Гоффер выхватил коммуникатор – так десантник выхватывает лучевик – и сунул нос в развернутую голосферу.
– Позор на мои седины! – никаких седин в каштановой шевелюре секретаря не наблюдалось. – Мне нет прощения! Казните меня на площади! Скормите меня утилизатору! Это я виноват, я один!
– Оставьте, сеньор Гоффер! Вы слишком беспощадны к себе…
– Беспощаден? Я слишком мягок! Как я мог забыть про лимит приглашений? Мало того! Перебросить входящие на "запасник" – это ли не преступная халатность?! Три сообщения из службы миграционного контроля! И я их бездарно проворонил! В петлю меня! На дыбу!
Регина подумала, что сейчас похожа на отца после "Страсти и власти". Она ничего не понимала! А дядя Клаус, того и гляди, начнет рвать на себе волосы.
По счастью, рядом была Линда.
– Что за цирк, Ли? – шепотом спросила Регина.
– Папа исчерпал лимит приглашений. Теперь у герцога проблемы с визой.
– Какой лимит?
– Годовой. Если инопланетник оформляет визу на Ларгитас, ему нужно приглашение. Для рабочей визы – от организации, для частной поездки – личное, от гражданина Ларгитаса. А туристических виз у нас нет вообще.
– Ну и что?
– А то, что на приглашения есть лимит. Папа – секретарь КПЧ, у него лимит большой. Двенадцать личных в год, не считая служебных. Вот он и не считал! Лимит закончился, и на герцога не хватило.
– Как же Оливейра прилетел?
– Не знаю. Наверно, сразу не проверили папин лимит. Выдали визу, а потом спохватились. У герцога въезд только на Сону, без посещения планеты. По упрощенной процедуре. Вот в службе и недоглядели…
– Герцога выгонят с фестиваля? Отправят на Террафиму?!
– Вряд ли. Раз уж прилетел, и сами проморгали… Нервов, конечно попортят выше крыши. Справки, подтверждения, всякие там дополнительные регистрации… Продлевать каждые сутки придется. Мне папа рассказывал.
– Ничего себе! Он же герцог!
– Ну, герцог…
– И на Ларгитасе бывал, и не энергет…
– Энергета бы вообще к нам не пустили! Только по служебной, – достав уником, Линда нашла в вирте какую-то статью. – Вот, смотри: "…в случае стратегической заинтересованности в визите со стороны правительства Ларгитаса или руководства государственной компании не ниже класса А-2, при наличии документального подтверждения, заверенного…"
– Оливейра говорил, что прилететь к нам непросто. Я думала, он шутит…
Обернувшись, Регина обнаружила, что диспозиция изменилась. Ее отец куда-то направился быстрым шагом, и явно не в сторону бара. В движении капитана чувствовалась целеустремленность перехватчика, идущего наперерез нарушителю. Смокинг больше не смотрелся на нем чужеродно: казалось, Теодор ван Фрассен вновь облачен в военный китель. Да и Клаус Гоффер прекратил казниться, взяв себе очередной мартини. А герцог рассыпался в благодарностях перед Анной-Марией:
– Я глубоко признателен вам и вашему мужу! Но, право же, не стоило утруждать…
– Что вы, сеньор Оливейра! Зачем иначе нужны друзья? В этом году мы не использовали ни одного приглашения. Мой муж переоформит документы на себя – и вас больше никто не побеспокоит…
– Я в долгу перед вами!
– Ни в малейшей степени! – Анна-Мария улыбнулась дочери, приплясывающей на месте: так Регине хотелось кинуться вслед за отцом. – Это самое меньшее, что мы могли для вас сделать.
Ограничения, думала Регина. Мама часто повторяет это слово. Вся ее работа – в этом слове. Ограничения оформляют счастье, говорит мама. Значит, герцог сейчас счастлив? Ограничение исчезло, и пришло счастье? Я вижу, что он благодарен. Но счастлив ли? Не знаю. Не вижу. Заберись я глубоко-глубоко в сознание Оливейры, поищи в чуланах, вскарабкайся на антресоль – может, там найдется оно, счастье?
Ограничения, думала Анна-Мария. Странная в частностях, нелепая на первый взгляд, раздражающая и ненавистная, система ограничений заменяет обществу то, что у человека называется "волей к жизни". Банально? Да. Но отними у общества эту волю, убей ее вместе с большинством солдат ее армии – ограничений! – и самая могучая империя встанет на путь гибели. Тирания и утопия в этом смысле близнецы.
Что думал Оливейра-ла-Майор, не знал никто.
III
– …Фома, ты видел? Нет, ты видел?!
– Ага!
Теодор ван Фрассен блистал. На пороге "первого юбилея мужчины" – так адмирал Рейнеке называл пятидесятилетие – капитан был в прекрасной форме. А то, что здесь не турнир, даже лучше. Можно покрутить "экзотику", которой не место на соревнованиях. Например, правую подрезку с полного косого винта…
Два вертикальных поля с разметкой, прозрачные для зрителей. Между ними – два круглых изоморфных батута диаметром девять метров. Сетка – на три метра от пола. Игроки взлетают в воздух, легко меняя угол полета. Каждый удар звучит наособицу – гул, шипение, вкрадчивое "чпок".
Свист мяча.
Подрезка отскоком от поля ушла резко вниз. Мяч "стек" на батут соперника. Теннисист распластался в отчаянном нырке – и не дотянулся. "Переход подачи", – вспыхнуло вирт-табло.
В спорткомплекс Регину вытащил папа. С утра пораньше. "Подъем, спящая красавица! – бодро возвестил коммуникатор. – На зарядку стано-вись!" И разразился бравурным маршем, от которого Регина вылетела из постели, как ужаленная.
Сна – ни в одном глазу.
Разумеется, она не смогла отказать себе в удовольствии разбудить Линду. "Вставай, соня! Коллапс Вселенной проспишь!" Гофферы-старшие видели десятый сон; маму соблазнить не удалось – она предпочла салон красоты. Красота требует жертв, сказала Анна-Мария. Регина хмыкнула. Она как-то составила матери компанию – и решила, что в салоне и клиентки, и визаж-мейстерши больше похожи на хищниц, чем на жертв.
Спорткомплекс потрясал своими размерами. Плексаноловые купола вздымались на добрую сотню метров и уходили вдаль на пару километров. Гимнастические залы, беговые дорожки, сотни тренажеров, бассейны с трамплинами и без, ринги и борцовские ковры, батутеннис и "утесы" для скалолазов; открытые площадки для гольфа, крикета и "вулканчиков"… Пока ван Фрассен разминался и искал себе партнера, девушки успели накрутить километраж на велотреке и "постучать" в старомодный пинг-понг. А потом, сбегав в душ, отправились "болеть" за доблестного капитана.
И наткнулись на Фому.
"Смотри-ка, не соврал насчет разряда", – приятно удивилась Регина, наблюдая, как арт-трансер отбивается сразу от троих соперников. Ловко орудуя клинками, по залу кружили рыцари – Красный, Синий, Зеленый и Белый. В белом, ясное дело, был Фома – принц из сказки. Бритвенно заглаженные "стрелки" брюк. Отложной воротник рубашки. Рукава с узкими манжетами и широкими проймами – взмах, и руки уже не руки, а крылья. Дань традиции – перчатки с раструбами. Регина знала, что в старину они были толстые и жесткие. А в глухой древности – железные. Еще всякие там кирасы…
В зале доспехи заменял полевой нейтрализатор. Внедренный в одежду спортсмена, он и удар гасил, и "тяжесть ранения" оценивал. Согласно его решению, гравиструны поля создавали в зоне поражения локальные области повышенной гравитации. Колющий в предплечье: +723 грамма. Секущий по ребрам: +1200 граммов. Рубленая рана плеча: +3612 граммов. Проникающий в бедро: +7000 граммов.
Поди-ка, поскачи!
Голову нейтрализатор защищал с особым тщанием. И "гирьку", если угадать в висок или по уху, не подвешивал. Вместо этого тяжесть объявлялась в коленях – те подгибались, и спортсмен, под хохот товарищей, валился ничком.
Вокруг фехтовальщиков стоял отчаянный звон. Дальше его гасили акуст-поглотители, бдительно следя, чтобы шум не отвлекал теннисистов и гимнастов. Но даже издалека, ничего не слыша, любой видел, что рубится компания лихо, от всей молодой души. Фома один работал за целый зверинец. Змеей стелился над полом, норовя полоснуть Красного по икроножной мышце, птицей взлетал вверх, разя Синего в лицо, изворачивался кошкой, вынуждая троицу мешать друг другу. В правой руке Белого Принца порхала узкая, почти прямая сабля, в левой был зажат кинжал – им он парировал большую часть ударов. Клюв и коготь. Клык и жало. Улучив момент, Фома прыгнул к Зеленому и нанес такой укол в грудь, что Регина уверилась: в настоящем бою клинок вышел бы у Зеленого из спины!
Нейтрализатор бдил: Зеленый рухнул навзничь, словно его веревками притянули к земле.
– Браво! – закричала Линда. – Браво, Фома!
Ее прервал зуммер. Спортсмены замерли, кто где стоял. "Убитый" зашевелился и начал подниматься. Время боя истекло.
– Спасибо!
– Ох, и сплясали…
– Ну ты меня подловил!
Стянув перчатки и сунув клинки под мышки, фехтовальщики пожали друг другу руки. Девушки терпеливо ждали: ритуал есть ритуал. Наконец Фома обернулся к ним.
– Привет!
– Привет! А ты крут, оказывается!
– Издеваетесь, да? – застеснялся Фома. – Вы куда собрались?
– За моего папу болеть! Он по батутеннису чемпион!
– Ух ты! Я тоже хочу.
– Так пошли!
– Мы еще порубиться думали… Ладно, сейчас ребятам скажу.
"Это он из-за нас, а не из-за папы, – уверилась Регина. – Подсмотреть бы, на кого именно Фома запал! Никто ведь не узнает… Нет, нехорошо. Вдруг выяснится, что Фоме больше нравится Линда? А если не Линда? Если я? Совсем стыдно будет. Получится, что я за ним шпионю…"
– Ну что? Двинули?
До кортов было минут семь ходу. Всю дорогу Линда засыпала Фому вопросами, как ведущая из ток-шоу "Перемоем косточки?". Регина даже слова вставить не успевала.
– Давно фехтованием занимаешься?
– Семь лет. Со школы.
– А если по-настоящему? Если на тебя хулиганы нападут?
– Это ж не борьба! – засмеялся Фома. – Я саблю с собой не ношу. Получу по шее, как все, и кошелек отберут…
– А если палкой?
– Палкой? – Фома задумался. – Наверное, отобьюсь. Если не больше троих. Самооборона подручными средствами, спецкурс. Я зачет сдал на "отлично". А ты?
– Что – я?
– Вас, небось, тоже учат?
– Фехтованию?
– Самообороне. Телепатической. Напал на тебя, к примеру, насильник – брык, и без сознания! И без потенции…
Парень смущенно хихикнул.
– Учат! – наконец вклинилась Регина. – И так, и сяк, и крыша набекрень. А потом бегом побежишь в полицию сдаваться.
Врать насчет полиции было легко и приятно.
– Покажи! Только, чур, без вредительства…
– Нельзя, – важно отрезала Линда. – Мы подписку давали.
– Да ладно! Вы же тихонько, еле-еле.
– Дурачок ты, Фома. Попроси патрульного сержанта, чтоб он в тебя из парализатора выстрелил. Как думаешь, далеко он тебя пошлет?
– Если хорошо попросить, выстрелит как миленький!
С этими словами на Регину налетел белый вихрь. Облапил, прижал к телу – узлы мышц, острый, будоражащий запах мужского пота.
– Я насильник! – зарычал Фома голосом злодея из мультика. – Я сексуальный маньяк! Сопротивление бесполезно! А ну, раздевайся! И помедленнее, с танцами…
В первый миг Регина растерялась. У нее дух захватило от объятий Фомы, и все, что выкрикивал парень, пролетало мимо ушей. Но Фома, увлекшись ролью маньяка, стал трясти ее за плечи, а это было уже слишком.
– Ты в моей власти, дитя! Ты… Йё-ё-о-ой!
"Придуривается! – решила Регина. – Ну, коленом. И нечего орать на всю Галактику".
– Примерно так, – сказала она. – И без потенции.
IV
– Хочу еще раз выразить вам свою глубочайшую признательность, сеньор ван Фрассен. Чиновник из службы миграционного контроля связался со мной утром. С визой всё в порядке. Я – ваш должник!
– Не стоит благодарности, сеньор Оливейра. Для меня дело чести…
Папа, конечно, выиграл. А когда подошел герцог, Регина не заметила. Мужчины раскланивались, расшаркивались, заверяли друг друга в неизменном почтении; наконец капитан, извинившись, удрал в душ. Однако у герцога еще остался запас нерастраченных благодарностей, и он, к изумлению девушек, переключился на Фому.
– Благодарю вас, что представили меня вчера сеньору Монтелье. Правда, мне показалось, он не слишком обрадовался нашему знакомству. Сеньор режиссер был чем-то недоволен…
Беседуя, они направились обратно – в зал, где Фома оставил своих партнеров.
– О, не беспокойтесь! Это обычное состояние Монтелье.
– Неужели?
– Клянусь! Лично я ни разу не видел его довольным!
– Вы меня успокоили. А то я было решил, что дело во мне – или в вас…
Ситуация повторялась. Мужчины увлеклись беседой, оставив дам без внимания.
– А Фома сразу с тремя на саблях рубился! – беззастенчиво врезалась Регина в разговор, как истребитель во вражескую эскадру. – И победил! Жалко, вы не видели.
– В самом деле? – вежливо удивился Оливейра.
– Это, конечно, спорт, – сегодня Фоме самой судьбой было предназначено смущаться. – Нейтрализатор, защитное поле. Настоящий бой – другое дело…
– Полно, юноша. Настоящий бой грязен. Надеюсь, вам никогда не доведется защищать свою жизнь с клинком в руках. А спортивное фехтование прекрасно. В конце концов, в фехтовальных залах Эскалоны ученики тоже сражаются тупым оружием.
– А вы сражались боевым клинком?
Герцог не ответил. Казалось, он наблюдает за парой гимнастов, делающих упражнения на кольцах. Но Регина могла поклясться, что гимнасты интересуют Оливейру в последнюю очередь. Лишь когда пауза затянулась до неприличия, герцог еле заметно кивнул.
Но Фома не унимался:
– Интересно было бы сравнить спортивный и боевой опыт. У нас ведь тоже всё весьма реалистично. Никаких запрещенных приемов, как в бою.
– Уже интересно.
– Оружие – точная имитация. Вид, вес, баланс…
– "Раненому" начисляются штрафные очки? – предположил Оливейра.
– В месте "ранения" создается утяжеление. Ранили в руку – рука стала на килограмм тяжелее. Ранили в ногу…
– Остроумно!
– Не желаете попробовать?
Герцог молчал.
– Вы можете драться своей шпагой, – предложил Фома.
Герцог молчал.
– Это ничего, что она острая, – Фома неправильно истолковал молчание Оливейры. – Нейтрализатору всё равно. А вам, наверное, будет привычнее…
– Это церемониальная шпага, – герцог коснулся эфеса. – Ей не дерутся. Впрочем, я в любом случае не смог бы обнажить клинок.
– Почему? – заинтересовался Фома. – Фамильная ценность?
– Нет.
– У вас нет разрешения на ношение?
– Есть, – усмехнулся герцог. – С рождения, по праву рода Оливейра-ла-Майор. Помимо этого я оформил разрешение стандартного образца. Справки из наркологического и психиатрического диспансеров, справка об отсутствии судимости, тест на знание правил безопасного обращения с оружием… Всё у меня есть, юноша.
– Так в чем же дело?
– На борт пассажирского лайнера не пускают с холодным оружием. Мне бы пришлось сдать шпагу капитану. А потом – на хранение вашей таможне. Или объясняться с каждым швейцаром в ресторане, с каждым дежурным в транс-зале… Я предпочел оформить "пломбу".
– Что?
– Мою шпагу нельзя вынуть из ножен. Она не представляет опасности. Наносварка, "маячок" для полиции… Можно, конечно, бить ей по голове, как дубинкой. Надеюсь, вы не это имели в виду?
– Арсенал в вашем распоряжении, – сухо ответил Фома.
Регина нервничала, следя за разговором мужчин. Почему Оливейра так неприветлив с Фомой? Или это ей кажется? Тон разговора был вполне светским. Об оскорблениях и речи не шло. Тем не менее, девушка не могла отделаться от мысли, что схватка началась. Кружение на безопасной дистанции, обмен уколами, финты… Фома из кожи вон лезет, стараясь развлечь надменного гранда, а Оливейра нос морщит! Шпага у него церемониальная! Очень хотелось забраться герцогу в голову и хорошенько вправить мозги. Или хотя бы устроить душевный скандал. Это он ревнует, подумала Регина. Ревнует к Фоме. К его молодости, красоте, таланту…
– Благодарю вас.
В зале Оливейра с минуту прохаживался вдоль стойки с оружием. Остановился возле сабли, чья рукоять была упакована в решетчатую "корзинку", но передумал. Подержал в руках два широких тесака; вернул на место. Наконец выбор герцога пал на длинную и тяжелую рапиру с гардой в виде раковины. Поразмыслив, он взял еще и дагу для левой руки.
– Прекрасный выбор! – одобрил Фома, подмигивая остальным "рыцарям".
– Вы мне льстите.
– Итак, один против трех?
– Спасибо, я помню.
– Кто даст сигнал к началу?
– Сеньориты! – Оливейра поклонился девушкам. – Не откажите в любезности!
Сняв перевязь со шпагой, вызвавшей столько вопросов, он разместил оружие на стойке, в пустом гнезде. Там же герцог повесил и плащ. Крючки камзола он расстегивал так медленно, что это взбесило бы и статую. Оставшись в рубашке, Оливейра отсалютовал Фоме, повторил салют в адрес Синего с Красным – и опустил оба клинка к земле. Так и стоял, ожидая гонга: спокойный, внимательный, похожий на аиста. Девушки нажали кнопку – вдвоем, чтобы не поссориться из-за пустяка – и, не сговариваясь, завизжали от неожиданности, потому что при первом же звуке герцог сорвался с места, как стрела. Но вместо того, чтобы напасть на противников, Оливейра кинулся прочь – в дальний, пустующий угол зала.
"Трус!" – чуть не завопила Регина вслед беглецу.
Нимало не смущаясь столь презрительной оценкой своих действий, Оливейра домчался до боксерского мешка, подвешенного к потолку, и наскоро огляделся. Бросив оружие на пол, он двумя руками вцепился в стоявшие неподалеку гимнастические брусья. Тело герцога напряглось, на лбу вспухли синие жилы. К счастью, рама брусьев не была закреплена болтами. Подтащив снаряд ближе, Оливейра поднял оружие и встал в углу – аист на болоте. Теперь спереди его закрывали брусья, высотой до подбородка герцога, слева – мешок размером с человека, весивший не меньше семидесяти килограммов, а справа – стена, на которой была укреплена детская лестница для лазания.
– Надеюсь, это не запрещено правилами? – поинтересовался герцог.
– Нет…
Ошалев от такой прыти, Фома переглядывался с партнерами. Те смеялись – похоже, действия Оливейры пришлись им по вкусу. Серьезным остался только Фома. И он же остался на месте, когда Синий с Красным ринулись в бой. Бойцы неслись на "крепость", воздвигнутую Оливейрой, как два великана на замковую стену.
Герцог ждал их, держа рапиру клинком на плече.
Позже, вспоминая поединок, Регина удивлялась: как же много я, оказывается, увидела! Как много запомнила! Не склонная к эйдетизму, она и через двадцать лет могла восстановить краткий миг схватки в мельчайших подробностях. Спроси ее кто-нибудь: это твои воспоминания, или ты, радость наша, случайно прихватила часть увиденного Фомой? – девушка в растерянности пожала бы плечами. Одно она знала со всей определенностью: эмоции Линды наверняка "подписались" в память. С Линды от возбуждения слетела часть блоков. Поток чувств подруги захлестнул Регину, мешаясь с ее собственными. Откуда-то взялась гитара: сухая, нервная. Невидимки хлопали в ладоши, подбадривая гитариста. Азарт, похожий на опьянение, кричал хриплым, немелодичным голосом, где была любовь, и страсть, и что-то еще, неизвестное шестнадцатилетней девушке:
"Хочу победы Оливейре! Хочу победы Фоме!"
Парадоксальность желаний кружила голову пуще вина. Хочу! – и всё тут.
А герцог ждал.