Джокер поспешно убрал со стола локти, при этом оскалившись одной стороной лица так, чтоб не заметила Паола. Прямо перед носом его очутилась полная кружка, шею его обвила полная белая рука, кружевная оторочка платья к боку его прижалась плотно, губы полные оказались у самого сатирова уха и зашептали, дыханием шевеля завитки его жёстких волос: "Лёвик, я так по тебе соскучилась, милый!"
- Радость моя! - процедил сквозь зубы Джокер и приник к стеклянному ободку кружки.
Саша некоторое время наблюдал, как не скрываемая более страсть стосковавшейся женщины штурмует бастион выдержки и хладнокровия вспомнившего о делах мужчины, и всё же решил вмешаться:
- Матвей, ты сказал, допьём и поедем.
- Сейчас, - досадливо огрызнулся Джокер, слегка задыхаясь. - Ты видишь, что тут… Паола, ну не здесь же! Пао…
Договорить ему не позволили обстоятельства. Как-то так получилось, что Паола уже сидела у него на коленях и высвободиться у пленённого сатира не вышло бы даже будь он самим Геркулесом. Саша отвернулся к окну. Заметно стемнело, солнца больше не было видно над горбатым горным хребтом: то ли за тучами спряталось, то ли уже опустилось за иззубренный гребень. Ни есть, ни пить не хотелось, клонило в дрёму. Волков сонно уставился в заоконные сумерки, стараясь не слушать, как пыхтит и посмеивается атакуемый страстной особой сатир. Зарницы за стёклами вспыхнули раз и ещё раз; поползли по трассе два светляка, приблизились, вспыхнули снова, словно кто-то шарил наудачу в сумерках лучами и нащупал то, что искал - придорожный кабак. Возникшее за окном ворчание, негромкое поначалу, усилилось, вздрогнули мелкие стёкла в переплёте рам. "Кто-то приехал, - отметил про себя капитан Волков и покосился на приятеля. - Нет, не слышит Матвей, очень занят. А Франчик насторожился. И кабатчик зачем-то под стойку нырнул. Прячется? Нет, вынырнул снова. Какие-то знаки делает. Зачем? Всё равно ведь не понимаю".
- Матвей, там кто-то приехал, - сообщил Саша и вынужден был констатировать про себя: "Нет, не слышит сатир, или слушать не хочет". Рёв стих, во дворе захлопали автомобильные дверцы, что-то выкрикнул женский голос, отозвался мужской, но слова не удалось разобрать. Потом там захохотали.
- Паола! - позвал Франчик и добавил какое-то непонятное слово. Оно и привело в чувство разнежившегося сатира, да только поздно. Грохнула, распахнувшись настежь, дверь, в кабак вошли, озираясь начальственно, трое. Бритые наголо, одетые так же, как Матвей - в чёрные комбинезоны и чёрные же высокие башмаки на шнуровке, - крупные белоглазые мужчины. Дверь закрыть за собой не потрудились, пошли по проходу вразвалку, равнодушно скользнули взглядами по затылкам товарищей Франчика, самого его вниманием не удостоив. Людоеды приумолкли, отставили кружки; все, как один, глаза уткнули в стол и втянули головы в плечи. "Волкодавы", - подумал эмиссар Внешнего Сообщества капитан Волков Александр Владимирович, с интересом разглядывая пришедших. Заметил у переднего волкодава на плечах прямоугольники материи с нашитыми большими кругами из жёлтого металла: по два круга на каждом плече. Рядом шумно вздохнули. "Чего теперь-то вздыхать!" - обозлился на приятеля Саша, глянув на отвисшую Матвееву челюсть. Паола завозилась, слезая с колен сатира. Одной рукой всё ещё цеплялась за его шею, другой шарила по столу в поисках подноса. В глазах её застывших - ужас. "Чего они все боятся? - удивился Саша. - Ну, пришли сюда эти трое перекусить и попить пива, что тут такого?" Он получил ответ на этот вопрос быстрее, чем ожидал.
Последний из волкодавов (с тремя звёздочками на каждом плече) приостановился, перекатил свои бельма на Паолу и вцепился вдруг в её шарившую по столу руку, дёрнул, вытащил в проход и второй рукой схватил за передник так, что затрещала ткань. Зрачки его уткнулись в низкий вырез платья. Паола пискнула, повернула к Матвею голову, взгляд её метнулся, скрестился с растерянным взглядом Волкова. Выражение лица официантки при этом стало совершенно бессмысленным.
- Сюда смотри, дура! - приказал волкодав и притянул обмякшую женщину к себе рывком, да так, что голова её мотнулась как у тряпичной куклы. - Обалдела от радости?
- Уважаемый, нельзя ли повежливей с дамой? - спросил Волков. Просто не смог сдержаться, да и не захотел.
Белоглазый был так удивлён, что выпустил жертву, поискал - кто посмел?! - и не к самому Волкову почему-то обратился, а Джокеру бросил развязно:
- Ты, говно изгойское, с тобой этот языкатый? Кому это он?
Саша вдохнул так, что зубам стало холодно, выбрался из-за стола и стал против волкодава. Глянул мельком на Джокера - тот пучил глаза, открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, - глянул на Паолу, - она прикрывала рукой голову, будто ждала, что станут бить, - и поймал взглядом чёрные точки волкодавских зрачков. В глазах потемнело от бешенства: человек, стоявший на расстоянии вытянутой руки очевидно повинен был в мерзейших мерзостях, и не тот ли это волкодав, что женил мужа Паолы на своих грехах? А даже если и не тот?! И человек ли это вообще?!
- Я тебе это сказал, белоглазый ублюдок, - едва удерживаясь от крика проговорил Саша.
"Превышен порог пассивной защиты, - бесстрастно просигналила "Афина", истолковав гнев капитана по-своему. - Режим нападения активирован!" - и зажгла вокруг волкодава прямоугольник целеуказателя. Чуть помедлила (Волков и не подумал изменить режим) и обтянула тело в чёрном комбинезоне красной паутиной координатной сетки. Волкодав не глядя толкнул Паолу в грудь, шагнул к Волкову, дёргая рукой клапан небольшой сумки, висевшей на поясе, зашипел сквозь зубы: "Расплодилось перхоти подлородой", - и капитан окончательно утратил самоконтроль. Схватился за перекрестье красных линий, сжал, потянул на себя, потом отшвырнул прочь, в бросок вложив всю накопленную за день ненависть. Кажется, даже кричал при этом что-то, себя не слыша.
Волкодав погиб раньше чем тело его проломило стойку. Сеть "Афины" - страшная штука, нет шансов выжить у того, на ком затянется она, повинуясь движению пальцев, сжатых в кулак. А белоглазый, попавший под горячую руку, ещё и сшиб вдобавок с ног обоих своих подчинённых, после чего и снёс бастион кабатчика, вломившись туда с ужасающим треском.
В мешанине расщеплённых досок - рубчатые подошвы. Паола визжит. Один из волкодавов силится встать на четвереньки, но едут колени. Второй уже на ногах. Пистолет у него. Волков ревёт на бегу: "Попробуй только! Раздавлю-у-у!" - но волкодаву это безразлично, не слушает и не слышит. Вспышка прямо в глаза. "Данг!" - даже ушам больно. Пуля - в пол. "Афина" не шутит. "Успел-таки стрельнуть. Ах ты мерзавец!" - думает Волков, хватаясь за чёрную ткань, и как мешок её вместе с содержимым - в божий свет, в крестовину оконной рамы. "Га-гах!" - грохают, разламываясь створки и сыплется, дзенькает, всхлипывает хрупко стеклянное крошево. "Небеса чёрные и красные! Что ж я творю?!" - ужасается Волков, но дело-то уже сделано. Чёрные подошвы в проломе стойки неподвижны, и ясно, что там мертвец. В развороченной раме - обтянутый чёрной тканью зад, ноги носками внутрь, пятками врозь. Не двигается.
"Этого я тоже что ли насмерть?" - Волков неуверенно подошёл, под ногами заскрипели осколки. У трупа куртка на спине задралась и видно человечью бледную кожу. Сзади шаги. Саша развернулся на месте, готовясь отбить нападение, но тут же подумал: "Нет. Убегает он. Как его носит-то из стороны в сторону, тоже, видать, попало ему. И слава небу, его хоть я не убил. Как этих вот. Что же вышло, Сашка? Ты, совсем озверел? С волками жить…"
Входная дверь так и осталась открытой. Взревел во дворе двигатель, что-то заскрежетало, вспыхнули и заплясали на оконных стёклах отсветы фар, потом рёв стал отдаляться и стих. Саша направился к развалинам стойки. Не хотелось, но надо же было всё-таки посмотреть, что сталось с первым белоглазым. Навстречу выскочил Хряк, отдавил ногу, бросился к двери, крича: "Хана ему! Холодный! И тот тоже - с рамой на ушах! Паола, Франчик! Ноги!"
- Стой! - остановил его Франчик, ухватив за шиворот. - Не пыли. С нами уйдёшь. Паола!
Но она не слушала. Подошла вплотную к Волкову (тот после воплей кабатчика о ногах разглядывал волкодавские башмаки), подёргала за рукав и сказала, с ненавистью глядя капитану в глаза:
- Будь ты проклят!
- Что? - Саша опешил, забормотал: - Но Паола, я же…
Она плюнула ему под ноги, повторила: "Будь ты проклят!" Волкову показалось - ещё немного и она влепит пощёчину.
- Пашка! - позвал Хряк, успевший перекинуться с Франчиком парой слов. Вся компания людоедов была уже на ногах, на Волкова они поглядывали настороженно, жались друг к другу, но с места не трогались, ждали.
- Хорош базарить, Паола, валим! - возбуждённо командовал Франчик.
- Иду, - отозвалась бывшая официантка, и, оставив Сашу, направилась к распахнутой настежь двери.
- Пао… - начал, протягивая руку, Матвей, так до сих пор и не успевший подняться с места.
- Будь и ты проклят, что притащил сюда этого урода, - оборвала его Паола, не оборачиваясь. В проходе зашаркали ноги, кто-то из людоедов спросил уже у дверей: "Куда теперь-то, Франчик?" - но ответа Саша не расслышал, в кабаке остались он, Матвей и два трупа.
- Ну и пошла ты!.. - с некоторым опозданием крикнул открытой двери Джокер и грохнул по столу кулаком.
- Так лучше даже, - заявил он, повернув голову к Волкову. - Их будут искать, а не нас. Решат, что и мы в горы дёрнули. А мы на север с тобой. Всё. Поехали.
Он хлопнул ладонями по столу, поднимаясь.
- А как же эти? - спросил Саша, указывая на того волкодава, о котором сказано было, что у него на ушах рама.
- Что - эти? Ты хоронить их собрался с почестями? Поехали, а то нас самих тут закопают. Когда вернётся тот, которого ты не добил. Со сворой. Дурак ты Саша, телёнок, хоть руками и козырно машешь. Валить - так всех, понял? За каким лешим ты третьему дал сбежать?
Волков послушно брёл следом за Матвеем, пытаясь справиться с мыслями, сбившимися в клубок: "Дал сбежать. А тем двоим не дал. То есть, им-то я как раз дал. Так дал, что… Я же не хотел убивать! Как это получилось, как?! Вступился за эту сороку-воровку. Тому дала, этому дала, всем дала. И все довольны, один я, как дурак последний. Какого тензора было лезть? Если не понимаешь ни рожна. Гер-р-рой. А Матвею - хоть бы хны. Чего он со всеми-то не сбежал? И почему они сбежали? Не по-ни-ма-ю! Ни-че-го! Джокера спросить?"
- Матвей! - позвал Саша сатира. - Я не понимаю.
- Погоди, не мешай, - оборвал его Джокер. Настороженно озирался, стоя на крыльце. Паолы, людоедов и кабатчика след простыл, Клипсы тоже нигде видно не было, похоже, бежала с ними, один пропойца Чакки остался. Ворочался в луже, пытаясь хотя бы сесть, если не получится встать. Джокер остановил взгляд на нём, и уголки сатировых губ поползли вверх.
- Ты-то нам и нужен, - сказал он вполголоса, неторопливо спустился с крыльца, направился было к Чакки, потом резко развернулся и со словами: "Не-е. Надо отлить сначала", - пошёл обратно, расстёгивая на ходу ширинку.
- И ты бы тоже отлил, - сказал он, мельком глянув на Волкова.
- Как, прямо здесь? Туалет есть тут где-нибудь?
- О-о-о! - зарычал сатир, закатив глаза. - Хорошо-то как пошло! Туалет тебе? Под крыльцом, значит, стесняешься? Окружного комиссара завалить ты… О-ох, аж взмок весь. Окружного завалить ему, как два пальца, а у стены пос-с-с… А-а-ах, твою мать, как напрудил, литра три не меньше. Ты давай-давай! Туалет ему. Прямо здесь давай. Машину я потом останавливать для тебя не буду, времени у нас нет.
"Он прав, - подумал Саша, становясь по другую сторону от крыльца. - Времени у нас, и правда, нет, так что, дорогой мой убийца, сделай ещё один шаг от человека к зверю. Слышал, что тебе сказали? Давай-давай. И ведь предупредил тебя Арон, лучше прикинься животным, пока будешь здесь, чтоб никто не заметил, как ты разгуливаешь по канату, натянутому между человеком и зверем. Или становись уж тогда зверем насовсем, а? Немного ж осталось! Убиваешь, когда захочешь, ножку поднимаешь где попало. Давай-давай, дружок. Оставил здесь свою метку?"
- Чё те? Чё те над-до? - с пьяной натугой хрипели у Волкова за спиной. - У мм-е… ничё нет, поал? Не ви-ишь штоле? К-куд-да ты мм-е… меня?
Саша отошёл прочь от стены, застёгиваясь, навстречу ему Матвей тащил пьяного, перекинув его руку через свою шею. Уговаривал, похохатывая:
- Ничего-ничего, Чак, сейчас поправишься. Ха! Сейчас тебе всё будет, и выпить и закусить. Ха-ха! Хряк угощает. Жри - не хочу. И с собой уноси, если сможешь.
- Бабок у мм-е… фьу-у-уф-сф-сф! - свистел Чак, вися на Матвеевой шее и переставляя ноги с трудом. Пока взбирались на крыльцо, он споткнулся по одному разу на каждой ступеньке.
- Кому нужны твои бабки? - уговаривал Джокер, отдуваясь. - Говорю же на шару. Всё здесь теперь твоё.
- Мм-моё?! - переспросил Чак и попробовал приосаниться. - Ё-моё!
Они скрылись за дверью, загремели там внутри мебелью, потом голос Чака заревел какую-то песню без слов. Саша терпеливо ждал, сунув руки в карманы и поёживаясь на сыром ветру. Долго ждать не пришлось, сатир выскочил наружу, аккуратно прикрыл дверь, скатился с лестницы, крикнул Волкову: "Всё, пора делать ноги!" - и бросился к машине. Взревел двигатель, дверцу Саша захлопнул уже на ходу. Сатир лихо развернул машину. Пустил её с места так, что привычного к перегрузкам капитана ощутимо вдавило в кресло. "Первая космическая", - отметил он про себя. Вспыхнули прожектора, выхватив из сумеречной мглы столбы ворот, медведь подпрыгнул на выезде, вырвался на мокрую дорогу, скребнул всеми четырьмя резиновыми лапами и понёсся прочь от кабака, оставленного на поток и разграбление.
- Камень не потерял? - первым делом спросил Матвей.
- Какой камень? А, ты об иоланте. Со мной он.
- Ага, - сатир удовлетворённо кивнул. - Тогда всё путём. Волкодав тот тебя разглядеть не успел, меня он не знает. Хорошо. Слышь, Саша? Хорошо, что ты третьего оставил. Приведёт он туда своих, а там (сатир фыркнул) этот терпила, бухой в подкладку. Я его в прямиком в кухню отволок. Ты б видел, как он - ха-ха! - припал к тазику, что под насосом с пивом. А-а-а, не могу! Оборжаться. Волкодаву тому что ты, что Чакки - одни хрен. Видал, как он на улицу дёрнул? Ещё бы, я сам чуть в штаны не наложил: хрясь! - окружной в стойку башкой, а тут второй из пистолета в тебя - бабах! - а ты и его тоже - хрясь! - воздухом теперь дышит. Да-а! Силён ты ручонками помахать, одного не пойму за каким Тором тебе это надо? А? Колись, чего тебе окружной сделал?
Пламенные глаза медведя зажигали на мокрой дороге лужицы огня. Саша мучился страшно, слушая описание собственных подвигов. Вместо ответа спросил:
- Что они сделают?
- Кто? Волкодавы? С кем? С тем придурком бухим? Сожгут вместе с кабаком. А может и повесят. Какая разница? Они всех, кого там найдут, чтоб свидетелей не осталось. И Хряка если поймают - тоже, и Франчика… Хотя нет. Того третьего я не знаю, значит он баклан ещё. Вряд ли он кого-нибудь запомнил. Облаву они устроят, это как пить дать - шутка ли: окружного комиссара завалили. Я, если б на Франчика месте был, дёрнул бы вдоль берега против солнца, а там бы как-нибудь через пролив. Бабки у него есть. В общем, если не заловят их, надо думать - прорвутся. К этим, как их? К дионисиям. Самое им там место, особенно Хряку. Но лучше чем здесь ему уже нигде не будет. У окружного он жил, как у Кия за пазухой, пока ты не… Слышь, Саша, зачем ты всё-таки махач устроил, а?
Худо стало Волкову. Матвея слушать бросил, перестал следить за дорогой, думал покаянно: "Зачем? Сам не знаю. Благими порывами принято мостить дорогу в ад. Милости просим, господин эмиссар, приятно ли ехать? Не терпите ли каких неудобств? Помолитесь "Афине", она поможет, раз своей головы нет у вас. Хряк у окружного, как у Кия за пазухой, Паола за Хряком, как за стеною каменной, Франчик за Паолой по любви, Джокер за ними за всеми из корысти и по надобности, а я… Да чего скрывать, дорогой мой, по глупости, Сашенька, по недомыслию. Неужели никак нельзя исправить?.."
В глазах потемнело, но не от гнева, а от стыда. Саша скрипнул зубами, зажмурился, но это не помогло. Желание вернуть время вспять, сделать так, чтоб не было ничего, стыдное вожделение ребёнка, разбившего любимую мамину вазу - собрать осколки и составить из разбитого целое, - навалилось, мешало дышать. Саша поднял глаза к небу, и…
Заглох двигатель. Джокер охнул, словно придавленный, руль в его руках повело вправо, машина, быстро гася скорость, свернула к обочине и зарылась передними колёсами в грязь. Время замедлилось, потекло как черничный кисель из расколотой кружки, Волков видел со стороны себя самого, обхватившего руками голову, смотрел в собственные поднятые кверху глаза, читал в них вопрос: "Нельзя ли сделать так, чтоб этого не было?!" - и, проглядев череду бесплотных видений, понял: нет, нельзя. Станет хуже. И сказал себе самому: "Нет, нельзя. Только вперёд. Так надо", - и стало ему легче. Отёр пот со лба, передохнул и глянул на спутника. Матвей хрипел, уронив голову, и пускал слюни. Ткнулся носом прямо в крестовину руля, точно как его машина в кювет. Глянув вперёд, Саша увидел выхваченный из мрака световым пятном куст, весь в цветах, словно в пламени белом, и подумал уже без горечи: "Что было то было. Нужно ехать дальше".
- Поехали, Матвей, - сказал он и удивился тому, каким чужим показался собственный голос.
- Оу-х! - простонал тот, поднимая голову. - Что это было?
- Ерунда, не обращай внимания, - пробормотал Волков и спросил, чтоб скрыть смущение: - Зачем ты с дороги съехал? Говорил же, что останавливаться не будешь.
- Ох, не знаю я, - ответил сатир, открыл дверь, высунул голову наружу. Стало слышно, как отхаркивается, отплёвывается и стонет. Однако когда он выпрямился в кресле и захлопнул дверь, выглядел значительно лучше. Головой ворочал из стороны в сторону и в шее у него хрустело. Приободрился, продолжил, доверительным тоном:
- В первый раз такое. Чуть не гробанулись мы с тобой. Ну да ладно, пронесло на этот раз. Поехали.
Ворча и разбрасывая грязь с колёс, медведь выбрался на дорогу и двинулся сначала медленно, потом, когда перестали бить в днище комки глины, наддал.
"Итак, - подвёл итог своим наблюдениям Волков. - Кое-что выяснить всё же удалось. Общественное согласие налицо, эскапада моя на таком фоне выглядит, надо признать, глупо. Волкодавы, они же белоглазые - наверху, это очевидно. Не самый верх, но туда мы ещё доберёмся. Задача нижнего слоя верхов - защищать гоев от изгоев, но с изгоями при этом они не очень ссорятся. Некоторым изгоям живётся при них неплохо, иные вынуждены собираться в шайки и бежать в горы, но судя по всему без особой нужды их тоже не трогают, разве что устроят иногда облаву, и уж тогда вешают и жгут без разбору, кто под руку попадётся. Попустительство с покровительством пополам, но зачем же тогда облавы? Аналогия нужна, чтоб понять. Изгои - волки. Волкодавы - собаки. Собачья преданность. Собака лает, ветер носит. Нет, не то. Собака лает, караван идёт. Что-то в этом есть, но тоже не то. Собака лает, когда видит хозяина. Нет. Хотя… Да! Вот зачем облавы. Чтоб преданность свою собачью хозяину показать, не то ведь может и палкой по хребту. Значит, нужно тебе, друг мой Александр, познакомиться с хозяином, а заодно и с палкой его. Чтобы понять, в чём причина такой покорности белоглазых. Могут ведь собаки загрызть хозяина, если наберётся их много? А много ли их?"