Двух заносчивых петушков, каждый из которых полагал себя лучшим учеником маэстро Пераля, Крисп отыскал после визита в театр. Планетарный вирт Террафимы полз черепахой, дребезжал ржавыми узлами - пришлось совершить аналитическое сальто-мортале, чтобы ухватить петушков за хвосты, а главное, по-быстрому связаться с ними. Задерживаться в помойке надолго Крисп не собирался. Он едва удерживался от хохота, глядя на лучших учеников. Фу-ты ну-ты, перевязь в золоте, грудь колесом! А щечки-то запали, и ребра наперечет, и кушать хочется, аж слюни текут… Плотный обед (два пропуска в помпилианский квартал, "Venite ad me omnes", ешьте, не стесняйтесь!) обер-центурион Вибий обменял на пару скромных фотосессий: "Я и дон Ребольедо", "Я и дон Хуан". Петушки сочли его идиотом, но вслух назвали "доном Криспом", авансом возведя в дворянское достоинство.
- Маркиз?
- Нет, - отрапортовал Веник.
- Нет в Эскалоне, - уточнила Швабра. - Маркиз де Кастельбро руководит обороной Бравильянки. Меньше часа лету от Эскалоны.
- Полеты запрещены, я выяснял.
- Нас это остановит?
В дом маркиза, брата невесты объекта, Крисп не пошел. Его с успехом заменила Швабра в сопровождении освободившегося Веника. Им была поставлена задача договориться о личной встрече "дона Криспа" с его сиятельством. Предлогов для встречи "дон Крисп" выбрал ровно два: привет от объекта - родственники, как-никак! - и необходимость передать маркизу подарок, шикарный уником с расширенным функционалом. К сожалению, гранд убыл на войну, а значит, фотосессия откладывалась.
- Нет, - Крисп улыбнулся. - Нас это не остановит.
Швабра осталась серьезной:
- Я наняла аэромоб. Он ждет на стоянке отеля.
Полеты, мысленно повторил Крисп. Нет, не остановит. Полет с Хиззаца на Террафиму был авантюрой и импровизацией. Еще в кафе, где бармен смотрел на него как на психа, Крисп заказал билеты на чартерный рейс скоростной яхты "Замбулу". С манипулярием Тумидусом он связался позже, из яхтенного центра гиперсвязи, буквально перед РПТ-маневром. Тумидус молчал не меньше минуты, бездарно расходуя казенные средства на гипер. А потом кивнул - валяй, боец! - и отключился.
Крисп дал бы голову на отсечение, что во взгляде любимчика Главной Суки пряталась награда - уважение волка к волку.
Снимки, сказал Крисп, обращаясь к далекому объекту. Думал, я тебя не достану? Ты получишь эти снимки россыпью: я и твой дружок-сторож, я и твои ученики, я и твой шурин. Мало? Я и твой отец - на закуску. Я, помпилианец, и они, ботва. Ты в курсе, что это значит? Все, кто тебе близок, в любой момент могут стать рабами. Ты защищен от меня покровительством мар Яффе, но всех тебе не защитить. Не хочешь ли подружиться с доном Криспом, дражайший объект? Предательство? Да что ты говоришь?! Обычная вербовка под давлением, и не надо громких слов.
Позже, убравшись с Террафимы, Крисп планировал разыскать Антона Пшедерецкого, кем бы тот ни приходился объекту, другом или врагом, и присовокупить снимок "я и чемпион" к своей коллекции. Интуиция криком кричала: пригодится.
- Бравильянка, - произнес он вслух. - Что там сейчас?
Иногда он поражался таланту Швабры слышать непроизнесенное. "Затишье? Горячо?" - вот что услышала умница Швабра в вопросе. Спиной, не оборачиваясь, Крисп чуял: Швабра садится к столу, запускает жуткий местный вирт, фильтрует информацию…
- С вами Нгвембе Ронга из "Вихря времен"! Прямое включение из Бравильянки, где от взрыва неопознанного взрывного устройства были частично разрушены внешние укрепления города со стороны реки Эрраби. Наши эксперты предполагают, что после захвата монастыря Сан-Хозе генерал Лефевр поручил саперам…
- Твою мать! - ахнула Швабра. - А это еще кто?
- Да, - отрапортовал Веник.
И добавил, нарушая традицию:
- Твою мать!
II
Северный люнет горел. Фланковую стену и часть фаса разворотило взрывом, доски орудийного настила встали дыбом. Из-под них, из неглубокого каземата, больше похожего на обычный подвал, вырывались жадные языки пламени. Огонь лизал старое дерево, и оно понемногу занималось: давно выдохшаяся пропитка не справлялась с натиском пожара. Вокруг, и внутри, и снаружи стен, полыхали обломки, словно беспорядочно разбросанные костры походного лагеря.
- Люди! Там люди!
- Помогите!
- Рванет! Сейчас рванет!
Мастер-сержант Пераль спрыгнул во тьму, мигающую багровыми сполохами. Ад? Он едва не расхохотался от этой мысли. Рай! Война. Осада. Бравильянка. Солдат прибыл к месту своего последнего назначения. Нет, об этом думал кто-то другой. Маэстро Пераль? Мастер-сержанту думать было некогда. Он делал, что должен, разглядев в дыму, в отсветах пламени, пляшущих по стенам, закрытую дверь. Выход, спасение для тех несчастных, кто угодил в раскаленную западню. Спотыкаясь о камни, еще недавно бывшие сводом, Диего бросился к двери, с разгону врезался плечом. Что-то хрустнуло: плечо? дерево? Он ударил еще раз, и дверь с треском распахнулась.
- На выход! Быстрее!
Мимо спешили тени. Когда пламя в глубине каземата вспыхивало ярче, оно превращало тени в человеческие фигуры. Какая-то женщина споткнулась, Диего едва успел подхватить ее, толкнуть прочь, к выходу. Время дорого, подсказывал опыт. Огонь разгорался все сильнее, подбираясь к ряду бочонков у дальней стены.
Порох.
Кто-то рухнул из пролома сверху. Вскочил на ноги:
- Потащили?
В жарком сумраке блеснули зубы Якатля Течли. Широко улыбаясь, яйцеголовый астланин указал на бочки с порохом.
- Покатили, - выдохнул Диего.
- Да, покатили! Спасибо!
Сапогами Диего расшвырял горящие обломки. Якатль оказался сильнее, чем казалось вначале. Снаружи горячие, дымящиеся бочонки принимали копченые черти, сбежавшие из преисподней для защиты Бравильянки.
- Куда? Землей! - рявкнул мастер-сержант Пераль, вовремя перехватив занесенное над бочонком ведро с водой. - Порох замочишь!
- Так точно! - гаркнул черт. - Землей!
Похоже, он когда-то тянул армейскую лямку.
Когда бочки закончились, Диего огляделся. Глаза отчаянно слезились, под веками резало. Всё? Ящики в углу. Ядра. Литые, чугунные. Ничего с ними не сделается, из-под завалов извлекут. Что тут? Бомбы. Аккуратно уложенные в ячейки двух ящиков. Угол одного тлел, готов вспыхнуть.
- Взяли!
Они успели. Выволокли чудовищно тяжелый ящик - второй, последний! - оттащили подальше от входа. За спинами с грохотом обвалились остатки прогоревших досок. В небо взметнулся пятиметровый столб искр.
- Воду! Тащите воду!
Отчаянно дребезжа надтреснутым медным колоколом, подкатила бочка-водовозка. Пожарные взялись за ручную помпу. От ближайшего колодца выстроилась цепочка - передавали друг другу полные ведра, возвращали назад пустые. Якатль трудился рядом: Диего принимал ведра с водой у женщины с растрепанными волосами, в платье, испачканном сажей и кирпичной пылью, и передавал их астланину. В десяти шагах, прямо на земле, перевязывали раненых.
- Сеньор Пераль? Дон Диего?!
Фонарь слепил глаза, мешал рассмотреть незнакомца.
- Так точно, - мастер-сержант Пераль принял очередное ведро.
- Капитан Барраха. Кастурийский пехотный, командир второй роты. Вспомнили?
Человек поднял фонарь выше, отвел в сторону, давая рассмотреть свое лицо. Все верно, капитан Барраха. После войны встречались в Эскалоне, на отцовском спектакле. Барраха говорил, что он - завзятый театрал.
Это не имело значения.
- Так точно, сеньор капитан. Я вас помню.
- Какими судьбами? Давно здесь?
- Только что прибыл, - Диего отправил ведро дальше.
Фонарь в руке капитана качнулся, и Барраха потрясенно охнул:
- Донья Энкарна? А врали, будто вы…
Диего глянул поверх ведра.
- Ястреб, - сказала Карни. - Что же ты плачешь, мой ястреб?
- А ты? - спросил маэстро.
Карни пожала плечами:
- Мне можно. Я - женщина…
Диего принял у нее очередное ведро, передал Якатлю.
- Дома, - сказала Карни. - Мы дома.
- Да, - согласился маэстро. - Мы дома.
- В наших постановках герой всегда остается жив.
- Герои, - поправил маэстро.
- В последнюю минуту объявляется король. Как полагается монарху, он разрубает все узлы. Но если в конфликте пьесы участвуют высочайшие особы? Кто тогда разрешит конфликт?
- Бог, - ответил Диего Пераль. - Господь - опора наша среди бури.
- Думаешь?
- Я в этом убежден.
Они стояли в круге света от фонаря капитана, как на сцене.
- Не задерживай! - закричали дальше по цепочке. - Ведра давай!
III
Пожалуй, комедиограф Луис Пераль, прежде чем оформить черновик благородными стихами, изобразил бы этот диалог так:
Дон Фернан: А будет так.
У него начинает дрожать подбородок. Это случается у глубоких стариков, и еще у людей, борющихся с рыданиями или смехом - двумя врагами, грозящими опрокинуть их в истерику. Подбородок у дона Фернана впервые начал трястись самым неподобающим образом, когда, вернувшись в Бравильянку, он столкнулся с доньей Энкарной лицом к лицу. В остальном маркиз де Кастельбро ведет себя достойно, чтоб не сказать сухо. К чести его, дон Фернан в присутствии сестры даже не пытается прикрыться Пшедерецким, у которого сестры не было.
Карни в кабинете нет. Служанки увели ее мыться и спать. Но подбородок маркиза, слабовольный предатель, выдает своего хозяина всякий раз, когда дон Фернан вспоминает о сестре.
Дон Фернан: В Бравильянке около ста тысяч человек. Это включая раненых, больных - в городе холера - и окрестных жителей, сбежавшихся под защиту стен.
Диего: Средства для обороны?
Дон Фернан улыбается. Он ждал этого вопроса и знал, кто его задаст. Глубоко утонув в кресле, практически лежа, с ногой в громоздком лубке, пристроенной на ореховой кушетке, маркиз выглядит кем угодно, но только не рыцарем-победителем.
Дон Фернан: Сто шестьдесят орудий, сеньор Пераль. Две сотни кавалерии. Тридцать тысяч пехоты. Дюжина канонерских лодок.
Диего: Какими силами ведет осаду Лефевр?
Дон Фернан: Третьим и пятым корпусом. В общей сложности, тридцать шесть тысяч солдат.
Пробус: Чудненько! Голуби мои, это ведь чудненько, правда?
Единственный из колланта, присутствующий на совете, Пробус сидит в углу с видом человека, которого внезапно лишили смысла жизни. Жил человек, и дальше живет, только не знает: ликовать ему или биться головой об стенку?
Пробус: Что же вы молчите? Силы, считай, равны…
Диего (в круге света. Никто, в том числе Пробус, его не слышит): Солдаты. У Лефевра тридцать шесть тысяч солдат. У маркиза тридцать тысяч пехоты. Из них две трети, если не больше - добровольцы, новобранцы, крестьяне ближайших деревень. Силы равны? Лефевр их с кашей съест.
Пшедерецкий (Пробусу): Помолчали бы! Кто нам люнет разнес, а? К чертям, понимаешь, собачьим… Горячая посадка? Хорошо, что вы - не антис. Антис бы от Бравильянки мокрого места… На Лефевра работаете? Расстреляю!
Пробус (покаянно разводит руками): Золотые слова! Хорошо, что мы не антис. Выставьте счет за люнетик, начальство оплатит. Душевно извиняемся, летели без мозгов, садились наудачу. Бац! Пожар, кошмар, ведра эти тяжеленные…
Повисает тяжелая, неприятная тишина.
Дон Фернан: День, два, и Лефевр наведет мост через Эрраби. Я имею в виду, мост выше города. (Он глядит в окно, во тьму ночи, словно провидит будущее. О Пробусе он уже забыл, а может, и о разрушенном люнете.) Монастыри превратятся в казармы. Пушки встанут не на холмах, а на берегу. Я ничем не могу помешать этому. Лефевр закладывает три параллели для решающего штурма, а мне остается только грызть ногти.
Джессика: Эвакуация. Вы ранены, вы должны срочно эвакуироваться из Бравильянки. Никто не осудит вас, вы сделали все, что в ваших силах.
Пшедерецкий (делает вид, что не расслышал): На осадные работы мы кладем пять дней. В стенах будут сделаны бреши, после этого начнется штурм тремя колоннами. На следующий день бой продолжится внутри города.
Со стороны может сложиться впечатление, что Антон Пшедерецкий обсуждает с тренерской группой план намеченного поединка. Он говорит с чужих слов, но видно, что Пшедерецкий уверен в обрисованных им перспективах, как если бы сам рассчитал их до последней мелочи.
Диего: Это не ваш план.
Пшедерецкий: Да, не мой. Это план полковника Агилара, и я ему верю. А вы?
Диего: Я тоже.
Он прислоняется к стене, закрытой гобеленом. Тканый единорог, встав на дыбы, грозит разможить маэстро голову острыми копытами.
Диего (в круге света. Никто его не слышит): Валяй, зверь. Я и пальцем не пошевелю, чтобы тебе помешать. Все, что должно было произойти, уже произошло. Все, что не должно было произойти, произошло. Я ни о чем не хочу думать. Не хочу выяснять: как, откуда, почему? Если я задумаюсь, чудо упорхнет. Луна станет свечой, дом - картоном и мешковиной, кровь - клюквенным соком. Мысль и действие едины, мысль без действия пагубна. Бей, зверь! Зачем мне голова?!
Дон Фернан: Рад, что наши мнения сошлись.
Диего: Вы сдадитесь?
Дон Фернан (ворочается, устраивается поудобнее): Не сразу. Полагаю, дело затянется. Лефевр не любит больших потерь. Он станет вести правильные, академические подступы: от ворот к бульвару Грасиа. Дома обрушат минами или возьмут штурмом. Полковник утверждает, что начнется атака и с левого берега, но вряд ли энергичная.
Диего: Лефевр вынудит вас биться на два фронта.
Дон Фернан: Без вариантов. Неделя, и он продвинется за бульвар. Проклятье! Я съем собственную шляпу, если не заставлю Лефевра драться в городе минимум двадцать дней! Для меня, сеньоры, это дело чести. Впрочем, когда генерал захватит университет, а атакующие с левого берега войдут в предместье Блезар…
Диего: Там стоит гарнизон?
Дон Фернан: Три тысячи, обнять и плакать. Блезар, университет, бомбардировка из полусотни орудий, подвезенных на северную окраину, и я сдамся. Вышлю депутацию для переговоров. Откровенно говоря, раньше я полагал, что к этому времени меня убьют.
Джессика: Сейчас вы полагаете иначе?
Дон Фернан: Вашими молитвами, сеньорита.
Он кланяется Джессике. В положении маркиза кланяться означает стать шутом, но дон Фернан ухитряется склонить голову с обычным своим изяществом. Поклон слегка портит внезапная дрожь подбородка, но она унимается быстрее, чем возникает.
Дон Фернан: Вашими и барона Дюбуа. Сломанная нога вряд ли позволит мне идти в бой.
Джессика: Регенератор?
Пшедерецкий: В Бравильянке?! И батарея плазматоров на звоннице собора? Нет уж, мы по-старинке, как подобает истинным варварам. Слава богу, перелом закрытый. Лекарь сказал, что при открытых переломах треть пациентов весело играет в ящик. Ампутация - вот его регенератор, и вся медицина заодно. Только новой ноги мне не хватало! Короче, в последний момент я передам командование полковнику Агилару, он и сдаст город. Полковник в курсе, мы с ним обо всем договорились.
Диего: Вас возьмут в плен.
Дон Фернан: Разумеется. Возьмут, и вывезут в Сьенн или Рамелье. Я - гранд Эскалоны, вы еще помните? Для таких, как я, плен - прогулки в замковом парке под охраной. Вечера в библиотеке. Жареный цыпленок, бокал красного. Вирт, если мне оставят коммуникатор. Когда заключат мир, я освобожусь. Сохраните мою шпагу, сеньорита Штильнер. Я за ней вернусь. Если, конечно, не сдохну в плену от скуки…
Джессика: Я сохраню. Вернитесь, пожалуйста.
А в стихах это было бы вообще великолепно.
Но увы, не ко всякому диалогу прилагается гений битого палками Луиса Пераля…