На таком же расстоянии другая фигура в вуалях виднелась по правую руку от короля. И вуали не могли скрыть ощущение, что таящееся ими ужасно.
Одна фигура заставляла сердце биться сильнее.
Другая заставляла его замереть.
На полу у ног царя сидел огромный китаец с алым изогнутым мечом.
По краям дивана расположились девушки - красивые, юные, обнаженные по пояс. Шесть с одной стороны, шесть с другой. В руках они сжимали кувшины с вином. У их ног были чаши с вином - красным, фиолетовым и желтым, погруженные в бо́льшие чаши, наполненные снегом.
По правую руку Владыки Двух Смертей стояла на коленях девушка, держащая золотой кубок на вытянутых ладонях. По левую руку другая протягивала ему золотой графин. И царь брал попеременно то графин левой рукой, то кубок - правой и пил из них, а затем возвращал на место, где их немедленно наполняли заново.
Многие коридоры пришлось миновать, пока капитан и черный жрец доставили Кентона в это место. И теперь царь сделал большой глоток, поставил кубок и хлопнул в ладоши.
- Царь Эмактилы судит! - звучно провозгласил китаец.
- Он судит! - прошептали лучники у стен.
Кентон, черный жрец и капитан ступили вперед, едва не коснувшись грудью наконечников стрел. Царь наклонился, осмотрев Кентона. Его веселые глазки часто-часто моргали.
- Что это значит, Кланет? - воскликнул он тонким голосом. - Или Дома́ Бела и Нергала объявили друг другу войну?
- Они не воюют, господин, - ответил Кланет. - Это тот самый раб, за которого я объявил большую награду, и ее я теперь отзываю, ибо я взял…
- Ибо я взял его, о Великий, - вмешался капитан, встав на колени. - И я заслужил награду Кланета, о Справедливый!
- Ты лжешь, Кланет! - усмехнулся царь. - Если вы не воюете, зачем же ты связал…
- Взгляни внимательнее, господин, - прервал его Кланет. - Я не лгу.
Водянистые глаза осмотрели Кентона.
- И правда! - рассмеялся царь. - Ты прав. Сей муж настолько муж, что будь другой таким наполовину, то было б их не различить. Ну-ну… - Он поднял графин, но прежде чем донес его до рта, остановился и заглянул внутрь. - Половина! - хихикнул царь. - Он всего лишь наполовину полон! - Царь перевел взгляд на девушку, стоявшую на коленях слева, обратив к ней круглое лицо. - Ничтожная! - ухмыльнулся царь. - Ты забыла наполнить мой графин!
Он поднял палец.
Со стороны левой стены хлопнула тетива, и стрела просвистела в воздухе. Она вонзилась дрожащей девушке в правое плечо. Та пошатнулась, ее глаза закрылись.
- Плохо! - радостно воскликнул царь и снова поднял палец.
Снова запела тетива, теперь справа, еще одна стрела пронеслась в воздухе. Она вонзилась в сердце первого стрелка.
Он не успел коснуться земли, как тот же лук выстрелил снова. Вторая стрела впилась глубоко в левый бок раненой девушки.
- Хорошо! - рассмеялся царь.
- Наш господин присудил смерть! - возгласил китаец. - Хвала ему!
- Хвала ему! - откликнулись лучники и чашницы.
Но Кентон, которого обуяла вспышка ярости из-за этого бессердечного убийства, прыгнул вперед. Мгновенно натянулись тетивы луков тридцати шести лучников перед ним, оперение стрел коснулось их ушей. Черный жрец и капитан удержали Кентона, толкнули на землю.
Китаец взял маленький молоточек и стукнул по лезвию своего меча - оно загудело, подобно колоколу. Вошли двое рабов и унесли тело девушки. Ее место заняла другая. Рабы унесли и тело мертвого лучника, другой вышел из-за портьер и встал на его место.
- Поднимите его, - прокаркал царь и опустошил графин.
- Господин, это мой раб. - Вся сила воли черного жреца не могла сдержать высокомерия и нетерпения в его голосе. - Его привели к тебе, исполняя твой приказ. Ты увидел его. Теперь я заявляю право забрать его себе для наказания.
- Ох-хо! - Царь поставил графин и просиял, глядя на Кланета. - Ох-хо! Значит, не отпустишь его? И заберешь его? Ох-хо! Ноготь гнилой блохи! - ощерился он. - Я царь Эмактилы или нет? Отвечай мне!
По залу пронесся шелест натягиваемых луков.
Каждая стрела серебристо-алого воина была направлена на массивное тело черного жреца. Капитан упал на землю рядом с Кентоном.
- Боги! - простонал он. - Катись ты в ад со своей наградой! Зачем я вообще с тобой связался?
Когда черный жрец заговорил, его голос дрожал от страха и гнева:
- Воистину ты царь Эмактилы.
Он опустился на колени. Царь махнул рукой. Лучники ослабили тетивы.
- Встать! - прорычал король.
Все трое встали. Царь Эмактилы погрозил Кентону пальцем.
- Почему тебя так разозлил мой смертный приговор тем двоим? - усмехнулся он. - Скажи, как думаешь, сколько раз ты будешь молить о смерти от рук моих лучников, прежде чем Кланет с тобой покончит?
- Это было убийство, - сказал Кентон, глядя прямо в водянистые глаза.
- Мой кубок должен быть полон, - добродушно ответил король. - Дева знала, что ее ждет. Она нарушила мой закон. Она понесла кару. Я справедлив.
- Наш господин справедлив! - заявил китаец.
- Он справедлив! - эхом откликнулись лучники и чашницы.
- Лучник заставил ее страдать, а я требовал для нее безболезненной смерти. За то он расплатился своей жизнью, - сказал царь. - Я милостив.
- Наш господин милостив! - провозгласил китаец.
- Он милостив! - эхом откликнулись лучники и чашницы.
- Смерть! - Царь весело подмигнул. - Знай, что смерть - величайший из даров. Единственное, чего боги не могут нас лишить. Единственное, что сильнее непостоянства богов. Единственное, что принадлежит только человеку. Выше богов, вне воли богов, сильнее богов - ибо даже богам наступит срок умирать! Ах! - вздохнул царь, и на мгновение все его веселье как ветром сдуло. - Ах! В Халдее, когда я там жил, был поэт - человек, который знал смерть и знал, как слагать о ней стихи. Его звали Малдрона. Здесь никто о нем не слышал. - Затем он мягко добавил: - Пусть зависть снедает тех, кто жив, к тем, чей срок наступает, ну а тех - к нерожденным на свет!
Кентон слушал. Эти странные слова уняли его гнев. Он тоже знал Малдрону из древнего Ура, он читал то самое стихотворение, которое цитировал царь, когда изучал глиняные таблички, раскопанные Хайльпрехтом в песках Ниневии, - в другой жизни, сейчас уже наполовину забытой. Невольно он заговорил, вспомнив начало последнего мрачного станса:
- Было, не было - все едино, нарисована жизни картина…
- Что? - вскричал царь. - Ты знаешь Малдрону! Ты… - Снова превратившись в короля Коля Старого, он затрясся от смеха. - Продолжай! - повелел он.
Кентон тоже рассмеялся, глядя прямо в моргающие глаза царя, и, пока Владыка Двух Смертей убивал время при помощи кубка и графина, он прочел строфу, написанную в мерном ритме похоронного марша:
Хоть приятно играть с судьбою,
Злато сыпать щедрой рукою,
Но уже приоткрылась дверь.
И сказал он: "Твой путь отмерен,
И чему бы ты ни был верен,
Не имеет значенья теперь".Все, что было, рассыплется прахом,
И с каким бы ни жил размахом,
Нынче гонка завершена.
И сказал он: "Отринь сожаления,
Если смерть повстречать без волненья,
Ничего не отнимет она".Было, не было - все едино,
Нарисована жизни картина.
И таков был его завет.
Так сказал он: "Пусть зависть снедает
Тех, кто жив, к тем, чей срок наступает,
Ну а тех - к нерожденным на свет".
Царь долго сидел молча. Наконец он встал, поднял графин и кивнул одной из девушек.
- Он пьет со мной! - провозгласил царь, указав на Кентона.
Лучники расступились, позволяя пройти чашнице. Она остановилась перед Кентоном, поднесла графин к его губам. Он сделал большой глоток, поднял голову и благодарно кивнул.
- Кланет, - сказал царь, - человек, который знает Малдрону Урского, не может быть рабом.
- Господин, - упрямо ответил черный жрец, - меж тем этот человек - мой раб.
Правитель Эмактилы снова замолк, отпивая то из кубка, то из графина, переводя взгляд с Кентона на Кланета.
- Подойди, - приказал он, указывая на Кентона и на место рядом с китайцем.
- Господин! - произнес Кланет уже неуверенно, но все еще упрямо. - Мой раб останется рядом со мной.
- Так ли это? - рассмеялся царь. - Язва на теле гнуса! Так ли это?
По залу пронесся скрип натягиваемых луков.
- Господин, - вздохнул Кланет, склонив голову, - он подойдет к тебе.
Шагнув вперед, Кентон увидел, как черный жрец скрежещет зубами, услышал его тяжелое дыхание, как у человека после долгого бега. Ухмыляясь, Кентон прошел мимо расступившихся лучников и остановился перед царем.
- Человек, который знает Малдрону, - улыбнулся царь. - Тебе любопытно, отчего я один обладаю властью большей, нежели эти жрецы и все их боги? Что ж - это оттого, что во всей Эмактиле лишь у меня одного нет ни богов, ни суеверий. Я человек, который верит лишь в три вещи. Вино - ибо иногда оно позволяет видеть яснее, чем боги. Власть - которая вместе с мудростью человека позволит ему стать выше богов. Смерть - которая ни одному богу не подвластна и которую я дарю по собственной воле.
- Вино! Власть! Смерть! - провозгласил китаец.
- У этих жрецов много богов, каждый из которых ревнив. Хо! Хо! - рассмеялся царь. - У меня нет богов. Потому я справедлив ко всем. Справедливый судья не должен иметь предубеждений и верований.
- У нашего господина нет предубеждений! - воскликнул китаец.
- У него нет верований! - отозвались лучники.
- Я на одной стороне весов, - кивнул король. - На другой же - множество богов и жрецов. Я верю в три вещи. Вино, власть, смерть! У тех, кто тянет вниз другую чашу, верований во много раз больше. Оттого я перевешиваю их. Если бы против меня был лишь один бог, одна вера - услышь, я был бы побежден! Да - три к одному. Это парадокс, но в то же время это истина.
- Слова царя Эмактилы истинны! - прошептали лучники.
- Лучше, когда в твоем колчане три прямых стрелы, чем три изогнутых. Если в Эмактиле появится человек лишь с одной стрелой и эта стрела будет прямее, чем мои три, - этот человек будет править вместо меня, - улыбнулся царь.
- Лучники, слушайте царя! - провозгласил китаец.
- И вот, - радостно продолжил король, - поскольку все жрецы завидуют друг другу, они сделали меня - человека, который не верит ни одному богу или жрецу, - царем Эмактилы, чтобы я хранил меж ними мир, удерживал их от того, чтобы уничтожить друг друга. И вот, поскольку у меня десять лучников на одного их лучника и двадцать мечников на одного их мечника, я процветаю. Хо! Хо! - рассмеялся царь. - Вот что есть власть!
- Наш господин есть власть! - вскричал китаец.
- А обладая властью, я могу пить, сколько захочу! - рассмеялся царь.
- Наш господин пьян! - прошептали лучники вдоль стен.
- Пьяный или трезвый - я Владыка Двух Смертей! - хихикнул правитель Эмактилы.
- Двух Смертей! - прошептали лучники, кивнув друг другу.
- Для тебя, человека, который знает Малдрону, я сорву с них покровы, - сказал царь.
- Лучники по бокам и сзади, пригните головы! - прокричал китаец.
Мгновенно головы лучников, стоявших вдоль трех стен, склонились к груди.
Вуали спали с фигуры, возвышавшейся по левую руку царя.
Под ними оказалась женщина, смотревшая на Кентона глазами, в которых светились заботливость матери, стыдливость девы, страсть любовницы. Ее нагое тело было безупречно. В ней мать, дева и любовница сочетались в идеальной гармонии. От нее веяло ароматом всех весенних ручейков, когда-либо ласкавших землю. Она была дверью в волшебные миры, воплощением красоты и радости в жизни. Она была сладостью жизни, ее надеждами, ее восторгами, ее тягой и смыслом. Глядя на нее, Кентон понимал, что жизнь нужно прожить быстро. Что она ценна и полна чудес. Она наивысшая ценность, и с нею нельзя расставаться!
Он понимал, что смерть ужасна!
Кентон не чувствовал вожделения к этой женщине, но она раздувала в нем пламя влечения к жизни.
В правой руке она держала странно выглядевший инструмент - длинный, с острыми клыками и рядами когтей.
- Ей я отдаю лишь тех, кого особенно невзлюбил, - рассмеялся царь. - Она убивает медленно. Глядя на нее, люди цепляются за жизнь яростно, изо всех сил. Каждый миг, который она вырывает у них этими когтями и зубами, обходится им в вечность борьбы со смертью. Медленно она отбирает у них существование, и они воют, цепляются за нее, отворачивают от смерти упрямые лица. А теперь - смотри!
Спали вуали с фигуры, стоявшей справа.
Под ними оказался черный карлик - скрюченный, уродливый, отвратительный. Он смотрел на Кентона пустыми глазами, в которых отражалось все горе и разочарование бытия, его бессмысленность и тяготы. Глядя на него, Кентон забыл о другой фигуре - он понял, что жизнь ужасна, что лучше не рождаться вовсе.
И что смерть - благо!
В правой руке карлик держал меч, подобный рапире, с тонким, как игла, острием. Кентон едва поборол желание броситься на него - умереть, пронзив себя им!
- Ему я отдаю тех, кем я доволен, - продолжал царь. - Мгновенна их смерть и сладка, подобно кубку вина. Ты! - Царь указал на капитана, поймавшего Кентона. - Недоволен я тобой из-за того, что ты схватил этого человека, который знает Малдрону, даже если он и раб Кланета. Предстань перед смертью у моей левой руки!
Мертвенно-бледный капитан поднялся по ступеням, на непослушных ногах прошел мимо лучников, шагал до тех пор, пока не остановился перед женщиной. Китаец ударил по своему мечу. Вошли двое рабов, склонивших головы, неся металлическую решетку. Они сняли с капитана броню и привязали его, обнаженного, к решетке. Женщина нагнулась к нему - нежная, любящая. Ее лицо сулило все удовольствия жизни. И - так нежно! - она вонзила свой зубчатый инструмент в его грудь.
С губ капитана срывались пронзительные крики муки и отчаяния, мольбы и проклятия, стенания отверженного. Женщина все склонялась к нему - нежная, улыбающаяся, не отрывая от него глаз.
- Достаточно! - хихикнул царь.
Женщина отняла орудие пытки от груди солдата, подняла свои вуали и накинула их. Рабы отвязали капитана и одели его трясущееся тело. Всхлипывая, он отшатнулся, упал на колени рядом с черным жрецом.
- Я недоволен, - весело сказал царь. - Но ты исполнил свой долг. Поэтому живи пока, коль таково твое желание. Я справедлив.
- Справедлив наш господин, - эхом отозвался зал.
- Ты! - указал царь на лучника, который застрелил чашницу и своего собрата. - Я очень доволен тобой. Ты получишь награду. Предстань перед смертью у моей правой руки!
Лучник выступил вперед. Сперва его шаги были медленными, но все ускорялись под взглядом пустых глаз карлика. Все быстрее и быстрее он взбежал по ступеням, промчавшись мимо лучников, и прыгнул на тонкий меч.
- Я щедр, - сказал царь.
- Наш господин щедр, - изрек китаец.
- Щедр! - прошептали лучники.
- И я хочу пить, - расхохотался царь.
Он сделал большой глоток из кубка в правой руке и из графина в левой. Его голова склонилась к груди, и царь пьяно пошатнулся.
- Мой приказ! - Он открыл и закрыл поочередно оба глаза. - Слушай, Кланет! Я хочу спать. Я посплю. Когда я проснусь, приведи этого человека, который знает Малдрону, ко мне вновь. До этого да не упадет волос с его головы. Таков мой приказ. Также его будут охранять мои лучники. Уведи его. Храни его. Таков мой приказ! - Он потянулся к кубку, но тот выпал из его неуклюжей руки. - Клянусь моими Смертями! - вздохнул царь. - Какая жалость, что в этот сосуд умещается так много, а в человека - так мало!
Владыка Двух Смертей упал на диван и захрапел.
- Наш господин спит! - тихо произнес китаец.
- Он спит! - прошептали лучники и чашницы.
Китаец встал, склонился над царем и поднял его на плечи, как ребенка. Две Смерти последовали за ним. Двенадцать лучников на последней ступеньке повернулись, выступили вперед и окружили их четверых. Двадцать четыре лучника повернулись, выступили вперед и окружили их. По шесть человек серебристо-алые лучники отошли от стен и последовали за ними.
Двойное кольцо стражи прошло сквозь портьеру в задней стене зала. Лучники двинулись за ними. Шестеро из них вышли из строя и обступили Кентона.
Чашницы подобрали чаши и исчезли за драпировками.
Один из шести лучников указал на нижнюю ступеньку. Кентон спустился вниз.
Сопровождаемый черным жрецом с одной стороны, бледным капитаном с другой, тремя лучниками спереди и тремя сзади, он вышел из зала судилища.
ГЛАВА 20
За стеной
Кентона провели в тесную комнату, в высоких стенах которой были прорезаны узкие окна. Тяжелая дверь была сделана из чистой бронзы. Вдоль стен тянулись скамьи, и еще одна скамья стояла в центре. Лучники усадили Кентона на нее, привязали его лодыжки кожаными ремнями и уложили на лавку, перед тем накрыв ее покрывалом. Сами они расположились по двое с трех сторон комнаты, не сводя взглядов с черного жреца и капитана.
Капитан похлопал черного жреца по плечу.
- Моя награда? - спросил он. - Когда я получу ее?
- Когда мой раб окажется в моих руках, не раньше, - яростно ответил Кланет. - Если бы ты оказался умнее, она была бы уже у тебя.
- Много толку я получу от нее со стрелой в горле или… - капитан запнулся и вздрогнул, - все еще воя у ног Смерти по левую руку царя!
Черный жрец злобно взглянул на Кентона, нагнувшись к нему.
- Не надейся на милость царя, - прошипел он. - В нем говорило вино. Когда он проснется, он ничего не вспомнит. Он без раздумий отдаст тебя мне. Нет для тебя надежды!
- Нет? - презрительно усмехнулся Кентон, спокойно глядя в зловещие глаза. - И между тем дважды я побил тебя, черная свинья.
- Но не трижды, - выплюнул Кланет. - И когда царь проснется, я заполучу не только тебя, но и твою любимую храмовую шлюху! Хо! - пророкотал он, едва Кентон вздрогнул. - Пробрало тебя, да? Да, вы оба станете моими. И вместе вы умрете - медленно, о, так медленно, глядя на агонию друг друга! Бок о бок - бок о бок до тех пор, пока мои палачи не разрушат полностью ваши тела. Нет, не разрушат полностью ваши души! Никогда еще ни мужчина, ни женщина не умирали так, как умрете вы!
- Ты не можешь навредить Шарейн, - ответил Кентон. - Пожиратель падали, чей смердящий рот изрыгает ложь! Она жрица Бела и недосягаема для тебя.
- Хо! Откуда ты знаешь? - ухмыльнулся Кланет, а затем наклонился ниже, прошептав на ухо Кентону так тихо, что никто не мог его услышать: - Слушай, пусть эта мысль тешит тебя, когда я уйду. Только пока жрица верна богу, она недосягаема для меня. А теперь слушай…слушай… Еще до того как царь проснется, твоя Шарейн возляжет с мужчиной! Да! Твоя любовь окажется в объятиях земного любовника! И это будешь не ты!
Кентон рванулся, пытаясь освободиться от пут.
- Милая Шарейн! - злобно шептал Кланет. - Святой сосуд наслаждений! И теперь она моя, и я могу сломать ее - пока царь спит! - Он отступил назад к офицеру, который поймал Кентона. - Идем, - сказал жрец.
- Не я, - быстро сказал тот. - Клянусь богами, я предпочитаю эту компанию. К тому же, если я упущу из виду этого человека, я, возможно, упущу и награду, которая мне за него обещана.