тщательно выглаженная пижама.
- Опять растолстел, нехорошо. - Доровский увлек Малика в пустующий в обеденные часы кабинет директрисы. - Не годится. Спортом надо заниматься, берите пример с меня. - Он молодецки вздернул плечи, вобрав едва намечающийся живот. - Нуте-с, докладывайте, как жизнь молодая. Что нового?
- Особых новостей нет. - Малик достал из бокового кармана пакет с фотографиями готового стенда. - Возимся потихоньку.
- Ну-ка, ну-ка! - Евгений Владимирович надел очки в тонкой золоченой оправе. - А что? Очень даже солидно. Вполне.
- Правда, нравится? - польщено порозовел Малик. - Это вам не какая-нибудь стеклянная трубочка!
- Силища! - басовито прогудел Доровский. - Что твой атомный котел! И работает?
- С этим хуже, Евгений Владимирович. "Козлы" за "козлами". Едва успеваем выковыривать. Главное, никак не поймешь, в чем закавыка. Иногда шурует, как паровоз, по пять-шесть часов без перерыва. Уже думаешь - все, отладилось, слава аллаху, а оно возьми и встань. Сущее наказание!
- Режим?
- Пробовали и так, и эдак. И угол наклона, и шнек варьировали, и чего только не делали. Вы бы съездили, посмотрели? - Малик поднял на шефа умоляющие глаза. - Мне ваша поддержка во как нужна! Хотя бы для авторитета. Отношения сложные с местной командой. На волоске висим.
- Понимаю, Марлен Борисович, понимаю, но в этот раз никак не получится - расписано по минутам. Попробуем в следующий приезд. Это я вам твердо обещаю. Вы только не теряйте оптимизма. Еще ничего не появлялось в законченном виде. Поверьте моему опыту: наладится. Подобные осложнения в порядке вещей. Временные трудности неизбежны в любом деле. Так и нужно смотреть.
- Я понимаю, - вздохнул Малик. - Да уж больно тяжко, Евгений Владимирович. Сил моих больше нет.
- Это у вас-то нет сил?! - возмутился Доровский. - Здоровяк, мальчишка, кровь с молоком! Что тогда про меня говорить? Но ведь держусь? Вот и вы держитесь… Как диссертация?
- Если стенд пойдет, можно будет попробовать.
- Э нет, батенька! - Евгений Владимирович протестующе погрозил пальцем. - Я таких проб не признаю. Здесь действовать нужно наверняка, а стенд, не сомневайтесь, пойдет.
- Я ведь на технические науки хочу, - сказал Марлен с оттенком вопроса.
- Само собой разумеется, одобряю. Но теоретическая часть и особенно обсуждение результатов должны быть на высоте.
- Кира поможет, он обещал.
- Кстати, где он?
- В Монголии, как ни странно, газ ищет.
- Смелый он парень, - с оттенком неодобрительного удивления заметил Доровский. - Так резко сменить тематику…
- Я бы не сказал, что резко. Он нашел ей применение в геологии. Говорит - интереснее.
- Может быть, может быть, - протянул Доровский. - Однако я рад, что вы продолжаете дружить и сотрудничать.
Он ведь тоже должен защищаться?
- Да, на химические. У него в принципе уже все готово, только времени нет.
- Значит, живет полноценной жизнью, раз времени не хватает, и, следовательно, счастлив.
- Это уж как посмотреть, Евгений Владимирович.
- Счастлив, счастлив! Только не замечает этого до поры. Потом оглянется с высоты прожитых лет и поймет. И вы тоже, Марлен Борисович, вспомните когда-нибудь, каким были безумно занятым и счастливым.
- Наверное. - Малик мечтательно подпер ладонью округлую щеку. - Но пока я чувствую только усталость. Все тороплюсь, тороплюсь, и не знаю куда. В консерватории почитай полгода не был, девок своих почти не вижу. Растут без меня, как трава.
- Отдохнуть хочется? - со скрытой подковыркой спросил Доровский. - Пожить спокойно, как говорят, для себя? Знакомое и вполне понятное желание. Только ведь, дорогой мой, ни уют, ни покой не снимают главного в человеческой жизни вопроса: "Куда?" Праздные жуиры и сонные ленивцы тоже спрашивают себя: "Куда?" Причем много чаще, чем труженики, благо досуг есть. Вы меня поняли?
- Чего ж тут непонятного?
- Тогда не валяйте дурака и достойно делайте свое дело. Пока оно у вас есть, вы ничего, слышите, ничего не упускаете в жизни. За одним исключением! - Доровский хитровато прищурился. - Как бы ни было жестко со временем, не смейте тянуть с защитой. Это не просто ритуальный акт, но необходимый этап, притом не только в научном плане. Степень и ступень почти синоним. С высокой площадки по-новому открываются старые виды. Нет ничего хуже привычки, Марлен Борисович, она порождает нелюбопытство. На скрипочке, чай, давно не пиликали?
- Давно, Евгений Владимирович.
- И совершенно зря! Берите инструмент в командировки. Надо уметь отвлекаться от тупиковых раздумий.
- От тупиковых? - не понял Марлен.
- Природе не присуще понятие цели и смысла в том числе. - Доровский, казалось, убеждал самого себя. - Она слепа и бездумна, а мы, человеки, в своих умствованиях подменяем себя природой, пытаемся мыслить в масштабах вечности. В итоге - тупик. Не лучше ли принять расхожий постулат о том, что смысл жизни в ней самой?
- Допустим, приняли? - с пробудившимся интересом поддержал разговор Малик, хотя лично его подобные темы никогда глубоко не затрагивали. - Что дальше?
- Достойная мыслящего существа определенность. Из чего слагается наша жизнь? Работа, семья, друзья, удовольствия. - Доровский на мгновение прислушался к себе. - Да, удовольствия, причем в самом широком смысле. Иначе зачем жить? Сам процесс жизни должен приносить радость. Вы в целом довольны своей жизнью, Марлен Борисович?
- В целом доволен, - с готовностью ответил Малик. - Хотя отдельные частности портят мне все удовольствие.
- Что и требовалось доказать! - торжествуя, воскликнул Доровский. - Частности, неудачи, горечь поражения и прочие неприятные штуки входят в условия игры. Без них нет радости преодоления и восторга победы. Пока у вас есть стержневая забота, доставляющая вам, вопреки любым издержкам, удовольствие, вы счастливы. Потому что замыкается круг, и понятия "работа" и "удовольствие" становятся неразличимы. Только тогда в основе своей бессмысленное существование человека наполняется особым, я бы сказал, благородным смыслом.
- Я полностью с вами согласен, Евгений Владимирович, хотя Кира, наверное, понял бы вас намного глубже. Но я парень практический, как говорят, себе на уме. Меня интересуют частности, издержки, по-вашему. В принципе я не возражаю: надо так надо. Но почему бы не свести их до минимума? Чуточку помочь себе и своим близким? Имею право?
- Полное. У вас есть практические рецепты, коль вы такой практический человек?
- Как раз об этом я и хотел с вами посоветоваться! - Зная привычку шефа к многословной риторике, Малик умело перевел разговор на конкретную почву. - Я надумал уйти из института, - заявил он, собравшись с духом.
- Вот те раз! - воспаривший духом Доровский мигом обрушился с облаков. - Только этого мне недоставало! И почему так вдруг?
- Не вдруг, Евгений Владимирович, уже давно об этом подумываю.
- И куда же вы нацелились, друже?
- На завод!
- Как? - Доровский даже поперхнулся от неожиданности. - На какой завод?
- Судите сами, - вкрадчиво заворковал Малик. - В институте я стался в полном одиночестве. Новый завлаб уже косится на меня за постоянные отлучки, и вообще не известно, будет ли возобновлена тема на будущий год. Что я теряю?
- Прежде всего экспериментальную базу, созданную с таким трудом!
- Ничего подобного. В заводской лаборатории прекрасно освоили нашу методику. Практически все необходимые анализы сейчас выполняются только там. Кстати, намного быстрее. Можно сказать, в тот же день. Ведь у них поток, производство. Я уж не говорю о том, что стенд требует постоянного присмотра. Меня некому там заменить, Евгений Владимирович.
- Допустим, - Доровский уже понял, что Малик не намерен оставить тему, как это сделал Ланской, и немного успокоился. - Но в какой роли вы видите себя там? Вы же экспериментатор, а не инженер, притом химик.
- Да найдут они мне подходящую должность! - Марлен беспечно махнул рукой. - Зато я буду постоянно при деле. На данном этапе все упирается в стенд. Лабораторные опыты себя исчерпали. Самая пора сосредоточить усилия на главном. Если бы мы хоть на режим вышли!
- До этого, как я понял, далеко.
- В том-то и суть! И вместо того чтобы день и ночь возиться со стендом, я занимаюсь челночной дипломатией. Установка неделями простаивает, механики работают спустя рукава, с прохладцей, отношение руководства скептическое. Того и гляди, свернут исследования. Нужен хозяйский глаз. Уверяю вас, что заводчане совершенно иначе станут относиться к делу. А так кто я для них? Гастролер! Приехал и уехал, голова не болит. Зам главного конструктора и без того жалуется, что мы ему камень на шею повесили. Со своей точки зрения, он прав. От основной работы его же никто не освобождал. Долго так продолжаться не может - на голом энтузиазме.
- В ваших аргументах есть известный резон, но в целом - прожектерство, маниловщина. Вредная маниловщина!
- Почему же маниловщина, Евгений Владимирович?
- Да потому, что своими фантазиями вы рискуете оставить нас у разбитого корыта. На чем держится сотрудничество с комбинатом?
- Прежде всего на расположении директора или, говоря иначе, на вашем и Михаила Евгеньевича авторитете.
- Связи, мой дорогой, и вообще личные взаимоотношения фактор важный, но не определяющий. Они могут либо ускорить, либо замедлить объективный процесс, не более. Вы понимаете, что я имею в виду? Если бы за нашим изобретением не стояла принципиально новая технология, причем сулящая выгоды, не помогли бы никакие авторитеты.
- Согласен, Евгений Владимирович. Кира тоже так считает. Но ведь без поддержки нас и загробить могли, невзирая на все выгоды? Очень просто.
- Могли и загробить, - совершенно спокойно согласился Доровский. - Но надолго ли? Пусть не сегодня, а завтра, или даже через год, но мы бы все равно получили свидетельство. Таково свойство объективной истины. Поверьте моему опыту.
- А нервотрепка? А потерянное в бесконечных спорах и обсуждениях время, отнятое у работы?
- Тут я с вами согласен. Поддержка на то и нужна, чтобы сберечь силы и время для главного. Борьба в науке неизбежна. Новое не может утвердиться без борьбы. Элементарная диалектика. - Евгений Владимирович взглянул на часы. - Однако мы отвлеклись. Вернемся к вашим фантазиям. Трудность положения усугубляется тем, что юридическую основу сотрудничества института с заводом составляет хозяйственный договор. Если вы уйдете, он потеряет всякий смысл, превратится в фикцию.
- Но я же останусь при установке! - продолжал упорствовать Марлен, мысленно признав легковесность аргумента.
- В каком качестве? - холодно спросил Доровский. - Тема-то ваша тю-тю…
- Ее и без того прикроют.
- Только на будущий год, а за год можно ого-го сколько сделать. Во-вторых, бабушка надвое сказала. Пусть попробуют! Мы и сами с усами!
- Трудновато мне придется одному, - вздохнул Марлен, раздавленный железобетонными доводами шефа. В Доровском вполне мирно уживались приверженность к философским витийствам с трезвым знанием потаенных пружин и винтиков хозяйственно-управленческого механизма. Крыть было нечем.
- Чего-чего, а легкой жизни пообещать не могу, - согласился шеф чуть ли не с радостью. - Но вы ведь и не искали себе легкой жизни? В науке, к сожалению, на одного с сошкой приходится семеро с ложкой. Вот им действительно живется безбедно. Работенка не пыльная, притом престиж. Однако не нам им завидовать, Марлен Борисович. Это они завидуют нам черной завистью и всячески ставит палки в колеса. Продержитесь уж как-нибудь годик, а там видно будет. В крайнем случае заберу вас к себе вместе с темой. Поедете?
- С превеликой радостью! - растрогался Марлен. - Спасибо, Евгений Владимирович. Признаться, я давно ждал.
- Чего же молчали, если давно? Надо было сказать. Не чужие.
- А нельзя сделать так, чтобы вы тему забрали, а я все же при установке остался, на меткомбинате? - вкрадчиво возобновил натиск Марлен. - Это был бы идеальный вариант.
- Почему вы так думаете? - Доровский мысленно оценил предложенный вариант. - Вас что, действительно туда тянет.
- Тянет, Евгений Владимирович. Чем глубже врастаю в проблему, тем яснее вижу, что мое место именно там. Без металлургов нам не поднять тему. Работы ведь непочатый край, на всю жизнь хватит. И что самое главное, она мне нравится. Я не могу мыслить формулами, как Кира. Мне обязательно своими руками пощупать надо. Я уж не говорю про условия. Всего за два месяца мы изготовили и опробовали четыре варианта реакторов! Да у нас в институте на это годы уйдут! Это же силища! Могучая техника. Широкие возможности…
- Хорошо, Марлен Борисович, я вас понял, поэтому не надо на меня эмоционально давить. У вас был конкретный разговор с руководством?
- Конкретного не было, потому что я сперва с вами хотел согласовать, но в общих чертах мы с Порфирием Кузьмичом договорились. У меня создалось впечатление, что он отнесется положительно. Даже больше того…
- Допустим. - Доровский задумчиво побарабанил пальцами по краю стола. - Но все равно, раньше чем через год я тему взять не смогу. Надеюсь, это-то вы понимаете?
- Вполне. Я подожду, Евгений Владимирович.
- Жена-то как к вашим завихрениям относится.
- Нормально! - обрадовался Марлен, поняв, что шеф начинает сдавать позиции. - Поедет со мной! И девок возьмем!
- Завидная уверенность, - с затаенной грустью усмехнулся Евгений Владимирович. - Мои вон не поехали… И то правда, сколько мне там осталось? А здесь квартира, дача опять же - надо беречь.
- У них в городе и музыкальная школа есть!
- Ишь чему радуется! Квартира его не волнует, лишь бы музыкальная школа была. - Доровский, словно окончательно отступаясь, покачал головой.
- Для нас это очень важно, - пояснил извиняющимся тоном Марлен.
- Тогда крепись, казак. - Прислушиваясь к прибывающему гомону голосов в коридорах, Евгений Владимирович вновь взглянул на часы. - Ваша задача - продержаться без потерь материальной техники и престижа хотя бы до весны. За этот срок я жду от вас следующего: готовой диссертации в переплетенном виде и по возможности выхода на режим. Договорились?
- Договорились!
- Остальные проблемы решим к обоюдному удовольствию. - Доровский засуетился и, подхватив под мышку неразлучный портфель, бросился к дверям. - Прошу прощения, Марлен Борисович, но надо бежать! Выступаю с докладом…
ХХХV
Зима пришла в Гоби тихая и бесснежная. Днем бывало порой даже жарко, но с заходом солнца песчаные барханы цепенели в тисках лютой стужи.
Седьмая буровая расположилась поблизости от заброшенной ламаисткой кумирни. Похожие на собак лохматые львы стерегли разрушенное святилище, слепо таращась на вагончики-балки, доставленные в песчаную глухомань вертолетом. Кроме буровиков, здесь жили трое геологов из комплексной экспедиции. На скважину возлагались большие надежды, и они остались зимовать после окончания полевого сезона. Каждую декаду из соседнего центра прилетал вертолет со сменой. Он подвозил продовольствие, газеты, письма и жизненно важное горючее для движка. О воде, к счастью, заботиться не приходилось. За воротами древнего храма, смотревшими двумя парами супротивных арок на все стороны света, нашли занесенный песком колодец. Его очистили, углубили и поставили электронасос. Вода оказалась немного солоноватой, но вкусной, напоминающей "Ессентуки".
Кирилл делил нары с монгольским геологом Лобсаном Дугэрсурэном. С наступлением темноты, когда выключали движок, они подолгу беседовали у раскаленной печурки, вспоминая Москву, общих знакомых, университет. Узнав, что Дугэрсурэн кончал у Корвата и Анастасии Михайловны, Кирилл сразу расположился душой к этому молодому красивому парню с утонченным и умным лицом. На третий день знакомства, раздавив по случаю воскресного дня бутылочку пшеничной архи под пельмени - бозы, они перешли на "ты".
Собственно, от Лобсана Кирилл и узнал о некоторых примечательных особенностях храмовой архитектуры.
- Вот тут и стояли позолоченные бурханы, - показав на ступенчатое возвышение, заваленное поломанной черепицей и перегнившими брусьями обвалившейся кровли, объяснил он. - На северной стене. Хоть по компасу проверяй.
- Почему именно на северной? - Кириллу захотелось докопаться до сути. - Наверное, это имело особый символический смысл?
- Не знаю, должно быть, имело. Мне дедушка рассказывал, но я почти все забыл. Но север для монголов - самое важное направление. Ты только представь себе, что означала Полярная звезда для кочевника! И вообще старики всегда ждали с севера счастья.