- Плеть отдыхает, так что мы говорим не слишком громко, - сказал он. - Таково правило. Пока мы едим и пьем, спрашивай, что хочешь, и не бойся, кровный брат.
- Две вещи из многих хочу я сперва узнать, - сказал Кентон. - Как ты оказался на этом корабле, Сигурд? И как сюда попадает еда?
- Оттуда и отсюда еда попадает, - ответил викинг. - Это корабль колдунов, он проклят. Не может он надолго останавливаться в одном месте, и ни в одном месте ему не рады, даже в Эмактиле, в которой полно колдунов. В портах к этому кораблю быстро приносят еду и снаряжение - страх движет ими. Они делают это быстро, чтобы корабль поскорее уплыл, пока демоны, что владеют им, не разозлились и не принялись крушить все вокруг. Они обладают могучей магией - бледный сын Хель и женщина с белой палубы. Иногда я думаю, что она дочь Локи, коего Один заковал в цепи за его злонравие. А иногда мне мнится, что она дочь Фрейи, Матери Богов. Но кем бы она ни была, ее душа чиста. Я не испытываю к ней ненависти. - Он поднял чашку к губам. - Что же до того, как я попал сюда, - продолжил северянин, - это довольно короткий рассказ. На юг отправился я с флотом Кагнора Алое Копье. Двенадцать больших драккаров было у нас, когда мы отплыли. На юг мы шли через множество морей, по пути совершая набеги. Затем, много времени спустя, когда у нас осталось лишь шесть драккаров, мы приблизидись к городу в земле египтян. Это был великий город, и в нем находились храмы всех богов мира - кроме наших богов. Нас разозлило то, что среди всех этих храмов у Одина Всеотца не оказалось ни одного. Да, это разозлило нас, и злость эта росла. И в одну ночь, когда мы выпили чересчур много египетского вина, шестеро из нас отправились в храм, чтобы прогнать его бога и подарить его дом Одину. Мы явились к храму и вошли внутрь. В храме царила тьма, и все в нем были в черных одеяниях, как на этом корабле. Когда мы сказали, что хотим сделать, они зажужжали, как пчелы, и бросились на нас, как волки. Многих из них мы убили, выкрикивая наш боевой клич. И мы отбили бы этот храм во имя Одина, мы, шестеро, сражаясь спина к спине, но затрубил рог!
- Призвав слишком многих? - спросил Кентон.
- Вовсе нет, кровный брат, - ответил Сигурд. - Это был рог колдуна. Рог сна. Он наполнил нас сном, как штормовой ветер наполняет парус. Он обратил наши кости в воду, и алые мечи выпали из наших рук, которые не могли больше держать рукояти. И мы рухнули, поверженные сном, среди тел погибших врагов. Когда мы очнулись, мы были в храме. Мы думали, это тот же самый храм, ибо в нем было темно и те же жрецы в черных одеяниях обитали в нем. Заковав в цепи, они высекли нас кнутами и обратили в рабство. Затем мы узнали, что мы больше не в земле египтян, а в городе, зовущемся Эмактила, на острове колдунов в море, которое, я думаю, находится в мире колдунов. Долго мы были рабами у людей в черных одеяниях, я и мои товарищи, пока они не затащили меня на этот корабль, который бросил якорь в порту Эмактилы. И с тех пор я здесь, прикованный к веслу, взираю на их чародейства и сражаюсь за то, чтобы сохранить свою душу в теле.
- Рог, что навевает сон! - озадаченно повторил Кентон. - Я не понимаю этого, Сигурд.
- Ты поймешь, товарищ, - мрачно ответил Сигурд. - Довольно скоро ты поймешь. Захел хорошо на нем играет. Слушай - началось.
За их спинами послышался глубокий протяжный звук рога. Гул все длился, заползая в уши, и, казалось, касался каждого нерва, успокаивая их самой сущностью сна. Звук тянулся одной нотой, излучая сон.
Глаза викинга горели, пока он пытался совладать со сном. Но медленно, медленно его веки опускались.
Его руки расслабились, пальцы разжались, тело покачнулось, голова упала на грудь. Он осел на скамью.
Рог продолжал гудеть.
Кентон сопротивлялся, как мог, но был не в силах освободиться из мягких объятий сна, смыкавшихся вокруг него. Его тело оцепенело. "Спи, спи", - сонмы осколков сна проникали в него, попадая в кровь, разносясь по венам, по нервам, туманя его сознание.
Ниже и ниже опускались его веки.
И наконец он уже не мог больше сопротивляться. Гремя цепями, он повалился на Сигурда…
Что-то внутри шепотом велело Кентону проснуться, что-то дотянулось до него сквозь пелену волшебного сна и пробудило его сознание. Медленно стали подниматься тяжелые веки, а затем остановились, повинуясь какому-то предостережению. Едва приоткрыв глаза, он осмотрелся. Цепи, приковывавшие к веслу его запястья, были длинными. Во сне он передвинулся и сейчас лежал на скамье, положив голову на вытянутую руку. Он обернулся на палубу из слоновой кости.
Там, стоя на краю, смотрела на него сверху Шарейн. Бледно-голубые вуали, сотканные руками давно уже мертвых ассирийских дев, обвивали ее тонкую талию, ниспадая к стройным ногам, обутым в сандалии. Ее черноволосая служанка Саталу стояла рядом, пока хозяйка, склонившись над ямой, изучающе смотрела на Кентона.
- Госпожа, - сказала Саталу, - он не может быть слугой Нергала, ибо слуги Нергала приковали его здесь.
- Нет, - задумчиво ответила Шарейн. - Нет, в этом я ошиблась. Будь он слугой Нергала, он не смог бы перейти барьер. И Кланет не насмехался бы надо мной… таким образом…
- Он очень красив и молод, - вздохнула Саталу. - И силен. И он сражался со жрецами, как лев.
- Даже крыса, загнанная в угол, будет сопротивляться, - презрительно ответила Шарейн. - Он позволил заковать себя в цепи, как побитый пес. И он лгал мне! Он пришел ко мне в чужом оперении, неся меч, которым не может пользоваться! О! - вскричала Шарейн, и этот крик походил на плач. - О, Саталу, я пристыжена! Лжец, трус и раб - и все же в моем сердце что-то шевелится, как никогда раньше не шевелилось. О, я пристыжена, мне стыдно, Саталу!
- Не горюйте, госпожа Шарейн! - Саталу взяла ее руки в свои. - Возможно, он вовсе не таков. Откуда вы знаете? Возможно, он говорил правду. Откуда нам знать, что произошло в мире, который так давно потерян для нас? И он очень красив… и молод!
- Но все же, - произнесла Шарейн, и горечь была в ее голосе, - он раб.
- Шшш! - предупредила Саталу. - Захел идет.
Они развернулись и пошли к каюте Шарейн, исчезнув из поля зрения Кентона.
Раздался свист. Рабы зашевелились, и Кентон зевнул, поднялся, протер глаза и взялся за весло.
Его сердце ликовало. Нельзя было иначе понять слова Шарейн. Он ей нравился. Возможно, нить этой приязни была тонка, но все же он ей нравился. И если бы он не был рабом - когда он перестанет быть рабом - что тогда?
Тогда это будет уже не нить. Кентон рассмеялся, но тихо, чтобы Захел не услышал. Сигурд удивленно взглянул на него.
- Рог сна, должно быть, даровал тебе радостный сон, - пробормотал он.
- Поистине радостный, - ответил он. - Такой сон, который истончит наши цепи, чтобы мы смогли разорвать их.
- Побольше бы таких снов присылал Один, - прорычал северянин.
ГЛАВА 9
Сделка Шарейн
Когда Захел вновь подул в рог, Кентон мог уснуть и без него. Острый глаз надсмотрщика разглядел уловку Сигурда, и теперь он непрерывно наблюдал за Кентоном, хлеща его кнутом всякий раз, когда тот не налегал на весло всем телом, позволяя северянину грести. Руки Кентона покрылись волдырями, болела каждая кость и каждая мышца, а разум, теплящийся в измотанном теле, был затуманен.
И так продолжалось последующие пять ночей.
Однажды он стряхнул оцепенение и задал Сигурду вопрос, не дававший ему покоя. Половина гребцов в яме находилась за чертой, отделявшей черную палубу от палубы слоновой кости, за чертой, которую не могли пересечь ни Кланет со своей командой, ни Шарейн со своими женщинами. Но Захел свободно перемещался с одного края ямы к другому, да и другие жрецы тоже, Кентон видел это. И хотя он никогда не замечал здесь Кланета, Гиги или перса, он не сомневался, что они могут поступать так же, когда захотят. Почему же тогда черные жрецы не переходят на другую сторону и не врываются в розовую каюту? Почему Шарейн и ее женщины не возьмут черную каюту в осаду? Почему они не обрушат свои стрелы, свои копья в яму на головы черных жрецов?
- Это корабль колдунов, - ответил Сигурд, - и заклятье, что лежит на нем, не из простых.
Умерший раб сказал ему, что находится на корабле с тех пор, как боги пустили его в плавание, и что таинственный незримый барьер, разделяющий палубы, закрывает и яму гребцов. Ни копье, ни стрела, ни иное метательное оружие не могут пробить его, если не выпущены рукой бога или богини. Люди же обоих противоборствующих лагерей беспомощны друг перед другом. Есть и иные законы, как сказал Сигурду раб. Ни Шарейн, ни Кланет не могут покинуть корабль, когда он бросает якорь в порту. Это могут делать женщины Шарейн, как и люди черного жреца, но ненадолго. Они должны возвращаться как можно скорее. Корабль притягивает их. Что случится, если они не вернутся, раб не знал, но сказал, что это невозможно, корабль вернет их назад.
Кентон слушал рассказ, пока толкал и тянул весло, страдая от болей в спине. "Определенно, те божества, что прокляли корабль, были весьма практичными, они не упустили ни одной детали", - думал он с удивлением.
Что ж, они изобрели эту игру, и, уж конечно, они и устанавливали правила. Он размышлял о том, сможет ли Шарейн свободно ходить от носа к корме, когда он захватит корабль. Задумавшись, он услышал, как начал гудеть рог Захела, и довольно скоро провалился в бездну сна, которую тот распахивал.
После своего шестого сна Кентон очнулся с кристально ясным рассудком, чувствуя себя великолепно отдохнувшим; его тело вновь стало крепким и сильным. Он с легкостью орудовал своим веслом.
- Сила течет в тебя из моря, как я и предупреждал, - прорычал Сигурд.
Кентон рассеянно кивнул - сейчас его острый ум искал ответ на вопрос, как освободиться от цепей.
Что происходит в яме и на корабле, пока гребцы спят?
Можно ли освободиться самому и освободить викинга, если остаться бодрствовать?
Если он сможет остаться бодрствовать!
Но как закрыть уши от звука этого рога, который навевал сон подобно тому, как сирены навевали одержимость на моряков своими песнями?
Сирены! Он вспомнил историю хитреца Одиссея, сталкивавшегося с девами моря. Этот путешественник пожелал услышать песнь сирен, но не хотел, чтобы они заманили его к себе. Он поплыл в их царство, запечатал уши своих гребцов воском, повелел им привязать себя к мачте, не закрыв себе уши, а затем, ругаясь и пытаясь вырваться из пут, одержимый желанием устремиться в объятия белых рук, услышал волшебное пение сирен - и уплыл прочь.
Поднялся ветер, сильный ветер, который наполнил парус и помчал корабль по волнам. Дали команду сушить весла. Кентон ссутулился на скамье. Сигурд был молчалив, его лицо казалось мрачным, а взгляд блуждал где-то вдали, наполненный воспоминаниями о тех днях, когда его драккары бороздили Северное море. Кентон опустил руки на лохмотья, закрывавшие его ноги; пальцы, будто лениво, принялись перебирать их, расплетать нити и сворачивать их в маленькие шелковые шарики. Викинг не обращал внимания на его труд. Наконец два шарика были готовы. Прижав один из них к ладони, Кентон поднес ее к щеке, которую принялся потирать, залепляя шелком ухо. Он подождал какое-то время и затем запечатал второе ухо. Рев ветра наверху превратился в громкий шепот.
Осторожно, не торопясь, он вынул затычки, намотал на них еще несколько нитей и снова вернул на место. Теперь шум ветра казался лишь далеким тихим шорохом. Удовлетворенный, он спрятал шелковые шарики за свой порванный пояс.
Корабль несся вперед. И вскоре рабы опустошили ведра, вылив воду на него и викинга, принесли им еду и питье.
Перед тем как прозвучал рог сна, Кентон улегся на скамью, положив руки на локти и сжимая в пальцах шелковые пробки. Он осторожно поместил их в уши, а затем позволил мышцам расслабиться.
Гул рога превратился в тихое, едва различимое гудение. Но даже сейчас его охватила слабость. Он боролся с ней и прогнал ее. Наконец гудение прекратилось. Он видел сквозь приоткрытые веки, как надсмотрщик прошел мимо него, а затем поднялся по ступеням и направился к каюте Кланета.
Черная палуба была пуста. Будто во сне, Кентон перевернулся, перебросил руку через скамью, положил на нее голову и посмотрел на ту часть корабля, которая была у него за спиной.
Он услышал смех, золотой, звонкий. К краю своей палубы в сопровождении черноволосой Саталу подошла Шарейн. Она присела, распустила волосы, разметав их пламенеющее золото по плечам и позволив прядям упасть на лицо, укрывшись ими, как сладко пахнущей шелковой накидкой. Саталу принялась расчесывать блестящие пряди гребнем.
Кентон чувствовал взгляд Шарейн.
Непроизвольно он поднял веки, посмотрев в глаза жрицы, которые были скрыты ниспадающими на ее лицо волосами. Та вздохнула и приподнялась, удивленно уставившись на него.
- Он не спит! - прошептала она.
- Шарейн, - выдохнул он.
Кентон видел, как ее глаза наполнил стыд, а лицо превратилось в холодную маску. Она втянула носом воздух.
- Саталу, - сказала жрица, - не пахнет ли из ямы сильнее? - Она снова повела носом. - Да, я уверена, что это так. Как на старом невольничьем рынке в Уруке, когда доставляли новых рабов.
- Я… Я не заметила, госпожа, - запнулась Саталу. - Но да… конечно.
Голос Шарейн был безжалостен.
- Видишь, вон он сидит. Новый раб, странный раб, который спит с открытыми глазами.
- Но он… он не похож на раба, - снова запнулась служанка.
- Да нет же, - проговорила Шарейн мягко. - Что случилось с твоей памятью, девочка? Каковы признаки раба?
Черноволосая девушка не ответила, склонившись над головой своей госпожи.
- Цепь и отметины от кнута, - насмешливо произнесла Шарейн. - Это признаки раба. А у нового раба и того и другого в достатке.
И все же Кентон сносил насмешки молча, не шевелясь и на самом деле даже почти не слыша ее, лишь любуясь жадными глазами ее красотой.
- Ах, но мне снилось, что он пришел ко мне со сладкими словами, давая мне обещания, поселив надежду в моем сердце, - вздохнула Шарейн. - Я открыла свое сердце ему, Саталу, в том сне. Открыла его, не таясь! А он отплатил мне ложью… И его обещания ничего не значили… И он оказался слабаком… И мои девочки побили его. Теперь мне кажется, что этот слабак и лжец из моих снов сидит там, нося отметины от кнута на своей спине, и его слабые руки закованы в кандалы. Раб!
- Госпожа! О госпожа… - прошептала Саталу. Но Кентон хранил молчание, хотя теперь ее насмешки били в цель.
И вдруг она поднялась, проведя руками по своим блестящим локонам.
- Саталу, - проворковала она, - не кажется ли тебе, что мой вид разбудит даже раба? Что любой раб, особенно молодой и сильный, разорвет свои цепи ради меня?
Она повела бедрами и повернулась так, что ее тонкие одежды не скрывали линии груди и бедер. Она распустила сети волос и поглядела сквозь них алчущими глазами, прихорошилась, выставила вперед изящную ножку, обнажив ямочку на колене.
Кентон безрассудно вскинул голову, его кровь вскипела.
- Цепи порвутся, Шарейн! - вскричал он. - Я сломаю их, не бойся! И тогда…
- И тогда, - эхом откликнулась она, - я и мои девочки снова побьем тебя, как раньше! - Она рассмеялась и пошла прочь.
Кентон смотрел, как жрица уходит, и кровь стучала в его висках. Он видел, как она остановилась и прошептала что-то Саталу. Черноволосая девушка обернулась, сделав предостерегающий жест. Он закрыл глаза, уронил голову на руку и вскоре услышал шаги Захела, спускавшегося по ступенькам к нему. Раздался свисток.
Почему она предостерегла его, если в ее насмешке была правда?
Шарейн снова посмотрела на него со своей палубы.
С тех пор как она насмехалась над ним, стоя наверху, прошло время. Прошло время, но как измерить его по законам собственного, потерянного для него мира, Кентон не знал, попав в паутину безвременья, которая опутывала корабль.
Ночь за ночью он лежал на скамье, ожидая ее. Она оставалась в каюте, а если и нет, то держалась вне поля его зрения.
Кентон не сказал викингу, что разрушил заклятие рога сна. Он доверял Сигурду всецело, но не был уверен, сможет ли северянин сохранить секрет, не был уверен, что он сумеет притворяться очарованным и спящим, как Кентон. Он не мог рисковать.
И вот Шарейн вновь подошла и посмотрела вниз с платформы близ изумрудной мачты. Рабы спали. На черной палубе никого не было. И сейчас на лице Шарейн не читалась насмешка. А когда она заговорила, то сразу перешла к делу.
- Кто бы ты ни был, кем бы ты ни оказался, - прошептала она, - ты способен на две вещи. Пересечь барьер. Остаться бодрствовать, когда иные рабы спят. Ты сказал мне, что можешь разорвать свои цепи. Если две вещи ты можешь делать, есть во мне вера, что и о третьей ты тоже говоришь правдиво. Если…
Она замолчала, но Кентон понял ее мысль.
- Если я не солгал тебе об этом так же, как лгал раньше, - сказал он спокойно. - Что ж, это не было ложью.
- Если ты разорвешь цепи, ты убьешь Кланета? - спросила она.
Кентон притворился, что обдумывает ее слова.
- Почему я должен убить Кланета? - поинтересовался он наконец.
- Почему? Почему? - В ее голосе зазвенело презрение. - Разве не заковал он тебя в цепи? Не высек тебя кнутом? Не сделал тебя рабом?
- Разве Шарейн не прогнала меня своими копьями? - спросил он. - Разве Шарейн не сыпала на мои раны соль своих насмешек?
- Но… ты солгал мне! - закричала она.
Снова он притворился, что раздумывает.
- Что сей лжец, слабак и раб получит, если убьет для тебя черного жреца? - прямо спросил он.
- Получит? - непонимающе переспросила она.
- Чем ты мне заплатишь за это?
- Заплатить тебе? Заплатить тебе! О! - Презрение в ее глазах обожгло его. - Тебе заплатят. Ты получишь свободу… и несколько моих драгоценностей… Забирай все…
- Свободу я получу, когда убью Кланета, - ответил он. - И что мне проку от твоих драгоценностей на этом проклятом корабле?
- Ты не понимаешь, - ответила она. - Когда черный жрец будет убит, я смогу высадить тебя на любой земле в этом мире, на какой пожелаешь. Драгоценности пригодятся в каждой из них. - Она помолчала и добавила: - Неужели они ничего не стоят в земле, из которой ты явился и в которую, свободный, ты, похоже, возвращаешься, когда тебе угрожает опасность?
Ее голос сочился ядом. Но Кентон лишь рассмеялся.
- Ты хочешь большего? - спросила она. - Если тебе недостаточно, чего ты хочешь еще?
- Тебя! - сказал он.
- Меня! - Жрица задохнулась от возмущения, не веря своим ушам. - Чтобы я отдалась мужчине в уплату! Чтобы я отдалась тебе! Паршивому псу! - взорвалась она. - Никогда!
До этого момента Кентон действовал расчетливо, но теперь же он заговорил с яростью, столь же сильной, как и у нее.