- Нет! - вскричал Кентон. - Нет! Ты не отдашься мне! Ибо, клянусь Богом, Шарейн, я возьму тебя сам! - Он протянул в ее сторону закованную руку. - Я стану хозяином этого корабля и без твоей помощи - без той, что звала меня лжецом и рабом и теперь хочет швырнуть мне плату, как мяснику! Нет! Я овладею кораблем своей собственной рукой. И той же рукой я овладею тобою!
- Ты угрожаешь мне! - Ее лицо исказила ярость. - Ты!
Она выхватила тонкий нож и бросила его в Кентона. Но нож отскочил, словно налетев на невидимую адамантитовую стену, и упал к ее ногам, сломанный у рукояти. Шарейн побледнела.
- Ненавидь меня! - глумился над нею Кентон. - Ненавидь меня, Шарейн, ибо что есть ненависть, как не пламя, которое очищает кубок для вина любви!
Жрица скрылась внутри каюты, громыхнув дверью. А Кентон, мрачно хохоча, опустил голову на весло и вскоре спал, как и северянин рядом с ним.
ГЛАВА 10
Корабль плывет
Он проснулся от шума и гула, которые пронизывали корабль. На белой палубе и на черной палубе стояли люди, указывая куда-то, обсуждая что-то, жестикулируя. Стайка птиц - первых, которых он увидел в этом странном мире, - кружила над ним. Их крылья были подобны крыльям гигантских бабочек. Их перья сияли, будто покрытые ярким вермилионом и бледным золотом. Из раскрытых клювов вырывалось пение, подобное перезвону маленьких колокольчиков.
- Земля! - воскликнул викинг. - Мы вошли в порт. Должно быть, еда и вода на исходе.
Дул свежий ветер, и гребцы сушили весла. Наплевав на хлыст Захела, Кентон вскочил со скамьи, оглядываясь. Надсмотрщик не обратил на это внимания, он и сам смотрел на лежащую впереди землю.
Это был остров цвета солнца, покрытый разноцветными кратерами, будто в них гнездились радуги. За исключением этих пестрых вкраплений, берег острова отливал синевой: воды лазоревого моря голубым молоком плескались у кромки земли, где раскидистые деревья тянулись ветвями к траве, словно огромные перья диковинных золотисто-медвяных птиц. Над янтарно-желтой поверхностью острова вспыхивали и угасали радужные переливы, и казалось, что над ним парят лучащиеся цветы.
Корабль подплыл ближе. На носу столпились девушки Шарейн, смеясь и болтая. Сама же Шарейн стояла на балконе, взирая на остров тоскующим взглядом. Теперь он и правда был близко. Спустили роскошный парус. Корабль все медленнее и медленнее на веслах приближался к берегу; лишь когда резной нос почти коснулся земли, рулевой развернул его и тот поплыл вдоль берега. Пока они плыли, ветви странных деревьев спускались к самой палубе, гладя ее вытянутыми листьями. Темно-желтые и янтарные листья покрывали ажурные узоры, похожие на завитки изморози на оконном стекле, сами же ветви поблескивали, будто высеченные из шафранового хризолита. Тяжелые гроздья пламенно-алых цветов, похожих на лилии, свисали с них.
Все медленнее и медленнее плыл корабль, двигаясь по широкому заливу, врезавшемуся в плоть острова. Берега пестрели яркими цветами, и Кентон понял, что эти кратеры были полянами цветов, которые росли кругами, напоминающими амфитеатр. Вспышки в воздухе оказались стайками птиц всех размеров, от маленьких до огромных, чей размах крыльев мог сравниться с размахом крыльев андского кондора. У всех птиц, маленьких и больших, были блестящие крылья бабочек.
Остров источал благоухание. Зелени на нем почти не было, не считая порхающих изумрудных птиц.
Долина осталась позади. Ветви деревьев с похожими на перья листьями касались палубы все медленнее. Корабль подошел к озеру, наполняемому низвергавшимся водопадом. Послышался лязг цепи - спустили якорь. Нос корабля, прорезая листву, уткнулся в берег.
Женщины Шарейн перебрались через борт, неся на головах большие корзины. Шарейн взирала на них со своего балкона с горечью в глазах. Наконец они исчезли в цветастой роще, их голоса все отдалялись, пока наконец не перестали слышаться вовсе. Шарейн, опустив подбородок на белые руки, жадно смотрела на землю. Ее глаза были широко распахнуты. Над ее золотыми волосами вокруг серебряного полумесяца порхала птица - изумрудно-голубая, пение ее походило на перезвон волшебных колокольчиков. Кентон видел, как по щекам жрицы текут слезы.
Заметив, что он смотрит на нее, Шарейн отвернулась. Она собралась было уйти, но затем горестно опустилась на пол за одним из цветущих на ее балконе деревьев, где никто не мог видеть ее слез.
Ее женщины вернулись, и их корзины были полны: фрукты, пурпурные и белые тыквы и множество тех лепешек, которые он попробовал, когда попал на корабль. Время от времени они снова уходили и возвращались. Наконец вместо плетеных корзин они спустили на берег бурдюки, чтобы наполнить их водой из пруда у подножия водопада. Раз за разом они поднимали их на борт на плечах, уже полные.
Снова они сошли на берег, теперь без ноши, радостно соскочили с борта, сбросили свои и без того скудные одеяния и прыгнули в пруд. Подобно нимфам, они плавали и играли, и вода омывала их тело, их кожу - белоснежную, розовую, оливковую. Они выходили из пруда, плели цветочные венки и с букетами ароматных цветов в руках неохотно возвращались на корабль, в розовую каюту.
Теперь через борт перебрались люди Кланета. Они шныряли взад-вперед, поднимая на корабль грузы, наполняя бурдюки.
Снова корабль охватила суета. Лязгнула цепь, поднялся якорь. Воду вспенили весла, толкая судно прочь от берега. Поднялся парус. Корабль развернулся, поймал ветер и медленно поплыл мимо аметистовых отмелей. Золотой остров отдалялся до тех пор, пока не стал лишь шафрановой тенью в тумане. А затем исчез.
Корабль поплыл дальше. Он плыл и плыл - Кентон не знал, по каким признакам он ориентировался и к какому порту шел. Проходила ночь за ночью. Покров тумана, чьим краем был горизонт, расширялся или сжимался в зависимости от того, густел ли туман. Они попадали в бури, ревущие бури, когда серебро тумана сменялось медью, янтарем, тьмой чернее ночи. Бури, вспарывающие небо молниями, чуждыми, но прекрасными. Молниями, которые были похожи на осколки драгоценных призм, будто разбившаяся на куски радуга. Бури, что гремели поступью грома, металлического, подобного звону колоколов, - грохот цимбал, следующий за россыпью разноцветных драгоценностей.
Сила моря постепенно проникала в Кентона через его весло, как и говорил Сигурд, укрепляя его, делая его другим человеком, превращая его тело в машину, прочную и гибкую, как рапира.
Между периодами сна Сигурд рассказывал ему легенды викингов - неизвестные саги, потерянный эпос Севера.
Дважды черный жрец посылал за ним - допрашивал, угрожал, льстил - все зря. И каждый раз все более и более мрачным становилось его лицо, когда он отсылал Кентона обратно к веслам.
Сражений между богом и богиней больше не происходило. И Шарейн оставалась в своей каюте во время сна рабов. Когда же Кентон бодрствовал, то не мог повернуть голову, чтобы не получить удар бича Захела. Так что часто он позволял рогу сна делать свое дело - что толку бодрствовать, если Шарейн прячется?
Однажды, притворяясь спящим, Кентон услышал шаги на ступенях. Он повернулся, лежа на скамье, будто в беспокойном сне. Шаги затихли возле него.
- Зубран, - послышался голос Гиги, - этот человек превратился в молодого льва.
- Довольно силен, - прорычал перс. - Жаль, что его сила впустую пропадает здесь, двигая корабль из одного тоскливого места в другое, столь же безрадостное.
- Я думаю так же, - ответил Гиги. - Силы ему теперь не занимать. И отваги тоже. Помнишь, как он перебил жрецов?
- Помню! - Сейчас в голосе Зубрана не было скуки. - Как я могу забыть? Клянусь сердцем Рустама, могу ли я забыть? Это было похоже на свежий ветер, впервые за столетия. За это я ему должен.
- К тому же, - продолжил Гиги, - он верен тому, к чему лежит его сердце. Я рассказывал тебе, как он защитил своей спиной человека, который спит рядом с ним. Поэтому он мне нравится, Зубран.
- Это был прекрасный жест, - ответил перс. - Несколько напыщенный, но все же прекрасный.
- Сила, верность, отвага, - огласил барабанщик, после чего тихо, с весельем в голосе добавил: - И хитрость. Необычайная хитрость, Зубран, ибо он придумал затыкать уши, чтобы спастись от рога сна, и лежит сейчас, бодрствуя.
Сердце Кентона замерло, а затем яростно заколотилось. Как барабанщик узнал об этом? Да и знал ли он? Или же это просто догадка? Он в отчаянии попытался успокоить нервы, стараясь хранить неподвижность.
- Что? - недоверчиво воскликнул перс. - Он не спит? Гиги, да ты бредишь!
- Нет, - тихо ответил Гиги. - Я наблюдал за ним, когда он меня не видел. Он не спит, Зубран.
Внезапно Кентон почувствовал руку барабанщика на своей груди, прижавшуюся к сердцу. Тот хмыкнул и убрал ладонь.
- Еще он осторожен, - одобрительно произнес Гиги. - Он немного верит мне, но не слишком. А с тобой он не знаком, Зубран, оттого не доверяет вовсе. Поэтому он тихо лежит и думает: "Гиги не может знать точно. Он не может быть уверен, пока я не открою глаза". Да, он осторожен. Но видишь, Зубран, он не в силах удержать кровь у своего лица, как и замедлить свое сердце до спокойного ритма сна. - Барабанщик снова зловеще усмехнулся. - И вот еще одно доказательство его осторожности - он не сказал своему товарищу о том, что рог не имеет над ним власти. Слышишь, как храпит длинноволосый? Нет сомнений - он спит. Мне это тоже нравится: он знает, что секрет, который известен двоим, может перестать быть таковым.
- Как по мне, он вполне себе спит.
Кентон почувствовал, как перс склонился к нему в сомнении.
Его веки дернулись, и лишь усилием воли он удержал их, равномерно дыша и лежа без движения. Как долго они собираются стоять здесь, глядя на него?
Наконец Гиги нарушил молчание.
- Зубран, - сказал он тихо, - как и ты, я устал от черного жреца и бесконечной вражды между Иштар и Нергалом. Но мы, связанные многими клятвами, не можем ни выступить против Кланета, ни навредить его людям. Не важно, что эти клятвы были вырваны у нас хитростью. Мы их дали, и они нас сковывают. До тех пор пока жрец Нергала правит черной палубой, мы не можем дать ему бой. Но что, если Кланет не будет больше править, если чья-то рука препроводит его к темному господину?
- Могучая же рука должна быть! Где в этих морях мы найдем такую руку? И, если найдем, как убедим ее обрушиться на Кланета? - насмешливо спросил перс.
- Думаю, вот она. - Кентон снова почувствовал касание барабанщика. - Отвага, верность и сила, сообразительность и осторожность - все это у него есть. К тому же он умеет проходить сквозь барьер!
- Клянусь Ариманом! Так и есть! - прошептал перс.
- Сейчас я дам еще одну клятву, - сказал Гиги. - И ты можешь поддержать меня. Если бы цепи этого человека были… разбиты, тогда он мог бы легко попасть в каюту Шарейн и вернуть свой меч.
- И что же потом? - спросил Зубран. - Ему все еще противостояли бы Кланет и его стая. И мы не можем помочь ему.
- Нет, - ответил барабанщик. - Но мы не будем ему мешать. Наши клятвы не обязывают нас сражаться за черного жреца, Зубран. Если бы я был этим человеком, и если бы мои цепи были разбиты, и если бы я вернул свой меч, я нашел бы способ освободить своего товарища. Тот смог бы сдержать стаю, пока этот волчонок, который уже не волчонок, но Волк, ибо он вырос, сразился бы с Кланетом.
- Что ж… - с сомнением в голосе начал перс, но затем его тон изменился на довольный. - Я смог бы освободить его, Гиги. Хоть это развеет проклятую скуку. Но ты говорил о клятве.
- Клятва за клятву, - ответил Гиги. - Если будут разбиты его цепи, если он вернет меч, если он встретится с Кланетом (и мы не выступим против него на стороне Кланета) и если он убьет Кланета, поклянется ли он в дружбе тебе и мне, Зубран? Как думаешь?
- Почему он должен дать нам такую клятву? - спросил Зубран. - Разве что мы ослабим его цепи.
- Именно, - прошептал Гиги. - Ибо, если он даст такую клятву, я ослаблю их!
Надежда вспыхнула в душе Кентона. Но следом за ней пришел холод сомнения. Что, если это ловушка? Трюк, чтобы помучить его? Стоит ли так рисковать… но… Свобода!
Гиги снова наклонился к нему.
- Поверь мне, Волк, - тихо сказал он. - Клятва за клятву. Если ты принимаешь ее - посмотри на меня.
Настала очередь Кентона бросать кости. Даже если они были шулерскими, следовало попытаться. Кентон открыл глаза и на мгновение уставился в янтарные бусины, находившиеся сейчас так близко. А затем снова закрыл их, снова задышал ровно, изображая глубокий сон.
Гиги, смеясь, поднялся. Кентон слышал, как он и его собеседник уходят прочь, поднимаясь по ступенькам.
Вновь свободен! Может ли такое случиться? И когда Гиги, если это правда и не ловушка, когда Гиги сломает цепи? Долго колебался Кентон между ободряющей надеждой и холодным сомнением. Правда ли это? Свобода! И…
Шарейн!
ГЛАВА 11
Гиги ломает цепи
Ждать Кентону пришлось недолго. Едва следующий звук рога сна затих, он почувствовал прикосновение к плечу. Длинные пальцы дернули его за уши, подняли его веки. Он смотрел в лицо Гиги.
Кентон вынул шелковые шарики, которые оберегали его от навеваемого рогом сна.
- Так вот как ты это делаешь. - Гиги с интересом осмотрел их и присел рядом с Кентоном. - Волк, - сказал он, - я пришел поговорить с тобой, чтобы ты узнал меня получше. Я посидел бы тут, рядом с тобой, но эти проклятые жрецы могут шнырять поблизости. Поэтому я сяду на стул Захела. Когда я это сделаю, повернись ко мне. - Он поднялся со скамьи. - Зубран сейчас с Кланетом, они спорят о богах. Зубран, хотя и поклялся в верности Нергалу, думает, что тот лишь жалкое подобие Аримана, персидского бога тьмы. Он также убежден, что вся эта война между Иштар и Нергалом на корабле не только вторична и лишена выдумки, но еще и безвкусна - его собственные боги и богини не сделали бы такого или сделали бы куда лучше. Это злит Кланета, что, в свою очередь, весьма радует Зубрана. - Он снова поднялся и огляделся. - Однако, - продолжил Гиги, - сейчас он вступил в спор для того, чтобы держать Кланета и в особенности Захела подальше, пока мы разговариваем, поскольку в этих спорах Кланет полагается на Захела. Я сказал им, что не выношу их разговоров и что посижу на месте Захела, пока они не закончат. А не закончат они, пока я не вернусь, ибо Зубран умен, о, он очень умен, и он надеется, что наш с тобой разговор наконец развеет его скуку… - Он бросил осторожный взгляд на белую палубу. - Так что не бойся, Волк. - Гиги поднялся на свои коротенькие ножки. - Когда я пойду, отодвинься в сторону и не упускай меня из виду. Я подам тебе знак, если понадобится предостережение.
Он отошел и уселся на место надсмотрщика. Кентон, повинуясь, перевернулся, будто во сне, положил руку на скамью, а голову на руку.
- Волк, - сказал внезапно Гиги, - есть ли куст, зовущийся чилкор, в том месте, откуда ты родом?
Кентон уставился на него, обескураженный этим вопросом. Но у Гиги, видимо, была причина задать его. Слышал ли он о таком? Кентон порылся в памяти.
- Его листья примерно такого размера. - Гиги расставил пальцы дюйма на три. - Он растет только на краю пустыни, и он очень редок - к сожалению. Подумай - быть может, тебе он известен под другим названием. Возможно, вот что просветит тебя: ты собираешь бутоны как раз перед тем, как они должны раскрыться. Затем ты смешиваешь их с сезамовым маслом, медом и добавляешь немного жженой слоновой кости, а потом размазываешь эту смесь по голове. И потом ты трешь, и трешь, и трешь… Вот так и вот так… - показал он на своей сияющей лысине. - И после этого начинают расти волосы, как зерно под весенними дождями, они растут, и вскоре твоя нагота прикрыта. И уже свет не отскакивает в ужасе от твоей макушки, а играет в твоих новых волосах. И человек, что был лыс, вновь прекрасен в глазах женщины. Во имя Танниты, дарующей блага! - кричал Гиги восторженно. - Эта мазь заставляет волосы расти! И как! Она вырастит их даже на дыне! Да, даже на этих пустошах волосы будут расти, точно трава. Уверен ли ты, что не слыхал о нем?
Ошарашенный, Кентон покачал головой.
- Что ж, - сказал Гиги с печалью в голосе. - Бутоны чилкора способны на это. И вот почему я ищу их. - Он тяжело вздохнул. - Желая вновь быть прекрасным в глазах женщин.
Он вздохнул снова. Затем рукоятью хлыста ткнул в спину каждого спящего раба, включая Сигурда.
- Да, - пробормотал он. - Да, они спят. - Его черные глаза моргнули, а лягушачий рот расплылся в ухмылке. - Ты думаешь, - сказал Гиги, - отчего я толкую о таких глупых вещах, как кусты и лысины, пока ты лежишь в оковах? Что ж, Волк, эти вещи совсем не глупы. Они и привели меня сюда. И если бы я не был здесь, осталась бы у тебя надежда на свободу, как думаешь? Ах, нет, - продолжал Гиги. - Жизнь - это серьезно. Значит, все в ней должно быть серьезным. И, значит, никакая часть ее не может быть глупой. Давай отдохнем немного, Волк, пока ты осмысляешь эту великую истину.
И снова он ткнул в спины спящих рабов одного за другим.
- Что ж, Волк, - продолжил Гиги, - теперь я скажу тебе, как я попал на этот корабль из-за чилкора, его свойств и из-за моей лысины. И ты поймешь, как причудливы повороты судьбы. Волк, когда я был ребенком в Ниневии, девы находили меня необычайно красивым. "Гиги! - кричали они, стоило мне пройти мимо них. - Гиги, милый малыш, дорогой малыш! Поцелуй меня, Гиги!"
Голос Гиги был до абсурда сентиментален, что Кентон рассмеялся.