Я подкатился на кресле к коммуникатору и приказал набрать номер Элмеро. Я знал, что он дома. Только что ушел от него.
- Эл! - сказал я, увидев на экране его костлявую физиономию. Голос у меня ослабел и охрип.
- Зиг! Почему говоришь шепотом? И почему держишься за шею? Горло болит?
- Мне нужна помощь, Эл. Дело плохо.
Он улыбнулся своей мерзкой улыбочкой:
- Куда вляпался на этот раз?
- В крупную неприятность. Док еще у тебя?
- Сидит в баре.
- Пришли его ко мне. Если он не примчится молнией, мне крышка. Молекулярная проволока.
Улыбка исчезла с его лица. Он понял, что я не шучу.
- Ты где?
- Дома.
- Он уже едет.
Экран опустел. Я развернул кресло и стал смотреть в пустой коридор, пытаясь вычислить, почему тот тип хотел меня прикончить. Ведь я вернулся к работе всего две недели назад…
II
Жизнь богатого бездельника мне ужасно прискучила - главным образом потому, что я не привык быть богачом. Мне совершенно нечем было заняться. Вот в чем трудность, когда неожиданно получаешь богатство в каком-нибудь нелегальном виде, например в золоте. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания Центральной базы данных, пришлось сплавить золото через Элмеро, а денежки тратить потихоньку.
Но даже если бы я разбогател законным способом, мне трудновато было бы потратить все, что у меня было. Путешествовать я не люблю, много не пью, не нюхаю, не принимаю стимуляторов. У меня нет друзей, с которыми я мог бы сорить деньгами. Я баловал себя только одним способом: покупал первоклассные дискетки. Проводил массу времени в саду наслаждений, по очереди вставляя их себе в череп, пытаясь насытить свою лимбическую систему перед тем, как начать медленный и болезненный процесс отключения.
Я начал постепенно отучать себя от дискеток, увеличивая интервалы между их введением, растягивая периоды, готовя себя к последующей разблокировке. Я отучался уже почти целый год. Отвыкание от дискеток - самое трудное из всего, что мне пришлось пережить до тех пор, и безделье лишь усиливало мучения.
Поэтому я снова открыл свой офис в комплексе "Верразано". Думал, что и там буду мучиться от безделья, но угадайте, кто явился ко мне в первый же день?
Нед Спиннер! Он не позвонил, не постучал, а буквально вломился ко мне и с порога загнусил:
- Дрейер! Поганый сукин сын! Я знал, что рано или поздно ты вернешься! Где она?
- Кто?
Я понимал, кого он имеет в виду. Джин. Спиннер докучал мне еще долго после ее исчезновения - даже наведывался ко мне домой. Наконец я переехал в квартиру у наружной стены, и на некоторое время он от меня отстал. И вот теперь вернулся. Наверное, он не переставал следить за моим крохотным офисом.
Придурок Спиннер не вызывал у меня никаких чувств, кроме ненависти. Он постоянно таскался в одном и том же комбинезоне из псевдобархата. Вот и в тот день заявился в нем. Он думал, что у него есть друзья, влияние, считал себя талантливым дельцом. И был им… но только в собственном воображении. На самом деле он был паршивым сутенером, который эксплуатировал клона.
- Спиннер, я ничего не знаю, кроме того, что ты узнал в Центральной базе данных: она села на межпланетный челнок и эмигрировала в другую галактику.
- Чушь! Она все еще на Земле, и тебе известно, где она прячется!
- Честно, я понятия не имею, где она. Но даже если бы и знал, тебе бы точно не сказал.
Он побагровел.
- Если хочешь, играй дальше. Но рано или поздно ты промахнешься. И когда я застукаю тебя с ней, тебе конец, Дрейер! Не стану подавать на тебя в суд за воровство. Я сам с тобой разберусь. И когда я с тобой разберусь, твои куски не запихнут даже в грузовой лифт в твоей крысиной норе!
Да, нечего сказать, он умел выражаться образно и красиво.
Вскоре после его ухода объявился и настоящий клиент. Худощавый, прилизанный; возраст - около тридцати; блестящие волосы по последней моде выстрижены в форме листьев и выкрашены в тон лимонному облегающему комбинезону. Одет по последнему писку моды. Я терпеть не мог таких типов. Может, потому, что его наряд в моем крошечном кабинетике выглядел нелепо, но, главное, потому, что его наряд просто-таки кричал: его владелец - человек стильный до кончиков ногтей. По мне же он демонстрировал только одно: что своей головы на плечах у него не было.
Представившись Эрлом Хамботом, посетитель заявил, что ему нужно кое-кого разыскать.
- Поиск пропавших - моя специальность, - кивнул я. - Кого ищем?
Он замялся; впервые с тех пор, как он вошел, за ультрамодным фасадом проглянуло человеческое лицо. Целую секунду, показавшуюся мне вечностью, я боялся: вот сейчас этот тоже заявит, что у него сбежал клон! Я больше не хотел иметь дела с клонами.
Но он меня удивил.
- Мою дочь, - сказал он.
- Мистер Хамбот, поиски детей - задача властей мегаполиса. Они не любят, когда в их пруду ловят рыбку независимые сыщики.
- Я… ничего не докладывал властям мегаполиса.
Что-то тут не ладилось. Пропажа ребенка - событие сверхъестественное. Тут впору впасть в истерику. В конце концов, землянам в наши дни позволяется иметь всего одного ребенка. Таков закон. У тебя один шанс снять с себя копию, а потом жди естественной смерти. Твой единственный шанс - огромная ценность. Ты не получишь второй возможности ни за что. Ни за какие деньги! И если твой единственный драгоценный ребенок исчезает, ты в слезах кидаешься к властям мегаполиса. Но уж никак не к третьеразрядному частному детективу, чей офис расположен в занюханном комплексе "Верраза-но". Если только…
- В чем дело, Хамбот?
Он покорно вздохнул:
- Она незаконная.
Ага! Это все объясняло. Лишний ребенок. Он превысил квоту. На единицу больше, чем нужно для самозамещения.
- Значит, ваша дочь - беспризорница? Вы собираетесь нанять меня, чтобы я искал беспризорницу? Вы давно подкинули ее в банду?
Хамбот мрачно пожал плечами:
- Три года назад. Мы не могли позволить ее прикончить. Она была…
- Ясно, - кивнул я. - Можете не продолжать.
Терпеть не могу безответственных придурков. Для тех, кто заводит незаконных детей, нет оправдания. Их положение и положение несчастных детей безнадежно. Если вы не хотите, чтобы ребенка отняла и прикончила Комиссия по контролю над рождаемостью - ретроактивный аборт, как некоторые это называют, - у вас есть один-единственный выход: подбросить ребенка в банду уличных детей. Ваш ребенок будет жить, но его жизнь отнюдь не станет увеселительной прогулкой.
Вот идиот, подумал я.
Должно быть, мои мысли явственно читались у меня на липе. Эрл Хамбот сказал:
- Я не дурак. Я подвергся стерилизации. Но наверное, операция прошла неудачно. - Он снова прочитал мои мысли. - Да, ребенок мой. Это доказывает анализ генотипа.
- И вы хотели, чтобы ваша жена выносила ребенка?
- Она так хотела. А раз хотела она, значит, хотел и я.
Эрл Хамбот повысился в моем мнении на пару пунктов. Он мог бы подать иск в суд и с легкостью выиграть дело. А плод бы умертвили. Вот почему он не обратился к властям. Выбрал то, что не продается.
Иногда поступки других людей вызывают у меня шок.
- Давайте начистоту, - предложил я. - Чего вы хотите?
Он изобразил невинность и изумление:
- Я вас не понимаю…
- Отлично понимаете! - У меня заканчивалось терпение. - Даже если я найду вам вашу дочь, вы все равно не сможете ее забрать! Так что вам нужно?
- Просто хочу убедиться, что она жива и здорова.
Он меня достал.
- Так! Чего вы добиваетесь?
Я по-прежнему ничего не понимал. Этот тип отказался от ребенка. Девочка больше не его дочь. Она принадлежит уличной банде.
- Разве вы не смотрите граффити?
- Очень редко.
Обычно я смотрю только четырехчасовые новости. Вот и весь мой вклад в Информпоток. Мне не хотелось признаваться клиенту в том, что за последние лет шесть я настолько пристрастился к дискеткам, что почти все время проводил в дурмане и выпал из привычки следить за граффити.
- Все равно я не до конца им верю, - сказал я. Репортеры, которые запускают в Информпоток капсулы с неподцензурными репортажами, гонятся за дешевой сенсацией.
- Уверяю вас, граффити можно верить. Они, как правило, более достоверны, чем официальный Информпоток.
- Ну, раз вы так говорите…
Я не собирался с ним спорить. Некоторые безгранично верят репортерам-подпольщикам, которые целыми днями забрасывают Информпоток нецензурованными капсулами, будто бы сообщая о "новостях, которые не выдерживают дневного света".
- Значит, вы не слышали о двух беспризорниках, которых нашли два дня назад у подножия небоскреба "Северный Бедекер"? Они разбились вдребезги.
Я покачал головой. Ничего я не слышал. Впрочем, скорее всего, в Информпотоке о разбившихся беспризорниках даже не упомянули. Двое разбившихся малолеток с неустановленными генотипами - несомненные беспризорники. Официально беспризорников не существует, следовательно, об их смерти не сообщается в Информпотоке.
Все знают, что проблема беспризорников очень заботит власти мегаполиса, но ни власти, ни средства массовой информации никогда не сообщают об их существовании. Признать наличие банд малолеток, беспризорников - значит признать наличие проблемы; чего доброго, кто-нибудь найдет способ эту проблему решить. Никто не хотел этим заниматься.
Вот почему беспризорники находились в своего рода чистилище: с одной стороны, они - дети настоящих, таких как мистер Хамбот или я. С другой стороны, у них нет никакого официального статуса. Для властей их как бы и нет. Даже у клонов положение лучше.
- Значит, вы хотите, чтобы я проверил, не является ли ваша дочь одной из погибших?
Подобная проверка не отняла бы у меня много времени. Мне достаточно только…
- Я уже все проверил сам. Это не она разбилась. Я хочу, чтобы вы нашли ее среди живых и привели ко мне.
- Чего ради?
- Просто хочу убедиться, что она жива и здорова.
Мистер Хамбот поднялся в моем мнении еще на один пункт. За кричащим нарядом скрывался парень, которому удалось сохранить в душе человеческие чувства. Он проявляет заботу о ребенке, которого вынужден был выкинуть на улицу. Значит, под слоем грима прячется настоящий человек.
Мне не нравилась перспектива искать ребенка на улице. Родители украдкой подбрасывают беспризорникам младенцев; в первые месяцы жизни все малыши одинаковые. Малышка, которую я буду искать, даже не подозревает, что ее настоящая фамилия - Хамбот. Собственно говоря, кроме родителей, никто не подозревает о том, что есть такая девочка.
- Не знаю… - медленно проговорил я.
Он наклонился вперед и облокотился о столешницу.
- У меня есть отпечатки рук, ног и сетчатки глаза. Даже есть ее генотип. Пожалуйста, найдите ее, мистер Дрейер. Пожалуйста!
- Хорошо, только…
- Я заплачу золотом - вперед!
- Что ж, я попробую.
III
В тот же день после обеда я слетал к подножию комплекса "Бэттэри". Три года назад, если верить Хамботу, он оставил дочь у подножия башни "Окумо-Слейтер", там, где здание выгибается в сторону Губернаторского острова. С собой я прихватил большую сумку с хлебом, молоком, сырными шариками и соевыми стейками. Теперь я стоял и ждал.
Как мрачно здесь, на уровне моря! Если судить по календарю, сейчас лето, но здесь, на нижних уровнях, не бывает ни лета, ни зимы. Даже неба отсюда не видно. Небоскребы стоят вплотную друг к другу; их выступающие верхние части почти закрывают вид на небо. Летом тени от небоскребов скрывают солнце, а жар, испускаемый внутренностями жилых и офисных комплексов, сводит на нет зимний холод. Здесь не бывает ни дня, ни ночи, только вечные промозглые сумерки.
Задрав голову, я посмотрел на сверкающий южный фасад "Лизон-Билдинг". Отсюда он казался чем-то вроде висячих садов Семирамиды. За каждым окном, которое открывалось наружу, - и, наверное, за многими окнами, задраенными наглухо, - был прикреплен тяжелый, перегруженный ящик, из которого свисала зелень. Оконное садоводство стало в мегаполисе последним писком моды. Некоторые здания стали выглядеть странно: из-за голографической оболочки торчали пучки зелени. Недавно я и сам приобщился - начал кое-что выращивать за окном своей квартиры. Почему бы и нет? Если вспомнить, сколько стоят свежие овощи, вполне разумно выращивать свои. А те, чьи окна выходят на север, или те, кто живут на нижних уровнях, в постоянной тени, выращивают грибы.
А еще ниже, здесь, в вечной темноте, подрастают беспризорники.
Я представил, что испытывают родители, вынужденные выкинуть на улицу собственного ребенка. Мне кажется, я бы не смог так поступить. Да, я лишился Линни, но то было совсем другое дело. Ее увезла от меня ее собственная мать. Просто в одно совсем не прекрасное утро я проснулся, а ее нет. Но про Линни я хотя бы знаю, что она жива и здорова. Все лучше, чем подкинуть ее уличной банде. И гораздо лучше, чем позволить Комиссии по контролю над рождаемостью прикончить ее за то, что она родилась сверх квоты.
Никакой отсрочки для ребенка, который появился сверх квоты, тоже не предусмотрено. Государство применяет в расширительном смысле старые законы о праве на аборт и в обязательном порядке требует ликвидации незаконного плода. В тех случаях, когда мать донашивает ребенка до конца, его уничтожают сразу после родов. Нельзя даже предложить свою жизнь в обмен на жизнь ребенка. Никаких исключений! Тут наши власти соблюдают крайнюю строгость. Единственный способ добиться для себя исключения - протолкнуть решение через совет директоров. Но если станет известно хотя бы об одном исключении, наступит хаос. Население возьмется за оружие, и вся Федерация рухнет.
Возможно, такие строгости и были оправданы пару поколений назад, когда Земля находилась на грани голода и все такое. Но сейчас ситуация изменилась к лучшему. Численность населения сократилась до более приемлемой цифры; в Антарктиде и в пустынях начали разводить фотосинтетический скот. Кроме того, из других галактик нам поставляют хлеб. Словом, проблемы с продовольствием больше нет. Возможно, пора отменить квоты. Но мне кажется, наши власти просто боятся. Стоит хотя бы чуть-чуть отпустить вожжи, и на Земле произойдет взрыв рождаемости - самый значительный за всю историю человечества.
Несмотря на то что все началось задолго до моего рождения, данные меры всегда казались мне излишне крутыми. Большинство людей считает, что цель оправдывает средства. Если бы власти не приняли драконовских мер, мы бы все голодали. То, что после самозамены человек обязан подвергнуться стерилизации, еще не самое плохое; однако уничтожение детей, рожденных сверх нормы, никогда и никому не нравилось. Одно хорошо: после принятия Акта о самозамещении родители начали по-настоящему ценить своих детей.
Я сам обожал Линни, пока она была здесь. И мне было очень больно, когда ее мать увезла ее.
- Сан, дашь чего?
Я опустил взгляд и увидел трехлетнюю крошку, которая ответила мне лучезарной улыбкой и протянула ручку. Чумазая, с румяными щечками и очаровательной улыбкой. Одета в розовый комбинезончик. Волосы светлым облачком окружали голову. При виде такого личика хочется тут же вывернуть карманы, сиять с себя все украшения, туфли и отдать ей все, что у тебя есть.
Я оглянулся в поисках ее охраны и скоро обнаружил две группы - пара детишек лет по двенадцати на углу и еще двое немного младше метрах в пятидесяти отсюда, в дверном проеме. Если бы я попытался как-то обидеть крошку, они накинулись бы на меня, как свора бродячих собак.
Я протянул девчушке дешевое колечко, которое приобрел специально для таких случаев.
- Возьми, - сказал я. - И передай своим друзьям, что они получат всю еду из моей сумки, если позволят поговорить с ними.
Малышка улыбнулась во весь рот, схватила кольцо и бросилась бежать. Я смотрел, как она разговаривает с теми двоими, что стояли в дверях. Внезапно с другой стороны появилась еще одна парочка. Шесть охранников для одной малолетней попрошайки! Или она представляет чрезвычайную ценность, или они очень не хотят ее лишиться. Не прошло и секунды, как меня окружила вся шайка.
Что-то не так!
- Чего хочешь, сан? - спросил предводитель на ломаном языке, каким говорят беспризорники.
На вид ему было не больше тринадцати, но он и его дружки все как один были тощие, угловатые, держались настороженно, были готовы к драке.
- Хочу кое о чем вас спросить.
- Чего это?
- О девочке, которую один человек оставил здесь три года назад.
- Сперва покажи сумку, сан. Потом поговорим.
- Конечно!
Я открыл сумку и позволил им как следует рассмотреть продукты. Пара подростков облизнулась. Я испытал угрызения совести. Вынул из сумки упаковку сырных шариков и вскрыл ее.
- Вот вам. Поделитесь.
- Класс! - хором воскликнули дети.
Они похватали шарики грязными ручонками и принялись с жадностью запихивать лакомство в рот. Я заметил: старшие позаботились о том, чтобы белокурая малышка получила свою долю. Мне их поведение понравилось.
Главарь проглотил свою порцию и спросил:
- Что за девчонка? Как выглядит? Карточка есть?
- Нет. Нет фотокарточки. По-моему, она примерно такая, - я показал на малышку-попрошайку, - но с темными волосами.
Он покачал головой:
- Пропащие мальчишки ее не знают.
- Так вы называете себя пропащими мальчишками? Ну а не помнишь ли ты о похожей девочке лет трех?
- Нет такой. Не знаю. Может, ее продали?
Я кивнул. Продали! Черт побери! О таком варианте развития событий я не подумал. Хотя это очевидно. Старшие дети заботятся о малышах, пока те не подрастают и не начинают попрошайничать. Если в одной банде наступает временная нехватка малышей или попрошаек, они выменивают их у другой банды. Когда попрошайки вырастают, они становятся воспитателями, потом переходят в разряд охранников, а еще позже вливаются в преступный мир. Бесконечный процесс!
- Отведите меня к вашему главарю, - попросил я.
Парнишка покачал головой:
- Не главарь. Венди тебя примет.
Венди? Пропащие мальчишки? Неужели кто-то прочел беспризорникам сказку про Питера Пэна?
- Что ж, ведите.
Они повели меня на север; мы прошли пешком два квартала и спустились по лестнице в древнюю заброшенную подземку. Представить не могу, что когда-то люди путешествовали под землей, а не летали по воздуху. Но подземные туннели были настоящими; видимо, и старые истории тоже не лгут. Все дети вытащили карманные фонарики; мы побрели по коридору, выложенному белым кафелем. Когда мы спустились еще на один пролет, вожак остановился и оглядел меня.
- Жди здесь, сан. Венди придет. Жди здесь.
- Отлично. Долго ждать?
- Нет, сан. Жди. Мы берем сумку. Подарок. Идет, сан?
Я передал ему сумку с едой.
- Ладно. Но не заставляйте меня ждать слишком долго.
- Недолго, сан. Недолго.
Они оставили мне фонарик и скрылись во мраке, унося сумку с едой; я смотрел, как они крадутся во мраке, слышал их хихиканье и подумал: наверное, они принимают меня за первостатейного лоха.
После часа ожидания в мрачной дыре, выложенной кафелем, не увидев Венди, я убедился в том, что мои подозрения подтвердились.