- Он, значит, выслушал меня, и лицо у него стало такое испуганное, - сказал Макканн. - Потом говорит, что моим дедом, наверное, был Эбен Партингтон, который после Гражданской войны поехал на Запад, и я сказал, что да, потому что деда звали Эбен, но он вроде как затаил на семью обиду и особо о них не говорил, потому я и решил вернуться в родные края. Сказал ему, мол, думал, если выкуплю дом и буду в нем жить, то вроде как смогу примириться с теми призраками, которые деда-то моего отсюда вышвырнули. Это был, конечно, выстрел в небо, но я угодил в яблочко. Старик разговорился. Сказал, что я точно внук Эбена, потому что Партингтоны никогда обид не забывали. Потом сказал, что маловато шансов выкупить землю обратно, потому что француз угрохал на нее кучу денег, но якобы рядом есть местечко, и он может позаботиться, чтобы сторговать его задешево. Еще сказал, что если бы я и выкупил ранчо Партингтона, то мне б там не понравилось. И смотрел на меня так испуганно, гадая о чем-то. Я сказал, что твердо намерен вернуть родную землю, - я, мол, всегда вроде как думал, что этой земли тут завались, не то что на Западе. И спросил, что там на ней понастроил француз. Ну, старый козел достал карту, показал мне участок. Он прилегает прямо к морю - там узкий перешеек, мож’, в тыщу футов. Потом участок расширяется, и в нем, я мыслю, где-то две тыщи акров. Он мне сказал, что француз построил стену в двадцать футов высотой через этот перешеек с воротами в центре. Но через эти ворота никто не ходит. Все, что идет на ранчо из деревни, включая почту, забирает охрана. Иноземцы, говорит, забавные темнокожие коротышки, всегда заранее готовят деньги и ничего не говорят. Сказал, забирают припасы на лодке сразу помногу. Еще у них есть грузовик, ферма, скотина - коровы, овцы и вроде того, свора собак. Говорит, никто собак не видел, кроме одного парня, а тот… И тут он затыкается и пялится на меня так испуганно. Ну, я беру это на заметку, но дальше вроде как не стал на него давить. Спрашиваю, был ли кто внутри и что там как, а он говорит: "Нет, никто, кроме того мужика, что…" - и снова заткнулся. Ну, я думаю, что он о том же, который видел собак. Все интереснее и интереснее, думаю. Говорю, чего же это, вдоль всего побережья неоткуда пробраться и посмотреть? Но он говорит, что там кругом скалы и всего три места, где можно на лодке причалить, и все они охраняются, как и ворота. И смотрит на меня подозрительно так. Я говорю: да, точно, вспомнил, мне ж батя рассказывал. И дальше о береге, значит, не говорю. Спрашиваю просто, что да как, что построили, он отвечает, что они разбили сад камней. Говорю, кому на хрен понадобился сад камней в таком каменистом месте? Он выпил и сказал, что это другой сад камней, а может, и не сад вовсе, а кладбище, и опять смотрит испуганно так, побледнел аж. Мы еще выпили сидра, и он мне сказал, что зовут его Эйбрахам Хопкинс, и сказал еще, что где-то через месяц после того, как француз сюда перебрался, пара рыбаков возвращалась домой и у них мотор заглох в аккурат напротив дома Партингтонов. Яхта француза как раз причалила, и с нее на берег сходили люди. И пока рыбаки дрейфовали, они насчитали больше сотни людей. Говорит, еще месяц спустя мужик из Беверли, Джим Трейнор, значит, едет ночью, глядь, вдоль дороги парень, шатаясь, бредет. Тот парень видит свет фар, пытается удрать, но падает. Тейлор выходит, замечает, что тот в одних подштанниках и на шее у него сумка, валяется в отключке. Тейлор его подобрал и отвез в "Беверли Хаус". Тут его отпоили ликером, и он пришел в себя, но оказалось, что это итальянец, который не до хрена понимает по-английски, да еще и напуган до полусмерти. Все, чего он хотел, - это получить какую-нибудь одежонку и убраться прочь. И открывает сумку, а в ней деньги. Они выяснили, что он сбежал с ранчо де Кераделя, прыгнул в воду и плыл, пока не выбрался за стену, а потом и на сушу. Он говорил, что они вытесывали огромные камни и устанавливали их, как надгробные плиты, вокруг дома, который строили в центре. Говорил, эти камни в высоту под двадцать-тридцать футов.
Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок.
- Повторите, мистер Макканн! - попросил я.
- Лучше я расскажу так, как умею, док, - терпеливо сказал южанин.
- Я знаю, о чем ты подумал, Алан, - осадил меня Билл. - Пусть Макканн продолжает.
И Макканн продолжил:
- Итальянец не рассказал, что его напугало. Он лишь дрожал да крестился непрерывно, говорил, что дом тот в центре каменного круга вроде как проклят. Говорил, что это дом дьявола. Они влили в него еще ликера, и он заявил, что дьявол, значит, забирает души. Сказал, что из сотни людей, что приехали с ним, половину убили упавшие камни. Сказал, что никто не знает, куда потом делись их тела. Сказал, что всех набирали из отдаленных городов и никто вроде как ни с кем не был знаком. Сказал, что потом привезли еще около пятидесяти человек. Сказал, что нанимали только мужчин без семей. И потом он вдруг взвыл, закрыл, значит, голову руками и выбежал наружу. Два дня спустя, старый козел говорит, нашли его труп на берегу в миле отсюда. Все решили, что итальяшка свихнулся или надрался. Но старик говорит: "Не верю я в это". Слишком напуган был. Тут, говорит, не надо быть вроде как семи пядей во лбу, чтобы смекнуть: дело нечисто. Еще рассказывал, парни на лодке плавали, пытались поглядеть на эти камни. Но ни черта не увидели. Не в том смысле, что их там нет, а потому что камни те, значит, за деревьями. Ну, как бы там ни было, закопали они итальяшку, а деньги его на налоги пошли - на приют для нищих. Я об этом позже расскажу, - сказал Макканн. - Короче, сдается мне, что старый козел таки смекнул: все то, что он мне понарассказывал, не шибко поможет ему продать участок. Он, значит, рот захлопнул и посмотрел на меня так, бородой тряся. Ну, я и говорю: якобы оттого, что он наговорил, мне все больше и больше интересно. Говорю, значит, нет ниче лучше, как добрая тайна, и чем больше я слушаю, тем больше думаю, как бы переехать к такой поближе. Ну, мы еще выпили, и я говорю, что коли б он смог нарыть еще таких историй, как он мне порассказал, то земля считай что продана. Да и плачу наличкой. И что завтра надо взять и вроде как сходить поглядеть на то ранчо, о котором он толкует. Говорю, пора нам на боковую, так что мы, значит, еще пьем и по койкам. Замечаю, что он на меня все пялится, пока спать иду. На следующий день - это, значится, в среду - он уже с утра на ногах. Мы грузимся в его автобус и едем. Вскоре он начинает мне рассказывать об этом парне, что собак видел. Лиас Бартон, мол, зовут его. Говорит, Лиас любопытнее, чем дюжина горничных в доме, куда только въехали молодожены. Говорит, любопытный аж страсть. Говорит, он бы проколупал дырку в ад, чтобы поглядеть, даже коли б знал, что оттуда смола польется прям в морду ему. Ну, Лиас бродил и бродил вдоль этой стены, все хотел выяснить, что ж там, значит, за ней. Он дюжину раз был на участке старины Партингтона и все там знал, а эта стена тут была, как если б его жена лицо вуалью завесила. Он знал, что лицо-то под ней то же самое, но надо ж поднять вуаль и убедиться. И потому Лиасу приспичило поглядеть, что за стеной. Он знал, что днем шансов у него нет, но он все вдоль стены излазил и нашел местечко у воды. Говорит, с каждой стороны стены можно перебраться по камням, к которым она примыкает, значит. Лиас понял, что можно вроде как подплыть на лодке и забраться на стену. И вот он выбрал ночь, когда полнолуние и посветлее, но облачно. Взял с собой лестницу и забрался на стену, когда луну скрыли облака. И вот сидит он на верхушке стены, втаскивает наверх лестницу и оглядывается, думает спустить ее с другой стороны. Он ждет, чтобы луна выглянула, видит внизу луг и, значит, кусты высокие. Ждет, чтоб облака опять луну закрыли, спускает лестницу и лезет вниз. И вот когда он добирается до сути, старик останавливает свой автобус. И я такой: "Ага, а дальше-то что?" А он такой: "А потом мы его на следующее утро подобрали. Он наворачивал на лодке круги по бухте и вопил: "Уберите их, уберите их!" Мы его в чувство привели, он нам вот это и рассказал". А потом, - сказал Макканн. - А потом… - Он налил себе выпить и осушил стакан. - А потом старый козел оказался лучшим лжецом или лучшим актером из всех, что я видел. Потому как он говорит: "Лиас такой…" И старик закатывает глаза, и у него лицо принимается дергаться, и он вроде как орет: "Слышите трубы? О, услышьте трубы, что будто птицы! О, Господи, взгляни, они бегут и прячутся в кустах! Прячутся и трубят! Господи, они как люди, но они не люди. Взгляни, они бегут и прячутся!.. Что это? Будто лошадь… огромная лошадь… скачет… скачет! Иисусе! Взгляни на нее… на ее волосы… на ее голубые глаза и белый лик… на лошади… на большой черной лошади! Гляди, как они бегут… Услышь, как трубят! Поют, как птицы! В кустах… От куста к кусту… Взгляни на собак… Это не собаки… Господи Иисусе, уберите их от меня! Иисусе! Уберите их от меня! Гончие Ада… Иисус всемогущий… Уберите их от меня!" Меня аж проняло, - сказал Макканн. - Я сейчас вам это рассказываю и дрожу. Потом он завел автобус и поехал дальше. Ну, я такой и спрашиваю: "А дальше что?" А он: "Все. Все, что мы смогли из него вытянуть. С тех пор так в себя и не пришел. Мож’, он просто башкой долбанулся. Мож’, так - мож’, нет. Как бы то ни было, Лиас от любопытства своего избавился. Ходит теперь по деревне один, глаза навыкате. Начни его расспрашивать, и он устроит тебе, значит, как я только что показал. Только лучше". А я и спрашиваю, а мурашки по спине так и бегают: "Если то, что похоже на людей, не люди, а то, что похоже на собак, не собаки - то что же это на хрен такое?" А он мне: "Да я не больше твоего знаю". А я ему: "Ну да. Ну а что это за девка на черной лошади?" А он: "А, так это девка француза".
Вновь я почувствовал холод. Невольно заметались мои мысли. Дахут верхом на черном жеребце… охотящаяся… за чем? И с чем? И камни, как те, что люди устанавливали в старину… в древнем Карнаке…
Макканн тем временем продолжал свой рассказ:
- Дальше мы поехали молча. Смотрю, старый козел обеспокоен, усы свои жует. Подъезжаем к месту, о котором он толковал. Осматриваемся. Место хорошее, да. Если б правда хотел купить - купил бы. Старинный каменный дом, просторно. Мебель там всякая. Мы немного пошатались туда-сюда и дошли до этой стены. И тут все как старый козел сказал. Чтобы снести ее, значит, артиллерия нужна или взрывчатка. Старик бормочет, мол, не обращай на нее внимания. Через дорогу вижу большие ворота, вроде как из стали. И я вроде никого не заметил, но чувство такое, будто все время кто-то за мной смотрит, значит. Ну, мы походили там-сям. Старый козел спрашивает, что думаю, я ему говорю, что хорошо, если цена подходящая. Какая ж цена, спрашиваю. Ну, он называет - и я аж моргнул. Не потому, что дорого, наоборот - низкая слишком. И тут у меня, значит, появляется мысль. Говорю, пока обдумываю, что еще бы тут осмотреть. Ну, он мне показал, и мы назад в деревню уже поздно вернулись. По пути наткнулись, значит, на мужика, остановились поговорить. Он старому козлу говорит: "Вроде как, Эйб, еще четверо тут из ночлежки пропали". Старый козел вроде как занервничал, спрашивает, когда пропали. Тот ему говорит: "Прошлой ночью". Говорит, супринтендант собирается в полицию звонить. Эйб вроде как задумался и говорит: "Значит, это уже около пяти десятков пропало". Второй говорит: "Вроде как да, так и есть". Они головами качают и дальше идут. Я спрашиваю, что за такая ночлежка, и Эйб говорит: "Вроде как она в десяти милях отсюда, приют для нищих, и за последние три месяца бедняки пропадают и пропадают". У него снова лицо делается такое испуганное, и он меняет тему. Ну, мы, значит, возвращаемся в "Беверли Хаус". Там уже полно народу, и все ко мне так уважительно. Смекаю, что Эйб им уже проболтался, кто я такой и что это, значит, комитет по встрече. Один мужик подходит, говорит: "Вроде как мы все рады вас тут видеть, но что ж вы так долго домой-то добирались". Ну и все обсуждают новости об этих пропавших нищих, и ясно, что это никому не нравится. Я, значит, ужинаю, и к этому времени народ подтягивается - вроде как все в кучу сбиваются от страху. А у меня в голове мысль эта все крутится. Смекаю, что я неверно подумал, будто Эйб хочет на мне навариться. Смекаю я, что они все тут напуганы, и все думают, что, можʼ, я им помогу разобраться со всеми этими штуками. Мыслю, в старые времена Партингтоны были тут вроде как большими шишками, и вот тут я такой, один из них, возвращаюсь в самое подходящее, значит, время. Ну, я сажусь и слушаю такой, а они все говорят об этой ночлежке и о французе. И где-то часов, значит, в девять заходит парень и говорит: "Нашли двух пропавших нищих". Все вроде как ближе подобрались, и Эйб спрашивает, значит, где нашли. А тот парень и отвечает, значит: "Билл Джонсон поздно домой возвращался и в воде их увидел". Затащил их на борт, значит. На пристани, значит, встречает Джеймсона, и тот глядит и говорит, мол, знает их. Это Сэм и Мэтти Велан, говорит, они в приюте три года проторчали. На пристани сейчас лежат. Наверное, говорит парень, утопли, долбанулись о скалу. Ну, Эйб и спрашивает, значит, о какую еще скалу? А парень и говорит: "Как еще объяснишь, что в груди у них все кости сломаны?" Говорит, ребра размозжило, будто их о скалу колотило несколько дней. Будто привязаны к ней были. Даже сердца у них все поплющились.
Я почувствовал подступающую дурноту, и в моей голове раздался голос, кричащий: "Так это делалось в старые времена… Так они убивали твой народ… давным-давно…" Затем я понял, что вскочил на ноги и что Билл держит меня за руки.
- Прости, Билл. Простите, Макканн, - сказал я и немедленно выпил.
- Да ладно, док, чего уж там, - ответил озадаченный Макканн. - Ну и, значит, в этот момент входит в комнату парень такой нескладный, глаза пустые и рот раззявлен. Все молчат, значит, и смотрят такие на него. Он ко мне подходит и на меня такой уставился. Задрожал и шепчет: "Она снова скачет. Скачет на черном коне. Она скакала так прошлой ночью, разметав волосы, и ее псы бежали рядом". А потом он как на хрен взвоет и давай дергаться, как марионетка. И орет: "Но это не псы! Это не псы! Иисусе! Уберите их от меня… Господи Иисусе, уберите их от меня…" И тут толпа собралась, говорят, значит: "Пошли, Лиас, пошли отсюда" - и выводят его, а тот все воет. Ну, остальные, значит, надолго не задерживаются, выпивают кружку-другую и идут. Я, значит… - Макканн поколебался. - Я, значит, трясусь немного. Был бы я тем старым козлом, я бы изобразил вам, как Лиас дергался. Будто бесы из него душу вынимали, как зуб пинцетом. Я, значит, выпил и спать уже было пошел, но старик Эйб меня остановил. Весь белый, бородой трясет. Ставит мне еще кружку и говорит, значит: "Останьтесь пока, мистер Партингтон. Мы тут подумали, что мы все не против, чтобы вы здесь осели. Если вам цена не нравится, так назовите, - говорит, - свою". Ну, тут уж не надо гением быть, чтобы смекнуть: они тут все насмерть перепуганы. И я, значит, их не виню, после того что мне порассказали. Спрашиваю Эйба: "А что, значит, с нищими-то? Куда, - говорю, - они деваются? Кто их забирает?" А он оглянулся так вокруг опасливо и отвечает: "Де Керадель". Ну, а я такой: "Зачем?" А он шепотом так: "Для камней своих". И я бы раньше после такого только рассмеялся бы. Но тут мне не до смеху стало. Говорю ему, что мне интересно, но завтра надо вернуться в Нью-Йорк и все обдумать, и спрашиваю: "Почему вообще полиция ничем не занимается?" Он говорит, что в деревне полицейские тоже все напуганы, а доказательств никаких нет, чтобы ордер, значит, получить на обыск, и что он обращался к паре полисменов, но те сказали, что это все бред какой-то. Ну, на следующее утро я съезжаю, говорю, вернусь через день-другой. Меня аж целая делегация провожает, хотят, чтобы я вернулся. Мне, конечно, любопытно, что ж там за стеной, особенно что это, значит, за камни такие. Я еду в Провиденс, у меня там дружбан с гидропланом, и мы, значит, договариваемся этой ночью полетать над землей де Кераделя. Летим вдоль побережья. Ночь лунная, подлетаем где-то часам к десяти. Достаю бинокль. Летим примерно в пяти сотнях футов. Видно хорошо, но как ближе подлетаем, туман поднимается. Быстро поднимается, будто, значит, специально, с нами наперегонки. Вижу, значит, большую яхту в такой вроде как бухте. С нее прожектора светят, значит, нас выискивают, но тут уж не знаю, то ли они нас ослепить пытаются, то ли разглядеть. Мы, значит, от прожекторов уходим. Смотрю в бинокль, вижу длинный ряд каменный, полускрытый холмом. А потом, значит, гляжу - и аж жутко становится, как когда старый Эйб выл. Не знаю даже почему. Вижу, значит, большие камни стоят по кругу так, и в центре серая такая куча камней. Там все туман заволок, и в тумане такие будто огни… Тухлые огни какие-то, серые…
Макканн прервался и поднял стакан. Его рука подрагивала.
- Ага. Тухлые огни. Будто… гнилые. И в этой куче камней будто что-то большое, черное шевелится… Бесформенное… Как тень. И будто пульсирует так… А камни, что вокруг, словно пытаются нас с неба достать и к этой штуке приволочь.
Он поставил стакан на стол. Его рука дрожала еще сильнее.
- Ну, мы взмываем и летим прочь. Оборачиваюсь - а там уже все туманом заволокло. Говорю вам, док, - обратился он к Лоуэллу, - даже во время той заварухи с Мэндилип я себя так хреново не чувствовал, как когда мы над той штукой летели. Мэндилип, можʼ, и была связана с преисподней, но там сама преисподняя, говорю вам.
ГЛАВА 13
Зов Дахут
- Ну, вот так. - Макканн зажег сигарету и посмотрел на меня. - Но смекаю я, что доктор Каранак понимает во всем этом больше меня. Я только знаю, что это зло. Можʼ, он знает, что это за зло. Например, док, вы почему вскочили, когда я тех двух нищих вспомнил?
- Доктор Лоуэлл, - сказал я, - вы не против, если я недолго поговорю с Биллом? Макканн, заранее извините. Билл, давай отойдем, хочу кое-что сказать. - Я отвел Билла в сторону и спросил: - А как много Макканну известно?
- Все, что мы знаем о Дике, - ответил Билл. - Он знает о связи де Кераделя с кукольницей. Этого ему достаточно.
- А о моей связи с мадемуазель Дахут?
- Определенно - нет, - твердо сказал Билл. - И я, и Лоуэлл решили, что в этом вопросе лучше хранить конфиденциальность.
- Это весьма благородно с вашей стороны, - официальным тоном ответил я. - А рассказывал ли ты кому-нибудь кроме меня о тени, что тебе привиделась?
- Да черта с два она привиделась! - воскликнул Билл. - Но нет, не рассказывал.
- Даже Хелене?
- Да.
- Хорошо, - ответил я. - Теперь все понятно.
Я вернулся к столу и снова попросил прощения у Макканна, а затем сказал Лоуэллу:
- Помните, де Керадель говорил нам о некоем эксперименте? Что он собирался призвать некоего древнего бога или демона? Судя по рассказу Макканна, эксперимент де Кераделя продвигается успешно. Он установил камни в порядке, предписанном древним ритуалом, и выстроил Великую пирамиду в центре. Дом Тьмы. Алтарь Собирателя. Алькараз.
Лоуэлл прервал меня:
- Вы выяснили что-то об этом названии? Помню, когда в первый раз вы произнесли его, оно заинтересовало де Кераделя, но вы ушли от ответов. Вы сделали это, чтобы сбить его с толку?
- Нет, - ответил я. - Я все еще не знаю, почему мне в голову пришло это название. Может, это результат гипнотического внушения Дахут. А может, и нет - как вы помните, мадемуазель предположила, что я его вспомнил. Как бы то ни было, я знаю: то, что он построил в середине круга из монолитов, и есть Алькараз. И, как верно заметил Макканн, это зло.
- Но что с теми двумя нищими, док? - спросил Макканн.