Наконец спазмы прекратились, Ирвин выпрямился. Подбородок его и губы были перемазаны мокрым, ярко-оранжевым, глаза выпучены. Дыхание его было тяжелым. Прохрипев "I guess I'm fucked now", он зачерпнул горстью из ручейка и плеснул себе в лицо. Утерся рукавом, отполз в сторону и сел, привалившись спиной к стене.
– Что с тобой, брат? – тревожно спросил Вадим. – Отравился чем-то? Наверняка чипсы были просроченные! Или кола. Ты хоть на дату выпуска посмотрел?
Ирвин отрицательно помотал головой. Вадим поспешно отстегнул от ремня фляжку, протянул ему:
– На, полечись. Выпей все. Если даже опять вытошнит, так хоть желудок промоешь.
– Отвали, чувак. Промываниями это не лечится.
– Почему? Отравление только так и лечат. Промывания, клизмы...
– Это не отравление, – убежденно просипел Ирвин. – Это проклятие Черного Шамана. Мы решили смыться, вот оно и подействовало. Я сейчас сдохну, а после труп встанет и задушит тебя. – Он снова прижал руки к груди. – Беги, чувак, ты еще можешь спастись!
– Кончай молоть чушь, – рассердился Вадим. – Никакого проклятия нету, я уже объяснял. Просто ты нажрался жирной, вдобавок просроченной дряни. А может, и не просроченной, просто твой организм отвык от всего этого дерьма. Пей, солдат, это приказ.
Он сам открутил крышку у фляги и сунул горловину в рот Хэмпстеду. Наклонил. Тому не оставалось ничего иного, как начать покорно глотать. Опустошив флягу почти без остатка, Ирвин несколько секунд прислушивался к себе, затем громко рыгнул. К счастью, тем дело и ограничилось. Посидев еще немного, американец слегка приободрился. Видимо, спиртное подействовало именно так, как следует. Нельзя сказать, что Хэмпстед воспрянул духом, но умирать определенно передумал.
– Ты не все знаешь, – сказал он и помахал пальцем из стороны в сторону, – потому и думаешь, будто я дикарь. Верю всяким штучкам с колдовством и все такое прочее. Тошнота – не главное. Может, она и на самом деле из-за чипсов. У них был какой-то странный привкус. Да и кола кислым отдавала. Но это все чепуха. Главное-то, брат, мне грудину жжет. Как раз там, где Шаман метку верности поставил. Будто огнем палит, понял! А это уже тухлой колой не объяснишь.
– Да я и не собираюсь. Ранка могла воспалиться, только и всего. Дай-ка взглянуть. Да не вздрагивай ты как девочка! Я аккуратно.
Присев на одно колено, Вадим расстегнул пуговицы гимнастерки. Обнажилась блестящая от пота грудь американца. Чуть повыше все еще припухшего кружочка "метки верности" извивалось и подергивалось что-то живое, зеленовато-желтое, удлиненное и проворное.
– Ну, это же все объясняет, – облегченно сказал Косинцев.
– Что объясняет? – забеспокоился Ирвин. Опустить глаза, чтоб увидеть самостоятельно, он боялся. – Что там? Гниет, да? Гангрена?
– "Отрежем, отрежем Маресьеву ногу! Не надо, не надо, я буду летать! Но ваша гангрена внушает тревогу. Так режьте же, режьте же, в лоб вашу мать!" – процитировал с выражением Вадим. Однако, заметив, как испуганно прислушивается к словам русской речи негр, пообещал: – Сейчас сам увидишь.
Он примерился и крепко ухватил зеленовато-желтого живчика двумя пальцами. Шкурка у того была твердая, немного шершавая и в то же время скользкая. Живчик завертелся вдвое шустрее. Вадим вонзил в него ногти и резко дернул. Звериный рев Хэмпстеда смешался с торжествующим возгласом сержанта.
– На, любуйся своим проклятием, – сказал он и сунул дергающуюся тварь Ирвину в ладонь. После чего выплеснул ему на грудь остатки шиповникового эликсира.
Американец зашипел сквозь зубы. Затем разжал ладонь, посмотрел на то, что там подергивалось, и брезгливо отбросил.
– Что за гадость, мать ее?
– Точно не скажу. Похоже на пиявку.
– Ох, Наср! Слышь, чувак, а пиявки ядовиты?
– Наоборот, страшно полезны. Их даже специально разводят. Во врачебных целях.
– Un-fucking-believable! – потрясенно воскликнул американец. – Первый раз слышу, чтобы кровососов выращивали для лечения. Наверное, это только в России. Правду видно говорят, что у вас медикаментов постоянно не хватает...
– Само собой. От болезней только водкой да пиявками спасаемся, – язвительно парировал Вадим. – Зато у нас образование первоклассное, даже самые тупые дети в колдовство не верят. А теперь встать, рядовой Хэмпстед. Довольно изображать жертву абор... э... проклятья. Нужно спешить. Кажется мне, свобода уже близко. Свежим ветерком веет.
Так и оказалось. Через какой-нибудь десяток минут быстрой ходьбы диверсанты разглядели впереди светлый полукруг выхода, затянутый густой сеткой растительности. Они издали радостный, не вполне цензурный клич – и побежали.
На поверхности стоял вечер. В небе слабо мерцали брызги ранних звезд. Такие же, но дрожащие и дробящиеся светлые точки виднелись внизу. Там несла мутные воды широкая медлительная Касуку. Вдалеке, на юге, сквозь силуэты пальм помаргивали огни Малелы.
Берег был пустынен, лишь неподалеку горел крошечный костерок.
* * *
Прорваться во дворец тем же способом, что и старшие диверсанты, LSn-01.2 не смог – это поставило бы под угрозу не только его собственную жизнь, но и целостность сосуда, чье значение с каждым днем, а в последнее время и часом возрастало.
В поисках безопасного входа в президентский дворец андроид уходил все дальше от КПП. Периметр имел форму замкнутого шестиугольника, и охранялся повсюду одинаково надежно. Люсьен начал испытывать что-то вроде тревоги, но тут его сейсмодатчики уловили глубоко под землей пустоту. Анализ показал, что это могло быть тоннелем или частью тоннеля, идущего от дворца в сторону реки Касуку. LSn-01.2 получил шанс.
Идя вдоль подземных пустот, он миновал кварталы состоятельных туземцев, затем кварталы среднего класса и бедноты, затем большую рощу кривых пальм, заваленную кучами мусора, и спустился по крутому склону к реке. Берег покрывали чахлые заросли каких-то эндемичных кустов, а вся почва между ними была обильно усеяна бытовыми отходами самого отвратительного вида. Судя по ним, в сезон дождей Касуку разливается и затопляет этот бережок, принося мегатонны плавучего хлама со всей Малелы.
К тому времени Люсьен успел потерять четкий след предполагаемого тоннеля. Однако надежда обнаружить вход еще оставалась, и он двинулся вдоль берега, не обращая внимания на грязь и заросли. Порой он проваливался в вязкую жижу, но подобные мелочи почти не замедляли его размеренного хода.
ГЛАВА 20
Касуку в район Малелы имела спокойный нрав и текла точно на запад. Хоть компас по ней проверяй. Туда же сносило воды впадавшего в реку подземного ручейка – вместе с президентскими нечистотами и теми непоседливыми хухум, которым было скучно в тоннелях.
Замеченный разведчиками костер находился также на западе. Рядом с ним виднелась одинокая человеческая фигура. Упитанный абориген готовил над углями что-то вроде шашлыка. От этой буколической картины – сидящий возле огня толстячок жарит мясо – прямо-таки веяло покоем и гражданским согласием. Друзья после короткого обсуждения решили, что опасаться позднего ценителя натуральной кухни не стоит. Пусть он лучше сам боится двух крепких парней.
От костра веяло дымом и горячей пищей. И это пробудило у морально менее стойкого черного диверсанта звериные, прямо-таки хищнические инстинкты.
– А давай нападем на него и отберем жратву! – блестя глазами, предложил Ирвин.
– Мы не бандиты! – мужественно возразил Вадим. – Пока нет иного приказа, мы по-прежнему бойцы KFOR, они же воины-освободители ОАТ.
– Можно подумать, только бандиты должны ужинать. Миротворцам не положено, что ли? Я, между прочим, уже много недель не пил апельсинового сока, а у меня он в контракте записан!
– Отнимать еду у мирных аборигенов мы не имеем никакого права!
– Так ведь это, поди, подлый киафу, наш заклятый враг, – зашел с другого бока голодный диверсант.
– Все равно кто, хоть тувлюх, – отрезал Вадим, гордясь собственной принципиальностью. – Для миротворцев нет разделения на племена. И даже таха пришли в город не для того, чтобы ссориться с простыми киафу.
– Разве? – усомнился Ирвин. – А я думал, что наша задача – поголовно их перерезать.
Он протяжно вздохнул и завистливо уставился на аборигена. Тот будто почувствовал: обернулся, заметил вдалеке диверсантов, схватил с рогулек шампур и шмыгнул в заросли.
– Точно, киафу, – сделал вывод негр. – Самая жадная порода. У-у, скотина! Зря мы ему не наподдавали. Сейчас бы уже были сыты...
– А мне он показался знакомым, – в сомнении проговорил Косинцев. – Наср, сейчас повсюду будет Онибабо мерещиться.
Подкрепиться и в самом деле не мешало. Вадим запустил руку в карман и выудил оставшиеся от "гуманитарного" обеда галеты и шоколад. Шоколад превратился в несъедобное даже на вид месиво и гадко вонял, так что пришлось его выкинуть. Галеты тоже подмокли, но лишь чуть-чуть. Долго размышлять, что за жидкость пропитала пачку, не приходилось. Аппетит у Косинцева сразу же значительно понизился. Выбрав себе наиболее сухой хлебец, остальные он отдал Ирвину. Тот в мгновение ока смолотил все, не обращая внимания на гадостный привкус помойки. Тогда Вадим отдал ему и свою галету.
После странствий по канализации пахло от диверсантов далеко не ландышами. Пропустив мимо ушей возражения американца, который опасался, что в реке пиявок еще больше, чем в тоннеле, Вадим решительно направился к воде. Отмерил шагов пятьдесят против течения, чтоб не бултыхаться среди президентских фекалий, разулся, сбросил одежду и полез в воду.
– Там могут быть крокодилы, чувак, – сделал последнюю попытку предостеречь его Ирвин. – И гиппопотамы. Утянут на дно и там проглотят!
– Вряд ли у крокодила пробудится аппетит на существ, которые воняют как мы с тобой. Тем более у гиппопотама. Они знаешь, какие брезгливые! К тому же меня будет охранять бледный лис Йуругу. – Вадим потряс амулетом. Внутри глиняного уродца загремели картечина и сушеный глаз жабы.
– Все еще таскаешь с собой эту ерунду?
– Конечно. Я хорошо запомнил твои слова, что вокруг нас море колдовства, от которого у белых нету защиты. А теперь кончай болтовню и вперед! Присоединяйся.
– Не хочу. Я чистый.
С этими насквозь лживыми словами американец сел на прибрежный песочек, а потом и лег. Потянулся с видимым удовольствием.
Вадим повысил голос:
– Забыл, что такое воинская дисциплина, солдат? Или это бабская униформа тебя расхолаживает? А ну-ка живо в воду!
– Давай потом, господин сержант, сэр, – подобострастно заныл Ирвин. – Я же не просто так валяюсь. Я как бы часовой. Охраняю твое купание. Вдруг Ихуси все-таки следит за нами...
– Лежа охраняешь?
– Ну и что, что лежа? – Ирвин снова потянулся и вдобавок зевнул. – Во-первых, это нормальное положение бойца во время разведывательных действий. Мы ведь на разведке, верно? А во-вторых, отсюда обзор отличный. Просто великолепный обзор, чувак! Как минимум на километр.
Понятно было, что спорить с этим гигантским скунсом – напрасный труд. Вадим приказал как можно более грозно: "Ну, тогда стереги без разгильдяйства!" – и приступил к гигиеническим процедурам. Вначале вымылся сам, затем прополоскал одежду. Тщательно выжал и разложил ее на берегу, чтоб обдуло ветерком. Оттер песком грязь с башмаков и вынул анатомические стельки – проветриваться. К тому времени, когда он закончил, горе-часовой уже громогласно храпел.
"Ах, вот ты как прикрываешь боевого товарища! – рассердился Косинцев. – Ну, сейчас я тебе устрою беззаботное пробуждение".
Хищно осклабившись, он схватил американца за ногу и быстро поволок к реке. Тот спросонья ничего не понимал и оттого почти не сопротивлялся. Зато, угодив в воду, вообразил, что случилось страшное. На него напало гигантское речное чудовище!
Ирвин задергался, и над широкой гладью Касуку полетел панический вопль:
– А-а-а! Что это? Кто это? Вадим! Вадим, ты где? На помощь! А-а-а!!!
Для придания ситуации большей драматичности Косинцев решил порычать в ответ. Конечно, настоящие крокодилы не рычат, да разве в такой момент об этом вспомнишь? Рык получился не слишком впечатляющий – какой-то придушенный и прерывистый. Но Ирвина он напугал гораздо сильней, чем самое зловещее завывание. Американец возомнил, что слышит предсмертные хрипы доедаемого чудовищами друга. От навалившегося ужаса он, как полагается всякой нормальной жертве, моментально превратился в безвольную куклу. Это позволило Вадиму сильнее сжать ногу приятеля и рывками потащить его в глубину. Когда вода дошла до лица, Ирвин опомнился. Он начал бешено извиваться, плескаться и верещать так, что заложило уши.
Посчитав, что пора завершать урок, Вадим выпустил конечность соратника и недовольно сказал:
– Ну здесь я. Чего ты голосишь?
– Крокодил!!!
– Где?
– Меня, меня тащит! Спаси! А-а-а-а-а-а!
– Да заткнись, паникер! – изо всей мочи гаркнул Косинцев. – Никто тебя не тащит. Раскрой глаза! Здесь только я, больше никого.
– Только ты, брат?.. А где ты? – сорванным голосом проблеял Ирвин.
– Рядом стою. Глаза, говорю, открой, сразу увидишь.
Наср его знает, выполнил Хэмпстед распоряжение или нет. Вероятно, да. Потому что сейчас же встал на четвереньки и прытко, словно ящерица, рванул на берег. Остановился он лишь тогда, когда отбежал от воды на добрый десяток метров. Ощущение твердой почвы под ногами подействовало на его мозги крайне благотворно. Уже через полминуты негр сообразил, что оказался жертвой злого розыгрыша. Разумеется, просветлению его мыслей способствовал и злорадный хохот Вадима.
Униженный и оскорбленный американец решил отомстить. Выкрикивая неприличные проклятья и страшные угрозы, он устремился на обидчика. Но Вадим уже отплыл на безопасное расстояние.
Преследовать сержанта Ирвин не решился. То ли плавать не умел, то ли наивно полагал, что крокодилы охотятся лишь на большой глубине. Стоя по колено в воде, он стал призывать местного демона, Номмо Касуку, обрушить на вероломного русского всевозможные бедствия. От косяка пираний до молний и метеоритов. К счастью для Вадима, Номмо не отозвался на призыв – должно быть, не понимал английский язык. Во всяком случае, его матерную разновидность.
Разочаровавшись в демоне, пираньях и небесном огне, Хэмпстед решил взять дело расправы в собственные руки.
– Плыви сюда, чертова белая обезьяна! – закричал он и стал грозить Вадиму обоими кулаками враз. – Плыви давай, трус! Я так надеру твою бледную задницу, что неделю сидеть не сможешь! Motherfucker! Sonofbitch!
– Мою бледную задницу? – язвительно огрызнулся Вадим. – Уж не эту ли, солдат?
Он быстренько стянул одной рукой трусы и перекувырнулся в воде, стараясь, чтобы над поверхностью выставилась лишь обнаженная корма. После чего издевательски похлопал по ней ладошкой.
Но Ирвину удалось-таки досадить соратнику. Он споро выскочил на берег и принялся метать в цель окатыши – об этом Косинцеву сообщили множественные всплески вокруг него. Секунд через десять приличный камешек угодил точно в цель. Вадим булькнул, судорожно задергал конечностями и вынырнул на поверхность. Как раз для того, чтобы услышать торжествующий гогот Ирвина.
– Ага, отбили филей! Поделом тебе! Будешь знать, как обижать настоящих таха. Ну ладно, можешь теперь возвращаться, я доволен.
– Зато я в гневе, – пропыхтел Вадим, натянул трусы и поплыл к берегу.
Следующие несколько минут они поочередно гонялись друг за другом, обещая утопить. Угрозы так и остались пустым звуком, зато Ирвин сделался намного более мокрым и несколько более чистым. Он даже согласился помыться по-настоящему, раз уж все равно мокрый.
– За тылы и фланги можешь быть спокоен, боец. Я-то не засну, – пообещал Косинцев и вылез на берег.
* * *
Когда полуголый Ирвин залез в воду и принялся растирать себя пучком травы, из темных зарослей выступил незнакомый тип. Выступил он не целиком, так что чернокожее лицо различалось смутно. Гость был среднего роста, со среднего размера брюхом, и на первый взгляд вовсе нестрашен.
Но в руке у него при более внимательном взгляде обнаружился довольно крупный и блестящий в свете звезд и дворцовых огней пистолет.
– Руки вверх! – тонким дрожащим голосом приказал налетчик.
"Неужели маньяк? – подумал Вадим, послушно поднимая руки. – Наблюдал-наблюдал за нашим купанием и возбудился. Сейчас под угрозой смерти принудит нас к содомскому греху, а потом укокошит. Или наоборот, сперва убьет, а потом надругается над еще теплыми трупами". Несмотря на такие пугающие предположения, особого страха сержант отчего-то не испытывал. Больно уж безвредно выглядел тип. Если не принимать во внимание пистолет, конечно.
Между прочим, кого-то он сильно напоминал, этот злодей. И фигурой, и голосом...
– Эй, в реке! – крикнул предполагаемый маньяк. – Тебе что, отдельное приглашение нужно? А ну лапы в небо и шагом марш из воды. Ирвин Чьянгугу, к тебе обращаюсь!
"И как нас зовут, знает, – отметил Косинцев. – Дьявольщина, ну кто же это? Эх, было бы посветлей".
– Если через три секунды не встанешь рядом с Вадимом с поднятыми руками, отстрелю ухо! – тем временем продолжал стращать американца злодей.
– Кому отстрелишь? – полюбопытствовал Ирвин. – Вадиму?
Пузанчика вопрос заметно озадачил. Он на пару секунд задумался. Друзьям как раз хватило времени сообразить, что перед ними ни кто иной, как их вечный злой ангел, ефрейтор Онибабо.
Тот наконец-то сделал выбор и объявил:
– Первому – тебе!
До этого судьбоносного момента Ирвин еще колебался. Никак не мог решить, что лучше, быстро нырнуть в Касуку и уплыть под водой, рискуя попасть на закуску к крокодилам? Или выйти на сушу? После столь очевидной угрозы время колебаний окончилось. Меткость Онибабо была широко известна. Прицелится в ухо, а попадет в брюхо. Или в башку. Конечно, и без уха хреново, но без головы-то совсем никакой жизни.
Американец торопливо зашлепал к берегу.
– Что, предатели, попались? – ядовито проговорил Онибабо, когда незадачливые диверсанты приняли требуемое положение: бок о бок, лапы в небеса. – Хотели к Волосебугу дезертировать? Не подозревали, что за каждым вашим шагом ведется наблюдение? Слабоумные идиоты! Ха-ха-ха! Сдам вас полковнику Забзугу, тут же звание капрала получу. А то и обратно капитана. Вот тогда наплачетесь!..
– Размечтался, чучело! – выступил Вадим. – Строгий выговор получишь с занесением в грудную клетку, а не звание.
– Но-но, придержи язык, белая обезьяна! – рассердился Онибабо. Потом до него дошло, что Косинцев держится чересчур вызывающе для взятого с поличным дезертира. Он подступил чуть ближе и качнул пистолетом: – Ну-ка, объясни, за что мне могут дать выговор?
– Не могут, а дадут. Разницу понимаешь? Мы выполняем совершенно секретное задание командарма Мвимба-Хонго. И раскрыть тайну поручения не имеем права. Но ведь ты угрожаешь нам смертью, а мертвецы вряд ли способны отчитаться перед маршалом... Так, Ирвин?
– Верно, чувак. Если ефрейтор нас пришьет, командарм не узнает тех сведений, ради которых мы рисковали жизнью. Он, конечно, самый великий колдун таха, но не сможет превратить мертвеца в говорящего зомби. Поэтому поведай нашему другу Онибабо все до мельчайшей подробности. А уж если ему потом вырвут язык, чтоб не мог проболтаться, так нам с тобой и дела нету. Нам ведь тоже, наверное, языки вырежут.