А я ему такая: "Отлично, сымай тогда мои сапоги".
А он мне: "Ну и ладно".
А я ему: "Вот и ладно".
И гораздо лучше было б, если бы он тотчас же вымелся нафиг, но мы сначала полчаса стаскивали с него мои сапоги: я сидела в кухонной раковине, а он на стойке, меня ракеткой охранял, птушто выяснилось, что у меня тоже довольно низкая терпимость, если меня пытается покусать крысиный туман.
Тащемта мы сняли с Джереда мои сапоги, и тут он решил все-таки остаться и помогать, птушто оказалось, что даже струйки кусачего крысиного тумана гораздо прикольнее семейного ужина. Тут Фу весь пылесос занаучил солнечными СИДами и чем не - и давай сосать туман, а это соска такая получается, что аще полный улет. (Голубой Боб-Строитель со своими железками рулит!) Это так четко, потому что мы видим, как туман засасывает, потом слышим такой "бум", когда СИД крысок опять твердыми делает, и они падают на дно пластикового барабана внутри.
А Фу весь такой орет, мотор перекрикивает: "Надо, наверно, их выгрузить и по клеткам рассовать, а то слишком плотно набьются. Лучше не сто сразу переселять".
А я ему вся такая: "Так давай их внутри оставим до рассвета, они тогда все уснут".
А Фу глядь на меня, весь такой удивленный, а я ему: "Заткнись, я тоже умею быть умной и жаркой".
А он мне типа: "Хор", - что я не понимаю, сарказм у него, или я точняк могу быть умной, или что я не жаркая. Но этого я так и не выяснила, птушто наш промышленный пылесос тут как раз начинает делать типа так: "фуф-туп плюх", а Джеред как давай опять визжать маленькой девочкой.
Выяснилось вот чего: из жопы у пылесоса выхлоп плюется этими вампокрысами, отсюда и эти "фуф-тупы", а плюется он ими прямо в стенку, отсюда "плюхи". И Джеред при каждом плевке визжит, поэтому выходит так: "Фуф-туп-плюх-иии! Фуф-туп-плюх-иии!" Верняк же! Тотально клевый индустриальный бит бы вышел для танцевального грува. Но я не засэмплила, потому что всяко-разное происходило.
А Фу такой весь: "Бери их по одной и в клетки. И строительной лентой заклеивай".
Птушто оказалось, вампокрысы довольно прочные - их когда в стенку шваркнет, они по ней сползут и снова себя в кучку собирают. А потом кагбэ ковыляют прочь, хромая, но медленно, успеваешь поймать. Но все равно чвакают все внутри противно и что не.
Кароч, мы с Джередом такие к Фу поворачиваемся и как могём пялимся эдак на него типа: "Сцуко, я тя умоляю".
Поэтому Фу нам такой: "Лана, тогда шлангом рулите".
А я ему вся: "Ну да, щаз ты хочешь, чтоб я твоим шлангом порулила…"
А он такой: "Эбби, прошу тебя!"
Я-то раньше думала, что Фу у меня - самый отпадный ниндзя любви во всем Районе Залива, а оказывается, если у него наука чуть наперекосяк, он просто весь вдребезги. Кароч, я беру этот шланг и давай крыс им сосать, а Фу резиновые перчатки нашел, кухонную лопаточку и пошел отскребать плюхи домашних питомцев.
Тут Джереду в голову мысль пришла, что крысами можно прямо в клетки пулять, и выяснилось, что это кагбэ лучше получается - после того, как мы парочкой пластик начисто пробили. Он тогда приклеил подушку к стенке и клетки к ней ставил. А Фу строительной лентой заклеивал, не успеют завампованные крыски очухаться.
Тогда я такая: "А знаете, вот можно бы так крохотными собачками в котиков-вампиров пулять - мы б тогда со всей этой херней за день-два разобрались".
Тут Фу с Джередом такие мне глаза свои закатили, типа я обдолбалась или еще чего, хотя это они крысиное пюре по коробкам фасуют и заклеивают, чтоб не протухло. Тут типа к полуночи тащемта все крысы у нас по коробкам разложены и по большей части запечатаны, только некоторым довольно-таки все равно пиздец послеполетный, и Джеред такой: "Я пошел домой. Мне надо разобраться в себе".
Что, я знаю, вероятно, значит, что он придет домой и объявил Люциферу-2, что они больше не лучшие ДДГ, птушто у Джереда теперь на грызунов нестояк навсегда ввиду этой нашей ночной крысобойни, что, мне кажется, вовсе даже неплохо.
Тут Фу такой вдруг: "Мне тоже надо идти. Утром с научным руководителем встречаться, а еще надо подготовиться, а потом днем у меня работа".
А я ему: "Тут подготовиться можно".
А Фу мне такой: "Не уверен, что получится". И в глаза не смотрит.
Я уже собралась было ему сообщить, что решила стать тварью ночи, но раз они оба меня бросают, я вся такая: "Отлично. Валите оба. Я тут посижу".
А Фу мне такой: "Подожди до зари, потом налей всем крови в поилки. Они поправятся. Только заклей все клетки тщательно, чтоб не сбежали. Тыры-пыры, биология, наука, поведение, научное слово, еще одно научное слово, трали-вали".
Кароч, я его поцеловала как в последний раз и пошла в спальню прилечь зари дождаться, только у нас на кровати там кагбэ такой огромный лабиринт из фанеры построили, поэтому я вернулась в гостиную и отвисала там с крысами на футоне до рассвета. Спать все равно не могла, птушто думала про всех, кому тотально отмстю, став носферату и после того, как найду Джоди и Томми и спасу их, само собой.
Как тащемта Терминатор (жидкий, не тот, который губернатор), я восстану из руин своей металлической дрочки и завоюю всех, кто мне противостоит. Я знаю, что надо сделать. Когда Фу на работе, а Джеред в школе, я возьму кровь, благословленную темным даром, и сама стану носферату. Сосите тогда, сцуки!
На заре тащемта, когда все крысы перестали скребстись у себя в клетушках, я нашла шприц, который Томми дали по программе обмена, когда он косил под торчка, и накачала крови у самой здоровой на вид крысы-вампушки, что у нас была. Затем подумала, глотать или вкалывать, и немного погодя решила таки вколоть, что, оказалось, действует точно так же, как в кино, а болит при этом гораздо меньше, чем от пирсинга в брови.
Кароч, потом легла и стала ждать, когда меня завампит. Думала про Фу - как он едет подземкой аж до самого дома к предкам на Сансете, а не остался со мной, и как это жлобски с его стороны. Подумала, что у нас с ним было за все это время, за полтора месяца с лишним, и как трудно ему будет, когда я стану высшей тварью невыразимого зла и сверхъестественной красоты. И еще подумала, может, нам с Графиней и Хладом придется жить вместе эдаким menage a trois, а Фу с Джередом станут нашими клевретами и будут жрать букашек, как Ренфилд у Дракулы, вот только у Фу по-прежнему будет отпадный манга-причесон, и я его временами буду заваливать в койку из жалости.
Потом я немножко поплакала, погоревала об утрате человечности в себе и чего не, птушто поняла: как только я закончу спасать Томми и Джоди и порабощать Фу и Джереда, так сразу проникну однажды ночью в гостиную к мистеру Грабли - просочусь туманом в щель под дверью, - сгущусь в свою отпаднейше алебастровую хамскую наготу, и у него от нее нахуй крыша слетит совершенно за то, что провалил меня по биологии, а это будет кагбэ бесчеловечно. И пока я так скорбела и оплакивала - заснула глубоким сном нежити.
Верняк. Très зашибись.
Но нет! Вот я проснулась, а снаружи по-прежнему светло, и крыски-вампики по-прежнему в отключке, а сверхсил у меня никаких нету, и зло мое все так же выразимо. Ебать мои носки! Я ж забыла - перед тем, как обратиться, надо умереть. Я поискала везде этот хлорный кал, которым, Фу говорил, они крыс убивали, но нашла только молоток - и вся такая: "Вот это вряд ли". Поэтому пошла на Маркет-стрит и подумала было броситься под автобус, но опять-таки: вдруг они мой труп на солнышке оставят и я вся сгорю? Тоже не метод. Поэтому я вся такая: "Ну тю, вены почикать?" Но больно же, как йоптвоюбоже, поэтому я только одно запястье себе резанула чутка, кровь потом полчаса текла, а у меня даже в голове не помутилось, поэтому я вся такая: "Нахуй этот цирк несмешной. Мне нужен сообщник".
И я позвонила по горячей линии для самоубийц.
И вся такая: "Мне нужна помощь".
А парень мне такой: "Как вас зовут?"
А я ему: "У вас что, звонильщик не определяется? Что у вас тогда за отстой, а не линия?"
Тут он мне: "Тут говорится, что вас зовут Эллисон. У вас все в порядке, Эллисон?"
Я ему вся: "Нет, ничего у меня не в порядке. Я звоню на горячую линию для самоубийц".
А он мне: "Вы не хотите кончать с собой, Эллисон".
А я ему такая: "Вот именно, кретинозавр. Мне нужно, чтоб меня кто-то другой потемнил. И надо, чтоб быстро, приватно, небольно, и еще чтоб причесон слишком не проебать".
А он такой: "Но есть же столько всего, ради чего жить".
Поэтому я ему: "Ты мне минуты тратишь, объебос. Мне нужен номер мясника или какого-нибудь доктора-кеворкяна".
А он мне такой: "С этим я вам помочь ничем не могу".
Поэтому я ему: "Задрыга!" И телефон себе загасила.
Это невероятно, а поди ж ты: оказалось МамБот была права. Иногда можно доверять только родственникам. (Прашупрощенья, едва сумела подавить зевок всех цветов радуги, пока это настукивала.) И вот сижу тут, жду, когда моя сестренка Ронни из школы вернется и зверски меня убьет, а потом спрячет труп под кроватью, пока я не восстану вновь - истинной Владычицей Тьмы в Большом Районе Залива. Это моя последняя смертная запись. Пора идти фасон выбирать для кончины.
А интересно, как она это сделает? Лучше, если безболезненно, иначе первым пунктом у меня в списке немертвых дел будет натравить на мою сестрицу покемона Дампо-Жёппе.
14
Самурай с Джексон-стрит II
Катусуми Оката прожил среди гайдзинов сорок лет. Американский коллекционер, путешествуя по Хоккайдо в поисках ксилографий эпохи Эдо, заглянул в мастерскую к отцу Катусуми, увидел, какие гравюры режет мальчик, и предложил ему переехать в Сан-Франциско - делать то же самое для его галереи на Джексон-стрит. Гравер с тех пор и жил в той же самой полуподвальной квартирке. Некогда у него имелась жена Юрико, но ее убили на улице прямо у него на глазах, когда ему было двадцать три года, поэтому теперь он жил один.
Пол в квартирке был бетонный, на нем лежали две соломенные циновки, стоял стол с граверными инструментами, плитка на две конфорки, электрический чайник; еще были там его мечи, футон, три комплекта одежды, старый фонограф, а теперь еще - и сильно обгоревшая белая девушка. Она в интерьер никак не вписывалась, как бы он ее ни укладывал.
Оката подумал, что можно бы сделать с нее серию ксилографий - ее почернелая фигура, практически скелет, смотрелась в его квартире прямо-таки демоном-призраком из синтоистского кошмара, но композиция художнику никак не удавалась. Он сходил в Чайнатаун и купил букетик красных тюльпанов. Положил их на футон с нею рядом, но даже дополнительный цвет и элемент дизайна ничего не дали. А весь футон от нее пропах жженым волосом.
Оката не привык к обществу и не очень понимал, как ему поддерживать беседу. Однажды он подружился с двумя крысами, которые вылезли из дырки в кирпичной стене. Он с ними разговаривал и кормил их - с тем условием, что они не станут звать своих друзей, но они его не послушались, поэтому дыру пришлось заштукатурить. Оката, впрочем, решил, что они просто не знают японского.
Однако, по чести говоря, горелой девушке поддерживать беседу тоже не очень удавалось - она просто лежала, как болотный утопленник в креозоте, рот открыт, словно орала от смертельной боли. Оката сел на табуреточку у футона с блокнотом и карандашом и принялся набрасывать ее для гравюры. Ему очень понравился плащ рыжих кудрей, летевший за ней, когда он увидел ее на улице. Жалко, что почти все они сгорели на солнце, кроме нескольких прядей. Очень жалко. Ну, может, нарисовать рыжие кудри все равно получится. Пусть вьются вокруг почернелого оскала, как волны Хокусаи.
Оката, разумеется, знал, что она такое. Он еще не вполне оправился после встречи с котами-вампирами, и для полноты картины не хватало лишь пары-тройки деталей. Особенно с учетом того, что даже сейчас клыки ее смотрели ему в потолок - слишком уж длинные и острые для нормальной горелой белой девушки. Художник изрисовал набросками три страницы - пробовал те или иные ракурсы и композиции, - а на четвертой им вдруг овладела такая печаль, которую ничем не прогнать. Творчество не помогало.
Оката взял короткий меч вакидзаси со стойки у рабочего стола, извлек его из ножен и встал на колени у футона. Глубоко поклонился, затем поднес лезвие меча к подушечке левого большого пальца и чиркнул. Подержал палец над ее ртом. Темная кровь закапала на ее зубы и губы.
Будет такой же, как коты? Свирепой? Чудовищем? Правой рукой Оката держал бритвенно-острый вакидзаси наготове - ждал пробуждения демона. Но если б ему удалось воскресить возлюбленную его Юрико, пусть даже демоном, неужто он бы этого не сделал? Все прошедшие годы, все тренировки по кэндо, рисование, графирование, медитации, прогулки по улицам без страха, в одиночку - разве не к этому они его подводили? Чтобы Юрико жила вновь? Или чтобы не жить без нее самому?
Когда горелая девушка дернулась, хрипло втянув в себя воздух, угольные чешуйки у нее на ребрах потрескались и засыпали собой желтый футон, а из глаз фехтовальщика закапала влага.
Ривера и Кавуто
Пес-труполов Марвин привел их в Винную страну. Там они нашли Фуфела и Лазаря - собак Императора: те охраняли мусорный контейнер в переулке за брошенным зданием. Марвин заскреб контейнер лапами - он пытался не отвлекаться, пока бостонский терьерчик нюхал его причинные, а золотистый ретривер рядом смущенно озирался, словно его это не казалось.
Ник Кавуто взялся за крышку, готовясь ее приподнять.
- Может, вызвать этого парнишку Вона, вдруг наши солнечные куртки готовы? А потом открывать?
- Сейчас день, - заметил Ривера. - Если даже там есть, э-э, твари, они не шевелятся. - Ривере по-прежнему трудно давалось произнесение слова "вампиры" вслух. - Марвин утверждает, что там тело, нужно проверить.
Кавуто пожал плечами, поднял крышку контейнера и мысленно весь сжался, ожидая волны гнилостной вони. Однако ее не последовало.
- Пусто.
Фуфел гавкнул. Марвин подскреб когтями по боку контейнера. Лазарь фыркнул, что на собачьем значило: "Ну тю, эй? Посмотри за железкой".
Ривера тоже заглянул внутрь. Пара битых винных бутылок и рисовая составляющая тако - больше в контейнере ничего не было, однако Марвин по-прежнему скреб сталь: такому сигналу его научили на тренировках по поиску трупов. Значит, тело есть.
- Может, дать Марвину галету, чтоб он перезагрузился и нацелился на что-нибудь другое? - предложил Ривера.
- Нет трупа - нет и галеты. Таково правило, - сказал Кавуто. - Нам всем по нему следует жить.
При упоминании галеты и Фуфел, и Марвин прекратили свои занятия, уселись и напустили на себя исполнительный и покорный вид, а на Риверу посмотрели так, что понятно было и без слов: "Я не только нуждаюсь в галете, но и глубоко ее заслужил". Раздраженный этими галетными блядями, Лазарь оставил коллег клянчить подачки, а сам зашел за контейнер и принялся рыть щель между ним и стеной. Затем попробовал сунуть туда нос.
Кавуто пожал плечами, вытащил из кармана пару облегающих рабочих перчаток и убрал цементные блоки из-под колес контейнера. Ривера наблюдал за ним в ужасе: до него дошло, что сейчас, вероятно, и он получит свою долю помойной пакости. А то - и его дорогой итальянский костюм.
- Мужайся, Ривера, - произнес Кавуто. - Пора заняться полицейской работой.
- Разве не надо наряд вызывать, чтоб они этим занимались? Мы ж детективы то есть?
Кавуто выпрямился и посмотрел на своего напарника.
- Ты действительно веришь кино, когда Джеймс Бонд убивает в рукопашном бою тридцать плохих парней, взрывает тайный притон, потом его самого поджигают, потом он сбегает через подводный тоннель - и у него смокинг даже не помнется, да?
- Такие просто с вешалки нигде не купишь, - ответил Ривера. - Это хайтековая ткань.
- Помоги лучше сдвинуть, а?
Едва контейнер оказался на середине переулка, три собаки устроили более-менее собачью свару и кучу-малу перед одним заколоченным окошком. Марвин, как положено дрессурой, исполнял шарк лапой: "Там труп, давай галету", - Фуфел тявкал так, словно объявлял о большой распродаже в "Гав-марте", на которой нужно продать все, а Лазарь предъявил граду и миру один долгий горестный вой.
- Вероятно, внутри, - сказал Кавуто.
- Думаешь? - уточнил Ривера.
Кавуто удалось зацепить пальцами фанеру вместе с рамой и вытащить их. Не успел он отложить конструкцию в сторону, как Фуфел сиганул через проем во тьму. Лазарь поцарапал лапой подоконник - и прыгнул следом за соратником. Марвин - пес-труполов - попятился, дважды рявкнул и помотал башкой. Переводилось это так: "Не, мне и так неплохо; вы, ребята, валите, только мне положенную галету выдайте. Я вас тут подожду… нет, ну вы поглядите только - эти яйца так и просят языка. Нет, правда - все хорошо, давайте без меня".
Нюх Марвина умел различать столько разных запахов, сколько человеческий глаз распознает оттенков - около шестнадцати миллионов разных. К несчастью, собачьи мозги его располагали гораздо более ограниченным вокабуляром, и называть все эти запахи по именам он не умел, поэтому унюханное обрабатывал вот в каких понятиях: дохлые коты, много, дохлые люди, много, дохлые крысы, много, каки и писи, много вкусов, свежих нет, старик, которому давно пора помыться, - и при этом даже не задумывался. А вот остановил его у окна запах, опознать который он не мог, и на него у Марвина не было уместной реакции - новый запах: дохлый, а не дохлый. Какой-то немертвый. Вот это было страшно, а лизание собственных яиц его успокаивало и позволяло отвлечься от галеты, которую ему задолжали.
Ривера обвел помещение лучом фонарика. В подвале, судя по всему, пусто, если не считать куч мусора и толстого слоя пыли и пепла на полу, исчерченного отпечатками сотен кошачьих лап. На самом конце луча дергались Фуфел и Лазарь - они царапались в железную дверь.
- Из машины ломик надо взять, - сказал Ривера.
- Ты вот в этом туда полезешь? - уточнил Кавуто. - Прямо в костюме?
Ривера кивнул.
- Там что-то есть, кому-то из нас придется.
- Ты чертов герой, Ривера, вот ты кто. В камвольной шерсти и шелке - но герой.
- Да, и поэтому, а главное - ты в это окно не пролезешь.
- А вот и пролезу, - ответил Кавуто.
Через пять минут оба стояли посреди подвала, обмахивая пыль лучами своих дальнобойных "Верняков", словно водили безмолвными световыми мечами. Ривера первым пошел к стальной двери, на которую гвардейцы Императора бросались так, точно ее кто-то скотчем примотал к лисе.
- А ну живо заткнулись, парни! - рявкнул Ривера. К немалому его удивлению, Фуфел и Лазарь закрыли пасти и тихо сели рядышком.
Ривера обернулся к партнеру:
- Жуть какая.
- Ну, и славен будь Уилли Мейз, если эта жуть здесь одна такая. - Кавуто был глубоко верующим поклонником "Сан-Францисских гигантов" и всякий раз, проходя мимо стадиона, преклонял колена перед бронзовой статуей центрфилдера.