- Ты про цвет? - отозвался Фоксе-Джемисон, поприветствовав навигатора. - Частота кажется низковатой для нашей скорости? Тут дело в основном в элементарном растяжении пространства, Огюст. Константа Хаббла. Мы наблюдаем группы галактик, чья скорость непрерывно возрастает по отношению к нашей отсчетной. И это неплохо. В противном случае возникал бы эффект Допплера, и на нас обрушивалось бы больше радиации, чем в силах выдержать наши силовые поля. И помимо всего прочего, как ты знаешь, мы сильно рассчитываем на это самое расширение пространства в плане возможности затормозить. Постепенно изменения скорости сами по себе должны перевесить эффективность модуля Буссарда.
- Это элементарно, - проворчал Будро, положил на стол листки с записями и склонился над ними. - Я не о том говорю. Я же своими глазами наблюдал последние месяцы каждую галактику из тех, что мы пролетали насквозь, и те, что оставались на расстоянии. Говорю тебе, я все их типы знаю наизусть. И типы эти мало-помалу меняются. - Навигатор махнул головой в сторону вьюера. - И вот эта, к которой мы сейчас подлетаем, к примеру, нестандартная, чем-то напоминает наши Магеллановы Облака.
- Да уж… - вздохнул астрофизик. - В такой сумасшедшей дали и Магеллановы Облака можно назвать "нашими", это точно.
Будро оставил его слова без внимания.
- В такой галактике, - продолжал он, - должна наблюдаться высокая пропорция звезд Популяции II. С такого расстояния мы должны бы уже, по идее, различать множество отдельных голубых гигантов. А их нет. В каком спектре ни рассматривай, как ни интерпретируй результаты, чепуха получается. Нет такого типа галактик, Малькольм, - растерянно проговорил Будро. - Что же происходит, а?
Фоксе-Джемисон удивился:
- Почему ты меня об этом спрашиваешь?
- Понимаешь, поначалу все выглядело непонятно, - принялся объяснять Будро. - Я же не астроном в полном смысле слова. И по меркам навигации не большой дока. Для того чтобы получить точное значение тау, к примеру, нужно произвести такую чертову уйму допущений, что… Bien, когда я окончательно удостоверился, что. природа пространства меняется, я пошел к Реймонту. Ты знаешь, как он здорово умеет усмирять паникеров, и в этом он прав на все сто. Он посоветовал мне переговорить с кем-нибудь из твоей команды потихоньку и сообщить ему о результатах беседы.
Фоксе-Джемисон откашлялся и воскликнул:
- Слушайте, когда это кончится! Вам что, заняться больше нечем? Я-то думал, что про это на корабле уже каждая собака знает. Мы-то, профи, уже давно перестали эту проблему обсуждать.
- Qu’est que c’est?
- Слушай, - сказал Фоксе-Джемисон и водрузил на стол правую ногу. - Звезды нарождаются. В их построении участвуют более тяжелые элементы, чем водород. Идут термоядерные процессы. Если какая-то звезда так велика, что взрывается, то есть сверхновая, в конце своей жизни она выбрасывает кое-какие из атомов этих веществ в межзвездное пространство. Но более важный процесс, хотя и менее зрелищный, заключается в уменьшении массы более мелких звезд, то есть большинства находившихся в состоянии красных гигантов в стадии расширения. Новые поколения звезд и планет впитывают в себя эту обогащенную среду и делают свой вклад в ее уплотнение. Минуют века, и постепенно возрастает пропорция звезд, содержащих в своем спектре большую пропорцию металлов, что отражается на конечной картине спектра галактики. Но конечно, ни одна звезда уже больше не отдает в пространство большую часть материала, ее сформировавшего. Подавляющая часть материи пребывает в виде плотных тел, постепенно остывая до абсолютного нуля. И межзвездная среда расщепляется. Пространство между галактиками становится все более и более разреженным. Скорость формирования звезд падает.
Фоксе-Джемисон показал рукой вперед.
- Ив конце концов наступает момент, когда дальнейшая конденсация становится невозможной. Насыщенные энергией, коротко живущие голубые гиганты сгорают сами по себе и не оставляют после себя потомства. Галактику освещают только карлики, и в конце концов остаются только холодные, мелкие, ничтожные звездочки типа М., которым жить осталось не больше ста гегалет.
Смею судить, что та галактика, к которой мы приближаемся, недалека от этого печального мгновения.
Будро задумался.
- Значит… - растерянно проговорил он. - Значит, мы не сумеем вытрясти из таких галактик необходимую скорость, как раньше. Рассчитывать приходится только на ничтожное количество межзвездного газа и пыли?
- Точно, - кивнул Фоксе-Джемисон. - Но ты не переживай так сильно. Думаю, нам хватит. Звезды не все забирают. И потом, есть же еще межгалактическая среда, межклановая, межсемейственная - да, она разреженная, но и там есть чем поживиться при нашем нынешнем тау.
Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил:
- Опост, мы уже пропахали по космосу тысячу миллионов лет. Резонно видеть какие-то изменения.
Будро не мог так спокойно воспринимать астрономическую терминологию.
- Ты хочешь сказать… - прошептал он, - что вся Вселенная состарилась, пока мы летим, да?
Впервые за многие годы опытный навигатор перекрестился.
Дверь в кабинет старшего помощника была закрыта. Чиюань немного помедлила перед тем, как нажать кнопку звонка. Когда Линдгрен впустила ее, китаянка смущенно пробормотала:
- Мне сказали, что ты одна…
- Пишу, - ответила Линдгрен. Даже ссутулившись, она была на голову выше планетолога. - У меня выдался свободный часок.
- Неудобно тебя беспокоить, но…
- А для чего же я существую, Айлинь? Садись.
Линдгрен вернулась к письменному столу, заваленному стопками бумаг. Переборки дрожали, меняя звук в зависимости от величины ускорения. Лететь при нормальной силе тяжести оставалось день с небольшим. "Леонора Кристин" подбиралась к галактическому клану непредсказуемых размеров и плотности.
Какое-то время жила надежда на то, что именно здесь удастся отыскать место, где можно будет остановиться. Реальность опровергла надежду. Слишком сильно выросла величина обратного тау.
На общем собрании кое-кто предлагал все-таки притормозить хоть немного, чтобы в следующем клане было легче остановиться. Ничего преступного в этом предложении не было, и торможение не исключалось - если бы только космографы располагали более точными данными. Но в их распоряжении были только данные статистики, и на их основании Чидамбаран и Нильссон утверждали, что вероятность обнаружения места для остановки представляется более высокой в случае продолжения полета в режиме ускорения. Доказательства их оказались столь вескими, что большинство членов экипажа с ними согласились, приняв мудреные выкладки астрономов на веру. Реймонту пришлось-таки усмирить немногочисленных бунтовщиков.
Чиюань уселась на краешек гостевого кресла - маленькая, аккуратно причесанная, в короткой красной тунике со стоячим воротником и широких белых брюках. Черные блестящие волосы китаянки были сколоты на затылке белым костяным гребнем. Линдгрен выглядела совершенно иначе, и дело тут было не только в росте и цвете волос. Ее рубашка была расстегнута у ворота, рукава закатаны до локтя, кое-где перепачкана. Волосы нерасчесаны, глаза ввалились.
- Что ты пишешь, если не секрет? - начала разговор Чиюань.
- Проповедь, - ответила Линдгрен. - Так трудно. Я же не литератор.
- Проповедь? Ты?
Линдгрен печально усмехнулась:
- Ну, не в прямом смысле проповедь. Обращение капитана к празднику Летнего Солнцестояния. Он ведь все еще проводит службы сам. Но попросил меня обратиться к экипажу от его имени.
- Он не совсем здоров, да? - негромко спросила Чиюань.
Линдгрен стала серьезной.
- Да. Надеюсь, ты не станешь об этом болтать. Пусть все так думают, а говорить не стоит. Все его работа, ответственность… - печально проговорила она, упершись локтями о стол и обхватив голову ладонями.
- Но в чем он может себя винить? Разве у него есть другой выбор, кроме как доверить нашу судьбу автоматам?
- Он переживает, - вздохнула Линдгрен. - А последнее обсуждение? Он и так плох, а тут еще это… Нет, ты не думай, у него пока нет нервного истощения. Пока. Но убеждать людей в чем бы то ни было он уже не состоянии.
- А нужен ли праздник? - тихо спросила Чиюань.
- Не знаю, - устало отозвалась Линдгрен. - Просто не знаю. Сейчас, когда… нет, - мы еще ничего не объявляли официально, но люди переговариваются и считать умеют… скоро уже будет пять или шесть миллиардов лет… - Она подняла голову, руки ее бессильно упали. - Праздновать земной праздник Летнего Солнцестояния, когда Земли-то уж, наверное, и нет вовсе…
Линдгрен крепко сжала подлокотники кресла. На миг в ее синих глазах вспыхнул безумный огонь. С минуту она смотрела перед собой, не мигая, словно ослепла, но мало-помалу напряжение спало, она поникла, откинулась на спинку кресла и сухо проговорила:
- Констебль убедил меня в необходимости следовать ритуалам. "Доверие". "Взаимопонимание". "Объединение" - после недавней перепалки на общем совете. "Возрождение надежд" - особенно ради еще не рожденного младенца. "Новая Земля… Мы вырвем ее из десницы Господа"… Если слово "Господь" еще хоть что-то значит для кого-то. Может быть, о религии и говорить не стоит, не знаю. Карл мне только в общих чертах обрисовал эту речь. Он считает меня замечательным оратором. Меня! Сразу поймешь, каково положение дел, верно?
Линдгрен смутилась, взяла себя в руки.
- Прости, - пробормотала она. - Я не должна была выкладывать тебе свои проблемы.
- Проблемы у нас общие, старший помощник, - успокоила ее Чиюань.
- Пожалуйста, не надо так! Меня зовут Ингрид. Но все равно, спасибо. Понимаешь, твое спокойствие… выдержка… это так важно. Ты одна из тех, на кого можно положиться. Сад покоя… Да… Что у тебя за дело? - спросила Линдгрен.
Чиюань потупила взгляд.
- Дело в Чарльзе.
Кончики пальцев Линдгрен побелели.
- Ему нужна помощь, - продолжала Чиюань.
- У него есть помощники, - проговорила Линдгрен.
- Что они могут без него? Что мы все без него можем? Ты сама, Ингрид? Ты ведь тоже от него зависишь!
- Конечно, - резко кивнула Линдгрен, сплела пальцы и до боли сжала. - Ты должна понять… может быть, он никогда тебе о том не говорил, и мне не говорил, и я ему тоже… но только мы с ним больше не в ссоре. Все забылось, мы просто работаем вместе. И я хочу ему только добра.
- Может быть, ты хотела бы поделиться с ним добротой?
- Ты о чем? - нахмурившись, резко спросила Линдгрен.
- Он устал. Так устал, что ты просто не представляешь, Ингрид. Ему так одиноко.
- Он такой человек.
- Может быть. И все-таки он не машина, не огонь, не хлыст, не пистолет ходячий. Я успела его узнать поближе. В последнее время я смотрю на него… как он спит, когда удается… Он живет из последних сил. Я слышу, как он порой разговаривает во сне…
Линдгрен сжала кулачки.
- Что мы можем сделать для него?
- Верни ему хоть часть его сил. Ты можешь, - твердо сказала Чиюань и посмотрела Линдгрен прямо в глаза. - Понимаешь, он любит тебя.
Линдгрен встала, отошла от стола, сцепила руки на груди.
- У нас есть обязательства, - выдавила она.
- Я все понимаю…
- Нельзя больно бить человека, особенно такого, который нам так нужен. И изменять больше нельзя. Я призвана быть офицером во всем, что делаю. И Карл тоже. И потом… - пробормотала она сдавленным голосом, - он откажется.
Чиюань тоже поднялась.
- Можешь подарить ему эту ночь? - спросила она.
- Что? Что? Нет. Это невозможно. Говорю же тебе! Нет, то есть дело не во времени, но все равно невозможно. Тебе лучше уйти.
- Пойдем со мной, - умоляюще проговорила Чиюань и взяла Линдгрен за руку. - Неужели из-за того, что ты зайдешь к нам в каюту, будет скандал?
Линдгрен покорно пошла за китаянкой. По дребезжащей лестнице они спустились на палубу экипажа. Чиюань открыла дверь каюты, впустила Линдгрен и закрыла за собой дверь. Они стояли в комнатке, украшенной вещицами из страны, которая, наверное, умерла много лет назад, и смотрели друг на друга. Линдгрен коротко, хрипло дышала. Лицо ее покрылось красными пятнами, краснота поползла вниз по шее, по груди.
- Он должен скоро вернуться, - сказала Чиюань. - Он ничего не знает. Это мой ему подарок. Одну ночь, подари ему хотя бы одну ночь и скажи, что ты не переставала любить его.
Китаянка раздвинула кровати и опустила разделительную штору. Она не сумела спрятать слезы, застилавшие глаза.
Линдгрен быстро обняла ее, поцеловала и оттолкнула. Чиюань исчезла за шторой. Ингрид стала ждать.
Глава 19
- Пожалуйста! - взмолилась Джейн Седлер. - Помоги ему!
- А ты сама не можешь? - спросил Реймонт.
- Я пробовала. Похоже, я только хуже делаю. Он в таком состоянии. От меня никакого толку. Тут мужчина нужен. Понимаешь? - покраснев, спросила Седлер.
- Ну, я не психолог, - пожал плечами Реймонт. - Ладно, пойдем посмотрим, может, что и получится.
Реймонт вышел из беседки, где его разыскала Седлер. Тут царил такой покой и тишина, что Реймонт отдыхал душой среди карликовых деревьев, увитых лозами лиан. Правда, он заметил, что остальные все реже наведываются в оранжерею. Может быть, не хотят погружаться в воспоминания?
Про праздник Осеннего Равноденствия как-то позабыли, да и про все остальные - тоже. Церемония по поводу Летнего Солнцестояния прошла на редкость скомканно.
А вот в спортивном зале шла оживленная игра в ручной мяч. Невесомость делала ее особенно забавной. Играли космолетчики, но скорее озверело, нежели весело. В зале собралось довольно много болельщиков и тех, кто пришел поразмяться. Интерес к еде у многих тоже угас, да и Кардуччи, честно говоря, в последнее время не проявлял особой изобретательности. Кое-кто равнодушно поздоровался с Реймонтом.
Дверь мастерских была приоткрыта. Жужжал моторчик токарного станка, полыхало пламя автогена. Като М’Боту и Иешу бен-Цви увлеченно трудились - видимо, изготовляли какую-то деталь по заказу Федорова и Перейры. В последнее время работы по реконструкции систем жизнеобеспечения возобновились.
Само по себе это было неплохо, но больших успехов пока что не отмечалось. Прежде чем переделывать системы, от которых зависела сама жизнь экипажа, нужно было четко представить себе, чем именно занимаешься. Пока что работа находилась в исследовательской стадии, и стадия эта должна была продлиться еще не один год. В работе же покуда участвовали лишь отдельные специалисты, и только в будущем могло потребоваться больше рабочих рук.
А вот проект Нильссона развивался превосходно. Собственно говоря, работа его бригады приближалась к концу. Она, пожалуй, могла бы быть завершена уже сейчас, если бы астрономы не придумывали непрерывно что-то новенькое. Но основные труды остались позади: грузовую палубу расчистили, вторая палуба преобразилась в электронную обсерваторию с точнейшим оборудованием. Эксперты получили возможность погрузиться в увлекательнейшие исследования глубин Вселенной. Но у большинства членов экипажа работы не было.
Оставалось только терпеть и ждать.
Экипаж вставал на дыбы при малейшем кризисе. Всякая вспышка надежды становилась тише предыдущей, а тоска - все глубже и чернее с каждым днем. Казалось бы, разрешение рожать детей должно было всколыхнуть экипаж. И действительно, две женщины живо откликнулись на разрешение, и через несколько месяцев истекал срок действия противозачаточной инъекции. Остальных эта перспектива вроде бы тоже не оставила безучастными, и все-таки…
Корабль тряхнуло. Реймонт покачнулся и чуть было не упал. Раздался глухой, низкий звон, но вскоре утих. Возобновился свободный полет. "Леонора Кристин" рассталась с очередной галактикой.
Подобные перепады с каждым днем становились все чаще. Неужели никогда не удастся найти подходящего места для остановки? Быть может, стоит начать тормозить хотя бы для разнообразия?
Не могли ли Нильссон, Чидамбаран и Фоксе-Джемисон просчитаться? Может быть, они сами начали понимать это? Может быть, в последние недели именно поэтому они и торчат часы напролет в обсерватории, и выглядят так обеспокоенно, и отводят глаза, когда являются на общие трапезы?
Но уж у Линдгрен-то наверняка есть какие-то сведения от Нильссона…
Реймонт проплыл над лестничным пролетом к палубе команды. Заглянув ненадолго к себе в каюту, он отыскал нужную дверь и позвонил. Не дождавшись ответа, он попробовал толкнуть дверь - заперто. Зато оказалась незапертой вторая дверь, на половину Джейн Седлер. Реймонт вошел в каюту через эту дверь, но обнаружил, что ширма, делящая каюту пополам, опущена. Реймонт, не раздумывая, поднял ширму…
Иоганн Фрайвальд парил в воздухе на тоненьком тросике, скрючившись, словно зародыш во чреве матери. Казалось, он спит, но глаза его были открыты.
Реймонт ухватился за скобу, поймал взгляд Фрайвальда и небрежно проговорил:
- А я думал, где это тебя носит? Носа не показываешь столько времени. Потом прослышал, что тебе нездоровится. Могу чем-нибудь помочь?
Фрайвальд буркнул что-то нечленораздельное.
- А вот ты мне нужен до зарезу, - продолжал Реймонт как ни в чем не бывало. - Ты мой главный помощник, правая рука, мозговой центр. Я уже за голову хватаюсь, ничего без тебя не успеваю. Не время тебе прохлаждаться. Я не могу тобой пожертвовать.
- Мной надо пожертвовать, - замогильным голосом проговорил Фрайвальд.
- То есть? Что случилось?
- Не могу больше. Вот и все. Не могу.
- А что такое? - удивленно спросил Реймонт. - Никакой такой тяжкой физической работы у нас сейчас не наблюдается. Да и ты не тряпка. С невесомостью у тебя сроду проблем не бывало. Ты дитя машинного века, мужчина, твердо стоящий на ногах. Не то, что эти сопляки, которым няньки нужны с сосочками и колыбельными песенками. Их, видите ли, тонкие души не в силах перенести такого долгого путешествия… Или ты тоже в их компанию записался, а? - язвительно поинтересовался Реймонт.
Фрайвальд перевернулся в воздухе. На щеках его проглядывала темная щетина.
- Да, я мужчина, это ты верно подметил, - буркнул он. - Не робот. А потому мне свойственно думать время от времени.
- Друг мой, а как бы, интересно, мы выжили, если бы каждый из нас не думал каждую минуту, а?
- Я не про ваши треклятые замеры, вычисления, доводки курса, реконструкцию оборудования говорю! Все это только ради того, чтобы не угас инстинкт самосохранения. Знаешь, рак из кастрюли с кипятком лезет с такой же страстью. Что мы на самом деле делаем, вот в чем вопрос! Что все это означает?
- Et tu, Brute, - пробормотал Реймонт разочарованно.
Фрайвальд развернулся и посмотрел на констебля в упор.
- Ты, конечно, у нас непробиваемый… А знаешь, какой сейчас год?
- Нет. И ты не знаешь. Никто не знает точно. Это бессмысленно - пытаться определить, какой сейчас год в Солнечной системе.