- Капитан, пассажиры жалуются на невесомость…
- К черту! - рявкнул Нордвик. - Пусть потерпят полчаса!
Бедный капитан "Градиента" только беззвучно раскрыл и закрыл рот.
- Где у вас можно побриться? - неожиданно обратился к нему Нордвик.
Капитан "Градиента" ошалело уставился на него.
- Побриться?
- Да, побриться, - раздраженно повторил Нордвик.
- В душевой…
- Депилят там есть?
Вконец обескураженный мальчишка-капитан только кивнул, и Нордвик быстрым шагом направился в душевую.
В это время на экране связи вместо Владика появился Шеланов.
- Где Нордвик? - спросил он.
- Кажется, пошел бриться, - ответил я.
- Что?!.
Я пожал плечами.
- Пошел бриться, говорю. Во всяком случае, он скал место, где можно побриться.
Шеланов смотрел на меня расширенными глазами, словно проверяя, не сошел ли я с ума.
- Чем вы там занимаетесь?!
- Не знаю, - откровенно признался я.
- А где капитан "Градиента"?
- Здесь.
- Давай его сюда!
Я повернулся. Капитан "Градиента" по-прежнему висел возле тамбура, держась за поручень.
- Вас зовут, - пригласил я его.
Он, наконец, оторвался от поручня и стал так же неуклюже, как перед этим я, пробираться к пульту.
- Я слушаю, - сказал он, добравшись до кресла пилота;
- Кто - я? - осадил его Шеланов. - Доложите по форме.
Держась за спинку кресла, капитан "Градиента" выпрямился.
- Капитан грузопассажирского лайнера "Градиент" пилот второго класса Чеслав Шеман на связи, - отрапортовал он. Впервые я услышал его голос без растерянных интонаций.
- Вот так-то лучше, - кивнул Шеланов. - Начальник научно-исследовательской станции "Проект Сандалуз-П" Руслан Шеланов. Доложите о проводимых мероприятиях.
Чеслав Шеман вновь растерянно повернулся ко мне, словно ожидая подсказки.
- Я не получал никаких указаний…
Кажется, Шеланов выругался, но в это время у меня за. спиной послышался цокот магнитных подошв, и я обернулся. С закутанной полотенцем головой из душевой возвращался Нордвик. Тщательно растирая голову, он отстранил меня от кресла и сел. Затем снял полотенце. Я обомлел. От его пышной шевелюры не осталось и следа. Голый череп стыдливо розовел младенческой кожей, как бывает только после депилята, и по нему страшным в своей наготе глубоким оврагом змеился безобразный шрам, заканчивающийся за оттопыренным ухом.
- Здесь тебе никто ничего не скажет, - объяснил он Шеланову. - У меня нет времени вводить всех в курс дела.
Я непроизвольно бросил взгляд на таймер. Семнадцать четырнадцать.
- Сообщи о происходящем в патрульно-спасательную службу, - продолжал Нордвик. - И вызови мой крейсер. Может так статься, что ему придется здесь поработать…
- Уже вызвали.
- Хорошо. Теперь дальше. Я отключил блокировку системы запуска двигателей лайнера и попытаюсь вывести двигатели на режим прямым нейроуправлением. Вполне возможно, что двигатели я сожгу, но две минуты они проработают на полной мощности. Твоя задача: когда я буду готов, ты выстрелишь в Глаз из катапульты… Ты ведь говорил, что диафрагма после обстрела захлопывается на две с половиной минуты?
- Да, - кивнул Шеланов и тут же поперхнулся. - Но… мне нечем стрелять…
- Что значит нечем? - опешил Нордвик.
- В катапульте нет рабочего вещества.
- А тот астероид, который вы только что приволокли?!
- Даже если бы он смог поместиться в катапульту, мне его нечем туда затолкать! - тоже сорвался на крик Шеланов.
Кажется, я впервые увидел Нордвика растерянным. На нашей станции было всего два бота. Но один, с Льошем Банкони, находился сейчас неизвестно где, дрейфуя с сожженным двигателем где-то в космосе, а второй был здесь. И тут впервые жуткий холодок неприятной струйкой побежал по моей спине. Стало похоже, что восхищенные взгляды девушек могут уже никогда не коснуться моих шевронов. Какие только глупости не лезут в голову!
Но я ошибся в Нордвике. Он быстро оправился. То ли у него был в запасе еще один вариант, то ли его голова в этой ситуации работала быстро, трезво и четко. Как компьютер.
- Тогда - не мешай, - жестко сказал он Шеланову и отключил внешнюю связь. Затем повернулся к капитану "Градиента" и посмотрел на него внимательным взглядом.
- Значит, так, сынок, - тихо сказал он. - С прической тебе придется расстаться… Запустишь двигатели ты. Надеюсь, не забыл, что такое прямое нейроуправление?
Чеслав Шеман съежился.
- Нет… - прошептал он.
- Что значит - нет? Не забыл, или прически жалко?
Нордвик бросил быстрый взгляд на таймер. Я тоже. Оставалось тринадцать минут.
- Я не смогу…
- Что значит - не смогу?! - взъярился Нордвик. Глаза его недобро сузились. - А ну, марш в душевую!
- Я не смогу… - снова пролепетал Чеслав Шеман и тут же быстро затараторил: - Когда мы в институте сдавали зачеты по нейроуправлению, я с трудом укладывался в три минуты…
Нордвика перекосило.
- Черт бы тебя побрал! - выругался он и, резко повернувшись к пульту, включил селектор внутренней связи. - Внимание по всему кораблю! - сдерживая себя, проговорил он. - Прошу пассажиров, имеющих права пилотов, отозваться. На отзыв - одна минута. Повторяю: в течение одной минуты.
Секунд через пятнадцать отозвался чей-то голос:
- Микробиолог Бахташ Тарма. Двести шестая каюта. Имею любительские права…
- Спасибо, не надо. Прошу отозваться пилотов-профессионалов не ниже первого класса.
Минута прошла в напряженном ожидании. Больше откликов не поступило. Нордвик подождал еще лишних секунд десять, затем отключил связь и повернулся к Чеславу. Лицо Нордвика было страшным и одновременно жалким. Смесь ярости и страдания.
- В таком случае… - прохрипел он, лицо его исказилось, и он часто-часто задышал, - на боте пойдешь ты. Твоя задача… по моему приказу… направить бот в супермассу…
Я похолодел. Так вот какой второй вариант был у Нордвика! И без того потерявший свою розовощекость Чеслав Шеман побледнел еще больше.
- Нет… - Он испуганно замотал головой. - Я не смогу…
- Сможешь. Больше это некому сделать.
Шеман продолжал как заведенный мотать головой. А я стоял и с ужасом наблюдал, как один уговаривает другого пойти на смерть.
- Надо… Надо, сынок, надо… - хрипло выдавливал из себя Нордвик, не глядя на Шемана. - Я бы сам пошел, но никто не сможет тогда вывести лайнер. А послать туда этого микробиолога…
Чеслав Шеман только сильнее замотал головой. Казалось, еще немного, и с ним случится истерика. И в это время пикнул таймер, оповещая, что у нас осталось всего десять минут.
Нордвик вздрогнул и поднял глаза на Шемана. Лицо его посуровело, и он жестко проговорил:
- В таком случае я тебе приказываю сесть в бот и направить его в супермассу. Как старший по званию. Выполняйте приказ!
И тут словно что-то сместилось в моем сознании. Будто меня прилюдно ударили мокрой, холодной, грязной тряпкой по лицу. Плюнули в мою совесть. Растоптали при мне человеческие достоинство и гордость, право на выбор, право на поступок, право на жизнь.
С детства нашу психологию формировали на безмерной ценности чужой жизни. И сейчас на меня дохнуло варварством средневековья, будто при мне кладут на алтарь человеческую жертву.
- Да какое ты имеешь право приказывать! - гаркнул я в лицо Нордвику. - Посылать человека…
Закончить я не успел. Лицо Нордвика исказилось яростью, он повернулся ко мне и ударил. Страшно, сильно - у него была опора в невесомости на магнитные подошвы.
Когда я пришел в себя, Чеслава Шемана в рубке уже не было. Я висел под потолком, левой стороны лица не чувствовалось - она была словно под действием анестетика, - видел только правый глаз. В рубке горели почти все экраны: на одном, практически закрывая всю его поверхность, темнел близкий "зрачок" супермассы; на втором рельефно вырисовывался уже отшвартованный от лайнера бот; на третьем - лицо Чеслава Шемана в рубке "мухолова"; на четвертом по корпусу лайнера медленно перемещался двигательный отсек, занимая позицию напротив "зрачка" супермассы. На таймере горело время: пять минут сорок восемь секунд. А из кресла пилота торчала бритая голова Нордвика, сплошь утыканная присосками белесых проводов, ведущих внутрь открытого компьютера.
- Подлец! - прохрипел я разбитыми губами. Резкая боль рванула мне челюсть. - Гад!
Где-то в подкорке глупо зафиксировалась толика мелодраматичности этих фраз и всего моего положения. От злости на себя и свою подкорку я попытался оттолкнуться от потолка, чтобы броситься на Нордвика, но у меня ничего не получилось. Я только завертелся в воздухе.
- Не мешай, - не оборачиваясь, спокойно сказал Нордвик. - Если мы начнем сейчас драться, лайнер войдет в супермассу. А здесь восемьсот двадцать три человека, не считая нас.
Я заскрипел зубами от бессильной ярости, но тут же схватился за челюсть. Как он меня…
Тем временем на одном из экранов двигательный отсек лайнера застыл напротив "зрачка" супермассы.
- Внимание по всему кораблю! - объявил Нордвик по селектору внутренней связи. - Всем пассажирам приготовиться к появлению искусственной гравитации.
Он отключил селектор и посмотрел на таймер. Оставалось меньше четырех минут.
- Пора, сынок, - тихо сказал он Чеславу Шеману. Шеман вздрогнул.
- Прощайте… - прошептал он. Лицо его исказилось, совсем по-детски, как от незаслуженной обиды, и экран погас. Он выключил его - наверное, не хотел, чтобы видели его слабость. - Передайте маме…
И все. Может быть, он отключил и связь, а может, у него перехватило горло. И мне почему-то показалось, что сейчас по его лицу текут слезы.
"Мухолов" сорвался с места и канул в супермассе. И, может быть, потому, что не было ни взрыва, ни вспышки и супермасса даже не дрогнула, поглотив бот, - это не показалось страшным. Но мне хотелось кричать.
Радужная вспышка ударила по глазам чуть позже - сократилась диафрагма, - и тут же возникшая искусственная гравитация швырнула меня на пол. Пол подо мной завибрировал, и появился ноющий звук, все более и более усиливающийся. Нордвик активировал двигатели по ускоренному режиму. Обычно двигатели активируют в порту в течение примерно получаса, и это проходит незаметно. Работающих же в полном режиме двигателей вообще не слышно, а когда корабль ложится в дрейф, они работают на холостом ходу, чтобы обеспечить возможность быстрого маневра. Так они и работали на "Градиенте", но диафрагма погасила их. И поэтому Нордвик пытался не только активировать двигатели, но и одновременно двинуть лайнер с места.
Ноющий звук перешел в невыносимый вой, от которого, казалось, крошились зубы, переборки уже не вибрировали, а сотрясались крупной дрожью, но лайнер по-прежнему оставался неподвижным. И только когда время на таймере перевалило за полторы минуты и стало приближаться к двум, к дикому вою добавился еле слышный комариный писк, и "зрачок" супермассы стал медленно отодвигаться.
Я прополз на четвереньках по содрогающемуся полу к пульту управления и, уцепившись за кресло, встал на ноги. Передо мной замаячила бритая голова Нордвика, вся в присосках и проводах. Я крепче ухватился за кресло и выпрямился, чтобы через его голову видеть приборы. Взгляд метался между экраном, на котором проецировался удаляющийся зрачок", гравилотом, спидометром и таймером. Мала скорость, мала! Кажется, я даже грудью навалился на спинку кресла, словно пытаясь подтолкнуть лайнер вперед.
Супермасса сработала как часы. Только на таймере выпрыгнуло время: две тридцать шесть, - как она выплюнула из себя диафрагму. Я еще успел бросить взгляд на гравилот: три тысячи девятьсот метров от супермассы, и на спидометр: одиннадцать и шесть метров в секунду, - как разом умолкли двигатели, радужная вспышка ударила по глазам, и вновь наступила невесомость.
Не успели… До спасения оставалось чуть более километра. Но я ошибся. Несмотря на то что диафрагма усиленно гасила скорость корабля (скорость падала просто на глазах), инерция движения была огромна, и лайнер продолжал, хоть и теряя скорость, уходить от супермассы.
Последний переход границы диафрагмы оказался мучительным. Скорость лайнера упала практически до нуля, и я даже увидел, как радужная пленка диафрагмы возникла передо мной прямо из экранов, вошла в меня и словно вывернула наизнанку. Как я остался стоять на ногах, не знаю. Но когда пришел в себя и смог хоть что-то соображать, то увидел в обзорные экраны, что лайнер находится за границей диафрагмы. Мало того, он по-прежнему уходил от супермассы. С небольшой, почти черепашьей скоростью, какие-то метры в минуту, но уходил.
Вышла соринка из Глаза…
На дисплее замигала красная надпись: "Авария в двигательном отсеке!!!" - сжег-таки двигатели Нордвик… Я посмотрел на него. Нордвик неподвижно сидел в кресле, пустыми глазами уставившись в пульт управления. На его вдруг обострившемся лице быстро высыхали крупные капли пота.
Я поморщился и чуть не зашипел от боли. И тогда я повернулся и, с трудом передвигаясь на ватных ногах, пошел в душевую. К счастью, в душевой нашлась аптечка. Я снял боль и кое-как ретушировал кровоподтек, заливавший почти всю правую половину лица. К сожалению, я не врач-косметолог и добиться полного рассасывания кровоподтека мне не удалось. Он разлился по щеке сине-желтым пятном, и, как я ни старался, в нем только больше появлялось зелени. Тогда я оставил синяк в покое, содрал с себя одежду и забрался под душ.
Когда я вышел из душевой, Нордвика в рубке уже не было. Переднюю панель на пульте управления он закрыл, но как-то небрежно, неаккуратно - из-под нее змеились по полу те самые белесые червеобразные провода нейроуправления, вызывавшие гадливое чувство. Очевидно, Нордвик просто отпустил кронштейны панели, и она упала на место, придавив провода.
Неприкаянно побродив по пустой рубке, я попытался пройти в пассажирский отсек, но перепонка двери оказалась заблокированной. Тогда я открыл дверь в пилотский информаторий. За перепонкой оказалась вторая, светозащитная, и я просунул в нее голову. И чуть было не отпрянул от грохота взрыва, швырнувшего мне в лицо комья земли. В информатории шел фильм. Старинное кино, квадратом экрана светившееся на стене.
Фильм был о войне и, наверное, игровой. На экране, за бруствером окопа стоял военный в длинной шинели и папахе (наверное, генерал - я в этом слабо разбираюсь) и смотрел на поле боя в странный, похожий на перископ, бинокль, установленный на треноге. Рядом с ним стоял еще один военный в туго перетянутом полушубке и в каске. Очевидно, офицер.
Я уловил только конец фразы, которую офицер говорил генералу:
- …Вы забываете, что они не только солдаты, но и люди. Что у каждого из них есть матери, жены, дети…
Генерал резко повернулся к офицеру. Лицо его было суровым и решительным, как и положено генералу во время боя.
- Если я буду помнить, что у каждого из них есть матери, жены и дети, - жестко обрубил он, - то я не смогу посылать их на смерть!
Экран мигнул, опять ударил взрыв, картинка вернулась, и снова на экране стояли генерал и офицер, и снова офицер говорил генералу, что солдаты еще и люди, и снова генерал осаживал его. Видно, компьютер раз за разом повторял один и тот же эпизод фильма.
Я посмотрел в темноту информатория. В углу, в мигающем свете экрана, отблескивала лысина Нордвика.
Я отпрянул назад и с треском захлопнул за собой перепонку двери. Ишь, душу свою успокаивает! Оправданий ищет! Я прошагал через всю рубку и со всего маху сел в кресло пилота. Он, видите ли, тоже имеет право посылать на смерть!
В голове стоял полный сумбур. Я, конечно, понимал, что своей смертью Шеман спас жизни всех пассажиров "Градиента". Но в то же время все мое естество, мои моральные принципы не могли примириться с тем, что его заставили это сделать. Заложили, как агнца на алтарь. Не имел права никто заставить его это сделать! Потому, что это подвиг, а на подвиг люди идут сами, жертвуя собой по зову своей души. Приказать же мальчишке… Я не знаю, как там считали в двадцатом веке, но я считаю, что это убийство. Пусть у Нордвика и не было другого выхода, но это - убийство!
А потом я вдруг неожиданно подумал, а смог бы я, если бы умел управлять ботом, пойти вместо Шемана? И не сумел ответить, потому что не смог поставить себя на место Чеслава и во всей той полной мере, которую испытал он, ощутить глубину пропасти между жизнью и смертью. Сказать же: "Да! Я готов!" - слишком просто. Это пустой звук, за которым ничего нет, если впереди - жизнь.
Так я и просидел в кресле пилота часа два, пока не прибыли спасатели. К счастью, прибыл не крейсер Нордвика, а другой, находившийся ближе к нашему сектору. К счастью потому, что я не хотел, просто уже физически не мог оставаться на лайнере, где стал свидетелем сцены, противоречащей воспитанной во мне морали, А к Нордвику, если бы прибыл его корабль, обращаться с просьбой, чтобы меня доставили назад на нашу станцию, я не хотел.
Первое время, пока крейсер ПСС швартовался к "Градиенту", брал его на буксир и десантировал ремонтников к двигательному отсеку, я не вмешивался в переговоры спасателей между собой. Но когда их работа вошла в спокойное деловое русло и количество приказов и переговоров в эфире упало, я вызвал их капитана и, отрекомендовавшись, попросил помочь мне вернуться на станцию.
- Так в чем дело? - не очень любезно осведомился капитан. - Берите спасательную шлюпку и летите.
- Я не умею управлять шлюпкой.
- В таком случае сидите и ждите. В настоящий момент у меня нет свободных людей для вашей доставки на станцию.
Я начал было ему снова объяснять, кто я такой и как здесь оказался, но он резко оборвал меня, попросив не засорять эфир и не мешать работать.
- Если не возражаешь, Иржик, - вдруг услышал я за спиной голос, - то это могу сделать я.
Я обернулся. У стены стоял Нордвик и смотрел на меня усталыми больными глазами. Не знаю, да и никому бы не смог объяснить, даже себе, почему я кивнул.
Салон спасательной шлюпки, хоть она и была всего раза в два больше, чем "мухолов", оказался просторным, рассчитанным на большое количество человек. Впрочем, оно и понятно - шлюпке не нужен такой мощный двигатель, как боту. Я подождал, пока Нордвик усядется в пилотское кресло, и сел у самого выхода на жесткое откидное сиденье подальше от него.
Почему-то я ждал, что он обязательно заговорит со мной, попытается как-то оправдаться, объяснить мне… Но он весь путь до станции молчал и не смотрел в мою сторону. И когда мы опустились на причал станции и я вышел из шлюпки, он все так же продолжал неподвижно сидеть в кресле, даже не. повернувшись и не проводив меня взглядом.
У входа на причал станции меня ждали ребята. Наверное, у них была ко мне масса вопросов, но никто их не задал. Все молча смотрели на меня. Не знаю, что на них произвело впечатление - то ли выражение моего лица, то ли синяк. Впрочем, делиться своими впечатлениями у меня тоже не было желания.
- Где Шеланов? - спросил я.
- В медотсеке, - подсказал кто-то.
Я кивнул и, пройдя сквозь толпу, зашагал по коридору в сторону мед отсека. Ребята меня поняли, и никто за мной не последовал.